Люблю тебя навек.
***
Впервые мы увиделись на мессе.
Причастие я пропустил.
Смотрел на губы,
Что шептали литургию.
Глядел на твои руки,
Сплетенные в замок молитвы.
И ничего не замечал вокруг.
Исчезло все – остались мы на свете.
Лишь ты и я.
Так суждено.
Так вписано самой хозяйкой судеб.
И словно огонек свечи в окне из дальней башни
Был брошенный ко мне, на миг единый,
Твой мимолетный взгляд.
Смерть двух казаков
Аркан жары сдавил упругий воздух
Не скоро солью заблестит Чумацкий Шлях.
И Извивается ленивая дорога
В сухих кургановых шипах.
За ней ползет обоз воловьего упрямства,
В навозе и поту, бросая в деревянности хвоста,
Плевки казаков, сусличий испуг
И вкус степи в копытах жеребца.
Тяжелый воз, скрипящий, запыленный
Везет мешки вонючих лисьих шкур.
Облепленный жужжаньем наглых слепней,
Он равнодушен к ним, как сытый каракурт.
Довольные, большие лапы слепней,
Нахально лазают по шеям казаков,
Ползут в мешки и щупают веревки,
И гордую тоску
широкоскулого лица татарки.
Огонь в шиповнике, огонь в шиповнике.
Рванулся к спящей тетиве пастушьих юрт.
Жесткость пик зажглась свистящим гиканьем,
Смела гортанный зов зарубленной охраны
И хлынула на тишину костров кумысного кочевья.
В огне шиповник. В огне шиповник.
И голова отца на мокром острие,
Которую трепал клубастый сизый дым.
И пули, усыпившие двух братьев,
На дикой гриве поседевших ковылей.
И красное, затопленное красным, -
Лежат среди обуглившихся ягод.
Под табунами обжигающих степных ветров.
Их бег быстрее ног вчерашнего пожара.
Их песня тяжелее камня.
О, умри, умри , умри
Джамиля.
Ты стань черной змеей Джамиля.
И убей, убей, убей Джамиля.
Мы запомним тебя, Джамиля.
Крик родился внезапно и стих.
Лишь испуганно лошадь косилась на кровь
И железо забрало три жизни.
Побег с Соловков
(Вечность подходит неслышно)
Сонный каменный берег, разъеденный солью.
Шепот волн что-то шепчет о древнем заклятье.
Я из райских садов со своей вечной болью,
Все ж успею, а потом хоть…стреляйте.
Горизонт – это линия русского горя,
Горизонт – в сини бьется разлука.
На колени, спиной, не стоит, я стоя.
А в ответ залп в тиши без единого звука.
Я же сволочь, подлец, до последнего дня,
Все косился и резал дурацким укором,
А ты просто, ты просто любила меня.
И ждала, и встречала с радостным взором.
И за что, не пойму, с первой встречи, смогла.
Так беспечно, бездумно, безумно влюбиться.
Неужели та пьяная наглость не жгла,
Неужели я смел, на тебя не молиться.
Я до срока придумал усталость морщин,
Я растратил тебя, вместе с верой, в войне.
А теперь, этот берег, как умерший сын.
Между нами и с нами даже во сне.
О любимая, нет и не нужно прощенья,
Слишком поздно прощать, слишком много.
Не хочу, чтобы снова в мой день рождения,
Ты ждала и ждала меня у порога.
Горизонт – это линия русского горя,
Горизонт – длиться долгая долгая мука.
На колени, спиной, не стоит, я стоя.
А в ответ залп в тиши без единого звука.
Игра
Идет волна тумана сквозь овраг,
И стынет воздух, ночь, там звезды высоко.
Забились звуки в норы. Притаился ветер в камышах.
Молчание разлеглось окрест и тишина, глядит из-за плеча его,
Во тьме, не слышно,тихо, втягивая холод, согревая,
Застывший воздух,
И запахи совсем не так, не так…
Так осторожно отмеряя шаг.
Крадется чуткий зверь знакомою тропой,
И старый враг, идет, таится страшной тенью позади,
Ступая мягкими шагами в его неверные следы.
Игра.
Баллада о веселой ночи
В пересечение трех дорог,
Есть дом со славою дурной,
Заброшен и пустынный.
Он как бессменный часовой,
Застыл с клинком старинным.
Но ночью Якова когда,
От звезд светло, плывет луна.
И тенью падает сова,
В реке волнуется вода,
Тогда они приходят.
Их путь давным-давно заклят,
Лишь камни помнят и молчат,
О том обыкновение.
Не помнят старики у нас,
И нет нигде случайных глаз,
Чтоб здесь их разглядели.
Так входят всей гурьбою в дом,
И накрывают волшебством,
И кажется со стороны,
Все видится спокойным.
А там столы полны еды,
И гнутся древние полы,
От танцев и веселья.
В карты проиграли солнцеворот,
И все новогодние сны.
Свечи горят, и ждет клюквенный сок
Брат прошлой зимы.
Народец малый льет вино,
Красотке руку на бедро
И ловит оплеуху.
Кто пьет куриное яйцо,
Кто кости мечет в решето,
А эти скачут кувырком,
В шутливой заварухе.
Снова отыграли солнцеворот,
И почти все новогодние сны.
Свечи горят, и в темный угол идет
Брат прошлой зимы.
И так не раз, не два, не три, -
До первых лучиков зари.
Пируют дружно пикси.
И дом стоит, река течет и
Каждый долгий долгий год,
Ждет праздника ночной народ,
Чтоб петь и веселиться.
Нет, не вернули им солнцеворот,
И где новогодние сны?
Свечи горят, и всю ночь напролет
Спит брат прошлой зимы.
Баллада о долге
Моя невеста далеко,
В стране суровых гор.
Где дождь и снег,
И лед и дождь
Ведут жестокий спор.
Я был один,
За мной гнались.
Плечо пробила сталь.
Когда обидится король -
Любая ловит тварь.
Мелькали факелы в лесу.
Погоня приближалась.
И вдруг бесшумно
На камнях.
Девчонка показалась
Она глядела мне в глаза
А я смотрел в ее.
Потом рванулась ко мне,
Подставила плечо.
Мы шли упорно,
Вверх и вверх.
Погоня давно сбилась,
И вот тогда пришла гроза.
И буря разразилась.
Дошли до хижины пустой,
И это было счастье.
Ни до, ни после не видал,
Такого я ненастья.
Тьму рвали молнии.
Вокруг текли воды потоки.
И камни с грохотом неслись,
Как будто льды в протоке.
Прижались мы,
Спина к спине.
Обоих била дрожь.
Она шептала мне слова,
Но грохот, не поймешь.
К утру все стихло.
Мы вдвоем
Пришли в ее селение.
Там встретила нас
Вся семья
В прескверном настроении.
Отец сказал: «Плохая дочь.
Ты будешь жить одна.
Ему нет места, ну а ты
Жена для чужака»
К ней подошел и в первый раз,
За руку я беру:
«Раз для тебя она никто
Я выкуп заплачу»
И я уехал в край земли,
Где все не так, иначе.
Мы чай и опиум везли,
Или солдат, в придачу.
Был долог срок,
Но он истек.
И вышел я в порту.
Мне выдали полный расчет
И вот коня веду.
Я знаю точно -
Она ждет.
И я не подведу.
Совсем осталось, уж чуток
Жди милая, скачу.
Моя невеста далеко,
В стране суровых гор.
Где дождь и снег,
И лед и дождь
Ведут жестокий спор.
Баллада об отдыхе
Спит попугай, напившись снова рома,
Хозяин храпом потрясает потолок.
Пускай постель его вонючая солома
Зато никто ему не выстрелит в висок.
Вчера был пришвартован и обслужен,
Все были рады и отказу ему нет ни в чем.
И выпивкой был даже перегружен,
Что выпито не им – плевать, мы раз живем.
Скакали кружки и качался пол таверны,
Как будто палуба от волн у мыса Горн.
Он не был ни последним и не первым,
А в море всех уравнивает шторм.
Был Длинный Джек фартовым капитаном,
Попасть к нему в команду торопились все.
Его кэп взял по договору, не обманом.
Ведь раньше он служил на настоящем корабле.
В тот рейс они забили трюм рабами,
Он не любил ни кандалы, ни звон цепей.
И люди с очень белыми зрачками
Глядели так, как он он давно на палачей.
Попала шхуна в мертвый мертвый штиль.
Кэп тут же, и всем урезал порцию воды.
До берега остались сотни океанских миль.
А темном трюме на цепях мерли рабы.
Команда недовольна капитаном.
Злых большинство, они готовят бунт.
Но Длинный Джек раздал вино смутьянам,
А после всем загнал в живот железа фут.
Он не был бунтарем и не пил с ними.
Пока кэп лютовал, он точно вор,
Украл ключи, что кандалы закрыли
И с ними острый плотницкий топор.
Спустился вниз, там мрак и безнадежность,
Нашел замки и цепи снял со всех.
А одному из них, кто первым вышел гордо,
Он дал топор и знаком указал наверх.
Потом была резня. Шли с голыми руками,
Глоток свободы силу ярости дарил.
Нет слаще ничего, чем умереть под облаками.
Вцепившись в глотку из последних сил.
Подкрался незаметно Длинный Джек,
И пистолет быстро приставил к голове.
Он бросил в сторону разряженный мушкет.
Свободен он и так уйдет в борьбе.
Ударил выстрел, вроде показалось,
Что он увидел сразу всех святых.
А капитан уже валился на бок. Будто жалость,
Не нож, заставила его упасть у ног босых.
Стояла шхуна, нет на ней команды.
Только толпа черных людей и он один.
И для начала надо укрепить на мачтах ванты
Никто не раб и он не господин.
На третий день подул зюйд-ост. И сразу,
Напились вдоволь ветра паруса.
Пусть всюду волны, не окинешь глазом.
Но там за горизонтом, есть и берега.
Он долго добирался. В диком месте,
Они сожгли и это пришлое и шхуну.
И шли пешком, через леса, все вместе.
Он навсегда запомнил ту горящую лагуну.
Вот он опять в порту, в таверне пьет и пляшет.
С ним птица на плече, что воду и не пил .
Кому судьба дает сполна, а кому – не успевает.
Бывает все. Из пистолета пулю попугай стащил.
Спит попугай, напившись снова рома,
Хозяин храпом потрясает потолок.
Пускай постель его вонючая солома
И больше не болит израненный висок.