Loe raamatut: «Курьезные истории в моей жизни»

Фамилия?

Очередь абитуриентов в кабинет административно-хозяйственной части института на получение временного ордера в студенческое общежитие. Дверной проем перегорожен столом, за которым развалился скучающего вида студент-старшекурсник. Впереди меня в очереди мой ровесник, кореец.

– Фамилия? ― спрашивает его студент.

– Чё.

– Фамилию назови!

– Чё.

– Ты что, русский язык не понимаешь, фамилия как?

– Чё-Ен-Хе

– Что сразу не сказал?

– Так фамилия моя Чё!

– Не морочь мне голову! Распишись, ― протягивает ведомость на получение ордера. ― Комната 304.

Я получаю ордер в ту же комнату. Прошло много лет, и по телевизору показали юмореску про грузина, которого зовут Авас. Чем-то сюжет юморески и курьёзная история, свидетелем которой я был, схожи.

Муть голубая

Экзамен по неорганической химии. Готовлюсь к ответу на билет. Романов Николай Иванович, зав. кафедрой, профессор, гроза студентов, принимает переэкзаменовку у студента автомобильного факультета. Тот безнадёжно тонет, но пытается хоть что-нибудь вспомнить на вопрос о коллоидных растворах. Николай Иванович, пытаясь помочь, достаёт из кармана авторучку-наливайку, заправленную голубыми чернилами, и задаёт наводящий вопрос:

– Что будет, если я опущу в стакан с водой каплю чернил?

Студент, понимая, что экзамен окончательно провален, и терять ему нечего, отвечает:

– Будет муть голубая!

Николай Иванович недоуменно смотрит на студента, потом прикрывает ладошкой рот, пытаясь скрыть улыбку, и говорит:

– Муть голубая? Давай зачётку. Отлично.

Полиглот

Возвращаемся весёлой студенческой компанией в «Альма-матер» с комфортом: поезд Москва-Владивосток, международный вагон. Несколько соседних купе занимают туристы из Франции.

Наш товарищ, вернувшийся с вагона-ресторана, небрежно бросает:

– С французом на французском поболтал в коридоре…

– Это как?

– Ну, он на ломаном русском спросил: «Какая это станция?». Я ему на чисто французском выдал: Архара. Впрочем, я ему и на других языках то же самое мог бы пояснить.

– Да ты у нас полиглот: все языки превзошёл!

Лекарство от сна

В полковой школе, это было в начале 70-хгодов, в минимально короткий срок в нас пытались втолкнуть максимальное количество знаний, необходимых для несения боевого дежурства.

Занятия начинались в восемь часов и, с перерывами на обед и ужин, продолжались, с учётом самоподготовки, до десяти часов вечера. Наряды на работу вне очереди, которых было немало у каждого курсанта, приходилось отрабатывать за счёт сна. Ничего удивительного, что в классе, где было всегда тепло и уютно, под монотонную речь преподавателя некоторые курсанты впадали в странное оцепенение: и сидит прямо, и смотрит не моргая, но…спит!

Наши командиры знали хороший способ выявить уснувших курсантов и подавали команду:

– Кто спит: встать! Смирно!

Те, кто спал, вскакивали на вторую часть команды, которая подавалась громким голосом. Лекарство от сна было проще аспирина: два круга бегом вокруг стадиона во время перерыва между занятиями.

Два урока майора Суджикова

Окончена полковая школа. Мы, молодое пополнение, переведены в подразделение, несущее боевое дежурство. Первое построение на вечернюю поверку. Присутствуют командир роты майор Суджиков, замполит капитан Кузнецов и старшина роты Галушко. После переклички к нам обращается командир роты:

– Бойцы, впереди праздник. Необходимо достойно его встретить: подготовить художественную самодеятельность, нарисовать стенгазету. Кто умеет танцевать, играть на музыкальных инструментах, петь, рисовать ― шаг из строя!

Вышло несколько добровольцев.

– Старшина, ― обращается Суджиков к Галушко, ― музыкальных инструментов у нас нет, задействуй добровольцев на уборке снега. Остальным ― отбой!

На следующей вечерней проверке всё повторяется:

– Кто умеет танцевать, играть на музыкальных инструментах, петь, рисовать ― выйти из строя!

…Желающих нет.

– Вот теперь я вижу, что я командир боевой роты! А песни петь и кадриль танцевать будем после демобилизации.

Прошло какое-то время. Вечерняя поверка. Перед строем майор Суржиков обращается к старшине:

– Старшина, скоро плановая проверка. Надо бы помещение роты привести в порядок: побелить, покрасить. Свободных бойцов у нас нет: только смена, отдыхающая от боевого дежурства. Но ремонт делать надо! Что ж, будем выделять по одному, по паре бойцов ― глядишь, дней за десять наведём порядок. Верно говорю, старшина?

– Так точно, товарищ майор, наведём!

– И мне бы пару человек: боевой листок, газету оформить, ― просит замполит.

Суджиков, брезгливо смотрит на замполита, старшину, командует:

– Слушай старшина приказ: к восьми утра казарму побелить и покрасить! Утром приду ― проверю. А ты, капитан, ― оборачивается он к замполиту, ― боевой листок и газету к утру сам нарисуешь. У нас свободных бойцов нет.

Эскулап

В большом коллективе инфекция распространяется очень быстро: я служил в радио полку «ОСНАЗ» ПВО. Через две недели гриппом болело более половины воинской части. Командир полка на утреннем разводе заявил: «Сворачивать боевое дежурство не будем; Кровати поставим у постов для больных гриппом, но работу не свернём!»

Две казармы переоборудовали под лазарет. Несли боевое дежурство двенадцать через шесть ― двенадцать часов дежурство, и через шесть часов ― снова на пост! На сон оставалось не более двух с половиной часов два раза в сутки. С температурой ниже 38^о С в санчасти не принимали.

У меня более десяти дней была повышенная температура: утром ещё туда-сюда, а вечером хоть белье на себе суши! Ходил на боевое дежурство, но всё-таки однажды утром пошёл в лазарет. И в мыслях не было просить освобождения, но повышенная температура изматывала. Надеялся, вдруг врач чем поможет…

В санчасти градусник показал температуру: 38,2 ^оС. Военный врач, майор средних лет, с уставшим помятым лицом задумчиво взглянул на градусник, посмотрел на меня и открыл стеклянную дверь шкафчика для медикаментов. Из каждой из пол-литровых банок он достал по таблетке, достал и драже витамина из таких же из банок ― меня удивило, что таблетки и витамины хранятся в стеклянных пол-литровых банках, высыпал всё это мне в ладонь и сказал: «Глотай всё, какая-нибудь да поможет». Я вышел из лазарета, выбросил таблетки и подумал: «Ну и эскулап!»

Рыжий балабон

Мишка Рыбаков с группы по монтажу электрооборудования фюзеляжа вертолёта ― заядлый рыбак; вот уж действительно по фамилии и увлечение. В обеденный перерыв желающие играют в домино. Я не любитель, Мишка ― тоже. Он нашёл где-то столовую ложку из нержавейки и усердно полирует её наждачной бумагой.

– Вот на такую блесну щуку поймал, ― хвалится он. ― Тяну, думал топляк в глубине зацепил, отпущу немного, снова тяну. Спиннинг дугой выгнулся, но ничего, держит. Гляжу, голова показалась, ну чисто у поросёнка; только чёрная, в тине и глазами моргает, а в пасте блесна!

– Ну что, вытащил? ― бросает через плечо кто-то из доминошников.

– Нет, блесну пополам перекусила и ушла. Вот, новую делаю.

– Рыбаку не соврать, что Ивановичу с получки не выпить, ― съязвил наш мастер

Александр Александрович, хлопнув по плечу своего соседа.

– А что, Саныч, давай на спор, что я её вытащу в эти выходные. Поехали вместе, у тебя же «Москвич», ― горячится Мишка.

– Ты же всегда с Петькой Жуковым с моторного участка рыбачишь?

– Да ну его, псих он!

– А что так?

– Да вот, поехал я с ним в позапрошлую выходную рыбу лучить на рисовые чеки. Взяли сазанчиков, сомов, карасей, что твоя ладонь… Под утро решил соснуть у костра, а Петька увлёкся ― у него карбидка, лучит! Решил я пошутить ― с рисовых чеков гоняют нашего брата, подошёл сзади и как гаркну: «Стоять! Па-чему браконьерствуем!». А он карбидку бросил… и в кусты. Подождал я его немного, давай звать: «Петро! Петро!» Нет нигде. Пришёл часа через полтора, уж светало, бросил свой рюкзак в люльку, мы на его «Урале» приехали, говорит мне: «Дурак ты рыжий!». Сел на мотоцикл и уехал. А я пятнадцать километров с рюкзаком да палаткой домой пёхом пёр! Что, не псих он? И почему я рыжий? Я ― чернявый! ― раздражённо закончил Мишка.

– А потому ты рыжий, ― сказал, оканчивая партию, Александр Александрович, ― что никакой в тебе сурьезности нет. Снаружи ты чернявый, а внутри ― рыжий. И, стуча костяшками домино, в такт добавил: «Ба-ла-бон!»

Условный рефлекс

Сборочный цех авиационного завода. Я и два моих товарища ― вся бригада по монтажу электрооборудования радио отсека, только что пообедали и решили выйти на свежий воздух: в цехе душно ― июль.

Самый короткий путь ― через дверь с кодовым замком на территорию лётно-испытательной станции (ЛИС). Код замка знают только работники ЛИСа, его меняют каждую пятницу. Но вот что удивительно: в понедельник всем работникам сборочного цеха код замка уже известен, а это ни много, ни мало около 600 человек; причём, нужный набор цифр никто никому не скажет, как только лучшему другу по секрету.

Мы с Витькой достали сигареты: первая затяжка после обеда особенно вкусна, а Женька, наш бригадир, прихватил с собой из столовой пирожок. Он недавно бросил курить и теперь постоянно что-нибудь жуёт.

Только закурили, как Витька, кивнув головой в сторону ЛИСа, испуганно прошептал: «Атас! Пожарник сюда…» Надо сказать, быть уличённым в курении в неположенном месте пожарным ― это неминуемый штраф, двадцать рублей, немалые деньги в то время.

Действительно, по аллее, обсаженной декоративным кустарником, в нашу сторону шёл пожарный. Жалко выбрасывать только что прикуренную сигарету. Мы с Витькой делаем по паре торопливых затяжек и выбрасываем сигареты в урну. Краем глаза замечаю, как Женька два раза жадно кусает пирожок и тоже выбрасывает его туда же. Заходим в цех. Витька хлопает бригадира по плечу:

– Жень, а ты зачем пирожок в урну выбросил?

– ??? Тьфу, черт! ― Женька хлопает себя ладошкой по лбу. ― Действительно…

– Это у тебя, как у подопытной собаки Павлова, условный рефлекс, ― утешает его Витька. ― Пройдёт.

Трусы с рукавами

Совместное советско-кубинское предприятие в северном районе Дальнего Востока. В рейсовом автобусе, курсирующем между двумя соседними посёлками, перед началом рабочего дня не протолкнуться. Невольно являюсь свидетелем разговора между механиком, моим коллегой, и кубинской переводчицей-негритянкой: