12
Через три дня, отсрочившие и так затянувшийся поход, Гнилое Пузо очнулся, по крайней мере, подал голос, сказав что-то типа:
– Мама…мамочка…
На большее его сил не хватило.
Лилия подскочила к нему, наклонилась над ним. Альфонсо думал, что она посмеется над ним, прищучит острым словцом, но ведьма аккуратно, не задевая вспухшие красные раны, погладила его по голове:
– Мамочка здесь, все хорошо.
Сначала Альфонсо подумал, что Лилия просто издевается на Гнилым Пузом, но та, зачем то, пояснила свое поведение, хоть ее никто ни о чем и не спрашивал:
– Пускай думает, что я его мама, какая разница, главное, чтобы спокойнее себя чувствовал. Хорошо хоть из беспамятства вылез.
– Вылез, только не весь, – подумал Альфонсо, слушая горячечный бред больного, но вслух, по этическим соображениям, этого не сказал. Рана его болела так, что темнело в глазах при каждом движении, и уже начинало серьезно подташнивать от нескончаемой нудной рези в плече, дошедшей до самой головы. Как будет болеть Гнилое Пузо страшно было даже себе представить.
– На, ешь, – Лилия сунула под нос Альфонсо ложку какого то дурно пахнущего отвара, – только не выплевывай.
Если сунуть в рот старую, ношенную по очереди в непрерывном годичном походе дружиной солдат портянку, и сказать «не выплевывай», то толку от этих слов не будет вообще, едва вкус дойдет до языка. Скрутило живот тугим узлом, он чуть сам не вылез через горло, чтобы помочь языку вытолкать эту дрянь изо рта.
– Глотай сразу! – кричала Лилия, – ну куда ж ты…– крикнула она, когда все потекло по груди наружу. Судорожно сглотнув, Альфонсо, со второй попытки, мужественно проглотил эту дрянь, мужественно сдержал рвоту, а потом у него онемела челюсть. Это было странно, пугающе, ему на секунду показалось, что ведьма решила его отравить, но немота пошла по телу, сковала не проходящую боль в плече, и мир без боли расцвел яркими красками, не смотря на хмурую погоду.
– Боже, у меня ничего не болит. Как же здорово, что у меня ничего не болит, – думал он. – Всем, кто рвется к власти, хочет море денег или недоволен жизнью, нужно, чтобы у него что нибудь сильно и долго болело. А потом прошло, и тогда он будет счастлив.
– Я не буду есть травы из Леса, особенно из рук ведьмы, – кричал (хотел кричать, но по факту, хрипел) Тупое Рыло. – Бог исцелит меня и без демонических произведений…
– Здесь, в Лесу, только один Бог: травы, крепкий сон и собственное здоровье… Жри, давай!
– Это три Бога получается, глупая ведьма. Отстань от праведного…
– Ах ты…Да что ж я с тобой нянчусь…
Лилия заботилась о своих больных больше, чем о себе самой, вне зависимости от верований и отношения больного к ней, и эта забота носила насильственный характер. Попытка сопротивления была чревата и каралась по законам болезненного времени.
Она нажала Тупому Рыло на рану, а пока тот орал, извиваясь в судорогах, натолкала ему полный рот травы, сменив дикий вопль на болезненное мычание. Впрочем, вскоре Тупое рыло уснул.
– Вот и поспи, праведник хренов, – тяжело вздохнула Лилия.
И только сейчас Альфонсо заметил, как сильно она похудела и побледнела. Три дня носилась она по поляне, выкапывала какие то травы, одна горше другой, варила вонючие отвары, следила за костром, рубила дрова, носила в котелке воду, выгребала из под больных испражнения, в конце концов, умудрилась снять шкуры с четырех лис, кое как, слабыми ручонками, очистить их от жира. Теперь больные лежали на дурно пахнущих, плохо очищенных, но потрясающе мягких и теплых лисьих шкурах. Надергав из своего плаща, приходившего к концу, ниток, зашила она лицо Гнилого Пуза, превратив его раны из пугающе страшных, в пугающе очень страшные.
Кроме того, бедняжке приходилось каждый день осматривать три раны, и просыпаться ночью по несколько раз, не давая Гнилому Пузу ворочаться во сне, успокаивая его, словно и вправду была его матерью.
То ли ослабленный потерей крови, то ли от собственной беспомощности, а может, от нескончаемой боли, но Альфонсо стал сентиментальным, и теперь он увидел ведьму с другой стороны: он видел заботливую, какой может быть заботливой только женщина, умелую знахарку с несгибаемой волей, всеми правдами и неправдами вытаскивающей из могилы их троих, обреченных без нее на смерть. Дрожащими от усталости руками, с сочащимся по ним желтом гное, разматывала она раны больных, не морщась принюхивалась к нестерпимому запаху тухлятины, снова прикладывала травы, снова рвала на полосы свой плащ, пока он совсем не кончился. Спала она теперь вместе с Альфонсо под одним плащом, прижавшись к нему всем телом, положив голову на здоровое плечо; от этого сильно к утру немела рука, и волосы постоянно попадали то в нос, то в рот, Альфонсо, в зависимости от того, чем тот вздумал было дышать, но Альфонсо терпел – он то днем выспится.
Оправившийся быстрее всех пес – волк принес глухаря, заслужив премию «лучший хороший мальчик года», отчего совершенно не скрывал своих эмоций, раскапывая землю когтями задних лап от восторга. Лилия принялась его потрошить (глухаря, конечно же) , но нож выпал у нее из рук, и она упала прямо в грязь. Волк всполошился, гавкнул в испуге, лизнул ей лицо, сел и заскулил.
– Черт, подери, – подумал Альфонсо, – умотали девку. Так и сама, не дай Бог, кони двинет.
Лилия попыталась встать, но попытка получилась слабой, безрезультатной. Бледное, тонкое до каждой косточки тело Лилии дышало слабо, прерывисто, словно у нее и на это не было сил. Боль будет адской, но выхода не было: Альфонсо попытался встать, нещадно воюя с головокружением, стараясь не двигать правой рукой; ему казалось, что его протыкают раскаленными прутьями в награду за каждое движение, которое он делает. Шаг – мир стал темным, мутным, тошнотворно шатающимся. Где то, в котелке, вонючий отвар; Альфонсо выпил его весь, до капли, стоял неподвижно, дожидаясь блаженного онемения; без отвара он бы просто даже не дошел до Лилии. А так, кое как приподняв верхнюю ее часть, волоча по грязи ее синие ноги в стоптанных и разорванных сапогах, он уложил ее на лисью шкуру, сам упал рядом, тяжело дыша. Отвыкшие от работы мышцы болели, хотя весила Лилия, наверное, килограмм сорок.
– Тебе нельзя вставать, – отчетливо, но, не открывая глаз, сказала ведьма. Даже попыталась приподняться, но не смогла.
– Спи, – выдохнул болью Альфонсо. Он знал, что нужно будет рубить дрова, думал об этом с содроганием, готовясь к аду, но… После того, как пес поделился пищей с Лилией, а получив от нее косточку от добычи, которую сам же и добыл, разлаялся от счастья, Альфонсо думал, что его больше ничем нельзя удивить. Но пес удивил. Он ломал своей лапой ветки, выдергивал из земли мощными челюстями, приносил к костру деревца, складывал в кучу. Пес, конечно, не особо различал сырое дерево и сухостой, выдергивая все подряд, отчего костер стал дымным, но разве можно много требовать от животного, которое просто копирует поведение людей, не зная толком, для чего нужны эти действия?
– Какой хороший пес, – в приливе восторга проговорил Альфонсо. Он бы его даже погладил, но побоялся.
Лес жил. Появлялись хищники: росомахи, лисы, мелькнула и пропала в кустах рысь, но, к счастью, звери боялись огня, и близко не подходили.
Пес снова притащил целое дерево, с листьями и хорошей корневой системой, облепленной грязью. Его стараниям угодить Лилии можно было только подивиться, а над гордостью и осторожностью, с которой носил порванный красный бант между ушами, можно было бы посмеяться. Прошла неделя, в течении которой Альфонсо начал потихоньку вставать, морщась от боли; он воткнул четыре ветки в грязь, положил на них перекладины. Сверху набросали сухой травы, придавив ее глиной, и теперь затяжные дожди обтекали своими мокрыми руками – струями этот навес и больных в нем, вместе с костром по сторонам. Делал он его долго, постоянно отдыхая, но Лилии помогать запретил, пытаясь как то облегчить ей жизнь. Пес в навес не помещался, влезала только голова, которая ложилась на колени ведьме, заставляя ее ноги хрустеть суставами.
– Почему ты лис не заколдовала, ведьма? Чтобы они нас не тронули?– спросил Тупое рыло. С того момента, как он стал более менее мобильным, он воспылал к Лилии странной ненавистью, стараясь нагрубить ей на каждом шагу, не позволял к себе прикоснуться (дождавшись, правда, пока не затянется рана), постоянно ее поддевал. Лилия относилась к этому спокойно: «постдраматический скирдом» говорила она. А на вопрос, что это значит, отвечала – это язык древних для знахарей, и нечего лезть своим тупым рылом в ту область, в которой ничего не понимаешь. Короче, она сама не знала, что это значит.
– Это как это? – удивилась ведьма.
– Как то же ты заколдовала пса. Он от тебя не отходит.
– Ты чего, дурак? Пса я с детства знаю, я его еще щенком к себе забрала, когда его из помета выбросили, поскольку самый слабый был. Тряпочку мочила молоком и поила его, потом учила охотиться, на коленках у меня спал… До определенного момента. Да он мой самый лучший друг.
– Твой лучший друг караулил меня в Лесу и пытался убить, – сказал Альфонсо.
– Хотел бы убить, убил бы, – пожала плечами Лилия, – а караулил он не тебя, а меня. И я каждый вечер слышала его призывный вой, сердце прям из груди выскакивало от тоски, я думала, не увижу больше моего Песико…
Лилия гладила пса по мокрой, огромной голове и плакала. Пес посмотрел на нее снизу вверх, сочувствующе выпучив глаза, лизнул руку, проскулил, что-то на своем, щенячьем, мол, не плачь.
– А чего он тогда за мной гонялся? – спросил Альфонсо.
– Он видел тебя со мной…
– Тебя на нем, – злобно вставил Тупое Рыло.
– А еще он хотел притащить тебя ко мне в деревню…
Альфонсо закашлялся. Безучастный к разговору Гнилое Пузо, которому больно было открывать рот, неопределенно и опрометчиво хмыкнул, а Тупое Рыло перекрестился.
– Это еще зачем?– спросил Альфонсо.
– Ну, он животное…Самке нужен самец, вот он и хотел принести мне самца, чтобы я без самца не… хм-хм-м… осталась.
– И что, много принес самцов? – спросил Тупое Рыло. Показалось, или глаза его сверкнули злостью?
– Ну…много…Только целого ни одного не было. Он просто быстро бегает через кусты, деревья, по этому до меня доходила обычно только половина мужика…
Последнее время Альфонсо начал присматриваться к Тупому Рылу: в его отряде что-то происходило, а когда в отряде что-то происходит, это всегда не к добру. Человеческое общество, пусть даже самое маленькое, никогда не может просто довольствоваться своим статусом, выполнять свои функции, и быть простой системой, вечно начинаются какие то шевеления, брожения, споры и ссоры, стремясь неимоверно все усложнить и запутать.
А тут и так все было сложно: приближался второй месяц осени, часто лили дожди, кругом бродили огромные, голодные звери, а идти, судя по словам ведьмы, нужно было еще столько же, не говоря о том, что двое из четверых ходили кое как, а один вообще не вставал.
– Вам нельзя напрягаться еще как минимум две недели, – заявила Лилия, – иначе можно слечь с лихорадкой. А пузу так вообще еще месяц лежать надо.
– Какой месяц? Мы что здесь до зимы сидеть будем? – возмутился Альфонсо, прекрасно понимая, что ведьма права, и от этого разозлившись на нее еще сильнее, – а если снег пойдет?
– Да вы даже от подземного червя не убежите. А если зверь какой? Сейчас не нападают – костра боятся, но потом, мы что его с собой в руках понесем? Лучше пока зверей наловим, хоть одежку какую сошьем из шкур.
Альфонсо только зубами скрипнул. Решение подождать пару недель, пока Гнилое Пузо хотя бы ходить не начнет, далось нелегко. Зато Лилия, казалось, была вполне довольна, особенно когда залезала к Альфонсо под плащ, прижималась к нему, дышала в ухо нежными, и утомляющими словами.
– Я люблю тебя, – шептала она ему особосладким голосом, от слащавости которого даже подташнивало. Если бы в свое время ему так шептала на ушко Иссилаида, он бы просто умер от счастья, но Лилия…
– А я тебя нет, – брухтел Альфонсо.
– Да я знаю, – вздыхала ведьма, – скажи, а та принцесска, ну как ее, Аленка- мокрая пеленка, как она? Красивая? Говорят первая красавица Эгибетуза. А что, там за ней когорта слуг, ухаживают, вензелям, всяким учат. Грамоте… Это, если бы я в замке жила, я бы тоже белокожей неженкой бы была…
В шелестении осеннего ветерка скрипел зубами Тупое Рыло, усиленно и отчаянно молился, отчего у Альфонсо начали возникать подозрения. Он усиленно старался отогнать их от себя, но они были прилипчивей чумы, потому что постоянно находили себе подтверждение.
Через две недели, выбрав более менее погожий день, путники тронулись в путь – медленно, трудно, постоянно останавливаясь, но, по странной прихоти судьбы, никто больше на них не нападал. Раз попалась двухметровая росомаха – все звери В Лесу были намного больше, чем в лесу за Стеной.
– Смотрите по сторонам, вдруг она не одна, – проговорил Альфонсо.
– Росомахи стаями не охотятся…– начала Лилия, но Альфонсо ее оборвал:
– Ой, молчи лучше. У тебя и лисы не охотятся, и кошки мохнатые…
Но на этот раз все обошлось: росомаха связываться с псом не стала, пошла своей дорогой. Путники ответили взаимностью, и связываться с когтистым, агрессивным и ужасно ловким хищником тоже не стали, хотя шуба ушла хорошая. Дальше, какое то время, все было нормально, и кончилось все словами Лилии:
– Ой, как писилинами пахнет!
– Чем пахнет? – спросил Гнилое Пузо и зашмыгал носом, отчего закашлялся.
– Писилинами…Я не знаю, что это такое, просто знаю, что писилины…
Альфонсо принюхался: и вправду, запах шел отменный, выдавливающий в рот слюну, манящий, сладкий и незнакомый…
– Шоколаем пахнет, – сказал Гнилое Пузо.
– Адскими муками на Сарамоновом костре тут пахнет, – прорычал Тупое Рыло и перекрестился.
И тут понеслась.
– Чертова ведьма, чтобы ты сдохла, корчась в мучительной агонии!!– заорал он вдруг, на весь Лес, чем ввел в ступор всех, даже волка, – подстилка Сарамонова, ненавижу тебя, ненавижу!!!
И тут он вынул нож, и кинулся на Лилию так стремительно, что почти пырнул ее. Почти.
Альфонсо среагировал быстрее, ударил Тупое рыло в нос, остановив его импульс но не убавив пыла; Тупое Рыло закричал, нет, он просто завизжал, бросился на Альфонсо, пытаясь его прирезать, но безрезультатно. Дергаясь, как в конвульсия, он не мог себя контролировать, двигался рваными движениями, а когда, в процессе драки, лишился ножа, пытался задушить Альфонсо руками. Альфонсо и Гнилое Пузо скрутили извивающегося Тупое рыло, прижали к земле и уставились на ведьму:
– Это что это с ним? Чертополох?
– Чего то не похоже… – неуверенно проговорила ведьма.
А Тупое рыло начал плакать. Сначала тихо, булькая в грязь обиженными словами, а потом его прорвало на настоящий поток слез.
– Я ничтожество, – бился он в агонии. Для эксперимента ему освободили руки, и он начал колотить ими в землю, причитая:
– Я червь! Растопчите меня, я просто не достоин валяться в этой грязи…
И тут из этой самой грязи он поднял грязное лицо, посмотрел на всех широко, по детски вытаращенными глазами, и тоненько заверещал:
– Простите меня, пожалуйста…Ну пожалуйста, я не буду больше…
На неистовых попытках пуститься в пляс по всей поляне, решено было его связать и устроить привал. Ведьма долго выбирала какое то дерево, потом долго обжигала его на костре, а потом, общими усилиями, получившиеся угли затолкали Тупому рылу в рот. Отсутствуя, похоже, вообще в этом мире, сидел он, чмокая черными губами и с вниманием гениального мудреца созерцал первый попавшийся на глаза пень, пока не уснул, неожиданно свалившись на бок.
– Уснул, это хорошо, – сказала ведьма.
– Ты так думаешь? – спросил Гнилое Пузо, подумал, потом повторил: Ты так думаешь?
А потом его словно заклинило на этой фразе: он повторял ее не останавливаясь, с разными интонациями, в разных позах, то ложась на живот, то на бок, то начиная прыгать на месте.
– Ты так думаешь, ты так думаешь, ты так думаешь, ты так думаешь? – тараторил он не переставая, уже явно утомившись. Челюсть его сводило, слова вылетали неровные и нечленораздельные, ноги подгибались, но Гнилое Пузо не переставал прыгать, хотя это было последнее, что нужно было бы делать для его полного выздоровления.
– Да успокойся, блаженный! – вскрикнула Лилия.
– Успокойся, успокойся, успокойся, – мгновенно затараторил Гнилое Пузо, словно обрадовавшись новому выученному слову.
А потом он очень четко, твердо, с нерушимой бескомпромиссной решимостью заявил:
– Я хочу лизать костер.
Упал и уснул.
– Перкун всемогущий, что это такое? – воскликнула Лилия. – отоспятся, или это навсегда?
– Не знаю. Пойду поохочусь.
Альфонсо не заметил подозрительного взгляда Лилии. Не заметил, что вел себя странно в такой ситуации; он в принципе ничего не замечал: сладкий запах проник в мысли, расплылся сахаром на языке, он манил к себе, тянул за собой. Сопротивляться? Можно, но зачем, если можно насладиться чем то божественным. Альфонсо встал на коленки, на сырую землю, прямо в лужу (какая мелочь) взял в руки нечто, вдохнул аромат. Как палкой по затылку ударил его запах, разнесся звоном по мозгу. Еще вдох…
Запах тухлятины, дружины немытых годами солдат, фекальной ямы шибанул в нос, едва не заставив желудок выпрыгнуть.
– Какого черта? – чертыхнулся Альфонсо, увидел Лилию с палкой в одной, и пучком какой то травы в другой руке. А потом он увидел в своих руках гриб, красный, в белую крапинку, пахнущий счастьем и блаженством, но, теперь его перебивала вонь ведьминой травы.
– Помогло? – спросила Лилия, – отпустило? А палка не помогла…
– Что это? – спросил Альфонсо, хотя и так было все понятно. Он выбросил гриб, с сожалением, требовавшим всей силы воли на его уничтожение, или, хотя бы, пренебрежение им.
– Мухомор, – сказала Лилия. – Пошли, охотник. Вот тебе ведьмина трава, если будет совсем тяжко, нюхни, а то отправишься в мир к червю и костролизу…
Дальше все шли хмурые, уставшие; постоянно застревали в грязи, быстро уставали. Приходилось еще и тащить на себе лисьи шкуры, надев их поверх плаща. Альфонсо время от времени то сбивал с ветки глухаря, то подстреливал зайца из арбалета, попадались также сонные, еще опасные, но ужасно вкусные и большие змеи. Но дичи становилось все меньше и меньше.
– Вот костер, полизать не хочешь? – подтрунивала Лилия над Гнилым Пузом.
– Отцепись, ведьма, – бурчал Гнилое Пузо и отворачивался. Он совершенно не помнил, как вел себя под грибами, но ему услужливо, во всех красках об этом рассказали, добавив напоследок, что если в Лесу пахнет «шоколаем» (или «писилином», что бы это не значило, вставила ведьма) то надо бежать оттуда подальше.
На стоянках Лилия упорно и мучительно пыталась сотворить Гнилому Пузу новые штаны из шкур огромных зайцев; кряхтя и тихо матерясь, протыкала она слабыми руками дырки костяной иглой, засовывала жилу, пока та не высохла, тяжело вздыхала, поднимая голову в небо.
– Скажите, а клей черного дерева крепко клеит? – спросил ни с того, ни с сего Тупое рыло, глядя на ее усилия.
– Не оторвешь, – бросила Лилия, опередив открывшего рот Альфонсо, – а чего это ты… ах, черт тебя дери!!
Оказалось, что шкуры проще склеивать соком Липкого дерева – быстро, крепко, а главное, оказалось, что оно совершенно не боится воды, чем существенно снижало риск того, что Гнилое Пузо внезапно останется голым во время дождя. Когда он одел свою обновку, Лес просто разорвало диким смехом, даже злой, почти агрессивный Тупое рыло смеялся, держась за рану на боку. Штаны сгибались непредсказуемыми складками, шерсть на них топорщилась пучками, но Гнилое Пузо довольно улыбнулся: пусть пугало в штанах-трубах, пусть посмешище, но насколько же тепло стало ногам. А потом, когда отряд углубился в поле репейника, оказалось, что к этим штанам он прилипает очень мало, немного объясняя поразительную способность огромных лесных зайцев пролетать со свистом через самые густые заросли, будь то хоть ветки, хоть кусты крыжовника.
Идти через высохший репейник оказалось еще утомительнее, чем утопать в грязи. Стебли и листья нещадно кололись, обдирали руки, цеплялись за одежду, а к тому же, среди него часто попадались кусты пожухшего, но еще немного колючего чертополоха.
Где то после десяти метров мучений, вдруг раздался визг Лилии. Примечательно, что пока Альфонсо еще только собирался отражать атаки страшного зверя, Тупое рыло уже подскочил к ведьме, заслонил своим телом, вытащил кинжал и проткнул им воздух.
– Где, кто? – крикнул он, готовый к драке.
– Там, внизу, – фальцетом взвизгнула Лилия и затопала ногами. – Мышь!!
– Чего? Ты боишься мышей?
– А чего они…противные. Фу!
– Тогда тебе это не понравится, – проговорил Альфонсо. Он уже смотрел на огромную крысу, размером с двухмесячного поросенка, мелькнувшую толстым задом среди кустов репейника.
Всю оставшуюся дорогу по высохшей траве Лилия ехала на волке, тщательно рассматривая землю под его ногами. А волк, довольный такой честью, ловил полуметровых крыс, рвал на куски и ел прямо на ходу, потом скалился, довольный, окровавленной пастью. Вид его пасти одновременно был и жутким, и восхищал.
– Поаккуратней, псина, – недовольно буркнул Альфонсо, когда в него прилетел крысиный хвост, и тут поле репейника кончилось. Обрывом, который на этот раз удалось вовремя увидеть.
– Чего, и не свалится туда никто, что ли? – спросила ведьма, восседая на волке, – а то вы, я вижу, любители покататься по горам на попе.
На дне оврага текла речка, мелкая, но очень широкая.
– Вот, а за ней болота, – сказал ведьма.
– Я думал, мы по ним шли все это время, – ответил Тупое рыло угрюмо глядя на то место, где его надежды на сухие ноги снова растаяли, как дым.
– И как ты здесь прошла? – спросил Альфонсо.
– Легко. По тропинке.
– По какой тропинке? Где эта тропинка?
– Здесь, у ваших ног. Весной здесь было сухо.
Форсировать реку решили поутру, предварительно отдохнув и хорошенько покушав. Воды в реке было по колено, и она была ледяной; хотелось пройти ее быстро, но дно было ужасно липкое, ноги в нем вязли, тем более они очень быстро окоченели.
– Только в воду не упадите, а то конец, замерзнете- выстучала зубами Лилия, выдергивая ногу из жидкого рта дна. Грязными брызгами обдало всех.
– Ой, спасибо что сказала, я как раз поплавать хотел, – огрызнулся Тупое Рыло. Гнилое Пузо шел молча, тяжело дыша. Он уже был весь белый, шел, видимо, из последних сил, остановившись как раз посередине речки, чтобы отдышаться, замер, глядя на исполинские горы, в которые, далеко-далеко, прятался речкин хвост.
– Хорошо хоть по горам лазить не пришлось, – просипел он тяжело, и закашлялся. И горы ответили ему.
Гул был сначала угрожающим, но потом сменился грохотом, треском и шипением воды, слышимым отчетливо и здесь, хоть горы были и в километре отсюда.
– Что это? – спросила Лилия. Ей никто не ответил, но все моментально двинулись вперед, шлепая по реке со всей возможной скоростью. Что бы это ни было, ничего хорошего это не предвещает.
– Волна!! – закричал Гнилое Пузо и все разом остановились, остолбенев в жутком восхищении. Грязное, высокое дитя грязевой сели, быстро неслось по реке, подминая под себя пятидесятиметровые деревья, кувыркая их, как палочки, ломая тугими вихрями воды. Ощущение неизбежной смерти, полная невозможность что либо сделать, чтобы спастись, сделали путников простыми наблюдателями мощной стихии, которая на них надвигалась. Шум уже вдавливал барабанные перепонки в череп, треск уже, казалось, был в самом мозгу, а они все стояли и смотрели, завороженно, как на них надвигается смерть.
Впрочем, волна быстро уменьшалась; Альфонсо хлебнул напоследок холодного воздуха, и ледяные руки воды ударили по его телу со всех сторон, сбили с ног, перевернули вверх ногами, протащили затылком по дну реки, снова перевернули. Уже не в силах удержать выдох, крутясь в взбалмошных потоках воды, решил он что захлебнется, как, судорожно вздохнув, неожиданно оказался головой в воздухе. С огромной скоростью неслось на него дерево кедра, но поток снова спрятал Альфонсо на дно; дерево пронеслось над головой, раздирая дно ветками в метре от него. Альфонсо снова вынырнул, уже по своему желанию, получил по затылку каким то поленцем, потерял сознание, а очнувшись тут же, вцепился в огромное, с метр в диаметре, шершавое дерево сосны. Кто то схватил его за штаны, едва их с него не сдернув; появилась на поверхности голова Тупого рыла – грязная, исцарапанная, соответственно, мокрая, но живая. Судорожно задыхаясь, полез он на бревно, цепляясь за корни дерева. Альфонсо вылез из воды тоже, оседлал ствол, тяжело дыша и начал мерзнуть так, как никогда раньше не мерз. Воздух сжал тело острыми иглами холода, пронзающими до самой кости, и попытки организма разогреться, тряся тело и зубы в ознобе, были смехотворно бесполезными.
– Смотри, – просвистел Тупое Рыло. Посреди успокоившегося, почти, потока, прямо посередине речки, корнями вверх торчало здоровое дерево, воткнутое верхушкой в дно под острым углом. На самой верхушке этого дерева, словно замерзшая, посиневшая от холода и усталости русалка, дрожала ведьма, рядом с ней бултыхался волк. Гнилое пузо врезался в корни дерева тут же, застрял в них, повиснув, словно носок на вешалке; признаков жизни он не подавал, но и признаков смерти увидеть отсюда было нельзя.
– Быстрей, к ним, – проскрежетал Альфонсо, и, внутренне содрогаясь, снова нырнул в ледяную воду. И моментально начал тонуть: намокшая шкура придавила его с неимоверной силой, и, кормить бы лихому монаху рыб на дне реки, если бы его ноги вдруг не коснулись дна. После того, как волна ушла, воды оказалось по пояс.
– Все в сборе? – продребезжал он зубами, когда влез на кедр – остров. Тупое рыло пришел – приплыл следом, вместе они втащили бесчувственного, но дышавшего, вопреки всему, Гнилое Пузо, разделись, сбились в кучу, накрывшись мокрыми лисьими шкурами. Дерево покачнулось, приблизившись к воде: это на него влез волк, едва его не уронив. Накрыть его всего лисьими шкурами не получилось, но и морда зверя, оказавшись в относительном тепле вместе со всеми была этому благодарна.
– Мы сд…д…д…д…д…о…о…хнем, от…т…т…т холо…д…д…да, – отстучала Лилия зубами. Тело ее было холодным, почти ледяным, и мало согревало, также как и тела остальных. Тепло уходило стремительно, несмотря на издевательски выглянувшее из каши облаков солнце. Мимо проплывали бревна, ветки, кусты, грязь – поток ослаб, но течение никуда не делось.
– Камыш! – воскликнул Тупое Рыло так, словно перед смертью только и мечтал его увидеть. Он выскочил наружу – голый, прыгнул в воду, куда то пошел, а потом вернулся, волоча за собой дерево, корни которого были облеплены сухим (СУХИМ, о чудо!) камышом.
Альфонсо моментально все понял. А потом понял еще кое – что: вода забрала у него котомку, вместе с огнивом, кресалом, арбалетом, плащом и стрелами. Кресало и кремень остались еще у Гнилого Пуза, чудом не потерявшего свой заплечный мешок. В агонии, растрачивая последние остатки тепла тела, молотил он по сырым инструментам, пытаясь высечь искру.
–Высушить, надо, – прохрипел Тупое Рыло.
–Сдохнем раньше, – выдохнул Альфонсо. Он уже не чувствовал рук. Не чувствовал холода, и не боялся смерти – просто хотелось спать. Стало даже тепло, не смотря на то, что от его кожи, еще теплой, шел пар.
Спать…
– Дай, – Тупое рыло выхватил у Альфонсо его любимый кинжал из пояса штанов.
– Опять спереть хочет, -подумал Альфонсо, но Тупое рыло был загадочен: он раскрутил ручку кинжала и достал оттуда кресало и огниво, сухие. Содрав с дерева кусок коры, собрал он его в трубочку, накрошил туда камыша, и принялся чиркать: сноп искр ослеплял своим сиянием. Дым, потом угольки, потом огонек – маленький, как надежда на жизнь, но он был, а Тупое рыло все молотил по кремня, пока и у него не отказали руки. Тогда он в изнеможении бросил нож, к счастью, тот не упал в реку.
Альфонсо кидал в огонек камыш и наслаждался крохами тепла. Огонек облизывал сырые веточки, пока еще тонкие, фыркал и жаловался, но он рос, рос посередине реки в корнях воткнутого в дно дерева. А потом он окреп, набрал силу, и уже полыхал во всю мощь, грозя спалить весь островок, на котором гнездились путники. Подтащили Гнилое Пузо, подтянули полусонную Лилию. Казалось, она не проснется уже, не разомкнет синие губы, но она открыла глаза, посмотрела на костер. Одежда висела на ветках, исходила паром, избавляясь от воды, пока голые путники, прижавшись друг к другу, жмурились на огонь, иногда выныривая из под шкур для того, чтобы выловить проплывающее мимо полено, благо их было много.
– Это уже за гранью фантастики, – проговорила Лилия. – Между веток огонь развести. Посередине реки.
Альфонсо зауважал птиц. Птицы ели, сидя на ветках, птицы спали, сидя на ветках, птицы строили на ветках дома.
Птицы жили на ветках.
Путники сгрудились на неудобных, грязных, тесных корнях огромного кедра в неудобных позах (иные там и не получались), любое шевеление кого либо грозило падением дерева. Совершенно не хотелось ни двигаться, не думать, только спать, спать, а поспав – еще раз поспать. И все же, разрушив пленку теплой дремоты, нужно было выплывать из нее, что то делать, так говорил неуемный мозг, часть него, отвечающая за построение планов на будущее. Костер не мог гореть вечно – скоро он прожжет корни и провалится в воду, путники тоже не смогут сидеть вечно, по крайней мере у Альфонсо уже болело все: от лодыжек ног до самой макушки головы. Попытка встать с первого раза позорно провалилась: каждая мышца напомнила о себе жуткой, затекшей болью, дерево опасно наклонилось, Тупое рыло, едва разлепив глаза, чуть не грохнулся в воду. Гнилое Пузо замычал, отчего встрепенулась и Лилия.
– У него жар, – она потрогала лоб мычащего, и выдала эту фразу. А потом она очнулась полностью; натянула на себя почти высохшую одежду, взяла котелок, зачерпнула из реки коричнево – мутной, жижеобразной воды, принялась кипятить на остатках костра.
– Нужно выбираться отсюда, – сказал Альфонсо и посмотрел вниз. – Воды по пояс, нужно выходить на берег.
– Мы не дойдем, мы окоченеем, – сказал Тупое рыло, натягивая на себя одежду. Он хотел сказать что-то еще, но закашлялся хрипом.
– Тебе нужно больше всех кипятка выпить, – заметила Лилия.
– Отстань от меня, ведьма!
– Ты чего на нее крысишься? – спросил Альфонсо, совершенно не интересуясь этим вопросом. Он витал в других проблемных областях их положения, и ответ его не интересовал, хотя, не смотря на это, он зачем то добавил:
– Ты что, влюбился в нее что ли?
Это был детский вопрос, однако Тупое рыло почернел от нахлынувших на него эмоций.