Loe raamatut: «Тропа Шамаша»

© А.А. Зозуля, 2024.

E-mail: alezozulya@mail.ru

Пролог

В желтоватом свете придорожных фонарей между поздней ночью и ранним утром рвал тишину йодлем¹ аллегро пятнистый армейский УАЗ. Словно и не российская под ним дорога – ни выбоины, ни бугорка на полотне, каждая лампа в своем гнезде светит, хоть фары выключай. Только уродовал псевдоевропейский пейзаж вылизанной обочины великий и могучий язык рекламных слоганов, будто напоминал – не за границей ты, путник, осторожнее рули.

Иван Лобычев нервно отстукивал дробь на убогой приборной доске. Уже потерялась в боковых зеркалах красота ночной Агидели, уже выкурены две подряд сигареты и начата третья, а тревога все никак не покидала десантного майора. Но полудрема ночной дороги могла убаюкать кого угодно, и он позволил себе окунуться в табачный морок, разбавленный отголосками пролетевшего дня.

А день не задался уже с утра, когда майор вскочил, вздернутый раньше будильника. Потерять лишних двадцать минут отдыха само по себе обидно, и если к этому тебя будит хамская мышиная возня под самым ухом, то считай – всё утро насмарку.

Сначала Лобычев подумал, что ему только сниться этот наглый мышак, скребущий коготками подушку. Но стоило Ивану пошевелиться, как незваный гость совершенно реально шмыгнул за диван, к стенке, откуда мышиный писк зазвучал ещё громче и противнее, почти хрипом из старого рупора советского образца. Этот хрип стоял в ушах почти все утро, мешая насладиться кофе и первой сигаретой, и затих только в служебной машине.

Взвесь отвратительного пробуждения растворилась сам собой в кабинете, после совещания, и дальше день покатился по накатанной: друзья-товарищи, шашлыки-машлыки, водки-коньяки. Да и как могло быть по-другому в святой для голубых беретов праздник войск дяди Васи, когда всякий десантник тебе друг, товарищ и брат, когда бывшие сослуживцы и просто сочувствующие так и норовят тебя угостить – от чистого сердца, ничего не требуя взамен.

Сегодня праздничный ужин проходил по стандартной для формата «без галстука» программе: дорогой, но без версальностей, ресторанчик, затем бильярдная баталия под коньячишко, вискаридзе и попутное решение деловых вопросов. Потом, уже ближе к полуночи, все созрели для сауны и прилагаемых к ней длинноногих удовольствий, традиционно входящих в банный набор уже обеспеченных, но еще вполне пригодных для плотского греха мужчин.

Вот только пришлось Ивану сегодня остаться в монахах, хотя ему вполне приглянулось одно из таких удовольствий. Даже облизнуться, как кот на сметану, не успел – пришлось скомандовать интиму «алес капут». Начисто лишенное всяческих комплексов рыжеволосое фигуристое создание лишь обижено поджало губки, когда Лобычев, как ошалелый, схватил оживший мобильник и выскочил из массажной комнаты, даже не потрудившись объяснить причину своего бегства.

А причина была вполне реальной. Звалась эта причина Тоней, иногда, под ругачее настроение, Тоськой, но чаще всего Тонечкой – заневестившуюся дочь Иван уже три года растил один, без жены, и души в ней не чаял. Короткое, без всяких продолжений «Срочно приезжай домой» не на шутку встревожило Лобычева. Он тут же принялся сам названивать дочери, но три попытки закончились бездушным «Абонент временно не доступен». Кляня хозяев съемной квартиры (домашний телефон обрезали, гады), Иван схватился за одежду.

Правда, улизнуть от расшалившейся компании просто так не удалось. А «на коня»? А стременную? Глава «Мобилкома» Азамат Нугаев, возмутитель спокойствия на рынке сотовой связи Белорецкой губернии, и Мишаня Курко, бывший офицер-десантник, а ныне шеф службы безопасности Вега-банка, заметили бегство товарища. И пришлось Лобычеву оприходовать щедрый дриньк элитного шотландского пойла, а потом еще и «контрольный выстрел» получил от друга Мишки – полстакана его любимой жгучей «Зубровки».

Выбравшись к машине, Иван лишь коротко бросил солдатику-шоферу «Гони домой». Водитель, не дожидаясь объяснений спешки, послушно рванул по пустынным ночным улицам, и вскоре УАЗ миновал мост над Агиделью, прелести которой в этот раз оставили равнодушным десантного майора.

Окрестность за рекой еще считалась территорией города, но проспект уже как-то незаметно превратился в ровное шоссе, расслабляющая езда по которому так благотворно подействовала на Лобычева. Он велел водителю ехать пошустрее, а сам окунулся в теорию вероятностей, перебирая наиболее возможные версии столь неожиданной просьбы дочери, и даже не сразу сообразил, почему вдруг машина остановилась.

Конец шоссейной пасторали явился в виде полосатого жезла гаишника. Молодой, видно не так давно отслуживший в армии лейтенант с любопытством окинул взглядом камуфлированный уазик и затребовал у водителя документы.

– Нельзя ли побыстрее, лейтенант, – миролюбиво вмешался Лобычев, включая свет в кабине.

Повелитель жезла с уважением посмотрел на майорские погоны и берет, но все-таки продолжил тиранить добычу:

– Что ж Вы, товарищ майор, заставляете своего водителя скорость превышать? По городу, да еще на военной машине под сотню…

– Да ладно, лейтенант, строгости напускать! Праздник, как-никак. Поедем мы, хорошо?

– Ну… только в честь праздника. В другой раз предупреждением не отделаетесь. А в журнале я ваше авто все равно регистрирую… Положено, – перебил открывшего было рот Лобычева служивый. – Ночью мы весь транспорт фиксируем, сами в курсе – антитеррор!

Через несколько минут уазик с разрешенной черепашьей скоростью покатил дальше. Лобычев беспокойно заерзал:

– Поднажми-ка, боец, гаеров уже не будет.

Но рядовой проявил несвойственную ему прежде твердость:

– Не имею права нарушать, товарищ майор, – и добавил, оправдываясь, – опасно на этой машине быстро ехать, рассыпаться может.

– Ты что, салага, совсем нюх потерял?! Да я тебя … завтра же с машины сниму! Ты у меня до дембеля газон ножницами стричь будешь! Жми, я сказал.

– Не имею права, – упорно стоял на своем водила.

Лобычев на секунду примолк, безрезультатно набрал номер дочери, и уже спокойно, но твердо скомандовал:

– Останови машину. Так… Пересядь назад, я сам поведу.

– Я с Вами не поеду, мне до гражданки дожить охота, – твердо заявил водитель, оставляя баранку.

– Ну, топай пешком, к утру до части дойдешь. Или такси вызови, ты у нас копейки не считаешь, вон – новым мобильником обзавелся. Кстати, я завтра еще разберусь, с каких доходов у тебя такая крутая лялька!

Уазик легко подчинился новому наезднику, буксонул правым колесом по обочине и рванул вперед, оправдывая свое народное прозвище «козлика». По лобовому стеклу часто забарабанила ночная крылатая мелочь, а в левом зеркале еще какое-то время можно было видеть, как оставленный среди ночи солдат управляется с чудом сотовой техники.

Лобычев выжимал из армейского вездехода почти всю прыть, но вскоре его легко обошел серебристый, иноземной выделки джип. И хотя до поселка оставалось немного – еще минут десять такой езды, Иван решил ответить на вызов лихача, вжав педаль газа до полика.

Фонари на столбах, и без того мелькавшие с запрещенной скоростью, практически слились в непрерывный поток света. Справа и чуть впереди вынырнула из-за поворота местная дорожная достопримечательность – бронзовые фигурки трех медведей на постаменте. Лобычев невольно засмотрелся – обычные при дневном свете, ночью они заиграли таинственными электрическими бликами и будто ожили, гарантируя безопасность и добрый путь. Но в момент, когда, как показалось Ивану, старший из медведей помахал ему лапой в знак приветствия, машина вдруг дернулась и упрямо понеслась на обочину. Отказавшись повиноваться рулю и слегка припадая на правую сторону, уазик в следующее мгновенье левой фарой врезался в столб, от чего сделал кульбит, покувыркался еще с десяток метров, обнял мощный старый тополь и успокоился.

Минуты шли, но лихой водитель все медлил покинуть неподвижный пятнистый металлолом. Удалому наезднику было уже безразлично, что его тело с проломленной о рулевую колонку грудной клеткой, разбитым черепом и смятым в фарш ливером тихо остывало в немыслимой для живого существа позе. Сознание майора, еще слегка окрашенное эмоциями и чувствами, уже стремилось к чему-то неизвестному, но наверняка неизмеримо большему, чем может охватить даже самый могучий человеческий интеллект. Оно улетало от бесполезного тела по тонкой паутинке луча вспыхнувшей на лиловом небе новой звезды, указавшей путь к другому, вечному бытию.

Пустынное ночное шоссе лежало без признаков жизни, и некому было заметить аварию, попытаться помочь несчастному или хотя бы позвонить куда следует. Правда, вырулила откуда-то с проселка, но, даже не тормознув у разбитой военной машины, помчалась в город серебристая Тойота. И суждено было майору ВДВ Ивану Лобычеву, которого миновали чеченские пули, фугасы и вонючая отравленная водка, пролежать в разбитой зеленой жестянке до рассвета, пока дорога не оживет беспокойным рабочим движением…

Через неделю после того дня, когда заботливый отец слишком торопился к своей дочери, его разом повзрослевший ребенок тихо поскуливал на плече у полковой телефонистки доброй тети Нины.

Тоне сообщили о беде почти сразу, как опознали тело погибшего майора, когда она спокойно готовилась к математике – вступительной переэкзаменовке на экономический. Отсутствие этой ночью отца ее не беспокоило – служба есть служба. А может, и не в службе дело, так она уже взрослая, все понимает и не осуждает. Поэтому Тоня слегка удивилась, когда от уравнения тангенса ее нерешительно оторвал входной звонок, ведь отец всегда открывает дверь ключом.

В квартиру зашли малознакомый ей офицер с медицинскими петличками и тетя Нина, которую Тоня хорошо знала. Грустная женщина сразу обняла Тоню и почему-то стала всхлипывать. Потом были какие-то полувнятные фразы, советы крепиться, обещания не оставить. А когда до нее дошло, что папы больше нет – сначала глубокий обморок, а затем, после спасительной нашатырки, громкая затяжная истерика.

Затем выпали из жизни несколько суток, которые Тоня абсолютно не помнила, далее – похороны с обмороком и поминки, затеянные для кого угодно, но только не для нее. Чуть позже началась канцелярщина – сбор документов, необходимых для получения каких-то там компенсаций по случаю гибели отца.

А сегодня вдруг оказалось, что ей по закону страховые выплаты не полагаются. В официальном документе значилось: «Добровольно привел себя в состояние алкогольного опьянения». Тоня узнала об этом в кабинете отца, где юрист, глядя куда-то в район Камчатки на занявшей всю стену карте России, очень доходчиво объяснил, что такая формулировочка не позволяет ей получить страховку.

Если бы не тетя Нина, вернее всего Тоня сразу после похорон отправилась бы вслед за папой, благо на девятом этаже квартировали. Хвала Богу, добрая женщина каждый вечер после несчастья была с ней, чем-то там кормила, успокаивала, как могла. Вот и сегодня пришла с пакетом провизии и, кроме того, выложила из сумочки пухлый конверт: «Возьми, доченька, на первое время люди помогли. А там устроится как-нибудь… Скоро Тимур Олегович с командировки вернется, у него в прокуратуре связи хорошие, может и выправит документик-то. Друзья ведь они были с папкой твоим, царствие ему небесное».

Глава 1

Своё восприятие мира на семьдесят пятые сутки чеченской командировки Тимур Олегович Соболь мог бы выразить одной фразой – все достало! А в данный конкретный момент бесили слипшиеся макароны с тушенкой, которые третий день кряду предлагались на ужин в походной столовой.

Соболь отрешенно ковырял вилкой макароновый пудинг, особо и не надеясь выловить там признаки тушеного животного белка, способного хоть немного поднять настроение. Привычный уже за последние дни минор сегодня был усилен отвратительным привкусом остатков дурацкого сна. О чем был сон, Тимур Олегович забыл сразу после пробуждения, но чувство тревоги осталось. Беспокойство не исчезло и после непременного растворимого (в поле не забалуешь) кофе под сигарету, и даже после делового нагоняя подчиненным.

Конечно, можно было все списать на легкую сушь в горле – все-таки день десантника отмечался и в боевой обстановке. Но потом плюс ко сну еще и черный в белых носочках кот шмыгнул слева направо перед самым носом. Откуда взялся, бесенок… Всем известно – плохая примета, а в приметы Соболь верил. Давно заметил, сбываются у него эти языческие пережитки, поэтому и ждал сегодня какой-нибудь пакости, а она все не случалась.

Отставив белую фарфоровую тарелку, единственную привилегию офицеров на полевой кухне, Соболь краем уха слушал, как соседи по длинному армейскому столу обсуждали свои гастрономические пристрастия. Звучало всякое: и седло барашка, и шашлык по-карски, и осетринка на шампурах, и совсем уж фантастическое – красный украинский борщ с ложкой белоснежной густой сметаны, да под горилочку…

«Гадский кот» – только и подумал Соболь, когда перечисление кулинарных изысков, так увлекшее офицеров, прервалось самым обычным для этих южных мест образом. Сначала в воздух рванули сигнальные ракеты, сипло заголосили и выдернули из поджидающей за окнами палатки кавказской темени полоски тревожного света. Потом звуковую палитру мазнули треском автоматных очередей перепуганные часовые на постах, затем добавили в нее звона перевернутой металлической посуды собиравшиеся поужинать бойцы. Окрик комбата «К бою» был хоть и правильный, уставной, но явно лишний. Народ и без того рванул к выходам, подгоняемый адреналином и желанием когда-нибудь вернуться домой «со щитом».

Полупригнувшись, Соболь выскочил из ставшей опасной палатки в объятия неплановой огнестрельной вечеринки, которая вовсю набирала обороты. Предательски освещенные своими же ракетами, по плацу в направлении укрытий броуновскими частицами двигались «черепашки-ниндзя» – бойцы в бронежилетах и касках. Самые шустрые уже расписывали свои сектора обстрела трассирующими очередями, эфир на батальонной волне наполнился обычными для таких случаев докладами типа «Вижу вблизи неясные тени», сопровождаемые командой «Без приказа не стрелять», которую, как потом наверняка окажется на «разборе полетов», никто почему-то не слышал.

Заняв нарезанную позицию, капитан попытался разобраться в обстановке. По опыту, если это рядовой обстрел, то сейчас на территории батальона начнут «квакать лягушки» – 5-6 гранат из подствольника гарантированы. Если серьезное нападение – наверняка прилетят «кастрюли» из РПГ.

Узкие бойницы и налегшая ночь не позволяли толком осмотреть подступы к базе, и Соболь рискнул выглянуть над укрытием. Открывшаяся панорама разноцветными вспышками и прочерками трасс пока больше напоминала праздничный фейерверк в какой-нибудь столице областного масштаба, чем ночной бой. Все обозримое пространство заполнили «неясные тени» – ужас солдат-первогодок и кошмар отцов-командиров. Первые запросто могут в этих бестелесных тварей выпустить за полминуты всю обойму, а у вторых нет никакой возможности остановить такую бестолковую пальбу, пока не кончатся патроны у первых.

Тимур Олегович вслушался в какофонию очередей, привычно разбивая ее на отдельные партии. Молчание пулеметов говорило о том, что серьезным нападением и не пахнет. Скорее всего, какая-нибудь приблудная собаченка зацепила растяжку. Можно было спокойно приступать к неизбежной процедуре – идти успокаивать тех, кто еще не все магазины опустошил и от нечего делать постреливал по звездам.

Капитан уже собрался было направиться к матерившейся короткими очередями ближайшей огневой точке, но неожиданно в глубине подкорки ощутил вибрацию смутного беспокойства. Замерев, он быстро разобрался, что же именно его встревожило. Молчал соседний блиндажик! А там ведь в паре с салагой, наверняка успевшим разорить свой боезапас, находился бывалый «дедушка», который определенно должен еще от души постреливать.

Выключив промелькнувшие в сознании картинки до тошноты реальных подробностей возможного несчастного случая (мало ли, тьфу-тьфу, салага случайно напарника подстрелил и сам потом со страху ствол себе в пузо), Соболь осторожно заглянул в укрытие. В темноте, разбавленной только узкой прорезью бойниц, можно было разглядеть две сидящие рядом фигуры, державшие руки а-ля скульптура «Рабочий и колхозница». Автоматы стволами выглядывали из бойниц в надежде еще хоть немного поплясать в руках солдатиков, но тех почему-то подобная перспектива в настоящий момент ничем не соблазняла.

Сосредоточенное молчание обычно разговорчивого «дедушки» настораживало. Глаза вошедшего, постепенно освоившись с темнотой, начали выхватывать детали обстановки, медленно проступавшие в реальность как рисунок на фотобумаге в лотке с проявителем. И от этих деталей Соболь застыл на несколько мгновений, с трудом подавив желание выпрыгнуть прочь из предательского укрепления. Зажатый в руках бойцов округлый предмет, мерцающий жалкими крохами света, не мог быть ни чем иным, кроме как «эфкой» – гранатой с убойной силой на десяток таких укрытий!

Героически погибнуть Тимур Олегович пока не собирался, но и бросить бойцов не вариант – как потом их родителям в глаза смотреть?! Единственный выход, подсказанный ожившим инстинктом – нужно аккуратно разрядить обстановку.

– Что это вы обнялись, воины? – весело спросил Соболь. – Никак менуэт собираетесь танцевать?

– Т-товарищ капитан, г-граната… – «Дедушка» больше ничего вразумительного сообщить не смог. Его подопечный вообще молчал, и, не замечая ничего вокруг, смотрел на свою вытянутую вверх руку. Широко раскрытые глаза бойца излучали страх и вместе с ним такую энергетику, что его ладонь, если бы не помощь товарища, по всем законам жанра должна была оторваться и улететь куда-нибудь в другое измерение, подальше от уютного и еще недавно такого безопасного блиндажика.

– Граната? Гм… Ну, растет такой фрукт в этих местах, только не граната, а гранат. – Тимур Олегович попытался изобразить непонимание. – Только у нас в пайке в ближайшее время не то что гранат, а даже каких-нибудь захудалых бананов или яблок не предвидится.

Необходимость объяснить ситуацию вместе с обретенной надеждой на благополучную развязку вынудила старшого сосредоточится. Он почти выровнял голос, и, продолжая удерживать сжатый кулак товарища, сбивчиво затараторил:

– Вы бы поосторожнее, товарищ капитан, у нас граната без чеки. У салаженка патроны закончились, я и пошутил, мол, если «чехи» прорвутся, надо подорвать себя вместе с ними гранатой, чтоб пыток в плену избежать. Кто ж знал, что этот герой и впрямь на орден посмертно нарывается. Вытащил чеку, хрен знает куда ее сунул, и ждет гостей. Так что если бы Вы чуть пораньше так неожиданно зашли, мы бы все уже … тю-тю! Вот, уговорил его отдать мне ляльку, думал наружу подальше выкинуть, так он теперь пальцы разжать не может.

– Понятненько, диагноз установлен… – Немного подумав, Соболь скомандовал. – Сидеть спокойно, замереть как истуканы, можно закрыть глаза. Сейчас дядя-доктор вас вылечит.

Решение появилось само собой – опыт все-таки. У Соболя всегда при себе имелась пара неучтенных трофейных гранат, и теперь одна из них должна была послужить доброму делу. Тимур Олегович выкрутил запал, гранату сунул обратно в кармашек, аккуратно вытащил чеку, а ставший теперь опасным взрыватель отбросил подальше. От напряжения он даже не услышал, как легкий хлопок детонатора на территории базы оживил затихающую стрельбу. Утерев рукавом капли пота, он вставил чеку в запал готовой в любой момент рвануть гранаты, покруче загнул усики и попытался изъять у скульптурной группы этот последний довод новоявленных крестоносцев. Но хватка бойцов не ослабела после спасательных манипуляций, и разжать их ручные тиски было невозможно.

Дело исправила хорошая оплеуха, сначала одному, потом другому.

– Ну, вот и все, а вы боялись, – с усмешкой сказал Соболь, и дальше продолжил уже серьезно. – Значить так, война на сегодня закончена, автоматы разрядить и на предохранитель. Гранату я изымаю в качестве компенсации морального ущерба.

Радиостанция то и дело оживала короткими командами о прекращении огня, суматоха постепенно стихала. Наконец командир объявил сбор батальона. Настроение Тимура Олеговича заметно поднялось – плохая примета отстрелялась, остаток вечера обещал быть тихим и пушистым. Таким он практически и случился. Почти…

В офицерской палатке народ убивал время кто во что горазд. Под работающий телевизор катали кубики в нардовой баталии, терзали лежалую прессу, напрягали извилины преферансом. Тимур Олегович в относительно свежей газете обнаружил любопытный материал и озвучил его высокому собранию. Статейка взахлеб оглашала, что на их малой родине опять сорвали джекпот. Очередным лотерейным миллионером оказался полунищий везунчик. Счастье привалило невольному поклоннику дауншифтинга, жившему в центре миллионного мегаполиса в своей деревянной лачуге с дырой на улице вместо туалета. Казалось бы, сорвал куш – стань человеком, купи нормальное жилье! Но, заполучив сногсшибательную сумму, баловень фортуны вместо решения квартирного вопроса уже успел пропить изрядную ее часть, и перспектива оставшейся суммы представлялась такой же. Палатку немедленно оживила дискуссия как лучше потратить лям зелени, но все согласились, что шальные деньги к добру не приводят, на том и успокоились.

Чуть позже, перед самым сном, когда на расставленных попарно кроватях вполголоса обсуждались купленные семьям подарки и верстались планы отпускного безумия, в офицерскую палатку вошел дежурный радист. Народ примолк, повисшую тишину вскрыл хрипловатый голос: «Радиограмма пришла. Начальник штаба погиб». У повидавших всякое боевых офицеров враз куда-то пропал весь словарный запас, и только Соболь, вполголоса и ни к кому не обращаясь, выдавил: «Вот и сон дурацкий прояснился…»

На следующий день, ближе к вечеру, когда смогли созвониться с родным Белореченском, когда узнали детали происшествия, когда подробности были обсуждены и эмоции улеглись, батальонный командир подполковник Мясницкий пытался сосредоточится над рабочей картой. Он впервые за командировку взялся собственноручно наносить данные разведки, отобрав у штабных офицеров их законный хлеб. Кропотливая работа позволяла отвлечься от пакостных мыслей, да и озабоченный вид не мешало продемонстрировать. Занятость специально изображалась для капитана Соболя, который со вчерашнего вечера периодически доставал командира просьбой отправить его на похороны Лобычева.

«Вот ведь какой настырный, – подумал комбат. – И чему их сейчас только учат. Отказал командир, значит все, баста. Нормальный офицер давно бы уже понял и отстал». Рявкнуть как следует на своего заместителя пожилому подполковнику мешало уважение к этому невысокому, ладно скроенному офицеру. Для себя батальонный командир давно уже определил Соболя так: «Молодо, да не зелено». В хорошем смысле – далеко может пойти. За свои неполные тридцать Тимур Олегович успел закончить университет, поработать два года юристом в какой-то там фирме, потом вдруг неожиданно пришел в военкомат и заявил, что он офицер запаса и сейчас, когда в Чечне такое твориться, просто обязан служить Родине.

Военком по секрету рассказывал как-то десантному комбату, что Соболь даже взятку ему приличную совал, пристройте, мол, к десантникам. Вместе на эту тему посмеялись. Военкоматовским впору таким чудикам еще и приплачивать – план по добровольцам на войну никто не отменял.

Взяли его поначалу, как водится, простым ванькой-взводным, и первое время считали полным пиджаком – Соболь даже срочку в армии не служил. После первого в своей жизни броска боевой гранаты на стрельбище новоявленный десантник чуть не посинел от никотина, пытаясь прийти в себя. И с пистолета после этого все в молоко ушло, так руки тряслись. Поэтому и обращались к нему на службе многие офицеры не как положено, по званию, а с издевкой – товарищ Соболь.

Но не лох оказался Тимур Олегович. Скоренько освоил нехитрые воинские премудрости, где мозгами, а где кулаками набрал авторитет и быстро продвинулся по службе. Сейчас уже имеет пять боевых командировок за плечами, медалью отважной награжден, на майора документы отправили. Толковый хлопец, в общем. Правда, холостым пока гуляет, а на вопросы по этому поводу все больше отшучивается. Но с ориентацией все в норме, факт. Докладывали доброжелатели о его похождениях, тот еще получается Казанова в погонах.

Сейчас Соболь нарезал метры по штабной палатке – на хитрость командира с картой, похоже, не повелся. Он молчал и не собирался уходить, ожидая ответа на свой, в который уже раз подвешенный, вопрос. Пришлось таки комбату свернуть свою топографию.

– Да не маячь ты над душой, Христа ради. Ну, сколько можно повторять – нечего тебе ехать. На похороны уже не успеешь, а для расследования там специалистов хватает.

– И как до тебя достучаться, командир! Если эти специалисты все как есть оформят, его дочка без страховки и без жилья останется. Написано же в телеграмме – в нетрезвом состоянии, за рулем, в нерабочее время.

– Ну, а ты то что изменишь, законник? – комбат скептически хмыкнул. – Думаешь голубыми беретами всех там забросать? Так экспертиза от этого не измениться.

– Да не верю я сказочке про пьяного водителя. Что-то не слышно было раньше о привычке Ивана бойцов из машины выкидывать и подшофе рулить. Не чисто здесь, командир.

Мясницкий вдумчиво закурил и начал разглядывать нестойкие причудливые узоры сигаретного дыма. Тимур Олегович, решив, что командир дрогнул, продолжил атаку.

– В общем, так, товарищ подполковник. Или Вы положительно решаете вопрос о моем отъезде, или я пишу рапорт на увольнение и поеду самовольно прямо сейчас.

– Не кипятись, пиджак хренов! – взорвался командир. – Договоришься у меня. Вот арестую сейчас, и до конца командировки будешь в зиндане крыс рапортами пугать! Ладно, я подумаю, завтра утром скажу. Свободен.

Через три дня, после утряски всех выездных формальностей, у КПП командир по-отечески напутствовал Тимура Олеговича, который уже закинул небольшую походную сумку на броню:

– В общем, на коробочке до Гудермеса, там или электричкой до Моздока, или вертушка подвернется. Дальше разберешься. В часть приедешь – принимай штурвал до нашего возвращения, я соответствующее распоряжение отправил. Ну, бывай, комиссар…

Вечером того же дня в купе вагона с табличкой Кисловодск – Новокузнецк симпатичная проводница вполне искренне улыбалась аккуратному светловолосому офицеру. От всех известных ей раньше камуфлированных пассажиров этот выгодно отличался трезвостью и, страшно сказать, интеллигентностью. Не полез сразу с идиотскими комплиментами, просьбой о чистых стаканах, многозначительно не подмигивал и вообще казался приятным молодым человеком. В билете странноватого пассажира значилось: Соболь Т.О., 36 место, Минводы – Белореченск.

Дорога выходила на двое суток, и проводница решила, что если офицер попросит, она, пожалуй, переселит его с притуалетного места в резервное, рядом со служебным, купе. Но офицер не попросил, расплатился за белье и вышел в тамбур. Дальше почти всю дорогу он почти не вставал со своей верхней полки, только изредка, даже ночью пил кофе и выходил покурить. На станцию Белореченск офицер вышел хмурый, но выбритый и пахнущий хорошим парфюмом – как будто и не было двух суток тряски в душном крайнем купе.