Loe raamatut: «Дигитальное перо», lehekülg 5

Глава 8 (пятница) Парнас. Лаборатория. Ночь

Когда все ушли, я уже знал, что останусь здесь. Такое у меня практиковалось, правда, редко. Единственное кресло лаборатории можно было превратить в одноместную кровать, с этой целью оно и было когда-то мной выиграно на спор в стрелковом клубе у одного пижона. Так чьё-то хвастовство теперь служит мне. Кто говорит, что пороки не служат честным людям? Впрочем, это я перегнул. До честного мне ещё далеко.

Я так и оставил компьютеру задачу сбор информации по Эдисону, только погасил визоры. На дне маленького шкафчика для одежды валялся мой местный спальный мешок. Разложив кресло и спрятавшись в спальник, можно было комфортно провести ночь, оставаясь в футболке. Конечно, для заведующего лабораторией в рамках университета, это выглядело дико и неофициально не приветствовалось. Но мне было всё равно, моя контора – мои правила. Официально ведь не запрещалось. Главное – не предстать перед студентами “ню”шкой. Поэтому замок играл ключевую роль, как бы там это не звучало.

Всё это и многое другое вместе с остатками кофеина бродило в моей голове, повторяясь почти слово в слово каждый такой раз. Надо было действительно отдохнуть. Но пока мыслей было много и ещё Грин не шёл у меня из головы. Своим сегодняшним взглядом он даже затмил мои размышления о Кристальном городе. Таким мы его не видели очень давно. А если точнее с начала знакомства. С этим взглядом он сидел один за столиком на вечеринке в одном из залов “Оладьи” по поводу посвящения новых студентов. Мы с Градским тогда искали, куда бы сесть. Он подозрительно сидел в одиночестве за шестиместным столом, хотя зал ломился от народа. Мы думали, он для кого-то держит места или важный настолько, что сидеть с ним нельзя. А оказалось, что он такой же, как и мы, новобранец, и такого важного, чтоб нам не присесть, он в радиусе километра не видит. Это тогда я не понял, почему его взгляд переменился почти сразу на тёплый, колкость сошла на нет, и вечер для нас оказался таким чудным, что мы и забыли с чего всё началось. Теперь-то я знаю, что видя его состояние, с ним просто никто не хотел сидеть, может интуитивно, а может явно читая в его позе или чертах лица такое презрение и отчаяние, что в отношении предстоящего вечера хотелось пройти мимо и не портить понапрасну настроения. И ведь именно после этого вечера мы решили жить в трёхместной комнате, проснувшись в нашей двушке на своих кроватях и Грином на полу.

Представлять, что было бы, если бы мы то наше решение не отложили до утра, для меня порой являлось некоей забавой. Но сегодня всё было по-другому. Студенчество и хитросплетения знакомства нашей компании в голову не шли. Что-то тяжёлое начинало закручиваться и ворочаться внутри и, зная себя, я предполагал, что просто так это забыть не удастся.

В какую часть души люди не пускают чаще всего? Что-то очень личное. А женский голос в дверях – это точно очень личное. Он ведь на протяжении всей нашей дружбы не то, что не встречается или не ухлёстывает за кем-то, он в девичье лицо без надобности лишний раз и не взглянет. Откроет одной рукой дверь, чтобы вперёд девицу пропустить, а второй в карманнике будто что-то важное ищет. Ткнёт в лифте, не поднимая головы, локтем в кнопку, которую просят, и так и будет ехать до конца, глазея в потолок. Я почти уверен, что в дверях была Энжела. Ведь всё сходится: и голос её, и волосы. И интервью это дневное. Только вот лица я не видел, и шумно там было. Я могу и ошибаться. Но если нет, если это была она, почему он так мило с ней говорил, наперекор своим правилам. Или нет правил, есть что-то ещё. Ну, хорошо, просто говорил не так, как всегда. Но так, как мы хотели бы это видеть – свободно и открыто, без позёрства и кривлянья. И после этого заявить фактически о несчастье.

Тут явно что-то не вязалось. В моей голове, как фигуры на клетке шахматной доски у гроссмейстера, вспыхивали образы Грина: то он несчастный перед нашей встречей, то счастливый после, то опять несчастный при очередной попытке какой-нибудь девчонки познакомится, то вновь счастливый в дверях зала, и, как конечный результат, чуть не убиенный горем при последнем разговоре с нами. Я не понимал причины такого поведения. Может мне не дано ещё это понять, а может дано только в случае сходных переживаний. Но если мы не знаем причины сердечных болей, что можем сделать? Мой весьма небольшой опыт, частично заимствованный из разговоров с другими людьми и может парой мимолётных книжек, где было что-то похожее, говорил, что кроме разговора ничего не поможет. Хорошо, если он будет по душам. Но и этого может не быть. Иногда человеку просто нужно поговорить с кем-то, кому можно довериться, просто ни о чём. Интересно, что для самого этого человека простой разговор и беседа с душевными откровениями могут быть одинаково значимыми. Поговорит так вот о вконец испортившейся погоде, последних спортивных новостях или о том, как раньше хорошо снимали кино, и уйдёт счастливый, как будто с сердца мешок цемента сняли, оставив в идиотском недоумении собеседника. Но это дело третье. Да и не об этом я. Надо поговорить с ним, вот что важно. И не совсем неважно, что он скажет. Помощь ему нужна, он открыто об этом говорит. Потому что он не может что-то решить сам. Впервые за наше знакомство.

Я заворочался в спальнике, перед сном всегда никак не найти самую расслабляющую позу. Да ещё и с такими мыслями. Прислонив правую руку к голове, я тёр поочерёдно брови, как будто это помогло бы. Ладно, с Грином понятно, а что с остальными? Ни один из них не стал расспрашивать меня, случилось ли что-нибудь ещё помимо Эдисона. И все были искренними, я так чувствовал, по-крайней мере. Я не увидел фальши ни в одном из них. Если честно, мне этого уже было достаточно, и наплевать, что этого недостаточно логике. Я готов довериться собственным чувствами в отношении друзей, а не выводам по поводу их поведения. Пусть даже и проиграю в будущем, но зато не буду чувствовать себя бездушным оптоволокном, как уже почувствовал, когда не сказал про Кристальный город.

Кому, как и мне, сейчас в нём, не спиться? Хотя такие категории, как спать, в обычном понимании этого слова, ему не присущи. Кристальный город – это программа, написанная мной. Я писал её для своих тестов в области модельного программирования виртуального пространства. Это потом Грин с Градским предложили свои социальные эксперименты. А, воодушевившись, подключился и Бертыч. Я знаю, что она может, а что нет. Кто-то её включил, собрав воедино все модули, и что-то там стёр. Мне бы надо это выяснить побыстрей. И ещё, как и кто это сделал. Ведь судя по времени доступа, это был мой логин. Вопросов очень много, а время и возможности катастрофически убывают.

Мы теперь на прицеле у Эдисона, и действовать надо крайне осторожно. Трафик моего отдела, похоже, будет очень тщательно отслеживаться. Наверно, этим спецом. Может это он и достал мой логин в город? Или не он? Кто ещё тогда это мог? А если всё-таки он, то, ресэт всему, как?! Но это ладно, это мы ещё выясним. Но всё же в город надо попасть! Пусть он уже не такой целый, раз там что-то стёрли, но работающий. То, что стёрли – это мы, кстати, восстановим. Это самая маленькая проблема, резервных заархивированных копий всего чего угодно у меня тьмища тёмная. Но если программа будет работать, трафик сети повысится. Это сразу увидят. Программа не санкционирована кем бы то ни было, то есть нелегальная. Это даст железный повод завершению для меня моей должности. Это даст возможность Эдисону выиграть, во что б он там не играл.

Эдисон всегда похоже будет играть и играть прекрасно – так, что игры никто и не увидит. Количество чужих голов, кинутых в отбой, никогда учитываться не будет. Страшная мысль, которая не даёт мне покоя, что именно Кристальный город ему и нужен. В этом уверенности нет. Но это самое яркое, что меня выделяет на фоне сетевых администраторов других отделов. Хотя кто их знает, что они там у себя за визорами делают? Но я почему-то уверен, что такие шалости, как гигантский нелегальный трафик от начальства они прятать не будут. Если его заинтересовала программа, то вряд ли ему есть дело до меня лично.

И тут, видимо, роли не будет играть, то, что я возглавляю, всю нашу админскую братию. По-сути, это просто функциональное назначение. Это не критерий программистской гениальности или запредельного трудолюбия. Почему-то вот так вышло, что назначили меня главным, а никто и не возразил. Мне подумалось, может я “против”? Но это назначение работе не мешало, и я остался “за”. И, в конечном счёте, мне не так уж и важно, главный я там или нет. Мне главное – быть в своей профессии. И если Эдисон перекроет путь в Кристальный город, то это может перекрыть и путь в профессию. А её ни ему и никому я не отдам. Должность не жалко, мог бы запросто пожертвовать, но он может и не успокоится, пока не закроет для меня дверь в Парнас. И в этом Грин прав, это вполне может быть. Но и это ещё не всё.

Прогнозируя всё это, я не мог не подумать об Альбине. Мне нельзя её подвести. Мы так давно знаем друг друга, и так давно работаем вместе. Я всегда ощущал её поддержку. Я увлёкся этой программой, нашим виртуальным городом призрачных надежд. Я не поставил её в известность, чтобы лишний раз не беспокоить её по пустякам. Я замёл все дигитальные следы. Городу уже несколько лет, но я всё-таки где-то прокололся. И страшнее краха моих достижений, возможный крах её карьеры. Если я буду тонуть, то пусть она не протянет мне руку и сохранит всё достигнутое для себя. Но я её знаю, она не будет стоять в стороне. Значит, или надо это решить, не привлекая её к делу, или сделать так, чтоб не помогала, если всё пойдёт плохо. Всё это только моя вина, и я должен оставить её в стороне. Я не имею ни моральных и ни вообще каких-либо прав, чтобы рисковать хоть чем-то в её жизни. За добро принято платить добром.

Мне стало немного жутко от этих мыслей. Я вылез из спальника и подошёл к окну. За окном было всё ещё темно. В черном воздухе ошалело носились рваные хлопья снега. Снегопад за прошедший день похоже только размялся и теперь набирал полную силу. Стекло было мокрое, но не замёрзшее. Любимая погода, казалось, хочет расправить во весь размах свои крылья и объять наш громоздкий, разлёгшийся в гранитной пустыне мегаполис в себя без остатка. Я смотрел, щурясь, в окно, мне казалось, что там за линией уличного освещёния, в непроглядной тьме ворочается нечто черное и необъятное, то, что очень хочет протянуть ко мне свои незримые тёмные щупальца и сдавить в них всего меня до самого сердца, не смотря на мои проблемы, незадачи, какие-то дела и уж тем более бесплодные фантазии. Этому нечто не нужны мои отношения с этим миром, ему нужен только я, я любой, но именно настоящий. И вся эта снежная мокрая суета, которая мне одному лишь и нравится, лишь предлог, чтобы подобраться ко мне поближе. Не вызывая страха, всё это оставляло некий след безвозвратности. Я немного замёрз и с удовольствием забрался обратно в тёплое нагретое место. На этот раз веки налились тяжестью, и я не помню, как уснул.

Глава 9 (суббота) Парнас. Кафе.

Я вздрогнул, когда зазвенел будильник карманника. Несколько долгих секунд я пялился на маленький экран, пытаясь прийти в себя, поймать ощущение реальности происходящего и отогнать всё путанное и ложное из головы. Потом я его всё-таки выключил и долго мял лицо, чтобы обратно не уснуть. Очень хотелось пить. Чуть спотыкаясь и качаясь, я дошёл до раковины и открыл кран. Я сначала жадно глотал воду из холодной струи, а потом и вовсе засунул под неё голову. Моё тело сначала затрясло мелкой судорогой, а потом по нервам растеклись ледяные ручьи и всё внутри затихло. На какое-то время всё забылось и стало хорошо, пока не началось онемение. Да, мягким такое пробуждение не назовёшь. Но всё же, несмотря на недостаток сна, надо было, встать пораньше, пока все не пришли.

Продолжил я тем, что приоткрыл окно, включил музыку поживей да полюбимей. И сколько хватило дыхания прыгал на воображаемой скакалке, пока не повалился в кресло. Отдышавшись, я сходил и умылся под тем же краном. И только после этого поставил вариться кофе. Паузу перед его приготовлением я решил провести с пользой.

Я написал крупным почерком на листке следующее: “Кристальный город”, “Эдисон”, “Рудники”, “Грин”, “Энжела”, “Друзья” и “Альбина”. Приклеил магнитом на доску, достал из шкафа свой лук, расчехлил и пристегнул тетиву. Невидимой стрелой я стал по-очереди целиться в надписи, как на соревнованиях, концентрируясь перед выстрелом. Я должен был не только разбудить себя, но и заставить работать. Творчески и вдохновенно. Когда я почувствовал, что уже достаточно, убрал всё, кроме листка, и с кофе сел за компьютер.

Сначала “Кристальный город”. Программу я запускать не буду сейчас, пока ничего не знаю о слежке за собой. Запуск включит разноудалённые компьютеры по всему зданию, каждый из них будет ответственен за свою часть, но мой возьмёт роль центрального и будет создавать город здесь в лаборатории. Это в свою очередь естественным образом повысит трафик, идущий на мой отдел. Трафик будет выше разрешённого. И хоть после выключения его следы будут удалены, этого пока делать нельзя. Можно работать только в отведённых пределах, чтобы не вызывать подозрений. Поэтому, прежде всего можно провести проверку всех частей программы, по очереди сканируя удалённые компьютеры на предмет хранящихся там данных, связанных со мной. И хоть так уйдёт намного больше времени, чем сканирование прямо из “Кристалл-Сити”, всё же это лучше, чем ничего.

Где-то с час я возился с запросным скриптом и оформлением интерфейса для получения отчетов. Должно было получиться простенько, но информативно. Я настроил дополнительное слежение за трафиком и снял задачу по Эдисону. Всё равно много за ночь не добавилось, а то, что пришло, не представляло особого интереса. Видимо, всё ключевое у нас уже было.

Следующая кружка кофе и задача “Рудники”. Компьютер, с которого был удалённый запуск полевой машины, находился в лекционном зале, где Эдисон читает лекции. Читает их он не только там, а там не он один. Доступ к лекционному компьютеру лучше иметь напрямую, то есть пешочком прогуляться и всё посмотреть. Удалённо, в нашем случае, работать небезопасно. Нельзя показывать интерес моей лаборатории к этому компу. Какие варианты санкционированного доступа у нас есть? Что-то там должно сломаться, что приведёт к моему вызову на место. А что там есть кроме компьютера? Допустим электронный замок. Если он дверь не открывает, кого-то же позовут. Почему не меня? А кому нужна дверь в выходной? Там сейчас глянем, есть там бронь на лекционную сегодня? Ага! Через два часа с лишним, там факультативный семинар. Кто ведёт? Некто Кронберг. Знакомая фамилия, но как выглядит – не помню. Не суть. Сейчас мы его найдем в базе пропусков. Так, вот он. Блокируем ему доступ к этой аудитории на три часа. Не забываем про следы. Итак, надо быть поблизости, чтобы не сорвать семинар и добраться до компьютера. С этим тоже пока всё. Что дальше?

Я взглянул на листок. “Эдисона” лучше разбирать дальше коллективно, а значит с “Друзьями”. Вот следующая задача. Что мне делать с друзьями? Наверно, можно было бы подумать об их защите, а заодно превратить их карманники и лэптопы в удочки для нежелательных посягательств. С их разрешения разумеется. Для этого нам понадобятся программы защиты. Глянем, что у нас есть из подобного, лучше, если нестандартного. Помнится с одним светлоголовым студентом мы экспериментировали в этой области для его диплома. Светлоголовый, в данном случае, не внешность. Если мне память не изменяет, неграм такой эпитет не подходит. Но программа получилась, что надо! Диплом он защитил на “отлично”. Справили в “Оладьи” тоже, как надо. Побольше бы таких ребят! Значит так, когда придут поставим вот этот селф-софт, и посмотрим, что поймаем.

“Грин” и “Энжела” – есть ли связь между вами? Что она там мне говорила? “Стихийное творение”? Да, точно! Сейчас мы всё узнаем про этот клуб, точнее, что можно. И через него что-нибудь об Энжеле. Надеюсь, она меня туда звала неслучайно, как-то она там проявила себя. Даст ли мне это что-нибудь? А вот и посмотрим. Я через парнасовский поисковик нашёл их сайт, сделанный собственно для форума. Те, кто состоял в этом клубе, как собственно и стоило понимать из его литературного характера, жаждали общения в самом поэтическом смысле этого слова. Возраст участников мог быть любым, но все стремились быть авторами самого оригинального произведения. Вся суть клуба была в том, что человек не особенно стремившийся к литературной славе, но всё же пишущий по душевной надобности, не стесняясь любых форм, имел в клубе возможность представить местной публике свой труд. Все, кто стеснялся большой читательской аудитории и, соответственно, боялся объективной критики, могли преподнести всё здесь, где были такие же, как они, непрофессиональные, но не менее горячо любимые обожатели писательских фантазий. В основном там, в клубе на встречах представляли стихи или короткие рассказы, более объёмные произведения выкладывали на сайте и бурно обсуждали на форуме. Поставленная цель была – не писать в стол. Пусть написанное будет кривое и даже жалкое, но уж лучше хоть раз увидит свет. Авторов таких произведений не клеймили и не просили бросить, наоборот, рекомендовали остаться, послушать других и попробовать ещё раз. Из прочитанного мной было видно, что жизнь данного общества кипела страстями. Здесь были и белая зависть, и искренний восторг, и претенциозная полемика, и бесконечный поиск фраз, рифм, образов – всего, что могло бы автору помочь выразить задуманное. Здесь всё время было движение, хоть клуб был и небольшим. По разным причинам кто-то уходил, и самым неожиданным образом появлялись новые желающие, оценить собственное творчество.

Наверно, Грину бы там понравилось. Но упоминаний о нём или его публикациях я там не нашёл. Конечно, он мог прятаться за псевдонимом. Беглый просмотр небольшого количества фотографий со встреч клуба, тоже ничего не дал. Но Энжелу я там действительно нашёл. Никакой особенной конфиденциальности она не использовала. Открыто представляла свои поэмы на суд людской и, если верить сайту, писала до сих пор. Я не очень разбираюсь в стихах, но то, что успел прочесть было эмоционально, несколько сумбурно, но может так оно и должно было быть. К её творчеству там относились благосклонно и ждали от неё новых произведений, её эта оценка не очень-то волновала, но, тем не менее, писала она, не прекращая. Личность она была творческая – это было ясно, как день. Такая же неутомимая одержимость к творению была и у Грина. В его публикациях в университетских журналах чувствовалась какая-то глубина к выбранной теме. Творение, прежде всего, выражалось в том, чтобы шире и объёмней осветить заданный вопрос. Всегда чувствовалось, что места в статье для этого не хватает. И так оно и было. Статьи им писались, как обязательный атрибут какого-то гуманитарного исследования. И вот в ходе самого исследования Грин не задавал себе никаких границ для творческой мысли. Мне кажется, порой у его коллег вставали волосы дыбом от его неординарных идей и чересчур кардинальных способов решения. Причём области его внимания были самыми разными: история, философия, лингвистика. Я сам уже стал запутываться на кого учится и кем работает Грин. По-моему, он перепосетил все факультеты своего гуманитарного универа. Но везде были рады с ним работать. И самое главное работа давала результаты. Он пару лет назад ещё и музыкой увлёкся. Тёмная история, которая для нас закончилась свадьбой с его гитарой, с мальчишником и последующим путешествием молодых. Если он так и не додумался повесить её над кроватью, то, скорее всего, и сейчас спит с ней. В его данных слово “творческий” можно было писать вместо национальности.

Другими словами, путь Грина мог легко пересечься с “творением”, а там легко и с Энжелой. Хотя, конечно, клуб не единственная такая возможность. А Энжела хотела знать подробности нашей группы. И зачем мы её открыли? Хм… Да, тогда это был понт! Своя нашивка, которая другим ничего не говорит. Некий особый статус в “Оладье”. Перед другими такими же загадочными личностями. Самовыражение, так, наверно. Откуда могла Энжела самостоятельно узнать о нас, выяснить не удастся. Но если, познакомившись с Грином, увидела его нашивку, то вполне понятен мотив её любопытства. Это, скорее всего, объясняет её встречу со мной. Грин, видимо, ничего не сказал, вот она и совершила, так сказать, обходной манёвр. Правда, есть вопрос, почему, если Грин не сказал, должен был сказать я? Что-то тут необъяснимое, но, пожалуй, хватит о них. Время близится к обеду, а я так и не позавтракал. Надо ещё об Альбине подумать, вот и совместим приятное с приятным, как бы там это не звучало.

Еды у меня не было и надо было идти в кафетерий. Я наскоро оделся в свою вчерашнюю обычную одежду, через голову накинул свою сумку с лэпом и всем прочим и, на всякий случай, надел очки. Хотелось скрыть от окружающих свой задумчивый вид, иногда, по неизвестной мне причине, это их раздражало. Время до семинара оставалось не так уж много.

Я вышел в коридор. Вдалеке стояла компания человек в пять и над чем-то громко смеялась. В метрах трёх от двери на полу сидел молоденький студент. Я и сам-то не очень взрослый, если уж на то пошло, чтоб так судить, но этот выглядел именно так, даже для меня. Не смотря на сидячую позу, было видно, что роста он небольшого, худенький, с тонкими чертами лица, на котором толком ещё не обозначились даже первые усы. Китель на его миниатюрном теле висел мешковато, рукава в обхвате были явно велики и, видимо по этой причине, были закатаны до локтя. Слева виднелись какие-то значки, правое плечо украшал шеврон второго курса. Недлинные волосы были взъерошены, глаза были уставшими, а щеки бледны. Он с обеспокоенным видом строчил в лэптопе, весь его вид говорил о том, что всю ночь он не спал и из чата не выходил.

Во мне он не вызвал никаких подозрений, хоть такая мысль и промелькнула. Он никак не отреагировал на моё появление. Он был весь там, в переписке. Или в написании. Я не видел, что на экране. Я наверно простоял над ним с полминуты, пока он обратил на меня внимание. Подняв глаза и пробежавшись снизу вверх взглядом, он так его и не заострил ни на чём. Всё его существование было сейчас не здесь, а уходило, если верить взгляду, сквозь меня, через окно позади, куда-то за горизонт. Он опять вернулся к экрану и, потрепав себя по голове, что-то ещё написал. Я присел на корточки перед ним.

– Компанию мне не составишь на обеде? – спросил я без приветствия.

– Что простите? – опомнился он через секунду.

– Привет, говорю, – улыбнулся я, – есть хочешь? Приглашаю, пошли, если есть желание.

Он улыбнулся в ответ:

– Пошли!

В Парнасе в среде студентов и даже преподавателей есть такое понятие переросшее уже в местную традицию. Это “брудерброд”. “Пригласить на брудерброд” означает безвозмездно пригласить к своему столу любого из доступных окружающих. Получивший приглашение не обязан был ждать кулинарного изобилия. На глаз можно определить – напоят тебя просто чаем или угостят комплексом. Просто, как понятно из названия, по-дружески зовут перекусить. Звали, конечно, но не всех и не всегда. Умудрённые корифеи при определённых талантах умели этим даже воспользоваться целенаправленно. Но вся суть оставалась прежней: если ты богат для обеда, одинок по стечению обстоятельств и жаждешь недолгого общения – пригласи, на кого глаз упадёт, и, может быть, получишь отличного собеседника. Думаю, половина амурных знакомств начиналась в Парнасе именно так. И это при том, что общение со стороны приглашённого, также как и соглашение, не было обязательным. Просто отдавая дань традиции, званый гость отвечал словом на такой жест. Хотя с некоторой долей вероятности, мог попасться и молчун, но обычно такие люди отказывались от приглашения. Преподаватели, в основном сами бывшие студенты, не забывали о прошлом и точно также звали друг друга за стол, но, видимо из-за обретённого склада ума, разговаривали уже не о чём попало, а умышленно брали к блюдам и напиткам какую-то определённую тему для разговора.

Это и была причина моего приглашения. Он мне показался безобидным и ещё мелькнуло, что может нуждается в помощи вот такого вот случайного прохожего. Уж больно одновременно печальный и взволнованный вид у него. А я? А мне надо было отвлечься. Новые мысли пока что туго лезли в голову. И пока мы шли к кафетерию, не пришло ни одной стоящей или нормальной. А вот парень потихоньку оттаивал. Сначала молчал, но потом слово за слово разговорился и, когда мы уже взяли горячее, сыпал, почти не переставая. Мой интерес к нему, вообщем-то, лежал на поверхности: чего с таким видом всю ночь переписываешься? Вопрос был задан скорее наугад. Не было оснований предполагать ещё одного человека по ту сторону его экрана. Да и ночь могла быть не вся.

– Я ей говорю, – объяснял он мне после недолгих предисловий и вежливых фраз для знакомства, – там же бактериальное месиво в этом лесу. Биологи с переменным успехом отвоёвывают место для станции. Ни для кого нет никаких гарантий в этом лесу, не говоря уже, что он находится за морем, на другом конце света. Там нужны те, кто занимается с живым материалом: микологи, флористы, этологи и прочие живодёры. Врачи там нужнее наконец! Ну, что там делать программисту? Да, бросьте вы! Я понимаю, что технику надо поддерживать на уровне, чинить. Все эти приборы для анализов. Но для этого, что мало желающих людей? Ей-то это зачем? Вы ухмыляетесь, извини, улыбаетесь. Но ведь вы её не знаете! Она же совершенно тонкая и хрупкая. И внешне тоже. Это не для неё. Ну, если ты страстно желаешь проявить себя в профессии, неужели для этого надо так далеко ехать, когда здесь, в этом громаднейшем эпицентре инфотехнологий всё есть. Мегаполис есть, если уж Парнаса мало! Может поменяется? Да, нет. Вы её точно не знаете. Ну и что, что второй курс! Она перешла на спецподготовку для этой цели. Её сейчас не отговорить, а когда она здесь получит всё, это будет просто невозможно. Вы встречали упрямого человека? По вам не скажешь, всё объяснять приходится. Она уже не свернёт, и я не знаю, что мне делать и что ей ещё сказать. Хорошо, что она мне ещё отвечает. Почему чат? Да ещё со школы так пошло, ещё с записок на переменах. Мне лично всё равно, как общаться. Да и она не против. Не в этом дело!

Он вдруг сник. По его лицу опять пробежала прежняя печальная задумчивость. На какое-то короткое время он перестал есть. Потом снова стал продолжать, но уже гораздо медленней.

– Я могу её там потерять. Она обязательно там в кого-то влюбится. Там, наверно, все претенденты будут достойны. Это ещё полбеды. А если погибнет? От вируса? Как мне тут тогда жить? Я и сейчас не понимаю, как жить, если она уедет. Я ведь здесь собственно из-за неё. Что мне эта информатика? Учусь для галочки, чтоб профессия была. Если бы она пошла в педагогику, был бы и педагогом. Лишь бы рядом с ней. Лететь вместе? Да, я думал об этом. Просто из-за постоянного страха за неё, как работать-то вообще? Тут бы я притёрся как-нибудь. Я за супер достижениями не тянусь. Это она гений. Но общий язык мы могли бы найти. А может и место работы. Да ещё, я боюсь, здоровье не позволит. Я на физкультуру-то в школе не всегда попадал из-за этого. А там? Я не пройду отбор, да и спецподготовку тоже. Это тупик для меня. Я всё время шёл за ней. И вот, что теперь?

На мой вопрос: знает ли она обо всём этом, он вспыхнул краской на щеках и чуть не поперхнулся.

– Да, вы что! Конечно, она не знает! Как не знает? Да очень просто. Не сказал, вот и не знает. Догадывается? Может. Она мне пишет в ответ, даже если я пишу совершеннейшую бессмыслицу. Мы иногда встречаемся. “Оладья” там, коридорные посиделки. Я до этого момента всегда знал, как мне себя вести, чтобы присутствовать в её жизни. А теперь всё пропало? Может она уже встретила того, кто пригласил её на эту станцию? Что? Люблю? Да, наверно, люблю. Я не знаю, как и с чем сравнивать это чувство. Я знаю, что не могу без неё никак. С того самого времени, как она попала к нам в школу. Простите, что вы сказали? Вдруг останется, если скажу? Если она относится ко мне также? Нет, это вряд ли. Она же гениальна. Сколько медалей для школы с городских олимпиад! Математика, физика, химия, позднее и информатика. Я даже никогда и не претендовал на участие. Так, играл роль второго плана в спектакле перед выпуском. Но это ж ерунда! У меня за эту ночь кончились все слова для неё. Я не знаю, что дальше писать. Я не знаю, как пойти на встречу к ней. Я не знаю больше, как себя с ней вести. Ведь если она узнает, про то, что я без неё не могу, она может… Она, возможно, должна будет отказаться от меня. От моего присутствия. И это может вывести её из равновесия. Вдруг я этим сломаю что-нибудь из всего того гениального, что в ней есть? Это будет ещё хуже. Как вы думаете? Не знаете. А я думаю, что знаю. Точно будет хуже. Она должна оставаться гениальной и дальше. Это её дар. Что я против этого дара? Меня всё равно никто не заметит. Да, и не замечал особенно до сих пор.

Чем дальше он говорил, тем больше мурашек набегало у меня по правому плечу и кусок переставал лезть в горло. Вот человек, думал я, всю жизнь любит и сказать всю эту жизнь об этом не может. Многие влюбляются и только об этом и говорят. Пишут длинные письма, сочиняют стихи. Встают на колено с цветами. Всячески ищут ответа своим чувствам. Им необходим ответ от человека, к которому приковано самое повышенное внимание: любят ли их также? И если да, то это запредельная вершина счастья, и если нет, самая глубокая пропасть разочарования. Искренне ожидая ответ, они не задумываются о том, что будет с ними дальше. Но не этот.

Молодой человек, сидящий напротив меня и почти допивший витаминный коктейль, уж слишком разоткровенничавшийся на “брудерброде”, ответа не ждёт. Следуя своему чувству, он ещё более бескорыстно и искренне оставил в стороне собственную жизнь. Альтруист, такие чистые всегда были редкостью. Как он собирается жить, меня почему-то не волновало. Было ясно, что трудно. И при определённых обстоятельствах может и невозможно. Но в нём не было отрешённости от действительности. Наоборот, он мучительно искал ответ, как остаться в ней. Он хотел жить. Не умереть за любимого человека, а именно жить. Для него. Реальность же этим чувством губила его неотвратимо. Но он в этой реальности всё равно хотел оставаться, потому что в ней была “она”.