Loe raamatut: «Саладин. Победитель крестоносцев»

Font:

* * *

Предисловие

Султан Саладин, полное имя которого Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб, – это самый знаменитый султан Египта, основавший династию Айюбидов, по сей день считается одним из самых выдающихся правителей и полководцев мусульманского мира. В Европе его знают под именем Саладин, хотя, строго говоря, это не имя, а почетное прозвище (по-арабски Салах ад-Дин означает «Честь Веры»). А собственное имя султана – Юсуф ибн Айюб (Юсуф, сын Айюба) – отсюда пошло и название основанной им династии: Айюбиды.

И в Европе, и на Ближнем Востоке Саладина знают как победителя крестоносцев и освободителя Иерусалима. Благодаря этому он и остался в истории, поскольку мусульманских полководцев, которые смогли победить европейские армии, – в истории наперечет. Благодаря его военным подвигам, Саладина называют еще «Мечом Аллаха».

Главный биограф Саладина Абул-Махасин – Йусуф ибн Рафи' ибн Тамйм ал-Асади, более известен под именем Баха' ад-Дин, Светоч Религии. Он был воспитан дядями по материнской линии в племени бани шаддад, поэтому его иногда называют Ибн Шаддад. Баха ад-Дин был факихом (богословом-законоведом) шафиитского мазхаба и кади (судьей) города Алеппо. Он родился 5 марта 1145 года в Мосуле и там же изучил Коран под руководством известного хафиза (мусульманина, причисляемого к духовному сословию ввиду знания всего Корана наизусть) Абу Бакра Йахйи ибн Са'дуна ал-Куртуб. В конце 1170 года он перебрался в Багдад, а в 1174 году вернулся в Мосул и стал преподавателем в медресе.

В 1188 году Баха ад-Дин совершил паломничество в Мекку, а затем посетил святые места Иерусалима и Хеврона. Затем отправился в Дамаск и здесь встретился с Саладином, предложившим ему стать главным преподавателем в медресе Маназил ал-'Изз в Старом Каире. Однако Баха ад-Дин отказался. Позднее, когда султан стоял лагерем на равнине перед Хисн ал-Акрад (Замком Курдов), Баха ад-Дин вновь посетил его и подарил книгу о важности ведения войны с неверными.

Он был принят на службу и назначен кади ал-'аскар (кади армии) и хакимои (мировым судьей, обладающим всей полнотой власти) Иерусалима. Баха ад-Дин сопровождал Саладина во время его последних военных походов, а после смерти султана уехал в Алеппо, чтобы установить мир между его сыновьями. Сын Саладина ал-Малик аз-Захир назначил Баха ад-Дина кади Алеппо. Баха ад-Дин был личным советником аз-Захира, а затем регентом при малолетнем наследнике ал-Малике ал-Азизе – вплоть до отречения последнего. Отойдя от дел и не имея детей и близких родственников, Баха ад-Дин отдал свое состояние на основание и поддержку медресе в Алеппо. Умер Баха-ад Дин в Алеппо в 1234 году в возрасте 89 лет. Он лично знал султана и был в курсе многих дел последних лет его жизни. Разумеется, изображает только панегирически, но сообщает факты, которые, по крайней мере, на первый взгляд, не производят впечатления недостоверных.

Отмечая чрезвычайно привлекательные, на его взгляд, человеческие качества Саладина, Баха ад-Дин писал: «Наш султан также имел очень благородное сердце; его лицо выражало доброту, велика была его скромность, а его вежливость – безупречна. Ни один посетитель не уходил от него без того, чтобы быть накормленным и получить то, чего он желал. Он учтиво приветствовал всех, даже иноверцев. Например, после заключения мира в месяц шаввал в 588 г. х. (в октябре или ноябре 1192 г.) он уехал из Иерусалима в Дамаск и по пути встретил эмира Антиохии, который появился неожиданно и встал у входа в его шатер. Этот эмир явился с какой-то просьбой, и султан вернул ему ал-'Умк, территорию которой он заполучил в 584 г. (1188–1189 гг.) во время отвоевания прибрежных земель. И я также был в Назарете, когда к султану прибыл повелитель Сидона; он выказал ему все знаки уважения, обращался с ним с почетом и пригласил к собственному столу. Он даже предложил ему принять Ислам, раскрывая перед ним красоту нашей религии, и убеждал его стать мусульманином». Правда, в учтивом обхождении с мелкими феодалами-христианами в данном случае был явный дипломатический расчет привлечь их на свою сторону или хотя бы отколоть их от основных сил крестоносцев.

Но если о боевых подвигах Саладина написано много и подробно, особенно в ходе его борьбы с крестоносцами, то о его личной жизни, равно как и о его молодости, когда он еще не стал знаменитым правителем и полководцем, известно очень мало. И очень трудно ответить на вопрос, что это был за человек.

Мусульманские источники рассказывают о деяниях Саладина в духе христианской житийной литературы. Европейские же источники тоже изображают египетского султана порой исчадием ада и отдают должное его полководческому и организаторскому таланту, а также рыцарскому благородству.

Есть одна общая проблема при изучении как мусульманского, так и европейского раннего Средневековья. Документы от тех времен сохранились главным образом только в цитатах хронистов, так что проверить их аутентичность не представляется возможным. А сообщения хронистов, как европейских, так и мусульманских, нередко противоречат друг другу, причем в целом ряде случаев практически невозможно достоверно установить, кто из них ближе к истине. Поэтому в нашей биографии Саладина мы постараемся привести подробные сообщения из разных источников, не утверждая, что все они являются истинными.

Султан Саладин не уступал в храбрости своим противникам. Баха ад-Дин утверждает: «Султан был храбрейшим из храбрых; его отличали сила духа, мужественный характер и бесстрашие. Я видел, как он первым шел на бой с франками, к которым каждую минуту прибывали все новые и новые подкрепления, и это зрелище (вид этой опасности) лишь укрепляло его мужество и выдержку. Однажды вечером к берегу причалили более семидесяти вражеских кораблей; для того чтобы подсчитать их количество, мне потребовалось все время между молитвой 'аср 27 и молитвой магриб (время 'асра наступает, когда длина тени предмета сравнивается с его ростом плюс длина его тени в полдень. Молитвы магриб начинаются спустя несколько минут после захода солнца. – А.В.); однако их появление лишь укрепило его дух. Другой случай был тогда, когда с наступлением сезона дождей он распустил войско и с малочисленным отрядом оказался перед лицом крупного вражеского войска. В день, когда был заключен мир, Балиан ибн Барзан, один из главных прибрежных властителей, сидел напротив султана, и я спросил у него, какова была численность их войск. Переводчик передал мне такой ответ: “Когда повелитель Сидона (один из их предводителей и разумных среди них) и я покидали Тир, чтобы присоединиться к нашей армии (осаждавшей Акру), мы видели их с вершины холма и попытались приблизительно оценить их численность. Повелитель Сидона сказал, что их пятьсот тысяч; я сказал – шестьсот тысяч”. Тогда я спросил, каковы были их потери, и он ответил: “Почти сто тысяч на поле боя; и лишь Господу известно, сколько погибло от болезней и сколько утонуло”. И из всего этого великого множества лишь малое число вернулось на родину.

Когда мы постепенно окружали врага, султан настоял на том, чтобы один или два раза в день разведчики осматривали, что творится рядом с их армией. В разгар сражения он имел обыкновение проезжать между двумя линиями сражения, сопровождаемый молодым слугой, который вел его коня. Он проезжал вдоль линии своего войска от правого крыла до левого, проводя смотр своим отрядам, вдохновляя их на битву и расставляя их на тех позициях, которые он считал наиболее благоприятными, позволяющими господствовать на поле боя или же наступать на врага. Однажды, находясь между двумя армиями, он велел, чтобы ему прочли некоторые хадисы. Это – факт. Я говорил ему, что хадисы можно читать в любых имеющих почетное значение местах, однако не было случая, чтобы их читали между двумя армиями. Я добавил, что если моему покровителю угодно, чтобы про него рассказывали такое, то все в порядке. Он выслушал меня. Принесли фолиант, и кто-то из присутствовавших, знавший эту книгу, начал читать ему из нее. Мы же оставались в седлах, иногда проезжая то вперед, то назад, иногда останавливаясь, но при этом все время находились между двумя армиями.

Я ни разу не слышал, чтобы он выражал тревогу по поводу численности или силы врага. Занятый своими мыслями, он выслушивал все планы и бесстрастно обсуждал все их (потенциальные) преимущества, никогда не теряя самообладания. Даже тогда, когда мусульманская армия была почти разгромлена в великой битве на равнине Акры, когда даже войска центра обратились в бегство, побросав барабаны и знамена, он продолжал удерживать занятую позицию, хотя рядом с ним оставалась всего лишь горстка сторонников. Наконец ему удалось добраться до возвышенности, и там он собрал своих людей. Его упреки повергли их в такой стыд, что они вернулись вместе с ним, чтобы сражаться дальше. В конце концов победа досталась мусульманам, а враг потерял свыше семи тысяч убитыми, в том числе и пеших, и конных. Султан продолжал сражаться, но в конце концов, видя силу врага и слабость мусульман, он прислушался к предложениям своих противников и согласился на перемирие. Дело в том, что они очень устали и понесли большие потери, чем мы. Однако они ожидали прибытия подкрепления, тогда как нам не приходилось надеяться на него. Поэтому нам было выгодно заключить это перемирие. Это стало понятно, когда судьба явила то, что она приготовила для нас. В тот период султан очень часто болел, страдая от ужасной боли; однако, несмотря на это, он не покидал поле боя. Каждая армия видела костры армии противника; мы слышали звон их колоколов (накус), а они – наши призывы на молитву. Такое положение продолжалось в течение определенного времени, и все завершилось благополучно…

Все его мысли были поглощены тем, как проявить усердие на пути Аллаха; все помыслы были связаны с его воинами. Он выказывал всяческое почтение к тем, кто говорил об усердии на пути Аллаха и вдохновлял народ на это. Желание сражаться на пути Аллаха с иноземными захватчиками вынудило его расстаться с семьей, детьми, родиной, местом, где он жил, со всем, что у него было. Отказавшись от всех этих земных радостей, он довольствовался жизнью под сенью шатра, где сквозило из всех щелей. Однажды, когда он находился на равнине Акры, ночью подул очень сильный ветер, который обрушил на него шатер, и он бы неминуемо погиб, если бы при этом не находился в алькове».

Тут надо сказать, что не приходится сомневаться в личной храбрости Саладина. Но бросается в глаза, что ни один из источников, даже благоговейно настроенных к нему, не свидетельствует о том, что ему довелось когда-либо лично участвовать в рукопашных схватках и своей рукой убить или ранить кого-либо из врагов (собственноручное убийство взятого в плен Рено де Шатийона, разумеется, не в счет). Этим он принципиально отличался от своего главного противника среди крестоносцев, английского короля Ричарда Львиное Сердце, который лично убил десятки, если не сотни, врагов. Непосредственно в боях Саладин мог участвовать только в молодости, во время походов в Египет под началом своего дяди Ширкуха. Однако о такого рода фактах история умалчивает. Не исключено, что дядя берег племянника и не допускал его до непосредственных схваток с неприятелем. В последней войне с крестоносцами Саладин, судя по всему, несколько раз оказывался в первых рядах, ободряя воинов, дрогнувших под натиском неприятеля. Он также собирал вокруг себя воинов, чтобы вновь двинуть их в бой. Однако нет никаких свидетельств, что султан лично участвовал в схватках. В пользу того, что ему не доводилось рубиться с врагами или оказываться от них на расстоянии эффективного арбалетного выстрела, говорит и тот факт, что Саладин ни разу не был ранен. В целом его поведение соответствовало азиатской, а не европейской традиции поведения полководцев того времени. В Европе полководец был прежде всего первым рыцарем в своем войске. Он дрался в первых рядах своих воинов, ободряя их и увлекая за собой. В европейской тактике решающее значение имел тот боевой порядок, в которой выстраилось войско перед битвой. Полководец в любом случае не мог быстро изменить его, поскольку главная ударная сила – тяжелая рыцарская конница, была малоповоротлива. И в любом случае полководец, находясь за линией своих войск, где-нибудь на холме, имел мало средств повлиять на ход битвы. Его связным трудно было пробраться через плотные боевые порядки и найти полевых командиров, которые могли бы попытаться осуществить требуемый маневр. Гораздо больше толку было от полководца в качестве полевого командира, особенно если он был такой искусный воин, как Ричард Львиное Сердце. Непосредственно командуя отрядом рыцарей на поле сражения, полководец, так или иначе оценивая обстановку, мог со своим отрядом ударить в том пункте, который ему казался решающим, и попытаться склонить чашу весов в свою пользу.

У азиатских народов, особенно кочевых, к которым и принадлежал Саладин со своим тюркским войском, традиция была иная. Кочевники привыкли воевать на широких просторах, первоначально главный упор делая на легкую конницу, способную быстро перемещаться по степи. Поэтому полководцу в случае сражения выгоднее было находиться на холме в тылу своих войск, чтобы максимально широко обозревать поле битвы. С помощью конных связных полководец мог пытаться достаточно быстро повернуть те или иные отряды своего войска или подбросить им конные подкрепления. Кроме того, для европейских монархов почетна была рыцарская смерть в бою и особенно во время крестового похода. Им и в голову не могло прийти каким-то особым образом заботиться о сбережении собственной жизни, и они бы с гневом отвергли всякую попытку своих подданных оберегать их от опасности и пытаться увести их с поля боя, иначе бы их заподозрили в трусости. Наоборот, в восточных монархиях личность монарха была священна для их подданных, и они должны были всячески заботиться о сохранении их жизни. Поэтому для султана, хана или халифа не было ничего зазорного не принимать личного участия в сражении в качестве полевого командира и рубиться с врагом на мечах (саблях) или пытаться поразить его копьем. Султана-полководца старались поместить в таком месте, чтобы оттуда было хорошо видно поле сражения, но при этом монарх не подвергался бы непосредственной опасности. Поэтому-то Саладин и не участвовал в боях.

Что же касается рассуждения Саладина и его приближенных о численности и потерях крестоносцев, равно как и данных мусульманских и христианских хронистов на сей счет, то они носят чисто условный характер. Ясно, конечно, что 600 тысяч крестоносцев под Акрой в 1191 году быть никак не могло и 100 тыс. человек они потерять не могли, тем более в одной битве. Напомню, что Великая армия Наполеона, вторгшаяся в пределы Российской империи в 1812 году и включавшая в себя солдат из большинства стран Европы, насчитывала несколько менее 600 тыс. человек. Очевидно, что 600 годами ранее Европа выставить такое количество воинов в одном крестовом походе никак не могла. Дело в том, что в конце XII века большинство военных командиров и среди христиан, и среди мусульман были неграмотные. Естественно, они сами никаких документов не составляли, а содержание каких-либо поступавших к ним бумаг могли усваивать только из чтения специальных чтецов. Поэтому не было смысла составлять каких-то ведомостей о численности войск и их потерях, тем более что численность армий постоянно менялась не только из-за боевых и санитарных потерь, но и из-за дезертирства и подхода новых отрядов. Поэтому все цифры, приводимые в хрониках, взяты в большинстве с потолка. Численность своего войска и его потери обычно преуменьшали, как это было во все века, а неприятельского – преувеличивали. Но при этом часто сами полководцы не имели представления ни о численности и потерях как собственных войск, так и войск противника.

Саладин прославился прежде всего как первый мусульманский военачальник, победивший крестоносцев. Надо сказать, что в молодые годы Саладин не собирался стать военным. Он был чрезвычайно религиозен и думал о духовной карьере. Но не исключено, что это – всего лишь легенда, призванная подчеркнуть благочестие египетского султана. Потому что ни одного богословского труда Саладин так и не написал. Да и будучи правителем Египта, а потом и самой обширной мусульманской империи своего времени, Саладин не запомнился современникам и потомкам какими-либо реформами или новыми законами. Он известен только как великий воин и дипломат, сумевший объединить несколько мусульманских государств в одну империю, силы которой нанесли поражение крестоносцам и освободили Иерусалим. Однако и в военном деле он не создал каких-либо принципиально новых приемов и тактики ведения боевых действий, а лишь удачно использовал уже существующие.

А еще Саладин вошел и в европейскую, и в мусульманскую культуру в качестве благородного рыцаря, храброго, щедрого, милостивого к поверженному противнику. Именно в таком качестве Саладин представлен в романе Вальтера Скотта «Талисман, или Ричард Львиное Сердце в Палестине», где его противником является столь же благородный рыцарь – английский король Ричард Львиное Сердце. Конечно, западноевропейские рыцари – это совсем не то же самое, что мусульманские воины, но в Европе Саладина до сих пор считают единственным настоящим рыцарем Востока. Таким он представлен и в голливудском блокбастере «Царство небесное».

Разумеется, когда мы ближе познакомимся с историческими источниками, светлый образ Саладина, как это обычно бывает, немного померкнет. Выяснится, что он был сыном своего века, и пленных убивал сотнями и тысячами, и со своими соперниками жестоко расправлялся. Но точно так же поступали и его противники – крестоносцы и различные мусульманские эмиры и султаны. С другой стороны, столь неблаговидные поступки, если верить тем же источникам, Саладин совершал значительно реже, чем большинство его современников из числа правителей и полководцев, и без нужды никого не убивал.

Собственно, в жизни у Саладина была только одна настоящая цель – отбить у крестоносцев священный для мусульман город Иерусалим (Аль-Кудс), откуда, по преданию, пророк Мухаммед вознесся на небо. Собственно, создание империи было для него не целью, а только средством для выполнения этого священного долга. Саладин никогда не стремился создать всемирную империю, «дойти до последнего моря», как мечтал всего через каких-нибудь два десятилетия после его смерти Чингисхан, великий хан монголов, чья империя, как мы увидим дальше, впоследствии оказала существенное влияние на судьбу Иерусалима. Создание империи также было для Саладина средством обеспечить наследство своим многочисленным сыновьям. Он заранее знал, что его империя эфемерна и должна будет распасться с его смертью, когда сыновья получат в наследство ее отдельные части. Зато мусульманскому миру Саладин оставил в наследство свои победы над крестоносцами и взятие Иерусалима. Запомнились победы, а не поражения. Империя же Саладина не сохранилась в памяти потомков. Она оказалась столь же непрочной, как и арабский халифат. Первая и до сих пор единственная устойчивая империя мусульманского мира была создана только в XIV веке, в ходе экспансии в Малую Азию и на Балканы турок-османов. Она достигла наивысшего расцвета в XVI веке при Сулеймане Великолепном и просуществовала около 500 лет. Цементирующим основанием Османской империи было наличие большого числа тюрок-кочевников, кормившихся военной добычей. Лишь в XVII веке там начался переход к более правильному феодализму, что неуклонно ослабляло военную мощь Османской империи. Однако обширные территориальные завоевания позволили Османской империи просуществовать вплоть до конца Первой мировой войны.

Саладин в своей империи также преимущественно опирался на тюркских воинов (хотя немалую роль в его войске играли и курды, впрочем, в значительной мере тюркизированные). Но ядро его империи составляли богатые египетские и сирийские провинции, где развитые феодальные отношения и значительная торговля сохранились еще со времен византийского владычества. Командиры в армии Саладина воевали не столько за военную добычу, сколько за то, чтобы получить постоянный земельный надел с крестьянами-феллахами, где можно было бы безбедно существовать на получаемые доходы. Поэтому тенденция к дроблению была заложена в самой сути империи Саладина, и сам ее основатель не смотрел на свою империю как на что-то долговечное. Она должна была лишь дать достаточно воинов для победы над крестоносцами – здесь и сейчас.