Loe raamatut: «Проданная невеста»
Погоня
Две конные фигурки находились далеко внизу тесного горного ущелья и быстро удалялись вдоль бурной речушки, гневно вспенивающей свои стремительные воды на огромных валунах. Джамшеду застонал от мысли, что теперь догнать их невозможно. Ахалтекинские жеребцы передвигались быстрее, чем он пеший. К тому же они находились на слишком большом расстоянии, а ему ещё необходимо было где-то спуститься по крутому обрыву к извилистой тропинке.
Юноша оценил взглядом высоту: не менее ста локтей, да и в том месте, где он находился, не спуститься – слишком отвесен склон. Нужно было ещё поискать удобное для этого место, теряя драгоценное время и позволяя всадникам ещё больше уехать от него.
Джамшед понял, что его невеста – любимая Мавджигуль – для него потеряна. Вполне возможно, уже навсегда.
Отчаяние холодной рукой сжало его сердце, и он снова простонал, а затем выплеснул в крике рвущуюся изнутри душевную боль и отчаяние…
Ему казалось, что своим криком он потряс горы с вековечной шапкой снегов, воздух и высокий синий небосвод с парящим беркутом в нём и бледным солнцем, уже клонившемся к горизонту. Но Мавджигуль даже не обернулась…
«Не слышит, – понял Джамшед, – слишком далеко она от меня находится. Почти в полуфарсанге. А вот уже и не видна, скрылась за поворотом…»
Юноша ничком упал на сухую глинистую землю, больно ударившись о неё носом. И долго лежал так, вдыхая запах пыли и сухой травы, давно высохшей под безжалостно палящим солнцем.
Под синью небес наступила равнодушная тишина, даже воздух застыл, не колебалось ни травинки.
Вдали негромко прокричал улар, словно пытаясь успокоить страдальца: «У-ул—а-ар-р-р». Почти сразу с душевной готовностью его поддержал кеклик, каменная куропатка, – «кох-кох-кох-коок». Затем стих, словно ожидая ответа. Но никто ему не ответил.
Даже шаловливый ветерок тактично замер, не тревожа воздух даже у края самой отвесной кручи.
Чужие шаги Джамшед услышал в самый последний момент, когда неизвестный подошёл совсем близко. Повернул голову и увидел сочувственное лицо своего друга Саида. Именно он сообщил юноше, что его невесту продали заезжему богачу, тому была нужна служанка без родственников. А Мавджигуль таковой и являлась: родители её давно умерли, воспитывала девушку одинокая старая тётка Бибихон. Она обрадовалась возможности избавиться от лишнего рта и лишних расходов на шестнадцатилетнюю сироту. Тем более, что она получила немалую по её понятиям сумму.
– Двести двадцать таньга дал ей торговец из Хуснабада, он там большой человек, – сообщил Саид. – Расписку взял. Ну, известное дело, писать Бибихон не умеет, она поставила закорючку на бумаге.
Услышав такое, Джамшед сразу же бросился наперерез торговцу, увозившему его невесту. Мчался нехожеными тропами, через бывшие селевые потоки, оставившие скопище камней и обломков скал, продираясь сквозь колючие кусты шиповника, барбариса и джиды. Пробежал прямиком по зеленому глиняному склону со множеством красивых тюльпанов, которые топтал, равнодушный к их алой красоте. По пути спугнул серну, которая тут же умчалась и скрылась в узком ущелье…
Не испугался овринга – висячих мостков, устроенных на отвесной круче: в скалы были вбиты колья из крепчайшей арчи, на которые сверху уложили плетёную дорожку из ветвей кустарника и крупных жердей.
Пробежал опасное место, придерживаясь руками за каменный склон, помня известные слова о том, что путник беспомощен на овринге, как слеза на реснице. Далеко внизу шумел стремительный речной поток, бьющийся о многочисленные валуны. Далее начиналась обычная тропа.
Спешил изо-всех сил, но всё же опоздал. Совсем немного, но опоздал…
Поднялся и сел, уныло склонив голову.
– Хорошо, что ты его не догнал, – сказал Саид.
Джамшед резко выпрямился в гневе, а друг продолжил:
– Подумай, что было бы в таком случае? Если бы ты отнял Мавджигуль или причинил вред торговцу, то уже завтра бы за тобой пришли стражники. Схватили бы и бросили в зиндан. Потом состоялся бы суд и кази вынес бы беспощадный приговор. Ты это знаешь. Мавджигуль бы не спас и сам бы погиб.
Осознав жестокую правду, прозвучавшую в словах друга, Джамшед замотал головой, с которой слетела потёртая тюбетейка, сдержав рвавшийся наружу стон. Отвернулся, дабы Саид не заметил полившихся из его глаз слёз.
– Ты же помнишь, что было с Ахмадом?
Джамшед закивал: ну, ещё бы! Он хорошо помнил, как минувшей осенью сосед Ахмад не выдержал наглого вымогательства сборщика налогов, прогнал его пинками, а на следующий день явился отряд вооружённых стражников, схватил смельчака и увёл из кишлака. Больше его никто не видел. Узнали только, что он был брошен в зиндан, и ничего из того, что с ним случилось дальше. Был бы жив, то Ахмад непременно вернулся бы в свой дом к своей жене и своим детям…
Долгое время они сидели молча. Потом Джамшед решительно поднялся и сказал, не глядя на друга:
– Пойду в город.
– И что ты там намерен сделать? Украсть Мавджигуль?
– Нет, в Дустабаде я заработаю деньги и выкуплю её.
Саид опустил голову, медленно ею покачивая. Было ясно, что этот замысел ему кажется нереальным.
И сам Джамшед понимал, насколько трудно выполнимое он задумал, ведь торговец заломит цену, куда выше той, за которую сам купил его невесту. А в городе даже медяк заработать себе на пропитание непросто. Но иного пути не видел. Решил идти бесповоротно.
Джамшед даже не стал возвращаться к себе домой, ибо был таким же сиротой, как и его невеста, жил у родного дяди Давлата, которому был явно в обузу.
Попрощался с Саидом и отправился в Дустабад. Нетерпение ускоряло его шаги…
Дустабад
По пути в город Джамшед прибился к каравану, который пришёл сюда аж из далёкой Аравии, о которой он слышал много чудесных сказок. Вооружённые охранники и караван-баши с клинком грозной дамасской стали на боку лишь мельком оглядели одинокого бедно одетого юношу, сочли его безопасным для себя и не препятствовали ему шагать почти рядом с волосатыми боками верблюдов, размеренно вышагивающих длинными ногами. На горбах каждого имелся увесистые вьюки с разными товарами.
Несколько стражников имели перевязанные раны, одного везли в лежачем положении на верблюде. Несомненно, это было следствием столкновения с разбойниками в долгом пути. Юноша уважительно поглядел на храбрых людей, не побоявшихся никаких опасностей и проведших караван к намеченной цели.
Дустабад уже виделся вдали на плато, у отвесной стены которого подмывала большая река.
Джамшед продолжал двигаться с караваном, пока вместе с ним не оказался в городе. Здесь остановился, пропуская верблюдов, которых повели к постоялому двору. Юноше же решил прежде оглядеться и понять, с чего ему начинать свои розыски владельца его невесты.
Огромный Дустабад ошеломил Джамшеда, показался ему громадным лабиринтом. Он был в нём лишь однажды несколько лет назад, когда дядя взял его с собой, помогать при покупках на базаре. Как давно это было?! И тогда город показался ему неимоверно огромным, ошеломил количеством людей в нём: это в своём родном кишлаке он знал каждого, с кем встречался, а тут были все сплошь незнакомые лица. Горожане куда-то спешили, порой толкались, спорили, конфликтовали и ругались.
Теперь же это виделось ему в куда худшем виде, ведь юноше нужно было отыскать неизвестного торговца и свою невесту. Как это сделать, он просто не представлял себе.
Ошеломлённый, отошёл к краю улицы, прижался к чахлым кустам джигды и принялся размышлять.
Первым делом решил успокоиться. Принялся вспоминать, что ему рассказал Саид об этом торговце. Он был ниже среднего роста, с животом впереди себя. Лицо имел жирное, лоснящееся с большими щеками…
Чуть не вскрикнул: на носу покупателя его невесты имелась крупная бородавка! О ней упомянул Саид. По бородавке можно его найти!
Других явных примет друг не сообщил.
Придётся искать неизвестного торговца с бородавкой на носу. Задача очень трудная, но он должен с нею справиться.
Неподалёку от себя Джамшед заметил уставившего на него мальчугана лет семи-восьми. Тот держал в руках кусок лепёшки, время от времени откусывал от неё и долго жевал. По-видимому, она была сухой.
От такого внимания к себя юноше стало не по себе, а ещё он ощутил обильное выделение слюны и сильный голод. По пути в Дустабад питался ревенем да набрал ягод с нескольких деревьев – с одного боярку, а с другого абрикосы. Их оказалось немного, да и было это давно.
Сглотнул слюну и постарался придушить чувство голода.
Мальчик тем временем сгрыз лепёшку, не забыв отправить в рот даже крошки, не отводя от Джамшеда своих глаз.
Юноша обрадовался этому. Поманил пальцем к себе мальчика и принялся расспрашивать о городе, о купцах и о торговых людях. Спросил:
– Ты не знаешь торговца с бородавкой на носу?
– Нет, – мотнул головой мальчик. – Насыр не торговец и у него бородавка на лбу. Вот тут! – и показал пальцами над своим левым глазом.
– А кто такой Насыр?
– Он живёт в доме напротив. У него свой бурдюк.
– И для чего ему этот бурдюк?
– Насыр – водонос. Он берёт воду из реки и носит по городу. Кричит «обдарьё!», люди подходят и покупают её.
– Хорошо зарабатывает?
– А сейчас он ничего не зарабатывает, ищет новый бурдюк, старый прохудился. Из него вода течёт.
– И у твоего Насыра бородавка на лбу?
– Насыр не мой. Он – взрослый, он жениться собирается.
– Понятно, деньги ему ох как нужны. А как же всё же с бородавкой на носу. Ты знаешь таких? Вспомни! Ты уже почти взрослый, много знаешь. В городе живёшь, а я тут впервые. Подумай, вспомни, помоги.
Мальчик задумался. Потом покачал головой:
– Нет, не видел такого.
Джамшед понял, что мальчик ему не поможет. Нужно спрашивать у других.
Поблагодарил мальчика и отправился по улице дальше, время от времени спрашивая о торговце с бородавкой на носу.
Худой молодой мужчина в новом ярком халате, которым он явно гордился и шагал, гордо задрав голову, после обращения к нему Джамшеда раздражённо воскликнул:
– Что ты ищешь торговца на улицах?
– А где же его искать?
– На базаре! – спесиво ответил мужчина и продолжил свой путь дальше.
Юноша радостно воскликнул, глядя на его спину:
– Действительно, какой я дурак! Ищу совсем не там. А где базар?
Мужчина оглядел его уже более снисходительно и сообщил:
– Иди вперёд, а не доходя до дома с изразцами у дверей, там живёт имам Махмуд, поверни налево. Шагай, пока не услышишь ослиный рёв и всякий шум. Иди на них. Мимо не пройдёшь.
Действительно, так и оказалось. Характерный рёв ослов он услышал издали, их там имелось немало: на них приехали на базар, потом увезут товары.
Джамшеду открылось скопище лавок с обилием всяких товаров, толп покупателей. От них рябило в глазах. Вращалась мельница торга с долгими спорами перед тем, как ударить по рукам и получить желаемое. Деньги переходили из рук в руки.
Тоскливо оглядывая всё это, Джамшед думал, что сыскать торговца невозможно. Но всё же приступил к поискам. Для начала обошёл весь рынок по внешнему кругу, высматривая среди продавцов того, у кого имелась бородавка. Видел всяких и разных, но ни у кого бородавки не увидел.
Затем принялся ходить по рядам, не пропуская ни одного купца за прилавком.
У чайханы его внимание привлекло скопление народа. Юноша остановился и скоро понял, что готовится выступление бродячего музыканта.
Протиснулся вперёд и увидел его сидящим на тахте с дутаром из орехового дерева в руках. Певец был уже стариком с морщинистым лицом и серыми словно выцветшими от времени глазами, в стороны торчали его седые волосы, но инструмент он держал твёрдо. Вот он тронул шёлковые струны, полился тихий, нежный звук. Толпа замерла, и дутарчи запел приятным звучным голосом:
– Друзья пиров, бесед, друзья души –
Из трёх родов друзей все ль хороши?
Друзей пиров корми и – прочь от двери,
Друзей бесед беседы не лиши.
И лишь друзей души почти доверьем,
За них и чашу с ядом осуши!..
Последовали одобрительные возгласы в толпе.
Дутарчи немного прокашлялся и продолжил:
– Пока здоровым будешь и богатым,
Тебе любой знакомец будет братом.
Когда ж ты станешь хворым бедняком,
Твой брат забудет, что с тобой знаком…
После небольшой паузы певец запел:
– Живи, пока тебе живётся,
Пока ликуешь и страдаешь.
Нам жизнь не на века даётся,
Всего на миг; ты это знаешь!..
И дальше дутарчи пел короткие даже не песни, а четверостишия.
Джамшед подумал: «А почему? Он что, не помнит более длинных или такие более доходят до людей?..»
Но тут дутарчи опроверг его мысли, запев:
– В наш век избрал я только двух
для дружбы непритворной —
Бутылку длинную с вином,
стихов корабль узорный.
Поклажи не бери с собой —
путь верный слишком узок.
Ты захвати лишь пиалу —
ведь жизни нет повторной!
Не я один томлюсь тоской
без дела в этом мире.
И мудрым – горе: не взошли
делами знаний зерна.
Рассудком если оценить,
так здесь, в путях тревожных,
Деянья мира и он сам —
игра лишь тени вздорной.
Надежду я в душе питал
с тобой быть вечно вместе,
Но смерть на жизненном пути —
надежд убийца чёрный…
Прекрасной кудри ты ласкай,
оставь о прошлом повесть —
Судьба удач и неудач
путям планет покорна.
Нет дня, когда ты был, Хафиз,
случайно трезвым найдён —
Вином предвечности пьянеть
он обречён бесспорно!
Толпа благодарно ободрила певца. И Джамшед кричал вместе со всеми.
Пение всё больше завлекало его, он забыл о том, почему явился сюда на базар. До самого его сердца дошли следующие строки:
Как я страдал, как я любил – не спрашивай меня.
Как яд разлуки долгой пил – не спрашивай меня.
Как я любовь свою искал и кто в конце концов
Теперь мне больше жизни мил – не спрашивай меня.
Как я от страсти изнывал и сколько горьких слёз
Я в пыль у этой двери лил – не спрашивай меня.
Какие слышал я слова из уст её вчера!
Ты хочешь, чтобы повторил? Не спрашивай меня!
Ты не кусай в досаде губ, беседуя со мной.
От скольких губ я сам вкусил – не спрашивай меня.
Как стал я нищ и одинок, как все свои грехи
Я кровью сердца искупил – не спрашивай меня.
Как от соперников Хафиз мученья претерпел
И как он жалок стал и хил – не спрашивай меня.
Джамшед вспомнил про невесту: он же пришёл сюда в поисках того, кто её купил. С сожалением ушёл от чайханы, где соловьём продолжал заливаться дутарчи, восхищая толпу слушателей.
Пошёл дальше в разноголосой толчее, сутолоке, порой сталкиваясь с кем-то, обмениваясь не очень радушными репликами, правда, продолжения они не имели. Оглядывал казавшиеся ему бесконечными ряды шатров, палаток и лавок, осматривая больше не лица, а носы важно восседающих в них хозяев.
Юноше казалось, что здесь продаётся всё то, что есть на свете. Видел выставленные взорам покупателей цветастые халаты и различную одежду с обувью, тюбетейки, шапочки, тюрбаны, различные изделия чеканщиков и ювелиров, всякие одеяла и подушки, красочные яркие ковры, крепкобокие горшки, различные сладости, чай. Много было выложено всевозможных фруктов, овощей, риса, нута, джугары, хлопковое и зигирное масло, пучков всякой зелени. Продавались блеющие курдючные бараны, мекающие козы, кудахтающие куры. В стороне стояла арба, нагруженная дровами, а далее – с сеном. С сельчанином, привёзшим его, торговался дородный покупатель…
Колесо базарного торга неутомимо крутилось с раннего утра и до позднего вечера.
Джамшед добрался до лавки с драгоценностями. Ему бросился на глаза красивый браслет с красивыми камушками. Представил его на руке Мавджигуль, и аж заскрипел зубами от мысли, что сначала нужно её найти, заработать деньги и выкупить, уж потом покупать такие украшения…
– Ты что высматриваешь, оборванец? Тебе тут ничего не по карману! Иди себе дальше – раздался скрипучий голос хозяина лавки.
Джамшед поднял голову и остолбенел: у того на носу красовалась большая бородавка. Имелись и все остальные признаки, указанные Саидом – лоснящееся потное лицо, немалый живот и прочее.
– Иди, иди! – торговец махнул рукой в сторону, показывая направление, куда по его мнению следовало идти Джамшеду. Хотел было продолжить речь, но тут в лавке появился слуга с виноватой миной на лице.
Торговец повернулся к нему:
– Ну что, догнал водоноса?
– Догнал, но у водоноса уже не оказалось воды. Закончилась. При мне последнюю продал.
– Ну вот! Даже чаю не попить в такую жару! – воскликнул торговец, бросил недовольный взгляд на Джамшеда. – А тут ещё бродят всякие, глаз с товара спускать нельзя.
