Loe raamatut: «Где она сейчас?»

Font:

* * *

Пролог

Однажды я поняла, что больше не боюсь одиночества. Оно стало моим убежищем, моей бронёй, моим спасением.

Я не всегда была такой. Когда-то я верила, что мир справедлив, что любовь – это тепло, а люди – не предают. Но жизнь научила меня иначе. Потери, боль, страх, предательство – они стали частью меня, вырезанными шрамами на сердце, которыми я больше не хотела делиться ни с кем.

Меня зовут Элис. Когда-то я была хрупкой девочкой, мечтавшей о семье, которая всегда будет рядом. Я росла, падала, поднималась, теряла тех, кто должен был защищать меня, и встречала тех, кто только делал больнее. Меня ломали снова и снова, но я каждый раз собирала себя заново.

Я любила. Любила так, как могут любить только те, кто слишком долго не знал тепла. Верила, что меня тоже можно любить. Что я могу быть важной, нужной… Но реальность всегда была жестока.

Однажды я сказала себе: «Хватит».

Я разорвала связи с прошлым и начала новую жизнь. В мире, где правила диктуют не чувства, а сила, я построила себя заново. Я стала той, кого невозможно сломать. Я научилась играть по правилам, в которых эмоции – лишь маска.

Но можно ли спрятаться от любви, если она вдруг снова стоит перед тобой?

В моей жизни появился человек. Не сказочный герой, не идеальный мужчина, не тот, кто покоряет с первого взгляда. Просто парень с тёмно-голубыми глазами.

Может быть, это шанс. Может быть, это снова ловушка.

Это не просто история. Это путь. История боли и силы, утрат и возрождения, поисков себя и выбора между одиночеством и любовью.

И если вы готовы – давайте начнём.

Часть I
Осколки детства

Девочка, которая не знала отца

Меня зовут Света. Когда-то звали Евой, но мама сменила моё имя после того, как мы потеряли папу. Мне было всего полгода, когда его не стало, и всё, что я помню – это тихий шёпот взрослых и горечь в глазах мамы. Говорили, что сердце у него остановилось внезапно. А кто-то шептался о зависимостях. Мне всё равно, какая правда: я просто росла без человека, который обещал любить меня всегда.

Всякий раз, когда мне грустно, я представляю папу в полумраке детской комнаты: он склоняется надо мной с ласковой улыбкой, его тёплые ладони пахнут дорогим табаком, а глаза немного прищурены – будто видят во мне целую вселенную. Я бы так хотела верить, что у нас с ним был крепкий, настоящий контакт: папа успокаивал бы меня, когда я плачу, учил бы ловить брызги во время летнего дождя и показывал, как важны маленькие чудеса. Но, увы, с полугода мне пришлось привыкать к дому, где на одну любовь стало меньше.

Мама долго отказывалась говорить со мной о его смерти. Её взгляд стекленел, когда я спрашивала: «А какой он был? А он любил шоколадку с орехами или без? А какие у него были глаза?» Словно она боялась, что любой ответ снова вскроет непереносимую боль. Поэтому я научилась не задавать вопросов вслух – лишь хранила их в себе. Может быть, оттого во мне и поселилось чувство, что я не до конца «своя» в этом мире: без папы я словно никогда не узнаю, какая я должна была вырасти.

Папа, которого не было

После похорон прошло несколько месяцев, мы переехали в новый город. Мама решила, что здесь мы начнём жизнь с чистого листа, но спустя время пришлось отдать меня на год к бабушке.

Тогда я была крошечной трёхлетней девчонкой, которая боялась пропустить утренний мультфильм и обожала писать палочками буквы в прописях.

Бабушка каждый день варила мне сладкий кисель и показывала, как пить его из блюдечка, издавая при этом пугающе громкие звуки хлебков. Мне нравилось: я чувствовала себя настоящей аристократкой, когда поднимала блюдце двумя руками и слегка оттопыривала мизинчик.

Спустя год мама всё-таки вернулась. Я едва успела обнять её за колени, как она выдала новость: у меня появится новый папа.

От этих слов внутри всё затрепетало так, будто моё сердце захотело выпрыгнуть из груди. «Папа!» – ликовало всё во мне. Я воображала могучего, тёплого мужчину, который будет носить меня на плечах и, возможно, расскажет хоть что-то о моём родном отце.

Когда мы приехали в их новую квартиру, там стоял тяжёлый запах табачного дыма и машинного масла. Мама тихо подвела меня к незнакомому сонному человеку и сказала:

«Света, это дядя Дима». Я помню, как тогда весь мой восторг сдуло, словно мыльный пузырь. Никакого «папы» я не увидела – только большого, чуть небрежного мужчину, который вместо приветствия продолжил ворчливо храпеть на диване. Мне было странно: разве не должен «новый папа» прижимать к груди и радоваться, что я теперь буду его дочкой?

Новый город, новый папа?

Сказки исчезли из жизни Светланы. Теперь вместо них – редкие мультики по выходным да научные фильмы про окружающий мир по будням. Снова переезд, снова новый город, но теперь – на родину.

– Светлана, ты не такая как все, – слышала она снова и снова. – Докажи это. А ей совсем не хотелось ничего доказывать. Она хотела просто быть как все.

В шесть лет она уже считала до миллиона, знала таблицу умножения и умела читать без запинок. В первом классе она ходила одна, без маминой руки, без тёплого напутствия.

Однажды, когда другие дети, смеясь, держались за родителей, перед тем как войти в школу, учительница кивнула ей:

– Ты взрослая девочка, да?

Светлана кивнула, крепко сжимая лямку рюкзака. Она была лучшей – всегда, во всём. Отличница. Художественная гимнастка. Победительница конкурсов по рисованию.

Туристка, знающая, как разжечь костёр и завязать узел. Но почему-то никто не спрашивал, чего хочет она.

По вечерам, закончив домашние задания и убрав в портфель аккуратно сложенные тетради, она садилась у окна. Луна выглядела так, будто наблюдала за ней, а звёзды…

– Папа, ты же там, да? – шептала она, сжимая в руках карандаш.

Она рисовала дизайнерские платья, планируя, как станет великой. Но на самом деле хотела одного – просто быть обычной.

Иногда, совсем ненадолго, ей казалось, что папа слышит её. Тогда звёзды мерцали чуть теплее, а в груди поднималась слабая, но такая нужная надежда.

Но с каждым днём эта надежда таяла, как последний снег в тёплом марте.

Детство в тени ремня

Время летело неумолимо. Светлана уже в третьем классе.

Но теперь оценки стали не просто цифрами в дневнике – они превращались в боль.

За каждую тройку – пять ударов ремнём. За двойку – десять. Если случался скандал, её ставили на колени на горох – на пять часов, без передышки.

Юное тело уже помнило, каково это – когда красные полосы на коже остаются надолго, когда от боли невозможно уснуть.

Но плакать было нельзя.

– Ты же умная, – говорила мать, скрестив руки. – Значит, заслужи хорошую жизнь.

Светлана старалась. Училась. Занималась танцами и вокалом. Ходила в художественную школу.

Она жила по строгому расписанию: уроки, тренировки, репетиции. Ни друзей, ни игр во дворе. Она была машиной, роботом, настроенным только на одно – не разочаровать.

Единственное место, где можно было вздохнуть свободно, – дом бабушки.

– Светочка, деточка моя, давай котлетку, – бабушка тянулась к ней с тарелкой, а в голосе звучала настоящая, живая забота.

Светлана жадно впитывала её тепло. Бабушка любила её – по-настоящему. Лелеяла, гладила по голове, смотрела так, будто за этим взглядом скрывалась бесконечная нежность. Но родители не одобряли эти встречи.

– Опять ты у неё была? – холодно спрашивала мать. – Я же сказала – не ходи. Светлана молчала.

Она просто хотела любви. Хотела, чтобы хоть кто-то обнял её без причины. Чтобы ей сказали: «Ты хорошая, просто потому что ты есть».

Но, видимо, она ещё не заслужила. Продолжение следует…

«Глава боли»
Как вам первые истории?
Но это лишь начало.
Эта девочка сильнее, чем кажется.
И впереди ещё много историй о той, кто научилась выживать. О той, кто прошла сквозь боль и однажды смогла превратиться в женщину, которую невозможно сломать.
Продолжим?