Поэмы

© Александра Китляйн, 2024

ISBN 978-5-0064-0005-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Две Агафьи

Ч. 1

Крестьянская семья

1

 
Ей в отца привелось удаться,
Говорили, что к счастью лик,
При крещении, глядя в святцы,
Как положено, нарекли.
 
 
Поднималась, росла Агаша,
Из Петровых первая дочь —
И лицом становилась краше,
И крестьянская зрела мочь.
 
 
Счастья мало, а лиха много,
На пути набросала жизнь —
Мизер – сладко, а годы – горько.
Ты попробуй в ней разберись..
 

2

 
Кровь родимая, моя бабушка,
Богатырского рода дочь,
Одолеешь сто бед, Агафьюшка —
Есть крестьянская в теле мочь.
 
 
Называла мужа « Полишенька»,
Всё сработать по дому мог,
Да за счастьем ходило лишенько —
Революций и войн каток.
 
 
Запалюч на работу Полишенька,
А не дали взрастить сынов —
По доносу забрали, видишь ли,
Обвинили на всё село.
 
 
Грамотей он один на деревне был —
Приказали: «будь полицай».
А когда революцию сделали,
То попал под донос подлеца.
 
 
Сгинул бедный на стройках «века»,
Навсегда разлучён с семьёй,
И печник, и столяр, и пекарь —
Работяга, мастеровой.
 

3

 
В сорок первом война уводила
Друг за другом сынов на фронт,
В сорок третьем Егора убила,
А второй инвалидом придёт.
 
 
Остальные пока недорослые
На плечах у неё с войной.
И держались планы колхозные
Бабьей силушкою одной.
 
 
Жизнь, казалось, лишь ею вертится,
Даже Бога забрал супостат.
Всё терпением бабьим мелется,
Видно, так небеса велят.
 
 
Впереди счастливая, лучшая
Жизнь. Готовься к ней, не ропща.
Весь народ у нас – запалючий,
Врозь, семейно и сообща.
 
 
Кровь родимая, моя бабушка,
Богатырского рода дочь,
Нареченная миру Агафьюшка,
Есть крестьянская в теле мочь.
 
 
От тебя одно завещание —
На терпение и доброту,
Чтоб пришло в семью непечальное —
Счастье скромное, по труду.
 
 
Ты сегодня в глазах потомков
Богатырша, краса очей,
Коренная – не шла сторонкой,
Ломовая – без помочей.
 
 
Для семьи, будто солнца лучик,
Поспевала всегда, везде,
Как и муж, была запалючей,
А свои желанья в узде.
 
 
Кровь родимая, моя бабушка,
Богатырской землицы дочь,
Нареченная миру Агафьюшка,
Помогай ей, крестьянская мочь.
 

Немыслимое испытание

1

 
Сколько силы ей было «дадено»,
Силы духа – семье послужить,
А за жизнь проявлено, найдено
Драгоценных сокровищ души.
 
 
Вот однажды военной ночкою,
После дённых колхозных трудов,
Вышла Гаша корову Дочку
Подоить, напоить сынов.
 
 
Обернулась кормилица, слыша
Стук ведра да засова щёлк,
Из проёма дверного вышел
За хозяйкой голодный волк.
 
 
Чуть не бросился да наткнулся
На огонь материнских глаз,
Встал, как вкопанный, Дочка грузно
У стены, вздохнув, поднялась.
 
 
И застыли против друг друга.
Между ними моргасик тлел.
Будто вздрогнул он от испуга,
Будто, охнув, от страха сел.
 
 
И уставились, не мигаючи,
Зверь с крестьянкой, глаза в глаза.
Фитилёк метался над баночкой,
А меж ними молний зигзаг.
 
 
Ко всему был готов зверина:
Ведь голодному нет преград,
Он бы кинулся ей на спину,
Да она не отводит взгляд.
 
 
Вечность выстроили секунды,
Матерь Божья застыла в углу,
Неподкупные строгие судьи
Поместили весы на полу.
 
 
По вражде каждый равно правый,
И победный тут клич ничей!
Он готов для подлой расправы,
А она – ради жизни детей!
 
 
Материнской любовью ведома —
Не поддаться, не уступить!
Трое младшеньких спали дома.
Двум досталось фашистов бить.
 
 
На смерть дрались её сыночки,
Чтоб фронты не сползали вспять.
И она должна так же точно
Крепостною стеной стоять.
 
 
Упиралась взглядом горячим,
Силясь дикому донести:
Не видать ему здесь удачи,
И с добычею не уйти!
 
 
Показалось… вдруг зазвонили
Все небесные колокола,
Волка очи её слепили,
Расступалась ночная мгла!
 
 
Раньше срока утро вставало,
Потрясённая схваткой, Луна
Небеса заре уступала,
Чтобы зверя спугнула она.
 
 
Ветер вполз, шевельнул солому,
Ярость страх унял до конца.
Если мать – вся защита дому,
В ней две силы, её и отца.
 
 
Вышла Гаша с полным ведёрком,
Под мерцанье последних звёзд,
Молоко было горьким – горьким,
Да седыми пряди волос.
 

Дадено – просторечие, дано

Пядь – древнерусская мера длины, изначально равная расстоянию между концами растянутых пальцев руки – большого и указательного. 1 пядь = 1/12 сажени.

Агафья Лыкова

Ч. 2

Судьба её семьи

1

 
По – старинному нареченная,
Родилась в 45 —м году,
А в 30-м семья с отречением
Уходила, почуяв беду.
 
 
Жить не дали по-старообрядчески,
От Советов Лыковы в лес
Подались, потому что всячески
Изгалялся над верой бес.
 
 
Край безлюдный, глухой,
на Саянах,
Где кедрач осыпается зря,
Берег дальнего Абакана
Обжила для себя семья.
 
 
Тут Агаша без сверстниц,
без сверстников,
Приняла от родителей мир,
Заменяли молитвы ей песни,
Лес пугал, развлекал, учил.
 
 
Вроде было нехитрое счастье:
Подсмотреть, как резвится зверьё.
Но хотелось кому-то: «Здравствуй»
Ей сказать, когда день настаёт.
 
 
И хотелось не только белкам
Протянуть на ладони орех,
А столкнуться с таким человеком,
Чтобы был он прекрасней всех.
 
 
В диком мире и зло прямое:
Сильный слабого пожирал,
Ум пытливо и беспокойно
Зёрна доброго добывал.
 
 
Всё, что Библия рассказала,
Подтверждало слово отца.
Так доверчивость постигала
Мироздание и Творца.
 
 
Было четверо их у родителей:
Саввин, Дмитрий, Наталья, она,
Работящие, домовитые,
На таких бы стояла страна…
 
 
Быт со строгостью был налажен,
Только младшенькой больше прав,
Потому что любили Гашу
За весёлый и смелый нрав.
 
 
Ей – охотничать, плавать, строить,
Да за шишками на кедрач
Лазать – дело очень простое.
А заплакать? – Не слышали плач.
 
 
Век затворничества всё длился,
Где спокойно в таёжном краю,
Абакан, словно время, лился,
И берёг героиню мою.
 
 
А когда к концу приближался,
Над заимкой, в таёжной глуши,
Вертолёт урча показался.
Удивились:
– Кто может так жить?
 
 
Огород разработан вручную.
На болоте проложена гать.
– Кто же жизнь себе выбрал такую?
– Староверы. Чего тут гадать?
 
 
Говорила с пришельцами прямо,
Воспитанье сказалось и дар.
Умерла уже матушка, мама,
Братцы старились, тятя был стар.
 
 
Предложили переселение —
Обветшалое бросить жильё.
Братьев мир заразил, заболели,
Отжила и сестрица своё.
 
 
Смерть случилась, как водится, просто.
Где покоилась мать, на холме,
Три могилы взошли на погосте,
И отец расхворался к зиме.
 
 
Пригласили в деревню Агафью,
Там с родными дорожки сошлись,
Тётки, сёстры, племянники, братья,
Как положено, отозвались.
 
 
Так впервые за жизнь побывала
В незнакомой родной стороне,
Поезда, самолёты видала,
И вела себя храбро вполне.
 
 
Телевизор смотрела. А в храме
Службу слушала, не дыша,
Да крестилась двумя перстами,
Как привыкла её душа.
 
 
Поняла: притеснять староверов
Перестали, готовы беречь.
По-старинному, плавно, напевно,
Словно речка, текла её речь:
 
 
А грехи осудила людские —
В воровстве погрязла страна:
– Тяжело Президенту России,
Губернатору не до сна.
 
 
Обо всём по-библейски судила —
Да по опыту жизни лесной:
– Нет над душами большей силы,
Кроме Божьей любви одной!
 
 
Для газетной братии шумной
Новостей – поспевай, мечи!
Задавали вопросы ей умные:
– Как прожить в лесу? Научи.
 
 
Отвечала предельно честно,
Не кривила душой ни в чём,
О себе, что Христова невеста,
И что лес ей – родимый дом.
 
 
– Буду жить, как велено тятей,
И, молясь за себя и за всех,
Попрошу у Христа благодати,
Чтоб простил вам невольный грех.
 
 
.
 

Сила духа отшельницы

2

 
Ещё тятю смерть не скосила,
Он тихохонько угасал —
А она в новый дом носила
Многочисленные туеса.
 
 
Всей семьёй их плели из тонкой,
Из берёзовой верхней коры.
Короба, сундучки, плетёнки —
В них запасы для зимней поры.
 
 
Всё одна, что под силу бригаде
Настоящих сибиряков,
Рыси, волки – лесные бродяги,
Растерзать бы могли легко.
 
 
Заплясали седые метели,
И мороз затрещал круговой,
Всё одна там, где рыскали звери,
Нависал леденящий вой.
 
 
Но работающий умело
От беды всегда защищён,
И участье людское грело,
Да одна молитва ещё.
 
 
И при солнышке и под звёздами,
По-старинному, искони,
Клала крест и молилась:
– Господи,
меня, грешную, сохрани.
 

Не скопила вины никакой

3

 
Когда тятя был призван Богом
В лучший мир, отслужив своё,
Рядом с ней геолог безногий
Тоже выстроил зимовьё.
 
 
Ерофей стал её собеседником,
А с речами короче зима.
Предлагал помочь по-соседски,
Не позволила – всё сама.
 
 
На двери своего жилища,
На листе «а – четыре» – формат
Написала для тех, кто отыщет,
Что её здесь постройки стоят.
 
 
Слову верила. Ведь не знала
Ни предательств, ни лжи людской,
И обиды не собирала —
Не скопила вины никакой.
 

Богатырша

4

 
Волонтёры в тайгу глухую
Приезжают из года в год,
Будто жилу нашли золотую —
Интерес имеет народ.
 
 
Да, сокровищ в лесах немало
Но дороже людским сердцам:
Как ты, женщина, устояла,
Человеком осталась там?
 
 
Богатырша… Никак иначе
Невозможно её назвать
На Руси такие не плачут,
И таких там не сосчитать.
 

Две Агафьи в моём сердце (Послесловие)

 
Это имя – Агафья, Агата,
К нам на Русь от греков пришло,
В нём такие значения спрятаны:
«Хороша и мудра». Что ещё?
 
 
Сердце, дивное, золотое,
Героиням моим дано,
Бескорыстием обжитое
В том, что свято и что грешно.
 
 
Потому и судьбой хранимы,
Как времён ни менялся бег,
Под защитой жили незримой
Две Агафьи отпущенный век.
 
 
Никаким заблужденьям не отданы,
Не съедала их ржа – печаль.
Драгоценные дочери Родины
Соли соль и начало начал.
 
 
Не таким ли наследством выпрямить
Можно наших судеб черты,
Нам бы только в себе не вычернить
Душ потомственных чистоты.
 

Две реальные героини поэмы: Моя бабушка Шевченко (по мужу Ряполова) Агафья Петровна, вторая – Лыкова Агафья Карповна, отшельница, родившаяся и выросшая в Саянской тайге, в

Хакассии, 1945 г. р., в семье староверов Лыковых, Акулины и Карпа, которые в 30-е годы прошлого столетия убежали от мирской жизни и нашлись только в 1978

Семейное предания о великой любви

Члену Православного Воинства

иерею Павлову Ивану Андреевичу

и другим родным посвящается

Предисловие

 
Когда наступят времена взросления,
к проблемам жизни, проявляя рвение,
пусть  внуки обнаружат  мой рассказ,
давным-давно мне матерью изложенный,
без добавленья малой капли ложного,
без всяческих затейливых прикрас.
 
 
Хочу, чтобы вниманье было пристальным
к суждениям моих героев  искренним,
людские чувства не огульно вдруг
предстали  перед  ними  жизни знаменем,
неугасимым, чистым, вечным  пламенем,
сомкнула память рода общий круг.
 

1

 
Моя бабушка Анна Андреевна,
из купцов от корня материнского,
в книгу вписана храма
симбирского.
перед церковью тороватого,
а порою за жадность клятого.
В их роду отличались нравами,
были добрыми, да и лукавыми,
не чурались купецкой скупости,
нищеты боялись да скудости.
Посылали девиц в монахини,
я подумала, не от страха ли,
отрывали от быта налаженного,
быта сытного, купле-продажного?
В Новодевичий отдана Полюшка,
монастырская выпала долюшка.
К многотрудию невольготному
сын Иван настроен охотою.
На такое его иерейство
уповало немало семейство.
Да, видать, припозднился зарок:
уродился последний сынок —
ни себе послужить, ни отечеству —
дурачком – за грехи купечеству.
Третья Аннушка, уж на выданье,
обеспечена вдосталь приданым.
А четвёртого не видать – растить,
тут отец Андрей приказал долго жить.
 
 
Революция тогда совершилася,
власть советская укрепилася.
И не стало быта привычного,
люда – в тысячу горемычного.
 

2

 
Молода была Анна, послушная,
а ко игрищам равнодушная.
И не ждали от неё непотребного,
замуж прочили не за бедного.
Жениху отказали непрошеному,
хоть и сватался по-хорошему.
Люб ей Ваня был, да не ко двору.
«Не к чужому ли приставал добру?»
Женишка напрасно обидели,
не родная мать – прародители.
Непрощённой любовью отмечена,
убежала замуж не венчана.
 
 
Дед да бабка грозятся, строжатся:
– В тихом омуте черти водятся!
– Отлучить от родительской благости —
пусть живёт с Иваном без радости.
 
 
Был у деда характер с порчею,
а язык с ядовитой корчею:
– Не блюла срамница обычаи,
завела семью в неприличие.
 
 
А за ним и бабка сварливая,
по богатству и горделивая:
– Нарушать закон не позволено!
Будет жить павек опозорена.
 
 
С посажёными Анну сватали,
а в родной семье её прокляли.
Деду с бабкою в ноги падали
младший брат да мать. Но для проку ли?
Не склонили прощать, подчинилися,
перед старшею волей смирилися.
 

3

 
Знала Аннушка грамоту русскую,
хорошо читала по-церковному,
без расчёта ушла, за чувствами,
захотелось ей жить по-новому.
Взял Иван себе в жёны учёную,
сердцем верную да толковую.
Она юбку носила клешеную.
Она блузку носила шелковую.
Светло-русой косой приметная,
а любовь у неё беззаветная.
Лишена родительской благости:
бедовать ей до самой старости.
 
 
Порассыпались – не собрать родни,
одной строгостью не слепить семьи.