Дверь с тяжелым скрипом распахнулась. Зияющая темнота дыхнула на меня холодом и тем особенным запахом давно покинутого места. Желудок сжимается от страха, а руки невольно тянутся к огненной птице на груди. Я знаю, что этот замок никогда не навредит мне, и что даже в самом темном и зловещем месте его готических залов я найду спасение и защиту. Но все же… Эта комната наводила ужас. Он ледяной змеей прополз по позвоночнику, вызвав дрожь по всему телу.

Несколько минут я просто стояла и не решалась войти. Наконец поняв, насколько это глупо, пошла в соседнюю комнату и вернулась с канделябром, на котором мерцали четыре толстые белые свечи. Набрав воздуха в грудь, делаю шаг в комнату.

Таинственный свет свечей был бессилен против густого будто чернила мрака. Лишь изредка проступали бледные лица дам и королей со старинных, потемневших от времени гобеленов, висевших на стенах. Воздух тяжелый. И эта глубокая, гнетущая тишина, словно я глубоко под землей или же… в склепе.

Пытаюсь понять, в которой стороне находится окно, чтобы распахнуть его. Под ногами что-то валяется. Ступаю вперед, и тут же раздается хруст. Присматриваюсь. Это стекло. А точнее разбитое зеркало. Мелкие осколки покрывали весь пол вокруг, и, отражая пламя свечи, мистически мерцали. Нагнувшись и подсвечивая себе, следую за осколками и натыкаюсь на туалетный столик с зеркалом в серебряной с позолотой оправе, именно его осколки были рассыпаны по полу, а на самом столике царил страшный беспорядок. Разбитые пудреницы, флаконы из-под духов, маленькие зеркальца в красивых оправах, тоже все разбитые.

Осторожно ставлю канделябр на пол, а сама опускаюсь на чудесный пуфик, когда-то из белоснежного бархата, теперь же пожелтевший от пыли и влажности, внимательно осматриваюсь. Толстый слой паутины покрывал и сам столик, и предметы на нем. Под ворохом осколков замечаю листы бумаги. Боясь пораниться, двумя пальцами вынимаю листы.

На первом я увидела карандашный набросок: стоя ногами на больших качелях, подвешенных к огромному дереву, там качались юноша и девушка. Их лиц невозможно было разобрать. Ветер развевал их волосы и полы одежды. Художник мастерски несколькими штрихами передал легкий свет, пробивавшийся сквозь листву, воздух и атмосферу необыкновенного счастья. Глаза так и замирают на этом необычном рисунке. Где-то глубоко в середине сердца что-то болезненно ёкает и пульсирует. Медленно провожу рукой по линиям. Толстый слой пыли и пудры въелся в бумагу, отчего ее края завернулись. С трудом оторвав взгляд, перехожу ко второму листу – дерганным неровным почерком там было выведено старинным почерком следующее: «Что же я наделала?! Это все моя вина! От ныне и навеки я проклята! Элая, прости меня! И помоги! Помоги мне… молю…». Ком подступил к горлу, сама не замечаю, как плачу. Кто ты, что так жаждешь моей помощи?

И тут в комнату с размаху влетают Белочка и Смуглянка, и начинают носиться над головой, изредка попадая в узкую полоску света, отбрасываемого на стены свечами. Кладу найденные листы в карман. Там уже лежат, найденные мною в кабинете на первом этаже бумаги. Но почерк был не похож. Фраза об уничтожении всех пяти явно принадлежала мужской руке. Совы между тем подлетели к противоположной стене, скрытой во мгле, и принялись биться об нее крыльями.

Спешно поднимаюсь и беру в руки канделябр. Высоко поднимаю его над головой. Это были деревянные глухие ставни. Так вот почему здесь так темно! Белочка и Смуглянка продолжали настойчиво царапать доски, призывая меня как можно скорее убрать их. Уже давно решив про себя, что лучшее – это всегда слушаться моих крылатых спутниц, хватаю ручки и тяну доски на себя. С тяжелым скрипом, ставни поддаются, но за ними оказались плотные гардины. Что же это?! Почему эта комната была наглухо заколочена? Отдергиваю пыльную ткань и замираю. Окно было разбито… Прямо из отверстия впервые за долгое время в комнату ворвался ветерок, обдавая волной свежести и прогоняя прочь затхлость. Тихий свет, пробивавшийся сквозь паутину, осветил помещение. Поворачиваюсь и ахаю. Здесь не было ничего. Никакой мебели, за исключением того самого туалетного столика. Вдоль стен стояли картины в тяжелых дорогих рамах. Приблизившись, я поняла, что это были портреты. Но какие-то странные. Все холсты были исполосованы ножом, словно кто-то желал вырезать чье-то изображение.

Мне становится жутко от вида этих изуродованных картин, и я отступаю к дверям. На сегодня более чем достаточно. Пора вернуться к Мирей. Малышка должна уже проснуться и, наверняка, она до смерти испугалась этого мрачного замка. Ступая по стеклу, спешу к выходу, стараясь больше не смотреть на столик и разбитое зеркало. И тут замечаю под ногой красивый пергамент. Он был примечателен тем, что по краю был вышит серебряными нитями, а надпись выведена золотыми чернилами.

– Герцог и герцогиня Фиантен с радостью в сердце сообщают, – начинаю с запинкой читать наполовину стертый текст, – что в пятый день месяца Паладина их дочь, Элая Аврора Фиантен, будет обвенчана с его высочеством, принцем…

Дальше пергамент был выжжен. Белочка опускается рядом и поворачивает голову под тем особым углом, который отличает сов от остальных птиц. Стараясь не замечать ее пронзительного взгляда, ухожу из комнаты. Сегодня возьму швабру и ведро воды и хорошенько уберусь тут. Принесу свежие цветы, поставлю хорошую мебель из соседних комнат. Пусть это будет началом моей помощи той, что так ее ждет от меня.

Поднимаюсь в башню и нахожу Мирей сидящей на столе-самобранке и с аппетитом уплетающей хлеб с маслом. Я страшилась, что при моем появлении, девочка испугается, но нет, наоборот, детское личико озарила счастливая улыбка, а глазки засияли.

– Ты пришла! Скорей отрежь мне кусок ветчины! Я жутко голодная.

– Хорошо, – невольно смеюсь такой детской непосредственности.

И, сделав толстый бутерброд для Мирей, стала наблюдать за тем, как она уплетает его за обе щеки.

– Как я и обещала, – говорю после паузы, – что, если смогу вылечить тебя, то верну домой. Думаю, завтра я отнесу тебя к мосту.

Малышка перестает есть, глазки становятся серьезными.

– Я не хочу, – срывается вдруг с дрожащего ротика, – я не хочу домой…

Глава восьмая

От изумления на время пропадает дар речи. Внимательно смотрю на Мирей. Личико грустное, бровки хмурятся. Остатки того, что когда-то было платьем, свисали с плечиков девочки, оголяя живот и грудь. Лучше пока не расспрашивать ее о том, почему ей не хочется обратно.

– Пойдем, поищем тебе новую одежду, – протягиваю руку, неуверенная, что ее возьмут. Но на удивление мягкие теплые пальчики крепко обхватили мою ладонь.

Мы спустились по каменной лестнице на второй этаж, Мирей то и дело вертела головой, останавливаясь взглядом на высоких витражах, на тяжелых светильниках и таинственных статуях в глубоких нишах. Пустые и торжественные залы. Она довольно быстро приходила в себя, и я внутренне радовалась, что замок вызывает в ней живой интерес, а не ужас.

– Святые боги, – вырвалось с ее губ восторженное придыхание, – даже дворец нашего короля Джеральда Октомского не столь величественен.

Мы двигались по длинному коридору, справа на белый пол струился тусклый свет сквозь разноцветные стекла, слева открывалась анфилада богатых спален и гостиных, обставленных со средневековой роскошью, мрачной и притягательной одновременно.

– Мирей, ты бывала в столице? В Вест-Лее? – просиживание часами в библиотеках замка позволило составить довольно подробную картину устройства этого мира, но все же почерпнутых знаний явно недостаточно. Возможно, именно Мирей объяснит все те странности, с которыми я столкнулась с момента своего появления здесь.

– Вест-Лей? – переспросила Мирей и ее бровки озадаченно поднялись. – Но столица Нордесса зовется Цитрин.

Ноги сами собой замедляют шаг.

– Цитрин? – переспрашиваю, неуверенная, что правильно расслышала.

Девочка кивает и продолжает с разинутым ртом задирать голову кверху.

– Как давно столицей стал этот город? – я окидываю взглядом Мирей. Лет семь, может чуть больше. Учитывая высокий статус ее отца, наверняка, у нее уже есть учителя, которые успели поведать много важной информации.

– Не знаю, – пожимает плечиками Мирей, – уже очень давно. Еще мой дедушка защищал ее от наступления северных полчищ с моря.

Мы дошли до спальни, в которой находилась большая гардеробная. Возможно, здесь же найдется что-нибудь подходящее и на маленькую девочку?

Мирей с придыханием остановилась в дверях комнаты, словно перед входом в святилище. Маленькое личико так и сияло от восторга.

– Элая, ты живешь словно заколдованная принцесса в заколдованном замке посреди заколдованного леса.

– Не слишком ли много «заколдованного»? – рассмеялась я, открывая секретную дверь в гардеробную.

Раскрасневшаяся от восторга, девочка захлопала в ладоши и закружилась вокруг расставленных платьев, тихо мерцающих в свете комнаты. А когда с громким уханьем влетели Белочка и Смуглянка и уселись на огромное зеркало, восхищение Мирей достигло апогея.

– Ой, а у тебя совы живут? А как их зовут? А они ручные? Можно потрогать?

Этот поток вопросов прервался только тогда, когда Белочка опустилась на плечико Мирей и дружелюбно ткнулась клювом в щеку. Боясь пошевелиться и не спугнуть птицу, девочка, едва дыша, провела ладошкой по крылу совы.

– Такое мягкое! – заявила она с сияющими глазами.

Пока Белочка терпеливо позволяла девочке наглаживать себя, а Смуглянка предусмотрительно держать дистанцию, оставаясь на зеркале, я обошла всю гардеробную вдоль и поперек, залезла во все сундуки и порылась в бархатных мешках. Детской одежды не было. Обреченно вздыхаю. Все можно найти в стенах этого замка, даже зачарованную чудо-прялку, лечащую от укусов вампиров, а вот обычного детского платьица или на худой конец брюк с кофтой и не сыскать.

Задумчиво потираю подбородок. Жаль, что в своей той жизни я работала в маркетинговом отделе скромной служащей, а не была портнихой, тогда бы сейчас мне ничего не стоило скроить что-нибудь для девочки. Неожиданная волна воспоминаний нахлынула и поглотила с головой. Где-то под сердцем тоскливо заныло. Так захотелось обратно в современный мир. Пускай там меня окружала лишь серая безнадежность и борьба за выживание, за выплачивание ипотеки, но ход вещей был прост и понятен. Здесь же… Слишком много магии и странностей. И опасностей, от которых иной раз не видно спасения и защиты.

Пока я придавалась воспоминаниям прошлого и параллельно пыталась отыскать что-то похожее на детскую одежду, Мирей окончательно подружилась с совами. Она принялась гонятся за ними сначала по гардеробной, поднимая столбы пыли, а затем выбежала из комнаты и стала носиться по коридорам. То и дело доносился звонкий детский смех и грохот очередного перевернутого стула. Поскольку мне еще ни разу не приходилось заниматься воспитанием ребенка, я понятия не имела, как урезонить дочь бургомистра, а заодно напомнить совам, что они между прочим находятся в заколдованном замке, который охраняют.

– Ой, а тут что?! – воскликнула Мирей. – Фу, как здесь намусорено и сколько стекла!

Мое сердце екает, так как понимаю, что девочка добралась до тайной комнаты, которую я оставила открытой, чтобы проветрить.

– Постой! Не ходи туда! – кидаюсь в коридор, путаясь в длинной юбке и держа в руках кусок ткани, из которого решила скроить что-то наподобие платья.

Но пока я бежала, хруст стекла под маленькими ножками сообщил мне, что Мирей уже вошла, и что совы что-то одобрительно ухают. Вот же глупые птицы! Она же может порезаться!

– Мирей! Не стоит тебе тут находиться!

Влетаю в тот момент, когда девочка стоит у стены и с любопытством рассматривает один из разрезанных портретов. Приближаюсь и осторожно беру девочку за руку.

– Пойдем, попробую соорудить тебе новую одежду, – тяну ее в сторону выхода.

– Это же Клерстар, – говорит она задумчиво.

– Что? – недоуменно хлопаю глазами и перевожу взгляд на картину.

Сохранившаяся часть изображает город, утопающий в зелени и цветущих садах, высоко над крышами раскинулось голубое небо, и яркое солнце, золотые лучи отражаются в водной глади реки, опоясывающей город. Эти дома…

– Мирей… – вдруг замираю от догадки, – здесь же изображен твой город…

Девочка переводит на меня озадаченный взгляд, маленькие бровки так и ползут вверх.

– Ты что же даже не знаешь, что город, в котором мой отец бургомистр, называется Клерстар?

Я знала об этом, потому что читала в книге об Нордессе, и все же мне и в голову не приходило рассматривать портреты у стены. Один вид исполосованных холстов отзывался неприятным спазмом в животе. В каком страшном безумии находился тот, кто сотворил такое? И зачем?

Оборачиваюсь и окидываю взглядом комнату. Разбитый туалетный столик, выбитое окно, словно кто-то одержимый крушил все, что попадалось под руку. «Элая, помоги мне. Молю…» Этот шепот, словно шелест листвы в саду пробежал по позвоночнику и застыл в голове. Закрываю глаза, борясь с подступающей дурнотой.

– Помоги! – крик уже разрывает голову, с силой сжимаю голову и, стараясь не упасть, опускаюсь на колени.

– Элая! Тебе плохо? – кричит напуганная Мирей, но ее голосок доносится словно сквозь плотную пелену.

С силой сжимаю виски, моя голова разрывается и вижу под ногами то приглашение на свадьбу. «В пятый день месяца Паладина их дочь, Элая Аврора Фиантен, будет обвенчана с его высочеством, принцем…» Голову сжимает стальное кольцо, в глазах темнеет, падаю прямо на осколки.

Вижу красивую женщину в голубом платье, ее густые светлые как день волосы заплетены в сложную прическу и украшены жемчугом.

– Мама, что ты делаешь?

Она оборачивается и улыбается, раскрывая руки.

– Элая, дитя мое, – и я бросаюсь к ней на грудь и прижимаюсь щекой. – А я как раз складываю детские вещи, – женщина кивает на большой резной сундук, в который старательные слуги укладывают маленькие платьица и пальтишки, – как же быстро дети растут, – вздыхает женщина, а потом останавливает на мне внимательный взгляд голубых глаз. – Ты уже сообщила ей?

– Еще нет, – машу головой, вдыхая грудью любимый аромат.

– Тогда поспеши, – целует в макушку.

И я бегу наверх и толкаю высокую тяжелую дверь. Сердце так и стучит в груди от ликования.

– Ареса! – зову.

В комнате темно, горит лишь одинокая свеча. Смотрю по сторонам, щеки красные, дыхание прерывается от бега. Я должна скорее сообщить ей об этом! Тусклый белый силуэт проступает из темноты, невольно вздрагиваю от испуга. Но тут же узнаю.

– Ареса! – кидаюсь и сжимаю холодные пальцы. – Он сделал предложение! Сегодня, когда мы гуляли в саду! Так и сказал, что не может жить без меня, что я любовь все его жизни и еще…ах, – сжимаю горящие щеки и кружусь по комнате.

Но Ареса молчит, и тут до меня доходит, что она не произнесла ни слова, с момента, как я вошла.

– Что с тобой? – спрашиваю, окидывая ее взглядом.

Стоит неподвижно в белом платье и вдруг поднимает глаза…

И, вскрикнув от ужаса, прихожу в себя. Белый каменный свод, под спиной осколки и распухшее от долгого плача лицо Мирей. Белочка и Смуглянка неподвижно сидят на раме картины и смотрят тем таинственным взглядом, который мне уже порядком надоел.

– Элая! Ты жива! – девочка ладошкой растирает слезы и кидается мне в объятия. – Я думала, что ты умерла! Ты раз – и упала! Совсем как мама!

Маленькое тело сотрясает от рыданий, я же пытаюсь привести расстроенную голову в порядок.

– Пойдем, – говорю хрипло, – мне кажется, я знаю, где мы сможем найти тебе одежду.

Сундук с платьями нашелся в одной из комнат. Точь-в-точь как в моем видении. Проводя рукой по расшитой золотом и стеклярусом ткани, чувствую дрожь в пальцах.

– Ой, какие наряды! – восклицает девочка, заглядывая в сундук.

Мирей сама тыкнула пальчиком в платье, которое приглянулось ей больше всего: на тяжелой парче вышиты разноцветными нитями птицы фиантен. Там же нашлись чулки и даже сапожки с золотыми пряжками. И отороченное мехом пальто. Но венцом всего стала белая муфточка.

– Ах, какая красота! – кружилась Мирей возле зеркала. Глазки сверкали, щеки алые. Наряд и вправду сел отлично. Совы сидели на спинке кресла, одобрительно кивали головами и таращили желтые глазищи.

Все в этом замке восхищало девочку. Особенно то, что погода в зачарованном саду была другой.

– Вот это волшебство! – звонко хохочет она, бегая босой по зеленой траве. – Нет снега! Совсем! Ни снежинки! Элая, ты волшебница! Добрая фея!

Я смеюсь и раскладываю на широком пледе тарелки с яблочным пирогом, который мы приготовили сегодня утром на кухне. Было решено устроить пикник. Девочка подбегает и плюхается рядом со мной и тут же откусывает большой кусок.

– Ну же, Мирей, – качаю головой, вытирая салфеткой ротик, – ты же дочь бургомистра, не забывай о манерах. Что скажет твой отец и сестра, когда увидят, что ты ведешь теперь себя, как дикая обезьянка?

– Как кто? – не поняла Мирей, вытаращив глаза.

Я открыла было рот и тут же его закрыла. Ну может в этом мире не водятся обезьяны…

– Как дикий единорог, – поправляю себя, и вот теперь уже Мирей презрительно фыркает, но уже понимает, что имеется в виду.

– Какая разница, я все равно не вернусь домой, – заявляет упрямо, снова набивая рот, так что того и гляди треснут щеки.

Я выдыхаю и смотрю на девочку. Уже почти неделя, как она живет здесь. Ничто не напоминает в этом бойком здоровом теле тот день, когда Мирей умирала, превращаясь в вампира.

– Тебе надо домой, отец и сестра любят тебя, и они будут счастливы…– осторожно начинаю.

Но Мирей тут же крутит головой, отчего ее золотистые кудряшки приходят в движение и подпрыгивают, словно тоже против.

– Нет-нет, отец никогда не поверит, что я излечилась. Еще никому не удавалось избежать обращения после укуса. В добавок, совсем скоро в наш город пребывает король. Отец не захочет держать меня рядом. Меня, кто в любой момент может оборотиться в монстра и напасть на короля и его свиту.

Мы сидим в саду под белоствольными платанами. Легкий ветерок теребит листву, застревая у нас в волосах. Свежо и тихо. И так тепло. Но стоит поднять голову и посмотреть в сторону темной ограды, как увидишь белую бурю и ненастье. Сейчас крыши и шпили Клерстара покрыты снегом, а в замке бургомистра жарко топится очаг. Только вот хозяин невесел, мрачная дума легла на чело бургомистра, ведь семь дней назад он лишился своей младшей дочери, своей Мирей.

– Послушай, – беру ручку девочки и смотрю в глаза, – я уверена, что твой отец отдаст все на свете, лишь ты была с ним рядом в этот час. Ведь ты его дитя, и он любят тебя всем сердцем! А твоя сестра. Агнесс! Уверена, она будет счастлива, когда увидит, что ты жива и здорова.

Мирей смотрит в сторону, темные ресницы дрожат. Вижу, что она хочет домой. Но боится. Боится, что родные снова отвернуться от нее, не поверив в чудесное выздоровление.

– Ты пойдешь со мной? – спрашивает дрожащим голоском.

– Мост не пропустит меня, но я доведу тебя до деревянных стражей, – отвечаю, окрыленная этой маленькой победой.

На следующее утро мы тепло оделись, готовые отправиться в город. В большую плетенную корзину я сложила, свернутые в чистое полотно, яблочные и вишневые пироги и вертушки, которые мы с Мирей напекли накануне. Несмотря на страх перед реакцией отца, я видела, то нетерпение, которым горели детские глазки. И теперь, глядя на высокую ограду, розовые щеки Мирей побледнели.

– Сегодня ты возвращаешься домой, – нежно шепчу, заправляя в меховую шапочку золотую прядь.

Девочка встречается со мной взглядом, и улыбка трогает ее губы.

– Я хочу, чтобы ты пошла со мной домой и встретила нашего короля, – ее ручка уверена взяла мою ладонь, – ведь именно в этот год наш город был избран богами для пребывания в нем Священного Цитрина.

Сказанное девочкой так поражает меня, что даже роняю из рук фонарь, принесенный Белочкой для того, чтобы выходить за ограду.

– О чем ты говоришь? Священный Цитрин? Разве так не зовется столица?

Мирей склонила головку на бок, видимо дивясь тому, что такая взрослая тетя не знает элементарных вещей, по которому живет этот мир.

– Столица названа в честь одного из семи священных камней, оставленных богами после их ухода. Эти камни даруют свет и тепло. Раз в год волхвы в храме бросают жребий, и какой город выпадет, тому и становится хранителем Священного камня на целый месяц.

Из груди Мирей вырывается вздох облегчения.

– На целый месяц мы забудем, что такое снег и холод, а лед на реке наконец-то растает.

Мы шли уже по зачарованной аллее в сторону леса, а я все ника не могла до конца постичь сказанное Мирей. Значит вот почему свет струится из-за горизонта! Потому что столица – хранительница Священного Камня, дарующего тепло.

Едва толстые шипы переплелись у нас за спинами, как в лицо бросило снегом, а щеки закололо от холода. Здесь уже наступили темные сумерки. Лес, мрачный и злой, обступал со всех сторон. Но при мне был мой зачарованный меч и фонарь, в добавок небесная паутина еще мерцала, а те твари выползали именно с наступлением полной темноты. Время есть. Но надо торопиться.

Беру девочку за руку и, мы бодро шагаем по серебристому хрустящему снегу. К счастью, дорогу до города одинаково хорошо знала, и Мирей и я, поэтому уже вскоре из-за стволов замерцали огоньки Клерстара.

– Ох, Элая, – вдруг сжалась Мирей, – а вдруг отец прогонит меня? Вдруг я тоже не смогу перейти мост, как нечисть?

Девочка в волнении замерла. Ее взгляд был устремлен на чернеющий горбатый мост, охраняемый деревянными волками.

Присаживаюсь на корточки, чтобы оказаться лицом к лицу с Мирей и касаюсь рукой ее щечки.

– Все будет хорошо, – улыбаюсь, стараясь в этот момент передать ей всю свою веру, – я видела твое сердце. Ты человек, не нечисть.

Глазки девочки загораются счастьем. Она кивает и уже хочет пойти вперед, как вдруг тишину прорезает истошный крик, переходящий в визг. Вздрагиваю и хватаюсь за рукоять кинжала. Что это еще такое?

– Мирей, беги скорее к мосту, – говорю, загораживая девочку собой, – возвращайся к родным.

Боковым зрением вижу глаза Мирей. Большие и испуганные.

– Нет! – хватает меня за рукав. – Ты обещала, что доведешь меня. Обещала! Я тебя не брошу.

Что-то шевелится в темноте, загорается, дышит.

– Беги! Мирей! – кричу и с силой выталкиваю девочку в сторону дороги, ведущей к мосту.

И в это самое мгновение дрожь, словно дыхание пробегает по земле, замерев в пальцах ног. И из сумрака выступает высокая мужская фигура. Это был он, тот кто спас нас тогда от вампирши и вурдалаков. Красивое лицо замерло, белые словно снег волосы мерцают от инея.

– Ты не можешь приближаться к городу, нечисть, – голос, глубокий и ровный, – ты должна умереть.

Вынимаю кинжал, он весь переливается от рун и таинственных символов. Сегодня я не сдамся.