Жизнь-жестянка

– Ну, что же вы мальчики онемели? Если ехать надобно, то вопрос этот вполне решаемый. Чего вы там застыли вдали

– подходите ближе, не кричать же нам на весь вокзал?

Бекас до этого стоял с торца вагона дальше всех, потому, немного согнувшись, он как бы выглядывал боком из-за ва- гона, но первым из троих и в себя пришёл. Запрыгнул вновь на платформу, медленно направляясь в сторону проводни- цы, проходя мимо стоявших друзей, тихо промолвил:

– Кажись, попались, как лис в курятнике! Ша! Братва – на цырлах к ней быстро! Другого ничего не светит.

Лява в ответ промямлил:

– Только без меня! Я на такое чудо – ни в жизнь! Хана сразу будет, коньки двину!

– Глохни, падла! – чуть повернув голову, сказал Бекас и ускорил шаг в направлении двери вагона.

Фёдор стоял, не шелохнувшись, словно кролик, перед удавом глядя проводнице в глаза, которая как раз и устави- лась на него:

– Ну… чего же вы застряли? – сказала она вновь, – вам ведь всем в одном направлении? А то скоро отправление, разместить всех вас по местам ещё надо.

Бекас обернулся и крикнул: – Пошли, чего вкопались? – после чего, последние двое, еле волоча ноги, будто им наве- сили кандалы, последовали следом. Не спеша подходили к двери, взявшись за поручень, подтянувшись, влезали на отки- нутую площадку вагона. Проводница, стоя спиной в тамбуре у самой двери, пропускала их мимо себя, сверху вниз пытливо рассматривала, будто оценивая доставшийся даром товар, глубоко втягивала ноздрями воздух, как это обычно делает бык племенной, обнюхивая бурёнок; и когда вошёл послед- ним Лява, она со всего размаха захлопнула за их спинами тя- жёлую металлическую дверь. Дверь так громко клацнула, словно в ствол берегового осадного орудия загнали огромный снаряд и заклацнули орудийный замок. От этого, раздавшего- ся за спиной звука все трое разом вздрогнули, будто их пал- кой по спине огрели, а в мыслях каждого промелькнуло: «По- пались! как курица в щи». Крутнув ключом в двери замка, проводница резко обернулась, улыбаясь, отчего у ребят поя- вилась новая печаль, ибо зубы у неё, оказывается, были тоже позаимствованные у той же лошади, она сказала:

– Мальчики, давайте знакомиться, меня зовут Рая, а пер- вым чьё имя я хотела бы знать, вон того симпатичного моло- дого человека, – кивнула головой в сторону Фёдора и про- должила, – вначале его, потом остальные.

Фёдор стоял, будто в рот воды набрал, выправляя поло- жение, Бекас стал говорить за него:

– Федот он: Федя, Фёдор – всё одно, и тоже. Чего мол- чишь, Басмач? Он у нас скромный; девушек с детства стесня- ется, так что вы с ним поласковей будьте. Вы ему говорите – что надо делать, он и будет делать – правда, Федот?

Фёдор в это время стоял, прилепившись к стенке в самом углу тамбура, в мыслях он уже представлял, что его ожидает; и от всего этого на душу навалилась тоска и отчаянье, от кото- рой даже на руках пальцы стали дёргаться. И чем больше он это себе представлял, тем больше психика его с этим отказы- валась справляться. Он уже в мыслях проклинал себя за то, что связался с этими типами: за те беляши, которыми они его угостили, за слабоволие, проявленное им, за непонятную ка- кую-то зависимость. Надо было сразу отдать им те шестьдесят копеек, которые сейчас тарахтят у него в кармане брюк, после свалить на тот вокзал, откуда ходят электрички до Казани, и сейчас не было бы у него этих гадостных минут, при которых, как дурак, не знаешь – что надо делать. Ехал бы он сейчас в электричке – прибыл бы в Казань, а там и до Уфы рукой по- дать. От этих мрачных мыслей оторвал голос проводницы, прозвучавший, словно из преисподней:

– Мальчики, чего застряли? Быстренько за мной. Я сей- час вас пока в свою конуру запру на ключик мне надо разо- браться с пассажирами. Скоро отправимся; ну, а потом и с вами разберёмся. Лады?

– Нам татарам всё равно, лишь бы с ног сшибало началь- ница, как скажешь, – ответил Бекас, – поезд-то куда идёт? Случаем не в Магадан? А то нам в те края как бы ещё рано- вато.

– Не волнуйтесь мальчики, я прекрасно знаю – куда вам надо, вы об этом не раз на перроне говорили, а у людей, как вы знаете, уши для этого есть – Москва, Москва – дорогие мои, и никуда более.

Хлопнула с размаху дверью – теперь уже в своём купе, щёлкнула снаружи ключом, и звук её шагов стал удаляться по коридору. Среди сидящих в купе наступила мёртвая тишина; слышался шум города, разговоры на перроне, хлопанье дверей в вагоне, наконец, затянувшееся молчание нарушил Бекас:

– Ты смотри – шалава, даже вынюхала – куда нам надо ехать! И заперла сука, чтобы в другой вагон не сбёгли. Федот, я понимаю твои страдания, но мы же, не виноваты, что она на тебя глаз положила. Я тут немного прикинул и сделал вы- вод: это же не бикса молодая, потому думаю, тебя Федот одного на неё не хватит, придётся и нам в подельники под- писываться. Нас троих для такой лошади, кажись и то мало- вато будет. Не пойдём – высадит нахрен на каком-нибудь глухом разъезде, где одни волки воют, возбухать станем – мусорам сдаст: скажет – сами залезли, да ещё и её изнаси- ловать пытались. Ты как Лёха, готов, если что?

– Не-е-е, ребята, я пас, на меня не рассчитывайте; у меня гораздо получше были ситуации и то получился облом. Вы уж как-нибудь сами. Я ей лучше полы во всём вагоне шваб- рой вымою – только от этой забавы избавьте. Чё, ты на меня Бекас вылупился, кулаки сжимаешь? Говорю же тебе, что не получится у меня! Как погляжу на её харю – воротит!

– Чё на неё смотреть? Ты чё, жениться на ней собира- ешься? В купе темно будет, там не видно.

– Но я то, помню какая она!

– Лява, не зли меня! Скажи – нахрена тебе её помнить?

Ты, чё – искать её – потом собираешься?

– Слушай – Бекас, говорю тебе путём – если, к примеру, с этой шмарой я пересплю то, наверняка, на всю жизнь охота к бабам отпадёт.

– Проглотишь, если надо будет; не нравится – топай но- гами по шпалам.

– Ну-у-у… с водярой, – тихо начал Лёха, – может и прока- нает; пусть, лярва, три пузыря тащит из ресторана – даром не

получится. Хочет троих поиметь за то, что до Москвы сидя на лавке, нас довезёт – обломится! Федот, чего молчишь? Тебе начинать. Водяры хлопнешь малость; много вначале не пей, давно не пили, отрубиться можно. Сыграть банк надо до конца – второго фарта – может уже не выпасть, можем на неприятности нарваться.

– Молодец Лява, дошло, наконец, – сказал Бекас, – Бас- мач, чего молчишь? скажи хоть что-нибудь, а то подведёшь нас под монастырь.

– Да я не знаю; у меня, вроде бы ещё с женским полом ничего такого в жизни и не было, – равнодушно сказал Фё- дор и отвёл взгляд в сторону окна.

– Тю-ю-ю! так ты получается девственник? не в монахи ли собрался? вот как раз и случай – разговеться; и невеста, что надо! на всю жизнь запомнится; слюни накапливай по- больше, чтобы до старости – чем плеваться хватило. А не хочешь? – слезай на первой станции и дальше иди косты- лями. – Сказал Лява, подхалимски посмотрел на Бекаса и умолк. Бекас косо взглянул на разговорившегося друга, со злостью сказал:

– Глохни Лява, все мы тут равны. Вот посмотрим, как ты отметишься: гляди, догавкаешься, что эта бабёнка в окно те- бя вышвырнет, у неё силёнок хватит.

В это время щёлкнул в двери замок. Рая забежав в купе, скороговоркой проинформировала своих постояльцев:

– Мгновение мальчики: сейчас постельное разнесу, чай- ком напою и мы тогда свободны, как ветер.

Она действительно носилась, словно ветер; предчувст- вие предстоящей необычной ночи окрыляло её, то возбуж- дение, не укрытое глазу, те липкие, порой даже грязные и распутные взгляды, которые она постоянно бросала на Фё- дора, выдавало её с ног до головы, всю её неистовость и по- хоть. В этот момент она вряд ли сознавала, что соединить несоединимое невозможно.

Через час с небольшим, она распаренная от беготни, ли- цо стало багряно пунцовым с красными пятнами, влетела в каморку купе и с разбега грохнулась на угол сиденья.

– Фу-у-у! Кажись, справилась. Все такие пентодные: тому хрычу – простынь не такая, слишком она старой ему показалась или грязной кажется, тому чай холодный – за-а-долбали! Пер- вый раз в жизни в поезде едет, и ему всё не так. В общем – так, свободного купе, как я намечала, не получилось: то, что было под бронь, занял какой-то начальник – директор какого-то за- вода. Спать, разумеется, придётся по очереди. Порядок таков: двое сидят на откидных стульчиках в коридоре, один спит – по- том меняемся. Вы как мальчики, согласны?

– Да нам хоть стоя, лишь бы ехать, и водяра с закусоном была, – сказал Бекас, – обещала ведь в натуре.

– Ну, это не беда, даже идти в ресторан не понадобится; я для такого случая всегда в дорогу с собой беру. На ужин что-нибудь из ресторана принесу; деньги у вас имеются?

– Рая, какие деньги? Ты что – по нас не зыришь, откуда мы отчалились? Там денег, кот наплакал, дают – на пачку махорки, а ты о каких-то деньгах, – сказал Бекас.

– Ну и ладно, я это предвидела: нет, так нет; где наше не пропадало.

Фёдор продолжал держаться прежнего поведения: си- дел, будто немой, переводил взгляд с проводницы, когда она смотрела ему прямо в глаза, уставившись, как баран на новые ворота, на лица своих случайных друзей или попутчи- ков на скользкой дороге жизни. Проводница, видно и впрямь запала на Фёдора серьёзно: ежеминутно кидая взгляды в его сторону, она чувствовала, что парень её боит- ся; про себя думала: – «Такого телёнка ещё интересней бу- дет обломать…».

Вдруг Бекас поднялся со своего места, подошёл к двери, отодвинул створку, затем обернулся и сказал, тем самым прервав греховные и похотливые мысли Раи:

– Рая, можно тебя на минутку в коридор? Базар имеется.

– Что за секреты от своих друзей? – спросила она.

– Да не в этом дело, хочу, чтобы сюрпризом для них было.

– Ах, вот как? Ну, пошли, скрытник.

Вышли в коридор, Бекас плотно закрыл за собою дверь, подпёр её спиной и спросил:

– Казань скоро будет?

– Уже скоро, – ответила проводница, – поезд-то скорый, на больших станциях лишь останавливается; а зачем тебе Ка- зань?

– Стоять сколько там будем?

– Стоянка двадцать минут, почту грузить будут, так Ка- зань – зачем тебе?

– Да она мне нафик не нужна! Хочу предупредить тебя насчёт Федота, ты я смотрю, на него нехило запала.

– Ну и что из этого?

– В Казани ты же в тамбур пойдёшь, пассажиров прини- мать, так?

– Ну, так. И что?

– Запрёшь нас в купе на ключ – не забудь. Федот слинять может, ему в Уфу надо, он с тех краёв; а мы потом отвечай, не хорошо как-то получится, врубилась?

– Не волнуйся; как, кстати, тебя по имени зовут?

– Владимир, звали Вовчиком.

– Ну, вот и хорошо, Вовчик, иди в мои хоромы, а я в рес- торан за хавкой сбегаю, кормить то вас надо. Сделаю, как ты сказал; ты я вижу, парень толковый, понимаешь, что к чему.

– Вошедшего в купе Бекаса, Лява встретил с презритель- ной ухмылкой, сдерживая смех, сказал:

– Чего ты её в коридор тягал? Первым фалуешь? Так во- рота настежь, мог бы и при нас сказать, зуб даю, не обиде- лись бы.

– Да – боялся, что ты опередишь, вот и потянул. Тупой ты Лёха, как бревно сухостоя. С ней лучше по-хорошему, если до

Москвы хочешь нормально доехать. Бабы они ведь глупые – с ними хитрить надо; нам ещё от Москвы тысячу километров от- махать надо, так зачем лезть на рожон в самом начале пути?

Допив уже вторую бутылку водки, заев всё это каким-то подозрительным блюдом, принесённым из ресторана: если бы не водка, то возможно и есть не стали бы. И, когда про- водница вышла в коридор по своим служебным делам, Бе- кас, брезгливо морщась, при этом ковыряя вилкой, остатки блюда на тарелке, сказал:

– Чё-то не пойму? Что за дрянь она нам приволокла? Здесь, по-моему, рыба с мясом смешана, никак объедки со столов? Если бы не лук и перец – собаки бы не жрали. Вот, сучка, хоть на этом решила сэкономить!

Лёха в это время, продолжая доедать со своей тарелки, взглянув на друга, ухмыльнулся, скосил взгляд на остатки еды, немного подумав, сказал:

– А ты чего хотел? На халяву, да чтобы тебя по высшему разряду накормили? Ты кто? Граф или может быть князь? Скажи спасибо ресторану и нашей проводнице, что хоть паршивые объедки дали, всё-таки – хавка, а то пришлось бы последнее лавэ из карманов вытряхивать, а скорее всего го- лодными всю дорогу ехать. Не нравится – не жри; на зоне вообще тухлятину не за-подло ел. Терпи до своей Калмыкии, куда нас тащишь; там свежей бараниной отъешься.

В коридоре в это время послышался громкий голос про- водницы:

– Граждане – Казань, Казань! Стоянка двадцать минут. Не опаздывать, граждане, далеко от состава не уходить! Ка- зань, граждане, Казань!

Фёдор поднялся со своего места, медленно подошёл к двери и надавил на ручку. Дверь была заперта.

– Федот, ты куда? – спросил Бекас.

– Чего-то в туалет захотелось, может от этой еды живот что-то канудит.

– Федот, ты что, впервой на поезде едешь? На станциях туалеты запирают на ключ. Ты разве не знал этого? Сам по- думай, если во всех поездах на станциях станут ходить в туа- лет, то через месяц путей из-за дерьма не разглядеть будет. Пойдёт поезд – сходишь. Слышь, Раскольник, или Басмач? Не знаю, как и лучше тебя погонять: ты я смотрю – мурый бычара! Коль подписался, чего юлишь? Думаешь, не чую, что когти рвать хочешь? Ну, рви, не держим – вон в окно и сигай на площадку. Токо – это… как-то не по кентовски будет. Да- вай, Басмач уж на прямоту, как на зоне. Будь правильным, а? Фёдор вернулся на своё место, усевшись, тут же взял свой стакан и допил остатки в нём водки: теперь он сидел раскрасневшийся, глаза его посоловели, развалившись на сиденье в самом углу, глядя мутными глазами на товарищей, повёл разговор о своём «знаменитом» отце. Бекас взял оче- редную бутылку, открыл её, стал разливать по чайным стака-

нам, при этом поглядев на Фёдора, сказал небрежно:

– Басмач, ты лучше о себе расскажи, об отце потом как- нибудь, на досуге расскажешь…

Вошедшая в купе Рая, внимательным взглядом обвела подвыпившую тройку, подошла к столику, и сдёрнула с него початую бутылку водки.

– Обижайтесь, мальчики, – не обижайтесь, но по моему суждению, вам, пожалуй, достаточно будет на сегодня, ина- че эта вечеринка затянется до утра, а мне ещё и на больших станциях на перрон выпрыгивать.

Проводница лукавила, потому что вагон, в котором они ехали, был вторым от хвоста, и все пассажиры в этом вагоне ехали до конечной – Москвы. Двери в тамбурах она давно уже напрочь закрыла на ключ: раз, нет в вагоне мест, и раньше Москвы никто не сходит – смело можно до утра две- ри в вагоне не открывать.

– И вообще, – продолжила она, – время, однако уже позднее, мне ещё после вас в своём кубрике надо порядок

навести, потому, лучше всего будет, если двое из вас отпра- вятся в коридор на стульчики; заодно, ночным пейзажем за окном полюбуетесь. Лады?

Все трое, будто этого и ждали, разом соскочили со своих мест.

– Федот, а ты куда? – спросил Бекас, глядя насмешливо на Фёдора, – слышал же, сказано ведь было – только двоим купе покинуть? А ты, Федот, как упавший нам на хвост – по- лучается задний, вот и оставайся. Пошли, Лява.

Фёдор резко бухнулся на своё прежнее место, вжавшись в стенку. Через несколько минут, Рая, видимо кардинально приняв решение, – что интимные вещи в долгий ящик не от- кладывают, погасила в купе свет… Что там происходило дальше? – честно вам скажем – мы не знаем. Прежде, пото- му что, нас туда также не пустили, но немного времени спус- тя, нам удалось-таки в щелку подсмотреть – самый финал развернувшихся событий: к тому же – не так уж и мало про- шло времени, когда мы увидели такую картину. На узенькой полоске – кушетки-топчана лежали две человеческие особи. По сути, в душе они оба были несчастны, хотя минуты назад и испытали чувства высшего порядка – блаженства и востор- га. Прижавшись, друг к другу, к тому же лёжа на боку, эта па- рочка – каждый в отдельности – перебирали в мыслях те ми- нуты – греховные мгновения, конечно. То, что опустошает вначале душу человеческую, а затем, когда томление совсем покинуло тело, на смену приходит холодное равнодушие, осуждение в неистовости похоти, а вслед за этим зарож- дающаяся враждебность: как к себе, так и к партнёру; ибо подобного можно избежать лишь в одном случае, когда это всё-таки любовь. Спальное гнёздышко Рая устроила, когда ещё свет был не потушен: откуда-то извлекла две табуреточ- ки, на них взгромоздила матрасы и подушки – получилось – как детская люлька, спи – не хочу. Фёдор, наблюдая, как она это всё быстро и профессионально устроила, подумал тогда,

что видимо подобных ему пассажиров здесь немало пере- бывало. Лежали они пока что молча: уставшие, разгорячён- ные, с ещё не иссякшим возбуждением; первой, как и пред- полагалось, заговорила Рая, ибо до этого момента, всё про- исходило при гробовом молчании, и ни один из них не про- изнёс ни слова, будто они и впрямь немыми были:

– Феденька, я вот думаю; зачем они тебе нужны – эти двое оборванцев? рано или поздно, но они тебя до добра не дове- дут, снова на зону отправитесь. Ты ведь человек совсем иного склада, они тебе не чета. Мой тебе совет – отделись от них.

Фёдор лежал, слушал внимательно, ни в чём не проти- воречил. Рая приняла сидячее положение и продолжила:

– У меня есть к тебе предложение. Приедем в Москву, ты расстаёшься с ними, едем ко мне в деревню – она в шести- десяти километрах от Москвы находится, там у меня мама, больше никого. Поживёшь у меня, место не перележишь. Между сменами у меня четыре свободных дня, я смотаюсь в район, там у меня родственники есть в начальстве: в пас- портном столе двоюродный брат служит, да и в самой де- ревне полно. Выправим тебе чистые документы; не будешь же ты всю жизнь по волчьему билету жить?

После я тебя устрою на работу к нам на железку, к приме- ру, можно к почтовикам для начала, да мало ли куда можно. Ты Феденька, не смотри, что я страшная, думаешь, я об этом не знаю? Знаю! Ещё как знаю, с детства ещё, но я с этим давно уже смирилась. Вот ты сейчас со мною был, и как я сделала вы- вод, совсем этого не заметил, ну, то, что я не красива, по- вашему – уродина. Значит красота женская – личико её, не главное. Так получается? К примеру, женился ты на красивой бабёнке – насколько этого хватает, чтобы ты красоту её посто- янно замечал? Иным на неделю – месяц, а другие на второй день свадьбы уже в другую сторону свои бельмы уставили. И после, они ведь даже не обращают внимания, не замечают эту красоту. Я лично думаю, что эта красота даётся женщинам

для приманки лишь, ну, как у рыбака червяк на крючке, чтобы рыбку подцепить. У меня масса добрых знакомых, подруг в той же Москве, в райцентре, в нашей деревне; и представь, никто из них не замечает, что я не красивая. Скажешь, таят в себе, привыкли? Как бы, не так! я неоднократно, окольными путями пыталась вывести их на чистую воду и узнать всё-таки – про- тивно ли им на меня смотреть? Поверь, многие обижались – говорили – что я с дерева видимо упала. Говорили, что разни- цы между мной и другими никогда не замечали. Из этого что следует? Что главное – это душа, ну, и конечно сам характер человека, потому как с людьми надо жить дружно и не плодить себе врагов…

– Рая, без обиды, конечно, скажи, сколько тебе лет? – прервал её Фёдор своим вопросом.

– Что ты… – какие обиды могут быть. Много, Феденька, много: в этом году двадцать девять исполнится. Старуха уже, к тому же и

уродина.

– Получается, что ты почти на десять лет старше меня?

– Ну, и что? Некоторая категория мужчин, к твоему све- дению, вопреки разнице в возрасте, наоборот, нуждается в материнской заботе со стороны жены…

Она ещё долго: рассказывала, поясняла и доказывала, но Фёдор, предавшись своим размышлениям, её уже не слушал, потому как, сказанное ею до его сознания уже не доходило. Мыслями, перескакивая с одного на другое – он думал:

– Что-то моя жизненная дорожка сильно напоминает от- цовскую участь – как бы, не повторить. Отец ведь тоже, ско- рей всего, отбывая ссылку, случайно женился на матери, или преследовал определённую цель. Ни в жизнь не поверю, что он заведомо обрекал себя на всю жизнь прозябать в глухой деревне. Эта, вот тоже манит. И главное – кусочки все лако- мые: документики, работа, жильё и всё прочее, тут поневоле задумаешься. Те, два хмыря – тоже не подарок; скользкие

какие-то, немного разумом обделённые. Кстати, я так до сих пор и не знаю – за что они сидели? Надо будет при случае спросить. С ними тоже не фарт; она права, снова на нарах можно очутиться. Согласиться с её предложением? После съездить в Уфу, а там видно будет. То, что она предлагает заманчиво, да не для меня – на второй раз меня не хватит, я всё-таки ещё молодой к тому же бабы липнут.

Мне только и не хватало, как в двадцать лет под пяту старухи попасть. И где же выход? Потом придумаем, сейчас надо поспать, днём всё равно не получится.

Уже за полночь, ближе к утру, открылась дверь в купе проводницы. В коридор высунулась её распатланная голова, каким-то полусонным, толи полупьяным голосом она сказа- ла сидящим на откидных стульчиках ребятам, которые скло- нившись на поручень под окнами, положив голову на согну- тую в локте руку, либо дремали, а возможно, что и спали.

– Эй! Спите? Давай в купе, одно место на двоих – вале- том.

Рая оставила двери в купе открытыми, после чего парни поднялись и направились к дверям. Войдя несмело в купе, остановились на пороге, но тут из темноты послышался голос проводницы:

– Чего стали? Простыни и одеяла я убрала, располагай- тесь; один головой к окну, другой к дверям, а то скоро утро.

Сама тут же легла на полку рядом с храпевшим Фёдором, отвернувшись спиной к парням. Утром Бекас и Лява просну- лись, когда Раи в купе уже не было, вероятно, встречала ка- кую-то очередную станцию, или поила чаем пассажиров. Фё- дор, после неистовости и похоти в ночи, буйства молодого ор- ганизма в своём греховном распутстве, лежал на спине, под- ложив согнутые в локтях руки под голову, и храпел так, что даже в коридоре, видимо было слышно. Бекас, словно осуж- дая Федота пороки, считая эту ночную связь за грязную страсть, брезгливо ухмыльнулся, посмотрел на него и сказал:

– Видишь, Лёха, наша помощь не понадобилась, напрас- но дёргались, Басмач сам справился лучше некуда, вот тебе и монах никчёмный. Тюльку гнал, наверное, хитрожопый – падла! теперь и с пушки не разбудить – перетрудился, а го- ворил, что несоединимое век не соединить.

– Вовчик, нам-то, что? – сказал в ответ Лёха, – главное, что теперь уж точно до Москвы довезёт, а то ведь сомнения были. Представь, свалил бы он в Казани, и нас вслед за ним вышвырнули бы из поезда. И нафиг нам это надо?

В это время на вагонной полке храп умолк. Оба внима- тельно посмотрели в ту сторону Фёдора, увидев, что тот о ком они только что говорили, лежит с открытыми глазами, Бекас произвольно подумал: – слышал или нет? Фёдор резко поднялся, вскочив на ноги, приведя тем самым в замеша- тельство своих товарищей, потому как те никак не ожидали от него такой прыти. Фёдор отгрёб в сторону постельные принадлежности, освободив тем самым полку присев на край, внимательно посмотрел на ребят и каким-то совсем другим, как им показалось, голосом сказал:

– Так, кореша, власть, кажись, поменялась – белые при- шли! С этой самой минуты вы будете слушать то, что я скажу; если кому мои слова не по душе и он намерен поступать по своему – высажу на первой же станции. До этого времени вы тут меня держали за какого-то – типа дурочка, каким я, к ва- шему сведению, вовсе не являюсь, ибо в отличие от некото- рых причисляю себя к людям образованным и непримири- мым ко всякой подлости и низости. Далее: я всё это время держался навязанной вами мне роли, но теперь всё измени- лось; в общем, так, чтоб не базарить, как вы любите говорить долго, объясняю доступным для вас языком. До Москвы вас, так или иначе, доставят, а там, наверное, я с вами расстаюсь; разойдёмся, как говорится, как в море корабли. Вы своей до- рогой, я своей; чья удачней будет – то одному Богу известно. Езжайте в свою Калмыкию, зарабатывайте там бабло, лично я

остаюсь в Москве. Раиса живёт недалеко от Москвы в дерев- не, перекантуюсь несколько деньков у неё до следующей её смены: молочка заодно парного попью у них, кстати, бурёнка в хозяйстве есть у её матери; ну а потом покачу обратно в Ка- зань, куда вы так боялись, что я сбегу от вас.

Высказав всё, что намерен был сказать заранее он умолк: молчали и расхристанные после ночи новоиспечён- ные друзья его, ибо услышать ими откровение от вчерашне- го никчёмного Федота они никак не ожидали. Всё это, как-то в голове не укладывалось – это как снег на голову среди ле- та. Нелепость какая-то, да и только! Федот, как человек без- вольный, неприглядный, поникший в своей неопределённо- сти – вдруг вознёсся на недостижимые высоты, о которых даже они не помышляли. Первым пришёл от оцепенения Бе- кас: с трудом ворочая языком, от утренней похмельной сухо- сти во рту, облизав шершавые губы, сказал через силу:

– Федот, чё-то не врублюсь? Ты или с лавки упал сегодня ночью, или с бодуна ещё не проспался? А может тебе эта курва – чего-то на ухо нашептала? Или ты совсем сбрендил?! Скажи, зачем тебе смолоду биографию свою портить? А? Ты что? не видишь, что это за швабра? Она тебя так окрутит, что потом не отвяжешься. Федот, ты разве не видишь, какая она цепкая, настырная и липкая? Да ты от такой бестии в жизнь не отвяжешься! По шпалам станет бежать за тобой. Бельмы выпучит на лоб, орать будет, а ещё, в обязаловку – мусоров на помощь призовёт. Тебе это надо?! Поканали с нами, Бас- мач! Бабки надо заработать, себя в прикид нормальный и цивильный обрисовать. Здесь ловить нечего: на завод пой- дёшь за пятерик робу таскать? Дело говорю тебе, подумай.

Фёдор ничего не ответил на основательные доводы Бе- каса: отвернулся к окну и стал смотреть за проплывающим пейзажем российских лесов. Все умолкли в ожидании, что всё-таки он скажет. Не поворачивая головы, продолжая смотреть в окно, Фёдор, наконец, вяло, произнёс:

– Ладно, приедем в Москву, там видно будет. Только ей не вякайте об этом разговоре, а то бабы умом изворотливые. По ходу придумает какую-нибудь гадость, обвинит нас в чём- то и сдаст в линейку.

– Без базара Басмач. Хочешь смотрящим над нами быть?

– пожалуйста, мы не против этого, мне как-то, даже лучше – отвечать не надо. А Рае – я даже напою на ушко, что кориша нашего увела: потерпевшие мы, как есть – пусть компенси- рует, хотя бы водярой. Главное – там, на вокзале слинять не- заметно, чтобы она не очухалась и мусоров не позвала, а так всё будет – ничтяк!

Прибыв в Москву, им повезло в очередной раз: поезд их подали к перрону густо усеянным народом, напротив их со- става стоял электропоезд с открытыми дверями, куда спе- шили пассажиры. Похватали в руки свои рюкзаки. После че- го, за спинами выстроившихся на выход пассажиров протис- нулись к тамбуру. Затем тройка перебежала в соседний ва- гон и прошмыгнула в следующий. Спрыгнув на платформу, вскочили в открытые двери электропоезда. Выпрыгивая из вагона, Фёдор мельком взглянул в ту сторону, где был их ва- гон, и где на выходе стояла Рая: он ясно успел рассмотреть, что она стоит к ним спиной. Только вошли в переполненную народом электричку, тут же объявили: «Двери закрываются, электропоезд отправляется, следующая станция…». Куда идёт электричка, им было безразлично – лишь бы подальше от этого места. Последующее душевное состояние самой Раи мы описывать не станем. Прежде всего по причине, что нам это неведомо, и мы лишь можем догадываться о том отчая- нье, может быть, даже проклятиях, которые так любят из се- бя извергать женщины: ибо как бы мы их не осуждали, но обманутыми по жизни всегда чаще остаются именно они. В этот и последующий день, прошлявшись по вокзалам Моск- вы, им, в конечном счёте, удалось уехать в южном направле- нии, правда, не сразу туда куда надо, а лишь до города Бо-

рисоглебск. От него уже добирались до Ростова-на Дону – как придётся, больше на перекладных – от станции до стан- ции. Благо, что на то время, по случаю амнистии, подобных им, по вокзалам было много, потому милиция на них уже мало обращала внимания. Ростов-на Дону встретил их тихой и ласковой для этого времени погодой. Было тихо и тепло: в воздухе кружились редкие пушистые снежинки: садясь на ли- цо, они щекотали щёки и нос, отчего приходилось каждый раз вытирать ладонью то место; на деревьях, на засохших так и не опавших листьях, снежинки скапливались, отчего дерево ста- новилось нарядным, а в душе появлялось ощущение насту- пившего новогоднего праздника. Войдя в здание вокзала, спросили: – как добраться до города Сальска? на что получили ответ, что требуется перейти на пригородный вокзал, который расположен совсем рядом, после чего они туда и направи- лись. Вышли на привокзальную площадь, в правом углу кото- рой почтовики с тележек загружали посылками почтовые ва- гоны. Подошли и ещё раз спросили у ближайшего рабочего бросавшего посылки с размаху в вагон как дрова, на что муж- чина, молча, махнул рукой в сторону – куда надо им. Куда им махнули туда они и побрели, не по тротуару, а прямо между путей по гравию. Вскоре вышли к платформам пригородного вокзала, упёршись в среднюю площадку, взобрались наверх и направились к навесному крытому переходу над путями. Оп- равдать их дальнейшие действия можно было лишь по одной причине – это если бы они не знали, что на любом вокзале, кассы, где продаются билеты, всегда находятся на первом этаже здания, притом, сколько бы этажей в этом здании не было. В данном случае их словно чёрт попутал, направив к надземному переходу через железнодорожные пути. Ко все- му этому, идти по этому маршруту предстояло через зал ожи- дания второго этажа, где располагались всякие кафетерии, мягкие лавочки, обтянутые дерматином, где в покое отдыхали пассажиры в ожидании отправления своего поезда, и где по-

добным, даже по обличью типам, как раз не место, того и гляди – чемодан сопрут. Тройка подошла к входу перехода длинной лестницы наверх, не раздумывая стали подниматься. Наверху застеклённого перехода прямо напротив лестницы стояла компания молодых парней, которые были модно оде- ты: с ещё не вышедшим из моды широким, с клиньями клё- шем, в мокасинах на конусном и высоком каблуке, с длинны- ми патлами волос, спадающими на плечи. У одного из них, стоявшего в центре, в руках была гитара, под которую он за- душевно пел так, что хоть плачь; ребята, поднявшись по сту- пеням, стали в сторонке и решили послушать. Сама, стоявшая на дворе погода и то настроение, с каким прибыли молодые люди в знаменитый в уголовных кругах Ростов-папу, как нель- зя, кстати, по содержанию рассказывалось в той песне, кото- рую так жалобно и, хорошо, исполнял подросток, скорей всего ПТУшник.