Loe raamatut: «Чести не уронив»

Серия «Кодекс пацана»

Дизайн обложки Мария Балясникова

Иллюстрация на обложке Бориса Аджиева

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

© Александр Юдин, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Молодёжи 90-х посвящаю.

От автора

«Чтоб ты жил в эпоху перемен!» Так или примерно так звучит китайское проклятие, и вроде бы его сконструировал сам Конфуций. По крайней мере так нам преподносят с умным видом люди, снедаемые желанием блеснуть эрудицией, а проще говоря, повыпендриваться. Но самое смешное, что они, скорее всего, правы. Конфуций просто так болтать не стал бы.

Испытания, выпавшие на долю многострадальных народов Российской империи и её наследника – Советского Союза, кроме как проклятием и происками Врага объяснить сложно. Три революции, два путча, мировые войны, гражданская… За неполных сто лет – это чересчур даже для такого устойчивого мира, как русский. По мнению автора, объяснение тому, что произошло с огромной многонациональной цивилизацией, а это ни много ни мало катастрофа глобального характера, повлиявшая на весь дальнейший миропорядок, даёт понимание того, что народ, населявший одну шестую часть земного шара, накануне своей гибели пережил удивительное состояние покоя и благоденствия («коммунизм, который мы не заметили», как пишут некоторые исследователи), пришедшиеся на 1970-е – начало 1980-х, и был доверчив и беззащитен как ребёнок перед лицом опасности, подобно грозовой туче, нависшей над ним.

Да, СССР не был идеален, и он требовал обновления, некоторые его догмы и постулаты обветшали в своей монументальности и нуждались в реформировании, как и всё со временем в этом мире. Но вместо разумного ремонта и реконструкции уникальное здание – плод величайшего эксперимента в истории человечества – пошло под снос (уж больно многим оно мешало), навсегда похоронив под своими развалинами мечты о справедливости и оставив миллионы людей без крова, без пищи, без надежды…

О тех событиях написано немало книг и снято не меньше фильмов. Мемуары, беллетристика, научные исследования… Все они отражают взгляд их создателей через призму собственного видения и оценки событий, происходивших на переломе веков. Данная работа – это ещё одна попытка посмотреть на дела давно минувших дней с высоты прожитых лет глазами очевидца, одного из многих «сделанных в СССР», чьи юность, молодость, стадия становления пришлись на те лихие времена, когда старое объявлялось отринутым, выброшенным на помойку истории, а новое маячило где-то вдали призрачным силуэтом, и было не понять, что это такое и как до него добраться.

Главный герой повествования – Саня Иванов – типичный представитель «двора» постсоветской эпохи, выросший на окраине небольшого горняцкого городка где-то в средней полосе России и впитавший в себя все «прелести» улицы, её традиции и нравы. По её нормам морали он, как и миллионы таких же мальчишек той поры, живёт и развивается, они дают ему силы выстоять в борьбе за место под солнцем, но жизнь вносит свои коррективы, зачастую ставя юношу, словно витязя с камнем из былин, перед выбором. По какому пути идти ему дальше, в какую сторону повернуть?

На эти и другие вопросы герою приходится отвечать, опираясь на уроки, преподанные ему окружением. В конце концов, Сашка, ведь на то он и Иванов, размотает сложный клубок жизненных нитей, найдёт себя в запутанном лабиринте и выберет путь. Тот самый, единственный, предназначенный только ему.

Это рассказ о том самом «парне с нашего двора», и я думаю, что многие читатели узнают в нём себя или соседа, двоюродного брата… Какие-то приключения, пережитые нашим героем, покажутся вам знакомыми или и вовсе что-то похожее случалось и с вами… Кого-то повествование вернёт на тридцать лет назад, туда, где мы были молоды и здоровы, родители всегда были рядом и весь мир лежал у наших ног, умоляя, чтобы его подняли, а кто-то с недоумением будет вертеть томик в руках, пытаясь понять, каково это – кормить семью, не имея дохода по полгода.

Суровые то были времена, страшные в своей непредсказуемости.

«Эпоха перемен». Конфуций врать не будет. Не тот это мужчина. Но в той эпохе осталась наша молодость, и она была как всегда прекрасна.

Желаю всем приятного прочтения.

С уважением, Александр Юдин

Пролог

Шёл третий день Вахты. Третий день мы топтали сапогами и берцами многострадальную землю Смоленщины, обильно политую солдатской кровушкой в годы войны. Теперь, когда люди покинули обжитые места не в силах восстановить порушенное, она лежала перед нами заросшая и неухоженная. Словно космы старухи, стелились по ней, местами сбиваясь в комки, стебли прошлогодней травы. Сельское хозяйство в этих местах давно умерло, не выдержав авантюрных экспериментов младореформаторов. И пахотные угодья, любовно возделываемые многими поколениями смолян, теперь стояли брошенными, зарастая бурьяном и подлеском.

Сотни энтузиастов, приехавших в эти места, чтобы отыскать и поднять из земли останки воинов, лежащих на своих последних рубежах, поставили свои палатки среди редколесья, росшего по берегам небольшой речки, и приступили к своему привычному скорбному труду. Уже были сделаны первые подъёмы и найдены первые медальоны. «Времянка» – место временного хранения останков в пластиковых мешках – неуклонно пополнялась. Командиры отрядов, которым улыбнулась удача, каждый вечер на совете командиров под одобрительные взгляды коллег писали протоколы эксгумации и охотно делились информацией по перспективным местам.

В общем, всё как обычно. Только нам пока не везло. Земли перелопатили немало, да всё впустую. Ржавые осколки от снарядов, пара РГД-33¹ да пробитая пулями солдатская каска. Вот и все наши находки.

«Нет, не зря журавли летали, – думал я, присев под кустом и наблюдая за тем, как Игорь Черных, поводя из стороны в сторону рамкой металлодетектора, продирается через хмызник². Вот, бестолковый, так и прибор можно в этих зарослях сломать».

И только я хотел предупредить Игорька, чтобы работал без фанатизма, как ТМ³ в его руках издал низкий протяжный сигнал, столь милый уху поисковика.

Игорь, тут же поднял левую руку, привлекая внимание сачкующих без дела товарищей. Первым подоспел Андрюха Друг. Подойдя к Игорю, он принялся деловито погружать щуп в указанное место, пытаясь «настучать» предмет, который «назвонил» Черных. После нескольких десятков погружений, так ничего и не обнаружив, он разочарованно сплюнул и пробурчал:

– Мелочь какая-то. Пошли дальше.

Но не на того напал. Упрямый Игорь, неудовлетворённый работой Друга, выразился в том смысле, что самый точный прибор – это лопата, и принялся вместе с Саней Ершовым копать участок земли, усеянный проколами щупа. Наконец, лопата скрежетнула по металлу, и на свет божий появился погнутый стабилизатор немецкой 50-миллиметровой мины. Может, тридцатой, а может, уже и триста двадцать шестой за сегодня. Кто их считает.

– А я что говорил, – Андрюха обвёл всех снисходительным взглядом и направился в мою сторону.

– Ничего, – задумчиво грызя травинку, вернулся я к прежним мыслям. – Найдём. Примета не обманула ещё ни разу. В первый вечер по приезде над нами восемь журавлей пролетело. Значит, восемь бойцов поднимем. Это так же верно, как то, что завтра солнце на востоке взойдёт. Нужно просто искать, ну и немного удачи.

– Чего тебе, Друг? Опять шлангуешь? Иди щупи, Игорёк вон опять что-то назвонил.

С Андреем Галушкиным мы дружили, считай, уже лет пятнадцать. И за это время слово Друг превратилось для него в имя собственное, и никто из членов нашего отряда иначе как Друг к нему не обращался. Курт его даже в свой мобильник записал как «Андрей Друг Командира Отряда». Все слова с заглавной буквы. Я сам видел.

И сейчас он стоял передо мною с улыбкой на физиономии и, покачиваясь с пятки на носок, вертел пальцами свой щуп – длинный металлический стержень с перекладиной.

– Ну? – не выдержал я, устав смотреть на этого жонглёра. – Сказать что-то имеешь?

– Предложение у меня есть.

– Дельное?

– Друг, ты что такое говоришь? – лицо Андрея приняло уморительно-страдательное выражение. – У меня все предложения дельные. Вспомни, сколько я пользы отряду принёс.

– Короче, Склифософский, чего ты хочешь? Пайку тебе добавить или в театр сводить?

– Да ну, командир, – заблажил Андрюха. – Какой тут театр? – он развёл руками. – Цирк сплошной. Одни медведи. И не все дрессированные.

А вот это мне уже совсем не нравится. Что же этот хитрюга задумал? Командиром вон называет, а не другом. Ох, неспроста это…

Раздавшаяся трель мобильника отвлекла меня от размышлений. Надюша – высветилось на экране. Жена.

– Так, Друг, помолчи минуту, я отвечу. Привет, Надюнь.

– Здравствуй, любимый! Как у вас там дела? – голос жены, такой желанный и родной, звучал чуть с хрипотцой, искажённый помехами.

– Да нормально, работаем. Пока, правда, безрезультатно.

Как там Нина? Папку ещё не забыла?

– Ну, ничего, всё у вас получится. Ведь ещё десять дней в запасе есть. Так что не вешайте носы, – проговорила жена бодрым голосом, желая нас поддержать, – а дочь наша извелась уже вся. То и дело спрашивает, когда папка из леса вернётся и что он ей на этот раз привезёт. Шишек больше не тащи, и так квартира в беличье гнездо превратилась.

– Ладно. Не болеете вы там?

– Да, слава богу, – нет. Глазки только немного послезились, но всё уже прошло.

– Ну, хорошо. А носы мы не вешаем. Бывало и хуже. Друг вон просто рвётся в бой, прямо излучает из себя уверенность в результате.

– Это хорошо. А ты, друг мой ситный, таблетки пьёшь?

– Конечно.

– По расписанию? С твоим давлением не шутят.

– Надя, ну как можно? Конечно, я принимаю лекарства строго по расписанию. Вон, Андрюха подтвердит. Друг, скажи.

– Это какие таблетки? Те, что вчера с твоей курткой сгорели?

– Что, что? Как сгорели? Кто сгорел? Алё, алё, – встревоженный голос жены звенел в динамике трубки.

– Саша, ответь. Что у вас там творится?

– Да ничего не творится. Это у Друга мозги поплавились. Трепло, – прошипел я сквозь зубы и показал другу кулак.

– Просто я вчера «горку» свою у огня сушиться повесил. Не уследил, вот она и свалилась в костёр. А таблетки у меня в рюкзаке лежат. Друг перепутал. Он в последнее время часто всё путает, – я ткнул Галушкина кулаком под рёбра. – Ладно, что там по Дмитриеву?

Изосима Дмитриева мы нашли прошлой осенью под Ельней, и сейчас шла работа по розыску родственников солдата.

– Пока обрадовать ничем не могу, – горестно вздохнула супруга. – Установлено, что у него была дочь. Её следы теряются в Белоруссии. Я отправила туда запрос. Жду ответа. Бог даст – найдём.

– Дай то Бог… Ладно, Наденька, пойдём мы в лагерь собираться, темнеет уже. Завтра утром позвоню. Целуй Ниночку от меня.

– Удачи вам. Берегите себя. Целую.

Я секунду послушал телефонные гудки. Перед глазами всё ещё стоял образ моей Нади. Жены и соратника. В себя я пришёл только после деликатного покашливания опростоволосившегося друга.

– А-а-а, стукач, чего тебе?

Друг, видно, уже сообразил, как он прокололся с таблетками накануне важного разговора, и мучительно искал выход. На его лице отразилась целая гамма чувств. Раскаяния среди них я не заметил.

– Ну, – подстегнул я Галушкина.

Перебрав в голове варианты и не найдя ничего подходящего, Андрюха плюнул на дипломатию и пошёл в лобовую атаку.

– Давай к татарам сходим, баню посмотрим.

– Какую баню? – опешил я.

– Ну, у них такая палатка есть. Они в ней баню замастрячили.

– Ну и на фига нам это надо?

– Как на фига? – возмутился Друг. – Чтобы кота в мешке не брать. Посмотрим, как там что. Понравится – себе такую в интернете закажем.

– Нет, Друг, ты не понял. Баня нам на фига? Вы мне с Манаковым в прошлый раз все мозги душем вынесли. Ну, купили. И кто им пользуется? За пять лет ты единственный, насколько я помню, кто сразу после покупки в нём помылся. Да и то через силу ты под ледяной водой стоял. Чтобы лицо не потерять, марку перед отрядом держал так, что аж позеленел весь от холода.

– Ну, а я тебе про что говорю? – не сдавался Друг. – Мой душ – это просто бак с водой, который на дерево нужно вешать. А баня, – друг мечтательно закатил глаза, – тёплая палатка, горячая вода. Печку протопил – парься сколько хочешь. Ты прикинь, какой это кайф – после копа в горячей бане попариться!

– Да, идея заманчивая, – уже сдавшись в душе, процедил я. – Только эту баню после Вахт сушить будешь ты лично. Согласен?

– Друг, так я это… – замямлил Андрей, пытаясь вывернуться из щекотливой ситуации.

– Что это? Опять на молодых всё переложить хочешь? Андрюше парок, а Лёхе холодок. Так что ли? Только хрен у тебя этот номер больше прокатит. Ну так что?

– Ладно, согласен, – обречённо выдавил из себя наш сибарит.

– Ну и хорошо, раз согласен. Где эти татары стоят, знаешь?

– Сейчас найдём, – повеселел Андрюха. – Я там, правда, раз был, и то по темнухе. Но помню, что у них вокруг палаток на всех деревьях флаги висели. По флагам и найдём.

Я с сомнением посмотрел на этого генератора идей, но отступать было поздно.

– Курт, – окликнул я Сергея Курашова, облокотившегося на лопату у очередного пустого шурфа. – Закопайте все ямы после себя и шагайте в расположение. Мы сейчас с Другом к татарам заскочим и придём.

– Понял, – Серёга кивнул бритой головой и принялся за дело.

– Ну что, Сусанин ты наш недоделанный, – бросил я через плечо понуро бредущему сзади Другу. – Где твои татары?

Вот уже полчаса мы ходили вдоль реки, пытаясь разыскать казанских поисковиков среди десятков отрядов, разбивших здесь свои биваки. Главная примета, по которой ориентировался Галушкин, – флаги и баннеры, которые были щедрой рукой разбросаны по лесу и украшали собой практически все стоянки следопытов. Эти поиски мне уже порядком надоели, и я не скрывал своего раздражения.

– Спокойно, Друг! Давай никто ни на кого орать не будет. Сейчас найдём. Можно у «гвардейцев» из Глинки спросить. Вон их командир Миша Леонов пузо чешет.

– Э, Алексеич, притормози, – закричал Андрюха и, ускорив шаг, обогнал меня, чтобы перехватить командира отряда «Гвардия», уже перешагнувшего порог палатки.

– Здорово, дядя Миша, – пожал я руку старому товарищу.

– Здорово, коль не шутите. Ищете кого?

– Да вот, говорят, у казанцев банька знатная есть, хотим посмотреть, может, себе такую заведём. Только вот найти их никак не можем. Потому что у кого-то топографический кретинизм в последней стадии. Лечить сегодня вечером буду, – и я многозначительно посмотрел на уже похоже экс-Друга.

– Да чего их искать, вон их лагерь стоит, на мыске, возле речки. А вот где дым из трубы идёт, – это и есть баня. Равиль знатно баньку топит. Градус почти как в деревянной. Я вчера у них парился. Ох, скажу я вам…

– Ладно, Алексеич, – перебил я словоохотливого Леонова, – потом про градус расскажешь, спешим мы. Поиск сегодня как, удачный был?

– А то как же? – расплылся в довольной улыбке Михаил. – Двое наших, один «интурист».

– Имена?

Дядя Миша отрицательно покачал головой.

– Не было при них ничего. В одном исподнем солдатики лежали. Только пуговицы от кальсон при них и нашли. Похоже «санитарка». У вас как?

– Голяк.

– Ну, ничего, не расстраивайтесь. Всё будет. Но не сразу.

– Ладно, бывай, Алексеич, на совете свидимся.

Сразу повеселевший друг, уже без приставки экс, бодро порысил в указанном Мишей направлении, тараторя на ходу про то, какой он есть прирождённый следопыт, а никто его не ценит, а как раз наоборот, глумятся над ним всячески. Ещё и кретинизм какой-то вдобавок присобачили.

– Всё, Друг, не будь дураком. Что татары о нас подумают? – осадил я расходившегося Андрея, стоя у входа в палатку-баню.

Внезапно полог палатки распахнулся, и на её самодельный порожек из берёзовых поленьев шагнул голый по пояс смуглый татарин. На его груди была вытатуирована синей тушью голова тигра с оскаленной пастью, а на левом плече красовался эполет со свастикой. На лысом черепе носителя эполета были отчётливо видны застарелые шрамы, а ещё один багровым рубцом протянулся от уха через шею прямо к символу блатной масти.

Глаза незнакомца удивлённо распахнулись. Он с минуту таращился на меня с недоверием и вдруг с радостной улыбкой выдал:

– Здорово, Иванов, не узнаёшь?

Подожди, кого я должен узнать в этом урке? Нет, что-то знакомое в нём определённо есть. Что-то давно забытое и ушедшее, казалось, навсегда. Стоп, а если убрать наколки и шрамы… Один, вот этот над бровью, пожалуй, можно оставить. Так это же… нет, не может быть. А почему не может? Жизнь порой преподносит и не такие чудеса.

– Друг, друг, – дёргал меня за рукав Андрюха, – ты что призрак увидел?

Но я, не обращая на Галушкина внимания, смотрел на незнакомца, уже почти уверенный в том, что знаю его.

– Якуп?!! – наконец выдохнул я из себя.

Равиль шагнул навстречу и стиснул меня в объятиях.

– Узнал. Я знал, что ты меня узнаешь. Такое разве забудешь? Я обнимал побратима, и воспоминания обрушились, словно снежная лавина, грозя погрести под собою. Я вспомнил всех: его, себя, Чуйка, Бутыма, Саида, Гапура…

Как давно это было… Будто и не со мною вовсе…

Часть первая
Дембель

Глава 1

– Муса, вур⁴, Мусааааааа!

Истошный вопль прижатого к лавке джигита заставил прийти в себя. Чёрт! Про второго-то я и забыл совсем, пока этого давил. За что тут же чуть было не поплатился. Массивный дюралевый черпак на длинной рукояти натужно прогудел над головой и с треском врезался в стену. Блестящий кафель мелкими осколками с веселым дзеньканьем разлетелся по разгромленной мойке.

Вот ты где, родной. Ну, что же, как говорил любимый артист в бессмертном фильме: вечер перестает быть томным. Стоящий в двух шагах от меня приземистый крепыш, со жгуче-чёрной шевелюрой и тёмными глазами навыкате, заметно нервничал. Занесённый для удара черпак ощутимо подрагивал в напряжённых руках. «Вроде азер», – мелькнула мысль.

– А, эшак баласын, данус!⁵ – тонким фальцетом завопил этот любитель кухонной утвари. И наконец, решившись на атаку, обрушил свою импровизированную палицу, метя мне в голову.

«Точно азер», – подумал я отстранённо, едва уворачиваясь от удара и спрыгивая с лавки, на которой ещё минуту назад мутузил незадачливого южанина. Между тем огромный черпак, направленный нетвёрдой рукой гордого сына азербайджанского народа, нашёл всё-таки свою цель и со всего замаха врезался в грудь не менее гордого соплеменника. Раздавшийся вопль очень меня порадовал. Этот вопль у нас песней зовётся. Ха, почти по классику. Значит, попал всё-таки Муса. Хоть и не туда, куда собирался. А вот за то, что ты, болезный, со скамейки скатился, душевное вам мерси, как говорится. Нет, полезная всё-таки вещь лавка, универсальная. На ней и посидеть можно, и полежать, и всяких неумных абреков повоспитывать. Перехватываю ловчее прославленное в кабацких драках оружие. До чего же удобная штука! Не зря ведь Серёга Есенин, сам большой любитель повеселиться, отзывался о ней очень уважительно.

А что же оппоненты? Вот они, родимые! Да и куда они на фиг денутся, с подводной лодки, то есть с помывочного цеха гарнизонной столовой? Ударенный черпаком, Ахмет скрючился в форме эмбриона у бака с горячей водой и, подвывая, что-то причитал на своём нерусском, всем своим видом выражая горькое сожаление о случившемся и полное равнодушие к происходящему. С этим всё ясно: не боец. Неугомонный же Муса сменил тактику боя и уже не размахивал половником как дубинкой, а выставил перед собою свою палку-черпалку на манер мушкетёра и медленно соображал, что же предпринять.

Ну, ладно, Д'Артаньян ты наш недоделанный, сам напросился. Как говорится, кто с черпаком к нам придёт – тот лавкой и огребёт. От табуретки-переростка невозможно защититься. Ну, разве что железный рыцарский панцирь сможет сдержать такой удар. У черноглазого сына гор панциря не было. Да и вряд ли кто из венценосных особ посвящал его в рыцари. Под воздействием массивной штуки тело Мусы, что называется, воспарило. Мы с Сашкой Чуевым недавно такой трюк в телепередаче «Вокруг света» видели. Там то ли индийские йоги, то ли буддистские монахи долго медитировали, а потом отрывались от земли и зависали в воздухе.

Только у Мусы и без медитации неплохо получилось. Даже лучше, чем у йогов. Эх, уйду на дембель⁶, буду послушников в Шао Лине тренировать. А что? «Школа бешенной табуретки!». Звучит неплохо. Надо будет с Саней посоветоваться. Из него гуру отменный выйдет. Ещё по «чижовке»⁷ с первого удара казаха Кулаева в «космос» отправил. Долго мы его потом с «орбиты» возвращали. Полночи водой отливали, пока тот соображать начал. Правда, левым глазом косил и материться по-русски перестал. Может, и не совсем, но слов типа «я твою маму делал» мы от него больше не слышали.

Битие определяет сознание. Не самый глупый человек сказал, хотя к нашему случаю это не относится. Злосчастный Муса, красиво пролетев метра два по мокрой артерии столовой, с грохотом влепился в шкаф с мытой посудой и теперь живописно возлежал на груде алюминиевых тарелок, не подавая признаков жизни. Ан нет – зашевелился горемыка. Похоже, жить будет. И это радует.

Не хватало ещё за день до дембеля на «дизель»⁸ уехать. Ну пусть пока очухивается. Никуда он уже не денется. А мы зловредным Ахметом займёмся, поди заждался.

– Ну что, урюк?

Верную скамейку поставим в сторонку, она уже своё отыграла. Разводяга для следующего акта нашей трагикомедии более уместна.

– За сигаретами сбегать или сапоги тебе почистить?

И, поигрывая массивным половником, делаю шаг в сторону поверженного противника. Тот уже перестал вопить и лишь тихонько поскуливал, не сводя вытаращенных глаз с тяжёлого предмета.

– Русский! Не надо, брат! Давай поговорим!

Ахмет вскинул руку в умоляющем жесте, не переставая сучить ногами, стремясь уползти подальше от непонятного русака со страшной поварёшкой в руках.

– Брат, говоришь? Во как… Сподобил Господь с братом повидаться. Только я думаю, что это не промысел Божий был, а животворящий черпак открыл тебе глаза. Иначе я бы тут в грязи валялся, а вы с Мусой об меня сапоги шлифовали. Что молчишь? Язык откусил? Что ты там бормочешь?

Я вас неправильно понял? Ха! Чудны дела твои, Господи! А как вас, козлов, прикажешь понимать, когда ты меня шваброй по спине огрел, а Муса требовал ему сигарет принести? И что ты там про мою маму говорил? Что, я опять тебя неправильно понял? Ты сколько служишь? Два года?

Значит, дембель, как и я. Странно, что они здесь забыли? Да и нацменов своего призыва я всех в гарнизоне знаю, как и они меня. Не посмели бы местные наезжать на старослужащего из авиационного полка. А здесь имеет место быть откровенное хамство. Или врут, что дембеля? Не похоже, зачем им это? Да и откуда здесь молодым урюкам взяться. Союз уже полтора года как развалился на отдельные государства со своими армиями. Воины ислама теперь дальше родных кишлаков не выезжают.

– Два года, говоришь?

Черпак угрожающе качнулся в сторону перепуганного «деда».

– А что же ты, паскуда, язык наш могучий так плохо знаешь? Так плохо, что коренной русич понять тебя не может. Но ничего, тебе крупно повезло. Судьба дала тебе последний шанс и послала учителя по русскому. Чего таращишься? Учитель – это я. Благо у нас ещё целый день впереди. Щас мы с тобой фонетику проходить будем.

И с короткого замаха врезал двоечнику по коленной чашечке.

– Что? Больно, дорогой? Конечно, больно. А когда ты со своими кунаками над молодыми глумился, не думал, что и обратка прилететь может? Что мыыы? Ну, помычи, помычи… Сейчас мы с фонетикой закончим и к синтаксису перейдем.

– Саша, что ты творишь? – гортанный возглас со странной смесью удивления, беспокойства и облегчения одновременно раздался с порога и заставил отложить урок русского на неопределённое время.

На входе в разгромленную мойку стоял молодой горец и, хищно поводя орлиным взором, с интересом взирал на происходящее.

– Саид, блин, зачем ты здесь? – досадливо поморщился я, хотя удивляться было нечему.

Руслан Саидов являлся штатным хлеборезом на гарнизонном камбузе, как иногда, форся морскими словечками, обзывали этот пункт питания наши сухопутные мореманы⁹. Молодой вайнах был отпрыском какого-то очень древнего разбойничьего рода горцев и мог долго перечислять своих предков, среди которых присутствовал даже один из ближайших нукеров имама Шамиля. Чем Руслан чрезвычайно гордился и очень переживал, когда узнал, что Шамиль в битве при ауле Гуниб сам сдался в плен, а не был захвачен бледнолицыми врагами раненым, отбиваясь до последнего. Интересный однако у них в горах был учитель истории. Да и ученик, воспитанный на рассказах о подвигах деда, не ударил в грязь лицом и, что называется, держал «шишку» на камбузе, негласно контролируя происходящее во вверенном ему учреждении. Странно, что припозднился. Наверное, опять масло «налево» толкал. То-то я смотрю, пайки совсем маленькие стали. Ну что же, понять человека можно. Домой едет, родни много, а без подарка вернёшься – не поймут. Так и в позор рода угодить недолго.

– Стреляли, – Руслан криво улыбнулся избитой шутке. – За что ты их так, Саша? – Саид кивнул на копошащихся среди бедлама страдальцев.

– У этого похоже ребро сломано. Смотри, как дышит.

– Ничего, – зло сплюнул я, – заживёт, зато в следующий раз умнее будут. А кто это, кстати? Что-то я их не припомню. Дикие какие-то. Нападают на человека, даже не попытавшись выяснить, кто перед ними и чего от него можно ожидать.

– Азера это. Два дня назад в базе обеспечения их видел. С севера домой летят. Хитрые они, как наш Мамед. Домой сразу не поехали, когда всех иностранцев отправляли – война ведь у них – с армянами режутся. – Саид взглянул как-то задумчиво на хитрых азеров и продолжил: – Вот они и решили отсидеться, пока дома всё не утихнет. Но что-то у себя в Североморске натворили, вот их и пнули к нам, поближе к дому, как прапор, что их привёз, сказал. Но чувствую, хрен они с таким характером до дома долетят, – и, улыбаясь во весь рот, уставился на меня.

– Саша, ты себя в зеркало-то видел? Как на тебя не наехать? На ногах сапоги, в которых три призыва ходили, тельняшка рваная, я ведь тебе новую вчера давал, а голландкой ты котлы, что ли, мыл? – старый друг не на шутку развеселился. – Ты же с виду чушок или чижара¹⁰ сраный. Ну как тебя не припахать? – сверкнул Саид жёлтыми фиксами. – Ты зачем сюда, вообще, поперся? Тебе же домой завтра. Сидел бы сейчас в кубрике как порядочный ветеран Северного флота и парадку бы гладил. Так нет, поволокло на приключения, а если бы они тебе глаз набили? Вот бы мама твоя обрадовалась, – с участием посмотрел на меня друг.

– Дикий вы народ, Саид, – угрюмо буркнул я. – Ничего в понтах не понимаете, скучно мне в кубрике сидеть, решил развеяться напоследок, молодость душарскую вспомнить. Кто же знал, что придётся вспомнить всё, как Шварценеггеру, – улыбнулся я сравнению. – А что до прикида моего, так перед кем мне тут блатовать, меня в гарнизоне каждая собака знает и не связывается. С земляками твоими мы давно уже всё решили.

Саид помрачнел и машинально потёр белёсый шрамик над левой бровью. Как я его в начале службы припечатал, аж неловко теперь! Но тогда по-другому нельзя было.

– Ладно, друган, забей, не вспоминай. Молодые были, глупые. Сейчас-то нам что делить? Домой завтра. Ещё не раз друг друга добрым словом вспомним, вот увидишь.

Саид моргнул вдруг повлажневшим глазом. Сентиментальный, однако, потомок у абреков получился. Как я раньше не замечал. Да и у самого горло как-то предательски сдавило.

– Ладно, Руслан, пошёл я. В магазин ещё нужно заскочить, посидим сегодня напоследок.

– Саша, подожди, – придержал меня за локоть друг, – много не бери. Гапур с Сахуевым сегодня обещали к нам в полк прийти. Они всё что нужно с собой принесут.

– Из-за этих, что ли, Гапур придёт? – кивнул я в сторону битых бедолаг.

– Нет, конечно, – Руслан криво ухмыльнулся. – Гапур и не знает о них ещё ничего. – Просто попрощаться с тобой мои земляки хотят. Посидеть на дорожку.

– Ну хотят – значит посидим. Отчего же не посидеть? – развернулся я к дверям и уже на выходе услышал шепелявое бормотание:

– Нохчи, почему ты не помог? Ты же правоверный, как и мы.

– Он – брат мой, – прозвучал в ответ гортанный баритон.