Loe raamatut: «Агент из подземелья»

Глава 1

Из открытой форточки тянуло холодком. Полковник поежился, отбросил карандаш и задумчиво смотрел, как он катится, не встречая сопротивления, по гладкой поверхности стола, соскальзывает и метко вписывается в щель между дряблыми половицами. Поднимать его он не стал, извлек из стеклянного бокала второй карандаш, точно такой же, и положил поверх изучаемого документа. Подобного добра после бегства чиновников администрации маленького польского городка осталось с избытком.

Полковник посмотрел на часы, пригладил пятерней седой ежик на макушке, пружинисто поднялся и закрыл форточку. На него навалился кашель, он надрывался, глотая мокроту. Простуда привязалась, ничем не выгнать. Повсюду сквозняки и холод. Месяц – точно не май. Когда он еще придет, май сорок пятого? На календаре 19 января, разгар зимы. В России они жестче, но и здесь, в центре Польши, далеко не лето. Дневные температуры падают до минус десяти, на дорогах лед вперемешку с грязью, свирепствуют промозглые ветра.

Он невольно задержался у грязного стекла. Со второго этажа открывался вид на центральную улицу и окрестные здания. Штаб дивизии третий день стоял в Войнице, маленьком городке уездного значения. Полки за последнее время понесли немалые потери и теперь ожидали пополнение. По улице, грохоча и изрыгая гарь, шли на запад тяжелые «КВ», средние танки «Т‑34», тягачи тянули дальнобойные орудия. Ругались пехотинцы в полушубках, прижимаясь к обочинам. Разъездились тут, не дают пройти простым людям! Автоматчики на броне слали пламенные приветы, отпускали остроты. Мол, не пыли, пехота! Долго вам, ребята, еще до Берлина киселя хлебать!

Войска Первого Белорусского фронта спешили на запад. В день они с боями проходили по 20–30 километров. В данный момент шли подразделения корпуса Первой гвардейской танковой армии генерал-полковника Катукова. До Берлина оставалось порядочно.

17 января пала Варшава. Немцы отошли на запад, в город вступили Красная армия и потрепанные части Войска Польского. Основные силы обогнули польскую столицу с севера и юга и продолжали развивать успех.

Легкой жизни для Красной армии не ожидалось. На пространстве от Вислы до Одера немцы оборудовали шесть оборонительных рубежей, напичканных вооружением и отборными войсками. Пройти нужно было все, один за другим. Самый трудный – последний, так называемый Мозерский рубеж, несколько десятков километров сплошной линии обороны, выстроенной по последнему слову военно-инженерной науки. Никто не сомневался, что рубеж падет, но когда и какой ценой? Зато за Мозерским районом – уже Германия, оперативный простор до самого Берлина. Там уж Красную армию точно никто не остановит.

Скрипнула дверь.

– Разрешите, товарищ полковник? Вызывали?

Полковник Бурмистров, начальник штаба гвардейской стрелковой дивизии, почувствовал сухость в горле. Он повернулся нарочито медленно, устремил доброжелательный взгляд на офицера, вошедшего в помещение. Майор Синявин, начальник инженерной службы, был сравнительно молод, интеллигентен, обладал хорошими манерами и имел безупречный внешний вид. Утепленная шинель сидела на нем ладно, сапоги блестели.

– Да, проходи, майор, присаживайся, дело есть к тебе, – сказал полковник, оторвался от окна, направился к столу, сел на краешек стула, выдвинул ящик под рукой.

Впрочем, сегодня с хорошими манерами произошел сбой. Майор как-то незаметно замкнул входную дверь на задвижку, расстегнул кобуру. Когда полковник поднял голову, в переносицу ему смотрел ствол табельного «ТТ». Синявин выглядел спокойным, но в глазах у него заблестел холодок, а в простодушной мине обозначилось что-то хищное. Полковник заметил это и закашлялся.

– Ящик закройте, Дмитрий Сергеевич, – вкрадчиво попросил Синявин. – Зачем он вам? Положите руки на стол и не делайте резких движений.

Полковник подчинился. Где эти бездари из контрразведки допустили ошибку?

– В чем дело, товарищ майор, что вы себе позволяете? – Голос его охрип.

– Хотел бы спросить то же самое, Дмитрий Сергеевич, но ладно, не буду. – Спокойствие давалось майору с трудом, он был расстроен, круглое лицо побледнело.

Дверь за его спиной кто-то подергал. Майор невольно вздрогнул, но пренебрежительная усмешка ему вполне удалась.

– Майор, не отягощай, – процедил полковник. – Положи оружие, открой дверь. Тебе зачтется.

– Дважды не расстреляют? – Синявин криво усмехнулся. – А ведь почти подловили, товарищ полковник. Поздно я понял, что вызов с подковыркой, иначе хрен бы к вам пришел. Двое ребят из контрразведки на улице курили, в мою сторону старательно не глядели. В холле еще один. Я по лестнице поднимался, когда он обратную дорогу перекрыл. Пришлось наверх идти, к вам, по вызову. Ладно, отнекиваться не буду. СМЕРШ – контора серьезная. Как узнали? Вы же в курсе, Дмитрий Сергеевич, да?

– Прокололся ты, майор, выдал себя.

– Неправда! – Голос Синявина зазвенел, но он тут же закашлялся и не сразу пришел в себя. – Не мог я проколоться, вздор это! Почему задержание решили провести здесь, в кабинете начальника штаба дивизии?

– В глаза твои волчьи хотел посмотреть, – выдавил из себя полковник. – Ведь ты, шкура, больше месяца под своего рядился, да еще и талантливо, службу нес безукоризненно, исполнительный был.

– Посмотрели, товарищ полковник? – Кривая ухмылка не сходила с лица агента. – Чувство вины вас гложет. Это понятно. Проглядели под носом такую гниду! Оргвыводы теперь непременно последуют. Ладно, это лирика, слушайте меня внимательно, Дмитрий Сергеевич. – Глаза майора сузились в щелки, он, мягко ступая, подошел к начальнику штаба дивизии. – Сейчас вы медленно встаете, надеваете шинель, и мы выходим в коридор. Ствол пистолета будет у вас в боку, поэтому…

– Думаешь, прикроешься мной, сволочь? – Полковник смотрел на него тяжело, не моргая. – Ты и двух шагов не пройдешь, тварь!

– Выбора нет, Дмитрий Сергеевич. – Синявин пожал плечами. – Ни у вас, ни у меня. Попробуем отогнать цепных псов из контрразведки. Они же не станут по вам стрелять. Вы же целый полковник, начштаба гвардейской дивизии. Спускаемся по лестнице, садимся в «эмку», что стоит у крыльца, а дальше – по обстоятельствам. Не будем загадывать.

Оба едва сдерживали эмоции. Синявин клял себя за неосторожность, потерю бдительности. Ладно, лучше поздно, чем никогда. Шанс все же остался. Полковник костерил молодых и неопытных контрразведчиков. Старые кадры полегли, присылают зелень из особых отделов, которая толком работы не знает, опыта – ноль, только и могут торчать истуканами.

Изначально идея была нормальная. СМЕРШ доложил командованию дивизии о выявленном агенте. Брать его контрразведчики хотели где угодно, но не в штабе.

Дмитрий Сергеевич сперва не поверил. Ошибка, мол, вышла, не иначе. Но начальник дивизионного отдела контрразведки СМЕРШ майор Сурков – человек бывалый. В отличие от своих неопытных подчиненных, ерундой он не занимался. Донесение пришло из-за линии фронта, от человека, работавшего в немецком тылу.

«Берите здесь паршивца, – настаивал Бурмистров. – Он же не будет ничего подозревать, отвлеку, сесть предложу. Войдете и возьмете. Пикнуть не успеет, если быстро все сделаете».

Майор Сурков был недоволен, но в итоге согласился.

В дверь кто-то требовательно постучал. Синявин сместился в сторону, уходя с линии огня, вытянул руку с пистолетом.

– Ответьте людям, Дмитрий Сергеевич. – Глаза агента источали зимний холод. – Так и будут долбить, пока лбы не разобьют. Непуганые они у вас.

– Минуту подождите! – выдавил полковник.

Стук оборвался.

Майор усмехнулся и заявил:

– Все, время не терпит, Дмитрий Сергеевич. – Он стер с гладко выбритого лица улыбку. – Надевайте шинель, пойдемте. Не заставляйте меня вытаскивать вас отсюда в таком виде. Зима на улице.

Полковник поднялся. В голове его метались мысли, среди которых не было ни одной дельной. Он не был трусом, но попал впросак, причем по собственной глупости.

Синявин сместился на пару шагов. Полковник направился к вешалке, придвинутой к стене. На ней висела его шинель. Как-то ненавязчиво Синявин оказался сзади. Он словно чувствовал, что сейчас произойдет.

Дверь распахнулась от удара. Отвалилась скоба, прибитая к косяку, забренчала задвижка. Синявин резко повернулся, дважды надавил на спуск. Выстрелы в замкнутом пространстве гремели оглушительно. Молодой лейтенант, ворвавшийся в помещение первым, охнул от боли, выронил пистолет. Пуля пробила его колено. Видно, дрогнула рука агента. Лейтенант повалился за порог, перекрыл дорогу другим. Синявин продолжал стрелять в проем, опустошил обойму.

Полковник и глазом не успел моргнуть, как лазутчик подлетел к нему, сдавил сзади горло предплечьем, выхватил из его кобуры пистолет и снова открыл огонь! Пули выбивали щепки из косяка, летели в проем. На виду никого не осталось, люди прижались к стенам.

Сквернословил майор Сурков. Надо же так изгадить хорошую операцию!

– Назад, не стрелять! – гремел его басистый голос. – Там полковник Бурмистров!

– Слушайте своего командира, парни! – крикнул Синявин. – А ну, пошли все прочь, освободить проход! Кто-то дернется, я его убью, мне терять нечего!

Терять Синявину было что, очень даже многое. Задача ему выпала сложная – покинуть здание, приклеив к себе полковника, сесть в машину и при этом не подхватить пулю!

– Вперед, Дмитрий Сергеевич! – Он подталкивал коленом начальника штаба.

Мелькнула в проеме голова отчаянного парня. Он схватил за шиворот раненого товарища, оттащил от проема. Снова загремели выстрелы.

– Я кому сказал отойти?! – закричал Синявин. – Быстро! Чтобы на этаже никого не осталось! Даю вам двадцать секунд. Утаскивайте своего подстреленного голубя!

В коридоре кто-то завозился.

Полковник задыхался, сделал попытку ударить противника локтем, но пробил пустоту. Рука его повисла плетью.

Синявин подтолкнул его к выходу.

– Малым ходом, Дмитрий Сергеевич, выходите в коридор, и давайте без глупостей.

На короткий миг фашистский агент ослабил хватку предплечьем. Полковник сделал глоток живительного кислорода, и в голове у него стало ясно. Он вдруг резко, едва не свернув себе шейные позвонки, ударил затылком и попал в переносицу! Синявин отпрянул, заорал благим матом. Полковник схватил его правую руку – она продолжала тянуть пистолет – вывернул до хруста. Ствол вывалился из поврежденной конечности. Синявин тяжело дышал, боль выбила его из равновесия.

Полковник оттолкнул противника и получил короткую передышку. Агент ударился копчиком о столешницу, вскинул кулаки. Лицо этого мерзавца исказилось до неузнаваемости.

Полковник бросился на него, задавил массой. Он знал, что второй попытки у него не будет, схватил агента вражеской разведки за отвороты шинели и, пока тот не опомнился, ударил затылком о столешницу. С нее, как листья по осени, брызнули бумаги, тот самый карандаш. Синявин сопротивлялся, попытался ударить коленом в живот. Но полковник крепко держал его.

Оба покатились, упали со стола. Бурмистров оказался снизу, и это положение его крайне не устраивало. Он рвал жилы, сделал кувырок, и его противник, теряющий силы, распростерся на полу. Скрюченные пальцы врага тянулись к горлу полковника. Бурмистров бил его по челюсти, словно гвоздь кулаком вколачивал, превозмогая боль в костяшках, где определенно что-то хрустнуло.

Синявин потерял сознание. Полковник тоже был на грани. Он сполз с неподвижного противника, грузно поднялся на ноги, которые предательски разъезжались.

– Эй, вы! – прохрипел начальник штаба дивизии. – Куда подевались? Почему я должен выполнять вашу работу?

В помещение ворвались люди – два лейтенанта, капитан, майор. Они помогли Бурмистрову добраться до стула. Он отдышался, посмотрел через муть в глазах, как вокруг суетятся люди.

– Товарищ полковник, я же вас предупреждал, что это опасно, – пробормотал майор Сурков, переживший нервный шок. – А вы не верили, упрямились. Вы в порядке, товарищ полковник?

– Работать надо лучше, майор, новобранцев своих учить, чтобы начальнику штаба дивизии не приходилось лично обезвреживать ваших клиентов.

В сложившейся ситуации было что-то комичное. Нервный смешок вырвался из груди Бурмистрова, и майор уставился на него с явной оторопью.

– Что смотришь? Отвали, в порядке я, размялся, юность дворовую вспомнил. Что там с вашим лейтенантом?

– Колено перебило Позднякову, товарищ полковник, сейчас в госпиталь повезем, это рядом. Ерунда, побежит через неделю. Пусть только попробует не побежать!

Офицеры швырнули майора Синявина носом в пол, связали руки. Он плевался кровью, что-то шипел. Глаза агента заволакивала муть.

– Хорошо, что капсулу с ядом не проглотил, – изрек капитан Мальцев, заместитель Суркова. – А то взяли, понимаешь, моду. Мы ее еще поищем, обязательно должна быть.

– Мы вас покинем, товарищ полковник. – Смущенный Сурков словно разрешения спрашивал. – С вами точно все в порядке? Может, медика вызвать, пусть посмотрит?

– Ой, да иди ты, сам знаешь куда! – раздраженно проговорил полковник. – Видеть вас больше не могу. И это дерьмо с собой заберите. – Он кивнул на Синявина, которого офицеры пытались поставить на ноги. – Что по второму, майор? Взяли его?

– Пока не было известий, товарищ полковник. Вы первым узнаете. Возьмем, не волнуйтесь.

– Ну да, одного уже взяли. Если с такими же пертурбациями, то лучше не надо.

Второго агента брали параллельно, уже не столь драматично, хотя с курьезом.

Капитан Федченко занимал должность помощника начальника вещевой службы. Про него и подумать не могли. Вечная улыбка, душа компании, балагур, всегда наготове пара побасенок из армейской жизни. Их, очевидно, в абвере сочиняли. Он не был боевым офицером, но женщины любили его, причем самые разные – от санитарок в медсанбате до серьезных дам из шифровального отдела. К служебным обязанностям Федченко относился по-всякому, но если и совершал оплошность, то всегда ухитрялся выкрутиться. На него не обижались, смотрели сквозь пальцы на похождения весельчака.

Весть о том, что это немецкий агент, была встречена с недоумением. Но Сурков верил сообщениям из Майнсдорфа, от сотрудника специального отдела СМЕРШ с позывным «Колдун». Ошибаться тот не мог.

Федченко находился на складе, когда на огонек заглянули наряд красноармейцев и старший оперуполномоченный капитан Снегирь. Возможно, враг уже чувствовал угрозу. У опытных агентов – звериный нюх на опасность. Он заметил визитеров в окно, быстро сделал выводы, но и сам не остался незамеченным.

Дорожка к отступлению у Федченко имелась – боковая дверь, коридор, два складских помещения, заваленных тюками. Он мог уйти от погони, вылезти в окно, выходящее на задний двор, и нырнуть в овраг, примыкающий к складам. Но именно сегодня складской водитель поставил к окну свою полуторку, чтобы могли проехать другие машины. Федченко распахнул окно и уперся в деревянный борт грузовика. С такой махиной не потягался бы и Иван Поддубный.

Когда запыхавшиеся красноармейцы вбежали в помещение, капитан имел покаянный вид, бормотал, что бес его попутал сбыть ту проклятую партию фуфаек нуждающимся польским гражданам всего лишь за несколько коробок тушеного немецкого мяса. Уже в отделе капитану доходчиво объяснили, что взяли его не поэтому. Про фуфайки можно забыть – не поможет.

Задержанные агенты были помещены в подвал бывшего полицейского участка. Допрашивали их сразу, чтобы они не успели выстроить линию защиты. Эти негодяи, захваченные врасплох, раскололись через час, после применения всех видов прессинга и новейших достижений химических лабораторий, работавших под эгидой НКВД.

Выпускники краковской школы абвера сорок второго года, бывшие представители комсостава Красной армии, сдавшиеся немцам летом сорок первого. Внедрены полгода назад на должности, подразумевающие дистанцию от передовой, но способствующие получению секретных сведений.

Агентов для заброски школы абвера штамповали тысячами. Многих разоблачали сразу, другие сами сдавались, третьи гибли, четвертые не приносили пользы. Мало кому удавалось закрепиться и наладить работу.

Эти двое были из их числа. Шифровки для агентов поступали из Майнсдорфа, немецкого города, расположенного вблизи польской границы. Над Краковом нависла угроза. Учебное заведение переехало в Майнсдорф, вместе с ним и эти персонажи.

Радиста по горячим следам взять не удалось. О нем контрразведчики узнали только через два часа.

Это был некто Семич, старший сержант, приписанный к роте связи, специалист по ремонту и обслуживанию радиотехнической аппаратуры. В отличие от сослуживцев, соблюдавших распорядок дня, этот парень болтался сам по себе, выполнял работы, о которых его начальство имело весьма смутное представление, и считался неприкосновенным благодаря своим знаниям и умениям.

Не было никаких сомнений в том, что именно он сообщил своим хозяевам в Майнсдорф неприятную новость. Портативную рацию нашли в заброшенной мастерской на окраине городка. Это было досадно, поскольку исключало проведение увлекательной радиоигры, но и трагедией не являлось.

Семича засекли по темноте на лесной опушке. Мимо проезжал патруль на мотоцикле. Он пытался скрыться, но одинокая фигура хорошо выделялась на снегу. Где этот тип прятался в предыдущие часы, осталось загадкой.

На призывы патруля остановиться Семич не реагировал и был тут же нашпигован свинцом. Иначе радист растворился бы в лесу. Практической ценности этот человек не представлял.

Обезвреженных агентов отправили под конвоем в штаб армии. Только к ночи майор Сурков и капитан Мальцев смогли расслабиться и позволить себе по полкружки водки.

– Невероятно, товарищ майор. – Мальцев покачал головой, вслушиваясь в порывы ветра, от которых дребезжали стекла. – Вроде наши были, советские на сто процентов, вне всяких подозрений. Вот так живешь, воюешь, а потом узнаешь, что люди, которым ты верил, – форменные мерзавцы.

– Плохо работаем, капитан, – пробурчал Сурков в поникшие усы. – Своими силами мы эту компанию никогда бы не выявили. Давай уж начистоту. Они работали безупречно. Доступ к сведениям у них был. У первого – по долгу службы, а второй… сам понимаешь, что склады и каптерки – рассадник болтунов, которые находка для шпиона. А Федченко такой прощелыга, что и камень разговорит. Вспомни последние неудачи. Недавно немецкий эшелон с военной техникой под носом у нас успел проскочить. А ведь имели сообщение!.. В нем крупные шишки из Кракова бежали, эсэсовское начальство, штабные офицеры. Знали немцы, когда мы полотно закроем. У Мездыча полк Каховского в засаду попал. Разведка доложила, что город пуст, а как ушла, немцы за полчаса минометы подтащили да накрыли так, что мама не горюй. Ведь ни раньше ни позже. Потом отступили в лес и сквозь землю провалились. Мы уже тогда подозревали, что в штабе враг окопался, чувствовалась рука опытного мастера. Заметь, капитан, то, что мы прибрали этих упырей – заслуга не наша, а Колдуна, приславшего радио в армейский отдел. А уж оттуда нам приказали, чтобы мы с этим делом разобрались.

– Кто такой Колдун, товарищ майор? – спросил Мальцев.

– А тебе зачем? – Сурков прищурился. – Ты – немецкий шпион, потому и хочешь об этом узнать?

– Ну, здравствуйте вам! Спасибо, как говорится, за доверие, товарищ майор. Мало мы с вами пудов соли съели?

– Ладно, не обижайся. Кто он такой, никто не скажет. И не потому, что страшная тайна, а потому, что не знают. Это люди-призраки, их будто нет. Позывной имеется, а человек – шиш. Верхушка контрразведки только в курсе, больше никто. Оно и хорошо, а то после сегодняшних событий… – Сурков покосился на закрытую дверь. – Да, уже и не знаешь, кому доверять можно.

Глава 2

Солнечный луч пробился сквозь задернутые шторы, пробежал по нацистскому стягу, натянутому на стене, задержался у портретов Адольфа Гитлера, рейхсфюрера СС Гиммлера, обергруппенфюрера Кальтенбруннера и пропал. Облако закрыло солнце. Хозяин кабинета не любил избыточное освещение. Ему хватало настольной лампы и изогнутого светильника над картой восточной части Германии.

В просторном кабинете царила какая-то вязкая тишина. Посторонние звуки не долетали сюда ни с улицы, ни из коридора. Ковровая дорожка, массивная дубовая мебель.

Мужчина в черном мундире сидел за тяжелым канцелярским столом. На плечах витые светлые погоны, в петлицах дубовые листья. Шинель и фуражка с эмблемой в виде «мертвой головы» висели на вешалке у окна. Мужчину окутывало облако дыма. Он затушил окурок в хрустальной пепельнице, мрачно уставился на далекую входную дверь. Настроение у него было неважное.

Этот человек органично вписывался в интерьер, весь жилистый, сухопарый, с породистым скуластым лицом. Редкие волосы зачесаны на затылок, прикрывают досадную плешь.

Мужчину звали Хайнц фон Райхенбах. Этот штандартенфюрер СС возглавлял управление полиции безопасности и СД. В зоне его ответственности находились город Майнсдорф, в котором на улице Карлштрассе располагалось управление, окрестные населенные пункты и Мозерский укрепрайон. Военными фон Райхенбах не командовал, но, согласно особому распоряжению рейхсфюрера Гиммлера, ему подчинялись части усиления ваффен-СС, а также следственные и карательные структуры.

Штандартенфюрер впал в оцепенение, закрыл глаза. Состояние его было подавленным, оптимизма и веры в лучшее уже не хватало. Он был прагматиком, понимал, куда катится этот мир и чем в обозримом будущем закончится война. Дело было только в сроках, это тоже имело значение. Остановить русские орды у ворот Германии, пусть даже временно – задача вполне выполнимая.

Породистое лицо свела судорога. Фон Райхенбах вышел из оцепенения и угрюмо уставился на семейное фото в рамке, с которым никогда не расставался. Снимок был сделан в фамильном особняке в Потсдаме четыре года назад. Белокурая Габриэлла еще не обзавелась морщинками, искренне улыбалась, была молода и хороша собой. Дочурка Изольда еще не превратилась в дерзкого подростка. Это была девочка в платье-колокольчике, лучились глаза, плелись по плечам волнистые волосы, которые Габриэлла расчесывала ей десять раз на дню.

Это был кусочек забытой жизни, хрупкая иллюзия того, что все еще вернется. Семья по-прежнему жила в Потсдаме, но содержать особняк было все труднее, а в поместье временно разместился офицерский госпиталь, на что фон Райхенбах дал свое снисходительное согласие.

Он сделал раздраженное лицо, надавил кнопку звонка.

Практически мгновенно отворилась дверь, в проеме возник адъютант Крюгер.

– Да, господин штандартенфюрер.

– Позовите Охмана.

– Слушаюсь! – Дверь бесшумно закрылась.

Штандартенфюрер встал из-за стола, прошелся по ковровой дорожке, разминая ноги, приблизился к карте, висящей на стене, и угрюмо на нее воззрился. К нему возвращались сложные чувства. Он устал с ними бороться.

Пала Варшава, советские войска уже между Вислой и Одером. Согласно неутешительным сводкам, они не останавливаются, хотя темп наступления немного снизился. Им нужно одолеть шесть оборонительных рубежей, прежде чем они подойдут к Германии. Солдаты фюрера обороняются стойко, но не выдерживают напора танковых армад, постоянно выравнивают линию фронта, проще говоря, отступают.

Но даже у Советского Союза резервы не бесконечны. Русские непременно выдохнутся, завязнут, встанут. Так они стояли несколько месяцев под Варшавой и равнодушно смотрели, как немецкая карательная машина расправляется с восставшими жителями польской столицы.

Фон Райхенбах верил в мощь и неодолимость последней, шестой линии обороны – Мозерских укреплений, аналога которым еще не было. Взгляд его скользил по карте с севера на юг, повторяя извилистую линию фортификационных сооружений. На севере она начиналась у городка Мозер, тянулась на юг и юго-восток почти на сорок километров, обрывалась у города Вальзе.

Большинство сооружений – подземные. Десятки километров тоннелей, прорубленных в грунте, сотни развилок. Наверху мощные доты, бронированные купола, железобетонные блокгаузы. Минные поля, колючая проволока, лес стальных противотанковых надолбов – «зубы дракона». Множество озер, на которых выстроены дамбы, запруды, плотины. Взрывники постарались. В нужный момент плотины взлетят на воздух, и вода затопит наступающего противника.

Мозерский укрепрайон получил название «Лагерь дождевого червя» благодаря извилистым тоннелям. Структура подземелий имела форму елочки. От главной галереи расходились многочисленные ветки. Они вели к машинным залам, складам боеприпасов, соединялись с другими укреплениями. По всей системе проходила узкоколейка, по которой курсировали аккумуляторные электровозы. Для них имелись стационарные пункты зарядки. Были даже станции, где составы могли разъехаться.

Под землей находились склады, дизельные электростанции, казармы, госпитали, узлы связи и запасные командные пункты. Там тянулись системы отопления и вентиляции.

Оборонительный рубеж на востоке Германии начали строить еще в тридцатые годы и продолжали это делать до сегодняшнего дня. В отличие от прочих объектов, на нем практически не применялся труд военнопленных. Работали специалисты высокого уровня из строительной армии Тодта: гидротехники, инженеры-проходчики, бетонщики, электрики, железнодорожники. Каждый отвечал за свой участок работ и не имел понятия об истинных масштабах лагеря. В строительстве применялись все технические новинки и опыт зодчих средневековых замков.

Оборонительный рубеж был напичкан ловушками и сюрпризами. Толщина стен долговременных огневых точек доходила до трех с половиной метров, что исключало их разрушение даже гаубичной артиллерией. Все доты соединялись между собой под землей, имели аварийные выходы, лифты для подъема боеприпасов. «Лагерь дождевого червя» был полностью автономен и по замыслу создателей мог функционировать самостоятельно не менее года.

Фюрер дважды приезжал в укрепрайон и был впечатлен тем, что увидел. Противник может месяцами биться лбом об эту твердыню, терять танковые и пехотные армии. Сюда прибывали резервы. Только за последнюю неделю подошли четыре пехотных полка, два дивизиона «Фердинандов», подразделения фольксштурма и даже несколько отрядов юношей из гитлерюгенда.

Город Майнсдорф находился в средней части стратегического оборонительного рубежа. Укрепления располагались на востоке, в нескольких километрах от него. Подкрепления через город не шли, для этого использовалась объездная Линденштрассе. Над ней висел чад, подвозились орудия, боеприпасы, шли колонны грузовиков с пехотой.

Город Майнсдорф жил мирной жизнью, но по улицам курсировали патрули, работала не покладая рук полевая жандармерия. Раньше дезертиров в немецкой армии практически не было, а сейчас их стало неприлично много. Город – немаленький. До войны здесь проживали двести тысяч населения. Немцы, поляки. Последние, как правило, обслуживали первых. Помпезная готическая архитектура, собственная опера, четыре католических храма, городская библиотека, театры, музеи.

Советская авиация Майнсдорф не бомбила, за исключением нескольких военных объектов за пределами городской черты. Здесь все оставалось целым. Организации и предприятия пока работали. Не закрывались также магазины, рестораны, кафе, многочисленные пивные заведения. Пропаганда Геббельса приносила плоды. Большинство населения свято верило, что в Германию русские армии не войдут никогда.

– Разрешите, штандартенфюрер?

Фон Райхенбах оторвался от созерцания карты, кивнул.

– Входите, Георг.

В кабинет вошел мужчина в мундире штурмбаннфюрера СС. В одной петлице – молнии, в другой – четыре куба. Невысокий, плотный, круглое лицо с умными глазами. Похвастаться военной выправкой Георг Охман не мог, но его должность того и не требовала.

– Хайль Гитлер! – Штурмбаннфюрер вскинул руку.

– Хайль Гитлер, присаживайтесь, – проворчал фон Райхенбах, небрежно махнув рукой.

Все эти церемониалы стали сильно раздражать его. Он исподлобья смотрел на подчиненного. Военную разведку представители СС традиционно не любили. И было за что. Сплошь предатели, бездари, гуманисты. За всю войну абвер не провел ни одной толковой операции, сплошные провалы и неудачи.

Именно офицеры военной разведки составляли костяк заговорщиков, покушавшихся на фюрера в июле сорок четвертого. Большинство казнили. Туда им и дорога.

Адмирала Канариса, шефа разведки, отстранили от должности, а потом и арестовали. Долго тянули с этим правильным решением. Доказать его причастность к мятежу не удалось, но это ничего не значило. Как проглядели предателя под носом?

Вильгельм Канарис принимал участие в спасении евреев, тайно сотрудничал с британцами, откровенно не любил фюрера и методы СС. Осенью сорок первого он даже возмущался массовыми расправами с советскими военнопленными, считал, что это беззаконие и его надо отменить.

Лучше поздно, чем никогда. Абвер был расформирован. Его структуры вошли в шестое управление РСХА, возглавляемое Вальтером Шелленбергом, усилили внешнюю разведку. Работники остались старые, сменилось только руководство.

Георг Охман был вроде ничего. Член СС и НСДАП. Он имел неплохую характеристику, не самую худшую расовую линию. У него были счеты к большевикам, под бомбежками которых в Кенигсберге погибли его родственники.

– Неприятные новости, герр Райхенбах, – сдержанно проговорил Охман, тиская в руках папку в кожаном переплете. – Я как раз собирался вам сообщить. Мы потеряли двух агентов – Вальтера и Плотника. Они работали при штабе дивизии, входящей в состав армии Катукова, и имели хороший потенциал. Провал по месту внедрения исключен. Эти люди были сама осторожность и осмотрительность, имели тщательно проработанные легенды. С их помощью мы собирались остановить Катукова под Выстрецом. План был разработан и уже претворялся в жизнь.

– Умеете вы поднять настроение, Георг, – заявил штандартенфюрер. – Понятно, почему не сообщили сразу, тянули, ждали, пока сам вызову.

– Никак нет, герр штандартенфюрер! Сообщение мы получили вчера, требовалось время для проверки.

– Ладно. Подробности есть?

– Наших людей схватили. Все произошло внезапно, они не успели принять меры. Вальтера заманили в штаб, он оказал сопротивление, но был схвачен. Плотника взяли на складе. Он пытался бежать, но его догнали. Оба попали к русским живыми, что прискорбно. Донесение о провале отправил радист группы. Это был его почерк. Других радиограмм не было. Можно предположить, что радист погиб. Он мог сбежать и где-то спрятаться, но это не имеет значения. Для нас будет лучше, если он окажется мертвым.

– Последствия этой неудачи?

– Неприятные, штандартенфюрер, – не стал юлить Охман. – Будем задействовать других агентов. На это потребуется время, которого нам катастрофически не хватает. Эти события подтверждают наши подозрения. Сигнал за линию фронта поступил из Майнсдорфа. Наши специалисты все изучили и практически уверены в том, что…