Loe raamatut: «Дар древних», lehekülg 18

Интерлюдия

Истребление Новгорода длилось много дней. На городище вершили казни. Рубили головы, в таком количестве, что гора голов была выше человеческого роста, а под ногами вместо снега была каша из крови и нечистот. Вся площадь была покрыта черно-красным, сильно пахнущим месивом, мороз сковывал, превращая кашу в лед, но тут же новое тело, которое волокли к уже сложенным как штакетины телам, разливало новое, горячее и лед отступал. Горожан сажали на кол, пытали, рубили в куски. Заживо жгли людей и смеялись, когда они бегали, размахивая руками, пытаясь сбить с себя пламя. Смеялись, когда они пытались затушить вспыхнувшие волосы, но снимали их остатки вместе с кожей. Говорят, что эту смесь для горения придумал сам царь, Иван Васильевич. Опричники привязывали людей к саням и волокли с Городища на Волховский мост. Женщин и детей связывали вместе, не разбирая, где чья мать и бросали с моста в реку. Тех же, кто превозмогая боль умудрился выжить в обжигающе ледяной воде и смог выплыть, заталкивали обратно под лед палками, улюлюкая и смеясь над их тщетными попытками выкарабкаться с перекошенными от страха и боли лицами. Всюду слышались стоны, плач и мольбы. Весь город, казалось, пропитался кровью и ужасом творившихся зверств. А царь, лично наблюдавший за истреблением народа, только отдавал приказ «отделать всех изменников». Когда казней поуменьшилось, опричники приступили к разгрому и уничтожению торговых лавок, запасов, продовольствия. Они крушили на своем пути все постройки. Все, что было в городе красивое, новое, радующее глаз, было иссечено. Все, что не смогли порушить – жгли. Разграблены церкви. Уничтожен домашний скот. Отряды опричников мародерствовали по окрестностям. Ондрюша, обладающий недюжинной силой, всегда находился в числе приближенного к царю отряда. Марья, лично наблюдая за творившимися зверствами была в ужасе. Все, что она могла, только молиться за каждого убиенного, за каждую душу. Не минуты не зная покоя, она оплакивала каждую отнятую жизнь. Марью удивило и обрадовало, что сам Ондрюша не принимал участия в казнях. Он присутствовал, да, но она, чувствовала, что ему это не нравится. Он жалел о том, что ему приходится быть в числе людей, творивших такое зло. Сам Ондрюша грабил лавки и крушил дома, но и это он теперь делал без охоты и удовольствия, просто не мог отказаться, не мог бездействовать. Марья понимала, что это она изменила его сознание, но была очень рада тому, что он теперь, хоть и невольно, на ее стороне. На стороне людей. И теперь ей морально было сложнее выполнить задуманное. Прежде она хотела, чтобы в убийстве колдуна ей помог Ондрюша. Ясно понимая, что убийство одного из своих возможно закончится смертью и для самого великана. А теперь, видя изменения, произошедшие с ним, ей хотелось, чтобы он жил.

Находясь в отрешенном состоянии, оплакивая жертвы и молясь за них Марья услышала знакомый голос, который не слышала уже много лет. Внимательно осмотревшись, она заметила своего давнего знакомца, псковского юродивого – Николу. Сделав шаг ему навстречу, великан Ондрюша замер, увидев округлившиеся от ужаса глаза Николы. Недолго думая, Ондрюша сгреб тщедушное тело юродивого одной рукой и практически отнес его в сторону, потому как у Николы от страха отказали ноги.

– Микола, Миколка, не бойся, это я, бабка Марья, – пробасил великан Николе в ухо, для чего ему пришлось согнуться пополам.

Никола, закрывший глаза от ужаса и ожидания неминуемой смерти, приоткрыл один глаз и подался вперед:

– Меня Миколкой давно никто не звал, – с любопытством, вперемешку со страхом, произнес Никола всматриваясь великану в глаза.

– Из живых только я и осталась, – снова пробасил Ондрюша.

– Марьюшка! – кланяясь воскликнул юродивый, почувствовав во взгляде великана знакомое притяжение и тепло.

Никола с восхищением глядя на великана обходил его по кругу и причмокивал языком:

– Вот так Марья! Вот так да!

– Микола, мне нужна твоя помощь, – прервала его Марья. – Не откажешь?

– Да что ты, Марьюшка, я за тебя и голову на плаху не пожалею.

– Нет уж, – грустно улыбнулся Ондрюша, – голову оставь при себе. А вот чтобы и остальные головы сберечь, я расскажу, что тебе придется сделать.

Теперь, в небольшом отдалении, незримой тенью, за Ондрюшей следовал юродивый, умевший всегда оставаться незаметным. Марье оставалось только ждать и надеяться, что она не ошиблась. И она, наконец, дождалась. Ужиная перед костром, с десятком других опричников, Марья снова услышала знакомый звон в ушах. Она так долго этого ждала, но волновалась безумно, понимая, что от нее сейчас зависят многие жизни и что по ее вине колдун не был остановлен раньше. Она заставила великана встать и осмотреться. Вдалеке приметив всадника, Ондрюша плюхнулся на место и продолжил обгладывать огромную кость. Сидя в окружении опричников, он возвышался над ними и легко мог наблюдать за приближением колдуна. Когда всадник приблизился достаточно близко и сидевшие рядом с Ондрюшей опричники поднялись, приветствуя его, когда колдун был так близко, Ондрюшу окликнул Бельский:

– Ондрюша, подь сюда, – глядя на не желавшего двигаться с места великана снова поторопил он.

– Дай доесть-то, – пробасил богатырь в то время, как Марья судорожно пыталась найти решение.

– Ондрюша, – чуть громче крикнул Богдашка, но опомнившись продолжил ласково, – там Григорь Лукьяныч тебя кличет. Нужно сани приподнять да подержать, пока Дмитрич чинить будет. Государь велел к отъезду подготовиться.

Ондрюша поднялся. Резкими, размашистыми шагами он пересек двор, не поворачивая головы. Марья искала выход из сложившейся ситуации. Ондрюша просто перестал существовать, все перестали существовать, сейчас была только она и ее мысли. Только поиски решения проблемы занимали ее. Она больше не имела права на ошибку. Она больше не позволит колдуну уйти. Она не сможет больше вынести ужаса, который творился вокруг нее последнее время. Она понимала, что не выживет в этой битве, и не жаждала жизни, после того, что ей пришлось пережить. Для нее эти смерти были куда большим злом, чем для тех, кто остался жив. Ведь каждую смерть чувствовала она, как свою. Она умирала, но продолжала жить дальше и чувствовать людскую боль, отчаянье, страх, обреченность. Как можно пережить боль ребенка, умирающего от ледяной воды, сабли, лошадиных копыт, а потом чувствовать тоску, нестерпимую боль и ужас его матери, и остаться в своем уме. Марья не хотела умирать, но она не хотела с этим жить. Решение пришло. И сказав нужные слова, Марья скользнула из сознания великана в единственного стоящего сейчас рядом с колдуном человека. Им оказался Федко. Его голова слегка дернулась, глаза на мгновения подернулись пеленой и закрылись. Когда он распахнул их снова, его светло-серые глаза стали практически черными. Колдун, заметив это преображение дернулся, понимая, что перед ним сейчас не просто человек, но Федко уже вцепился в его шею мертвой хваткой. Колдун пытался расцепить его руки, осыпал того ударами, хрипел, брызгая слюной. Он начал задыхаться. Он силился сделать вдох и не мог. Он чувствовал, как его глаза распухают и наливаются кровью. Как его лицо становится чужим. Он боролся с силой, с которой не мог сладить. Он чувствовал, что в стоящим перед ним Федко неимоверная мощь и он может просто сломать ему шею, но наблюдает как утекает из него жизнь. Тот, кто вселился сейчас в Федко, буквально выдавливал из него жизнь каплю за каплей.

Марья не получала от этого удовольствия, но она хотела, чтобы у колдуна была агония и в тот момент, когда он уже смирился со своей смертью, в его голове стали всплывать образы всех, кто был умерщвлен для насыщения сущности и укрепления его силы. Только лица людей, всех: стариков, женщин, мужчин, детей, менялись, мелькали в его затуманенном сознании, и он умирал снова и снова, разными смертями, мучаясь и корчась в судорогах.

Сначала никто не понимал, что происходит. Но когда колдун стал хрипеть и заваливаться, к ним подбежали опричники и попытались оторвать их друг от друга. Не ожидавшие от тщедушного Федко такого напора, они силились разогнуть его пальцы, били его, тащили их в разные стороны, но все было тщетно. Ни Марья в сознании Федко, ни колдун уже ничего не чувствовали и не замечали. На крики выбежал Малюта и увидев, что государев гонец уже покрылся красными пятнами и закатил глаза, подскочил к Федко и размахнувшись снес ему голову. Два тела рухнули замертво. Федко, и после смерти державший шею колдуна мертвой хваткой и колдун, уже несколько минут как мертвый. Опричники в недоумении смотрели на оба трупа, не понимая, что случилось. Они негромко переговаривались, когда Малюта нагнулся, вытащил из-за пазухи мертвого гонца депешу и распорядился убрать с глаз, чтобы государь не увидел их и не разозлился. Никто из войска не горевал по погибшим товарищам. Только на кромке леса, прячась за толстым стволом старой ели, захлебывался слезами Никола, рвя на себе и без того редкие волосы, царапая лицо, осыпая себя тычками и затрещинами. К трупам подошел Ондрюша. С легкостью подхватил оба одной рукой, в другую руку, бережно взял отрубленную голову и зашагал к лесу, не замечая стекающую из глаза одинокую слезу.

Никола дождался пока многочисленное войско покинет стоянку. Он подобрался к брошенным в овражек трупам. Ласково взял в руки голову Федко и покачивая ее как младенца тихонечко завыл, часто капая слезами. Когда силы его были уже на исходе, Никола достал из-за пазухи нож и подойдя к сцепившимся трупам разрезал одежды на колдуне.

– Нужно отрезать от него кусок. Марья сказала, что я должен тело колдуна царю показать, чтоб сущность его учуяла, и только потом слова нужные сказать, – уговаривал себя Никола. Он покачивался из стороны в сторону, повторяя снова и снова, что это просто необходимо, что без этого смерть Марьюшки была напрасной. Повторяя заученные слова, и с трудом сдерживаясь от подступающих рвотных позывов, Никола кромсал ненавистное тело. Вырезав кусок мяса без кожи, размером с две ладони, он аккуратно завернул его в тряпицу и сунул в истрепанную котомку. Стараясь не думать об отвратительной ноше, Никола поспешил выбраться из леса. Он знал к кому ему нужно обратиться, чтобы успеть вернуться в Псков и не быть замеченным выставленными кругом караулами.

Глава 22

Мне было больно. Я чувствовала, как холодная сталь врезается в мое тело. Как хрустнули, дробясь, позвонки. Мимо меня пронеслись, кружась, сотни сапог, истоптанный снег и красная полоса, когда моя голова откатилась в сторону от тела. Я видела рассыпанные по небу яркие звезды, смотрящие на меня. Я умерла там, на поляне, заполненной сотнями чужих мне людей. Им была безразлична моя смерть, как и моя жизнь. Звезды заволакивало туманом, сквозь который я начала различать дорогие моему сердцу лица тех, кто давно ушел, но до сих пор ждал меня. Это был долгий путь. Каждый, кому я когда-либо помогала пришел поклониться мне. Тысячи мужчин и женщин окружили меня, подхватили на руки и медленно поплыли со мною вверх, к мерцающим звездам. Там я увидела маму и отца склонившихся к моей колыбели. Их смеющиеся глаза и губы, шепчущие мое имя. Я потянула к ним руки и оказалась в их объятиях. Запах молока и пряной травы, вот как пахла моя мама. Терпкий запах лошадиного пота и кожи, так пах мой отец. Я умерла и чувствовала себя живой, чувствовала запахи, и невероятно счастье от того, что я снова дома. Ушли тревоги и боль. Только покой и умиротворение. Только запах пряностей и свет звезд, приближающийся ко мне. Он окутал меня плотным коконом. Стало нестерпимо ярко, я зажмурилась, а когда открыла глаза, то снова чувствовала саднящую боль в разрубленной шее и привкус металла на языке. Свет исчез, темнота, окутывающая меня, сначала казалась плотной завесой, но через минуту я смогла рассмотреть стоящего рядом с моей постелью рыжебородого Тита.

– Я не умерла? – попыталась спросить я, но вместо слов получился невнятный стон и хрип.

Я обвела глазами комнату, в которой находилась. Это не дом, в котором я жила, будучи Марьей. Я вернулась. Я еще не совсем понимаю кто я и где нахожусь. Очень хочется потрогать шею, но руки совсем не слушаются. Никак не могу понять моя голова отделена от тела или нет? Глазами я двигать могу. Тит исчез. Мне стало так одиноко и горько, но он появился тут же, около меня, держа в руках кружку с сильно пахнущим отваром. Та самая пряность! Через множество запахов ко мне пробился тот единственный, такой дорогой для меня, запах моей мамы. Тит, будто прочитав мои мысли, легонько кивнул и держа кружку в одной руке, второй поднял мою голову, медленно вливая в меня обжигающий отвар. Он что-то говорил мне, но его голос был так далеко, что я не могла расслышать слов. Он прислонил мою голову к своей груди, бережно, словно я ребенок и покачивал меня что-то нашептывая. Мне очень хотелось спать. Глаза стали сами закрываться и, не став сопротивляться навалившейся дреме я провалилась в сон.

Интерлюдия

– Спасибо, мил человек! – с поклоном сказал Никола, ловко спрыгнув с саней. – Бог наградит тебя!

– Спаси Бог, Никола!

Никола, придерживая рукой суму с драгоценной и такой ненавистной ему ношей, свернул в небольшой проулок, где стояла его лачуга. Зайдя в выстуженную комнатушку, Он снял суму и аккуратно положил ее на стол, стоящий у махонького окошка, которое практически не пропускало свет, отчего в комнате царил полумрак. Затопив печь и с наслаждением скинув с себя лохмотья Никола потянулся. Его скрюченное тело распрямилось. Исчезло безумие из глаз. Он опустился на колени перед полкой с иконами и размашисто перекрестился. Вознося молитву, он чувствовал, как его мышцы наливаются силой, как тело, задеревеневшее за несколько недель скитаний, наполняется теплом и жизненной силой. Как его мысли, прыгающие как пичуга начинают течь медленной и уверенной рекой, заполняя его светлым и радостным чувством единения с Господом. Никола знал, какая сложная предстоит ему задача, но теперь он был спокоен. Он знал, что не дрогнет перед строгим ликом царя. Не сможет его остановить и грозная стража. Все по силам ему. Он справится. Он не подведет. Он сделает все, чтобы закончить дело, порученное ему Марьюшкой. Это богоугодное дело, правое. Скольких людей сумеет он спасти. Не было гордости и тщеславия, только облегчение и покой. Господь с ним! Никола чувствует его присутствие в себе, как и всегда чувствовал во всех деяниях своих Его руку.

Пролетел в молитвах день. Съев вечером пару яиц и запив их кипятком, Никола залез на свое покрытое соломой ложе и забылся коротким, беспокойным сном. Встав задолго до рассвета, вознеся короткую молитву и облачившись в свои лохмотья, Никола достал кусок мяса, срезанный у колдуна, зажег свечу, которую хранил с прошлой пасхи и стал повторять слова заговора, накрепко заученные по приказу Марьи. Повторяя их снова и снова, все громче и громче, буквально впадая в экстаз и теряя связь с реальностью. В какой-то момент он почувствовал, легкое покалывание в кончиках пальцев и тоненький звон в ушах, это был знак. С трудом поднявшись, преодолевая головокружение и слабость, Никола снова завернул мясо в тряпицу, положил ее в суму, уже совершенно не чувствуя отвращения, ибо это больше не было куском мяса, но было избавлением от нечисти, изводившей разум государя.

Выйдя из дому, Никола до рассвета бродил по улицам города, где собиралось все больше и больше встревоженных псковчан. Наконец затрезвонили колокола, извещая жителей о прибытии в город государя.

Царь въезжал неспешным шагом, в окружении своей многочисленной, угрюмой, облаченной в черное стражи. Толпа взорвалась приветственными криками, надрывались колокола, священнослужители пели приветственные псалмы. Сквозь этот гвалт, сквозь ликующую толпу, шел босоногий оборванец, одной рукой придерживая обветшалую суму, другой волоча по земле увесистую палку. Чем ближе юродивый продвигался к отряду, тем более решительным становился его шаг. В какой-то момент, Никола, а это был именно он, ловко вскочил на зажатую в руке палку, как на верного коня, залихвацки улыбнулся, от чего его вид стал еще более безумным, выскочил вперед толпы, практически под копыта государева коня и звонко закричал:

– Иванушко, Иванушко, покушай хлеба – соли, а не христианской крови.

На его неожиданный призыв обернулись все, выпучив глаза и испуганно переводя взгляд с блаженного на царя и обратно. Первыми пришла в себя свита и тут же бросилась к оборванцу истово желая изрубить посмевшего дерзнуть на мелкие куски, но не успели они и глазом моргнуть, как того и след простыл. Только палка – конь валялась на том месте, где только что стоял юродивый.

Сбитый с толку, а от того впавший в ярость царь, в сопровождении своих слуг подъехал к собору Святой Троицы. Спешился и молча, не глядя по сторонам зашел внутрь. Тут же вход обступила стража, выставив вперед пики и не пропуская даже духовенство, растерянно толпящихся у ворот собора.

Стоя в темноте собора и вознося немые молитвы, Иван не сразу почувствовал пристальный взгляд. Лишь повернувшись к выходу он запнулся, резко повернул назад и дернулся, непроизвольно потянув в стороны вдруг впившийся в шею ворот, желая вдохнуть больше воздуха. Перед ним стоял блаженный, которого он видел при въезде в город. Взгляд его был открытым и пронизывающим. Давно на него так никто не смотрел. Не смел смотреть. Даже враги его не выдерживали пристального, тяжелого государева взгляда из-под бровей. А тут оборванец…

– Не голоден ли, Иванушка? – неожиданно молодым голосом спросил его Никола.

Царь непроизвольно сделал шаг назад. Юродивый вытянул руку с зажатым в ней куском сырого мяса.

– Покушай, Иванушка! – делая шаг вперед и суя мясо царю под нос протянул тот. Царь отшатнулся, пришел в себя и разозлившись хотел уж было замахнуться на слабоумного, но руки не слушались его, и ноги стали предательски дрожать, норовя не удержать ставшее ватным тело.

– Кушай, Ваня, Кушай! Покушай! Давай, ешь! – повторял Никола снова и снова, все ближе придвигаясь к царю.

– Не ем я мяса в пост, ибо христианин, – еле выдавил из себя Иван.

Хрипло рассмеявшись Никола сделал еще один шажок и глядя в глаза государю зло проговорил:

– Да, не ешь, ты кровь человеческую пьешь! – протянув мясо прямо к лицу Ивана он продолжал:

– Ступай отсюда, прохожий человек! Не то к вечеру не на чем будет ехать. Уезжай, никого не трогая и не разграбляя святынь. Ежели ты или кто-нибудь из войска твоего коснется хотя бы волоса на голове последнего из детей этого города, Божий гнев разразится в огненной туче, которая, уже висит над твоей головой и в любую минуту может обернуться сильной мрачной бурей.

Иван почувствовал запах мяса, но не он вдыхал его, а оно, словно впитывало его суть. Он не мог оторвать взгляд от красного пятна. Слова юродивого бились в нем колокольным звоном: «Уезжай! Не трогай! Кровопийца! Бом! Бом! Бом! Не убий!!!» – стучали они в висках. Собрав все свои силы, он выбежал из собора и опершись на посох жадно хватал ртом морозный воздух, приходя в себя и чувствуя странную легкость и вместе с тем горечь во рту.

Глава 23

Я проснулась, когда за окном, сквозь ночную мглу начали прорываться первые солнечные лучи.

Рядом со мной, на краешке кровати сидел Виктор, нежно держа меня за руку. В изголовье стоял Тит, с тревогой заглядывая мне в глаза.

– Сколько я спала? У меня совсем нет сил, – еле выдавила я из себя.

– Почти неделю. Мы тут с ума сходили от беспокойства, – прошептал мне в ответ Виктор.

– Ей нужно к месту силы, – кинув короткий взгляд на Виктора сказал Тит. – Мы даже поговорить не сможем пока она не восстановится.

– Я готов ехать, хоть сейчас, – с готовностью вскочил тот.

Дальнейшие события, до того, как мы добрались до места силы, я помню смутно. Помню, что до машины Виктор нес меня на руках. Что он что-то говорил мне, пока мы ехали, но что именно не знаю. Осталось ощущение заботы и нежности, и волнения исходящее от него. До места силы он тоже меня нес. Чем ближе мы подходили, тем сильнее я ощущала тонкую вибрацию, рождающуюся у меня внутри. Виктор выглядел растерянным, глядя на сотрясающую меня дрожь, когда мы подходили к капищу. Я уже не могла его успокоить, я была как оголенный нерв. Я чувствовала, как энергия тонкими струйками течет по моим венам. Я смотрела на Виктора и мне казалось, что это он гладит мои обнаженные руки. Энергия наполняла меня по-другому, не как в первый раз. Это было наполнение, насыщение и удовольствие, закрученное в тугой узел. Когда Виктор поставил меня на землю, я почувствовала некоторое разочарование из-за отсутствия его крепких и вместе с тем нежных объятий, но тут же меня пронзили, будто тысячи иголочек. Словно электрический ток прошел волной по моему телу, заставив меня вытянуться струной и подняв голову к небу раскинуть в стороны руки. Мне казалось, что я могу вместить в себя целую вселенную. Казалось, что я вдыхала в себя грозу. Рокот грома и мощь молний, которые рождают возбуждение и ощущение силы, были сейчас во мне. Я искрила внутри. Меня трясло, но мне было спокойно и радостно. Я умерла, там, в заснеженном лесу, и родилась здесь и сейчас. Теперь Марья была со мной. Она была частью меня, не просто воспоминанием. Во мне теперь есть ее мудрость, знания, снисхождение и терпимость. Я изменилась, но осталась собой. Я не знаю, как в одном человеке может уживаться такое множество противоречий и оставлять его самим собой. Я понимала, что все приобретенное мной не будет идти мне наперекор, оно только добавит мне понимания и осознания мира и людей вокруг. Когда эта вспышка закончилась, меня качнуло, и Виктор тут же подхватил меня. Снова теплота его рук. Его нежный запах. Легкая щетина, прикоснувшаяся к моей щеке. Он дрожал, так же, как и я минуту назад.

– Ты светилась! – хрипло прошептал он. – Я в жизни не видел ничего прекраснее! Ты будто вспыхивала изнутри и искрилась.

– Ты дрожишь…

– Я не могу это объяснить, но пока я держал тебя, в меня будто вливали эликсир жизни. Я чувствую силу, даже может быть мощь и такой кайф! Я никогда не пробовал наркотики, но думаю они никогда не сравняться с этим ощущением.

Его севший голос, запах, тепло и это ощущение эйфории. Я протянула руку и провела кончиками пальцев по его скуле, запустила руку ему в волосы, испытывая наслаждение от этого ощущения, этого мужчины, этого места. Он целовал меня. Настойчиво, но в то же время нежно. Я тонула в этом поцелуе. Мне казалось, что мы не сможем оторваться друг от друга. Что этот электрический ток у нас один на двоих. Мы были едины в этот момент. Женщина и мужчина. Мужчина и женщина. Я чувствовала и его ощущения, и свои. Это как цунами. Моя волна, его волна. Мне казалось, что и он чувствует это. Он оторвался от моих губ и смотрел на меня тяжело дыша. Я не хотела останавливаться, но он легонько отодвинул меня и держа на вытянутых руках сказал:

– Нам нужно поговорить. Тебя не было больше шести дней. Сейчас мы должны вернуться домой и многое обсудить, – его голос был решителен, но я видела, что ему едва хватило сил, чтобы остановиться и сказать мне это.

Всю дорогу домой мы молчали. Виктор был задумчив и только изредка кидал на меня взгляд и иногда тяжело вздыхал. Я вспоминала то, что пережила вместе с Марьей. События картинками всплывали в моем сознании. Это было невыносимо больно. Столько смертей. Столько крови и страданий. Чтобы вырваться в реальность, я возвращалась к тому, что произошло со мной только что. Эти эмоции и ощущения снова накатили на меня волной, мне стало жарко. Мне захотелось почувствовать движение воздуха, и я открыла окно. Мир наполнился звуками и запахами. В этот момент я была так сильна, что могла почувствовать каждого едущего мимо человека даже не напрягаясь. Я взглянула в небо и увидев птицу решила направить ее к нам, ко мне, вниз. На несколько секунд закрыв глаза я увидела огромное небо и тут же землю, усыпанную коробками домов и жучками автомобилей. От этого невероятного падения захватило дух. Земля все приближалась. Мне на секунду стало страшно, что я не смогу ее вовремя остановить. Я открыла глаза и мысленно приказала птице взмыть вверх. Я теперь очень хорошо понимала людей, которые связали свою жизнь с полетами. Наверное, что-то подобное чувствовали парапланеристы, ощущение свободы, восторг полета, адреналин. Я отпустила ее, еще долго наблюдая за ее полетом. Как это прекрасно! Те умения, что Марья развивала в себе многие годы, проснулись во мне сразу после того, как я прожила с ней ее жизнь. Это просто невероятное ощущение! Не от возможности управлять кем-то, от этого мне как раз было немного не по себе, а от ощущения полета. От возможности увидеть мир другими глазами. Воспринять его так, как никогда прежде. Это же просто потрясающе. Я могу увидеть, как плетет свою сеть паучок, как мышонок бегает по мириадам узких ходов, как собака ищет след по запаху. Столько всего открылось мне. Но сейчас этому не время. Пришло осознание того, ради чего я спускалась в воспоминания. Я нервно взглянула на Виктора, крепко держащего руль и сосредоточенно глядящего на дорогу. Он думал. Мне казалось, что я могу услышать ход его мысли, если захочу, но я дала себе еще немного покоя. Я уже поняла, что разговор предстоит серьезный. Значит наши планы не сработали и нужен новый план. Но у меня есть еще немного времени, чтобы не думать об этом. Я хочу сначала услышать все, а не строить предположения. Я закрыла глаза и позволила себе еще раз окунуться в воспоминания Марьи, только в хорошие, теплые воспоминания. Я хочу передать Титу, что Марья им очень дорожила. Как тяжела была ее жизнь. Одиночество и вереница просящих, не желающих знать о том, как ей самой, Марье, иногда нужна была помощь и поддержка. Как спасал ее в эти моменты необычайно чувствительный Тит. Не похожий на всех остальных домовых, он стал ей настоящим другом, что вообще необычно для отношений между ведьмой и домовым. Возможно, так получилось из-за того, что Тит к ней попал совсем молодым, тогда, когда обычно домовые, всегда умудренные знаниями и опытом. Тит же, набираясь житейской мудрости вместе с Марьей, очень полюбил свою хозяйку, и она отвечала ему необычайным доверием и уважением, хотя и не показывала этого так явно. Не умела показать. Только в самом конце пути, она дала волю чувствам и эмоциям, тут же запрятав их, чтобы закончить самое сложное дело в своей жизни.

Тит встречал нас разносолами. Я сразу почувствовала тепло и заботу. Я дома. Какое же счастье, что у меня есть Тит. Он смотрел на меня, словно замечая произошедшие со мной изменения. Словно чувствовал присутствие Марьи во мне. Его взгляд такой любящий и вместе с тем полный тоски. Вселенская боль была в его глазах и я, не выдержав опустилась перед ним на колени, крепко обняла его и разрыдалась, дав наконец волю моим эмоциям. Все, что пережила я за эти шесть дней, эту огромную насыщенную жизнь, эту скорбь и полную отдачу себя на служение людям выливалось слезами. Когда я немного успокоилась, то увидела, что на полу рядом с нами сидел Виктор, не смея к нам прикоснуться, но очень этого желая. Я протянула ему руку и обняла их обоих. Чмокнув Тита в макушку и смущенно взглянув на Виктора, надеясь, что недавний поцелуй останется там, где он случился, и поднялась, наигранно весело спросив:

– А чем в этом доме кормят?

Тит тут же побежал в кухню и крикнул оттуда, что у него уже все готово и он ждал только нас. На столе, как всегда, было изобилие еды. В трех высоких, стеклянных мисках стояли вареники с картошкой, творогом и вишней, и источали невероятный аромат. Поливать нам это предлагалось сметаной, а к сладким он протер с сахаром клюкву и бруснику. Когда уже невозможно было есть, он налил нам чай и поставил тарелку с небольшими пироженками, внимательно глядя за моей реакцией.

– Тит, где ты такую вкуснятину заказал? – спросила я, закатив от удовольствия глаза.

– Это я сам приготовил, – с гордостью ответил Тит. – Я, пока ты спала, в интернете ролики смотрел, хотел тебя удивить. Вот, научился пирожные готовить. А еще мне красивые торты понравились, но только те, что я нашел не очень вкусные, я еще поищу.

– А ты что их уже попробовал? Когда ты успел?

– Зачем мне их пробовать? – дернул плечами Тит. – Я по составу понял, что они не очень. В одном коржи суховаты будут. Другой слишком сладкий. В третьем столько мастики, что и теста не почувствуешь.

– А как ты это понял?

– Так по сочетанию продуктов. Я сразу понимаю, что вкусно, а что нет. Что можно доработать, изменить, а что невозможно, потому что тогда и консистенция изменится.

– Ну ты профи, – восхитилась я, – просто по рецепту понять.

– Ну ладно уж, не перехваливай меня, – засмущался Тит.

Виктор следил за нами молча, изредка поглядывая на Тита. На меня он старался не смотреть. Сначала мне казалось, что это из-за нашего поцелуя, что это просто смущение, но потом я поняла, что дело совсем не в этом. Я намеренно не лезла в голову Виктора. Я относилась к нему по-особенному. Я доверяла ему. Он был единственным человеком, который знал обо мне правду и который стремился мне помочь. Может быть ему кажется, что он практически ничего не делает, что все самое сложное лежит на мне, но это далеко не так. И я постараюсь его в этом убедить. Он был чем-то озабочен. Он нервничал. И дело точно не в том, что произошло в битцевском парке. Я отодвинула от себя недопитый чай.

– Рассказывайте!

Виктор и Тит опустили глаза. Виктор глубоко вздохнул и глянув на меня выпалил:

– Мы не уследили. Он увез Кристину, и мы не знаем где она сейчас.

– Когда увез? – я аж приподнялась. Мое сердце заколотилось так сильно, что казалось сейчас выскочит из груди.

– Вчера вечером. Почти ночью.

– Он сейчас с ней?

– Нет, его не было несколько часов, но сейчас он дома, – виновато глянул на меня Виктор. – Ребята мне сразу отзвонились.

– Значит так, – сказала я, понимая причины его волнений. – Во-первых, с ней все нормально. Она жива, а это главное. Во-вторых, я думаю, что тут нет твоей вины, так что прекрати думать об этом и корить себя. Сейчас нам нужно включить голову и подумать, что мы можем сделать, чтобы исправить ситуацию.

Говоря все это, я старалась выглядеть спокойной, чтобы мое спокойствие передалось и Виктору, но внутри меня кипела буря эмоций. Нет, я, конечно, не считала его виноватым, но как же мерзко себя чувствуешь, когда никак не можешь повлиять на ситуацию и не можешь ее изменить.

– Теперь давайте все сначала, – выдохнула я. – Расскажите мне по порядку все, что произошло за то время пока меня не было с вами.