Леона, внутренне замирая, вбила в поисковую строку «порно» – и на нее тут же высыпались крайне любопытные и провоцирующие продолжения и ссылки на пару сайтов. Леона тыкнула в первую попавшуюся и вздрогнула. Голый парень с внушительным хозяйством, накаченный и в ковбойской шляпе, несколько обескураживал откровенностью без предисловий. Хоть бы предупреждающий значок влепили! А если ребенок тыкнет не туда? И точно решит узнать, что же там такое. И потом задаст родителям парочку интересных вопросов. А Леоне Гамельн задаст, прокрутив историю. Ноут-то его!
Сердце забилось чаще. Разом причудились шаги и скрежет ключа, и только время на часах и разум твердили, что Гамельн на работе и вернется не раньше, чем часа через три. Леона умоляюще покосилась на парня-ковбоя, чтобы тот помог разрешить сомнения, стоит ли дальше изучать или ну его… Парень предсказуемо молчал, но излучал харизму «мачо»: ну же, смелее, ты уже смотришь на меня, неужели откажешься от продолжения? Леона вздохнула и мотнула вниз.
С этим ковбоем обнаружилась целая фотосессия в разных ракурсах и позах. От совсем откровенных до дразнящих. Леона неожиданно залипла на фотке, где парень валялся среди сена в расстегнутой рубашке, а рука его пряталась в штанах. Леона сглотнула, представляя на его месте Гамельна. Между ног как разлился теплый чай. Но после происшествия в клубе Гамельн точно тему секса поднимать не станет. Слишком заботливый. Какая же она глупая, что в первый раз закатила истерику!
Где-то еще лазить резко перехотелось. Леона лениво потыкала по всплывающим панелям: сайт оказался галереей с эротическими моделями на любой вкус. И закрыла вкладку. Почистила историю за сегодня. Прочая история также зияла чистотой. Вот так попробуй узнать о Гамельне побольше. Только если напрямую спрашивать: «На каких девушек ты западаешь? Какие позы предпочитаешь? Какой фетиш?». Пиздец же! Леона скорее язык себе откусит, чем начнет любопытничать.
Гамельн не прятался от расспросов – в том числе и о личном, но… Это слишком! Дальше только: «Мама, это Гамельн, и я его люблю». Л-люблю? Леона уставилась в погасший экран, будто в зеркало, способное дать ответ на любой вопрос. Все сходилось как в правильно решенной задаче. Ревность, терзания, тяга к Гамельну, в конце концов! И… что с этим делать?
Леона запустила пальцы в волосы. Если так дальше продолжится, все будет не просто плохо, а суперплохо! Постучаться, что ли, в соседскую дверь? «Хлобыстните меня дубинкой для профилактики».
***
– Лео! Лео! – Гамельн тряс ее за плечо – здоровое. – Ты ела что-нибудь?
Леона сонно проморгалась и помотала головой.
– Нет. Тебя ждала.
Гамельн стоял с сумкой через плечо. Черты его лица заострились. Усталость от дня на ногах парила в воздухе. Положить бы и не кантовать. И все-таки Гамельн накрыл на стол. И даже помог Леоне до него доковылять. Сидеть, как прежде, друг напротив друга, несколько смущало. Колени сталкивались, взгляд залипал на губах. «Ты не мог бы пересесть, а лучше вообще уйти». Отличное начало разговора!
– Что ты так на меня смотришь, будто одновременно боишься и хочешь съесть?
Леона прокашлялась.
– Неправда!
– Что неправда? То, что боишься, или то, что хочешь съесть? Лео, не в укор тебе, но в некоторых вещах ты сильно подотстала. Ты можешь спокойно поцеловать меня, влезть в личное пространство и штаны… Ты откровенно хочешь меня, однако признаться в этом для тебя почему-то неподъемная ноша. Ты словно пустила все на самотек, а теперь бежишь от самой себя. Или вдруг поняла, что я живой человек, который может как принять, так и оттолкнуть?
Леона буравила взглядом пустую тарелку. Она была уверена, что Гамельн не оттолкнет. По крайней мере, даст тот самый выпрошенный шанс. Но она до сих пор не понимала, что чувствует сам Гамельн к ней.
– Во всей этой череде ты упускаешь из виду одно – как давно я в курсе. Или хочешь выставить меня слепцом, который ничего не замечал?
Леона стиснула вилку так, что та согнулась.
– Ты все знал с самого начала?
– Трудно было не заметить. Ты хоть и выглядишь крутой и неприступной, но для меня – открытая книга. Сначала мне показалось это забавным, потом я растерялся, не зная, что с тобой делать и насколько все серьезно. Может, сыграл злую шутку стокгольмский синдром, может, я появился в неподходящий момент. Вариантов уйма. Я решил не вмешиваться и наблюдать. Тоже… пустил на самотек. Из эгоистичного желания не терять тебя, не терять твои дикий искренний восторг и привязанность. Знаешь, на это подсаживаешься: когда для кого-то ты – бог.
– Ты не бог, ты – Гамельн, – Леона растеклась по стулу и задушила желание спрятать лицо. Уставилась в угол.
Получалось, Гамельн нуждался в ней так же сильно, как она – в Гамельне? Но почему молчал? Почему не намекнул? Бросил в реку чувств – и плыви как знаешь.
– Глупый львенок, не делай такое лицо. Я чувствую себя монстром.
– Ты не монстр, ты…
Гамельн вдруг поднялся, громыхнул столом, отодвигая, и оказался рядом. Совсем рядом. Руками заблокировал путь к бегству.
– Еще какой монстр.
Леона расширила глаза – Гамельн наклонился и поцеловал ее. Ни хрена не нежно. Зашарил языком по рту жадно, толкнулся коленом между ног. И налегал так, будто брал крепость. Леона вздрогнула и вытянулась струной. Что ей делать? Ау, караул! Тело откликалось, оно всегда откликалось на Гамельна, а мозг клинился. Как тогда, в первый незадавшийся раз. И это Гамельн? Это – Гамельн?! Настойчивый и возбужденный. Он не скрывал ничего. Каждый поцелуй, каждый укус отвечал простой формуле «Я хочу – и я делаю». От губ Гамельн перекинулся на шею Леоны, спустился по линии ключиц и бросил на нее такой собственнический горячий взгляд – как под дых ударил.
– То, что тебе, львенок, любопытство и «упс, так получилось», для меня… довольно… щекотливо-провоцирующе.
Гамельн подцепил футболку Леоны и стал стягивать медленно-медленно. Дыхание и сердце сошли с ума. Перехватить бы руки Гамельна и закончить все сейчас!
– Люблю провокации. Люблю спонтанный секс. Без долгих прелюдий и чистых простыней. Так – честнее. Но если ты против… – Одним рывком футболка оказалась на полу, а Гамельн прижался к Леоне, сплошь покрытой синяками и ссадинами, и те заныли зудяще-противно. Только боль скоро отошла на второй план, стоило Гамельну ладонью скользнуть к груди и прихватить губами ухо. – Если ты против, лучше сказать об этом сейчас.
Скажи тут! Поэму выведи. Леона могла лишь стонать.
– Не возражаешь? Отлично.
Он опустился вдруг на колени – красивый, сильный, темный, невероятный Гамельн. Поцеловал Леону в живот и расправился с трусиками. Щеки схватил жар. Настолько уязвимой и открытой Леона перед ним еще не была. Да вообще ни перед кем не была!
– Ты даже вообразить не можешь, как хочу тебе вставить.
– И что мешает? – Леона с трудом не то что складывала слова, но даже дышала.
– Многое, – Гамельн выдохнул струйку воздуха на нежную кожу лобка. – Твоя неопытность, твоя горячность и твое физическое состояние. Учесть все – слишком сложно. Поэтому пока так. Пока.
Живот схватывало легкими судорогами, а внутри будто образовался горячий шар. Волнение, предвкушение, стыд наслаивались, дезориентируя.
Язык Гамельна – господи, язык! – творил невообразимое. Пальцы поглаживали внутреннюю поверхность бедер, рождая тысячу мурашек. Очень хотелось закрыть лицо ладонями и вместе с тем впитать образ до скончания дней.
Когда язык надавил особенно сильно, тело вдруг прошило молниями, а между ног стало влажно-влажно. Очухавшись, Леона успела заметить, как Гамельн заботливо вытер ее.
– А ты? Тебе ведь…
– Хочешь отсосать мне? – Гамельн прислонился к столу, улыбаясь лукаво. – Мне бы понравилось, но, боюсь, для тебя сейчас это слишком. Взять чужой член в рот – не то чтобы раз плюнуть. В этом нет ничего страшного, унизительного и даже отвратительного, но психологический блок обычно силен. Девушка, с которой я спал время от времени на протяжении двух лет, так и не решилась попробовать. Зато массаж простаты у нее получался отменно. И не ревнуй. Все это было больше десяти лет назад. Я как-никак тебя старше.
Леона запыхтела и опустилась на колени.
– Ох, Лео. Ты чего задумала?
Леона еще и сама не была уверена. Ей хотелось – и все тут! Хотелось же? Леона сильно-сильно зажмурилась, приспустила штаны Гамельна и высунула язык. Гамельн дернулся, выдохнул и вцепился ей в волосы. Толкнулся в рот нетерпеливо. В нос ударил терпкий солоноватый запах, будто они оказались на морском побережье. Леона осторожно обхватила губами головку. Задвигала головой: вперед-обратно, вперед-обратно. И как некоторые сравнивают это с леденцом или бананом? Скорее рулет какой-нибудь. Покрытый кальмаром. Леона все-таки фыркнула, а Гамельн застонал протяжно:
– Давай уже.
Он потянул ее за прядки, притягивая ближе, и член покорно скользнул вглубь рта. Бесконечный. Распирающий. Защекотал небо неприятно. А потом Гамельн оттолкнул ее и притянул опять. И снова. Щеки расперло жаром. Гамельн ее даже сосать учит! Леона налегла сама как примерная ученица. Вовремя вспомнила про язык. Язык скользил по чужому члену – сначала просто, а потом волнообразно. Гамельн стонал и выгибался, закрыв веки. Ему нравилось. Абсолютно точно. Воодушевленная, Леона попыталась пропустить член в глотку дальше, но рвотный рефлекс сказал «нет». Ладно, поучится позже.
В какой-то момент Гамельн заметался, намотал ее волосы сильнее, и Леона заработала языком с утроенной скоростью. Достаралась… От чужой спермы замутило. Леона закашлялась, скорчилась на полу и отхаркивала-выплевывала белесую жидкость, к чертям посылая всю романтику. Во рту стойко держался странный незнакомый привкус, шею, спину и колени ломило. Гамельн сел рядом, погладил по спине и протянул стакан воды.
– Глупая упрямая львица. Все-то тебе нужно сейчас и немедленно. Прости, что не остановил.
– Это мое желание, – Леона прохрипела и показалась самой себе «глупой и упрямой». – Прости, что так… закончила.
Гамельн усмехнулся.
– Ну, кончить мне твоя неопытность не помешала. А вот док нас закопает.
Леона потянулась и легла ему на колени.
– Пусть закапывает. Я не жалею.
Быть с Гамельном вот так – близко-близко – оказалось совсем не страшно.
***
Док сделал Леоне перевязку, ничего не сказав. Словно приговор вынес – «безнадежный случай». Это уже слишком. Леона ведь не безмозглая. Она прекрасно понимала, что тело за «физические упражнения» спасибо не скажет. А что, понимая, лезла на рожон – это совсем другая история. Леона бы отстояла себя! Но док молчал, накладывая бинты с лекарством, и все решенное и сделанное стало ничтожно-безнадежным.
Так было с тренером по футболу в начальных классах. Тот, видя ее успехи, предложил усложненную систему тренировок, а Леона отказалась – промаявшись почти неделю, прикидывая «за» и «против» и подготовив солидную аргументацию своего решения. А тренер сказал: «Хорошо, как знаешь». Не уговаривал, не выступал с пламенными речами, и Леона тогда впервые почувствовала себя странно. Почувствовала… груз выбора.
Тренер больше никогда не поднимал эту тему, и Леоне – забитой и одинокой – начало казаться, что никаких выдающихся способностей у нее и не было. Док точно так же ставил в тупик, словно говоря: «Ты упустила шанс поправиться быстро и без последствий, как знаешь, это твое решение». Мерзкое чувство. Лучше бы ругали. А так – она будто и для этого не годилась.
Пару дней Леона стойко держалась паинькой. Спала на правом боку, вовремя накладывала мазь, делала лечебную физкультуру. И хранила целомудренность даже с Гамельном в одной постели. Гамельн наблюдал за ней поверх книги со смешинками в глазах.
На третий день что-то в привычной схеме сломалось. Гамельн, сидя в кресле, смотрел фото. Просто смотрел фото. Листал маленький потрепанный альбом. Но столько тоски и печали Леона давно не ощущала. Наверное, с того самого дня встречи у реки, когда Гамельн вернулся. Вернулся к ней. С грузом прошлого на плечах, с горечью настоящего. Леона верила – они с этим справятся. Должны…
Каждое фото Гамельн обводил пальцами как хрупкие крылья бабочек. Подкравшись, Леона застыла. Она узнала домик в лесу, детей, их будни, игры и совместный обед. Счастливые драгоценные воспоминания, разбросанные крохами-бусинами и собранные горсткой. Крохотной-крохотной – и все равно бесценной.
– Откуда они?..
Гамельн вздрогнул, вскинул взгляд – какой обычно бросают пойманные на месте преступления мальчишки – и сгорбился.
– Забрал у мамы.
– Ты ездил к ба один?!
– Не ездил. Мне передали. Док сказал, когда она смотрит альбом, становится более возбужденной. Начинает метаться по комнате и кричать: «Я сожгла моего мальчика!», – Гамельн спеленал себя руками, явно пытаясь успокоиться. – Я попросил дока привезти альбом мне.
– Но это ведь… неправильно.
– Она больна, Лео. Неизлечимо больна. Я не могу ей помочь, но хочу, чтобы последние дни она доживала в спокойствии и счастье. – Стоило Леоне открыть рот, как Гамельн осадил, напоминая взъерошенную хищную птицу с подрезанными крыльями: – Я знаю, что психбольница далека от рая. Только я не готов снова жить с ней. Не готов. Я ее просто убью.
– Гамельн…
– Думаешь, это легко – жить с сумасшедшим? Думаешь, милосердие и благие намерения спасут тебя от раздражения? От переутомления? От срывов? Ты ошибаешься. Первой начнешь искать поводы сбежать из дома и как можно дольше не возвращаться. Я пережил это на себе, – Гамельн зачесал волосы назад, так и оставив ладонь на макушке. – Дети помогли ей. С одной стороны – они принимали ее как есть, с другой – заботясь о них, мама не чувствовала себя никчемной. Наполнялась смыслом существования. Потом оказалось – это нужно и мне.
Леона кособоко подсела к Гамельну, притянула здоровой рукой к груди. Взрослый Гамельн сейчас виделся маленьким мальчиком. Мальчиком, которого недолюбили, с зияющей дырой боли внутри. Леона гладила его по спине и смотрела-смотрела на потрепанный альбом. С открытой страницы ей улыбались Кевин и Сьюзен, перемазанные краской.
– Я с тобой, Гамельн. Я с тобой.
Леона наклонилась невесомо Гамельна поцеловать – в лоб, веки, нос и щеки. Гамельн дрожал как перо на ветру. Вцепился в ее запястье. Леона продолжила целовать, говоря-подтверждая так «Я здесь, я с тобой», пока под губы не попалось соленое. Леона удивленно отпрянула и застыла. Гамельн плакал беззвучно – и оттого еще более безнадежно-страшно. Гамельн! Плакал! Такого Леона не помнила вообще.
– Знаешь, – Гамельн вытер глаза и часто-часто заморгал в потолок, – иногда мне кажется – я снова в кипятке. Кожа пузырится, лопается. Я кричу, но никто не приходит на помощь. А мать ошеломленно стоит с дурацкой кастрюлей и не двигается. Не паникует. Ничего. Потом вдруг подрывается – кастрюля грохочет, но я уже проваливаюсь во тьму. Сильнее всего я боялся остаться там, в этой тьме. Хотя потом думал – не один раз, – лучше бы остался.
– Дурак…
Гамельн усмехнулся – больше печально.
– Я был всего лишь двенадцатилетним ребенком с ожогами и матерью, мозг которой дал сбой.
– И как ты жил?
– А как ты жила? Я не мегакрутой взрослый, Лео, я просто переживал все то же, что и ты. Что Кевин, что Сьюзен, что Чарли, что Оллин. Именно поэтому я забрал вас. Мы понимали друг друга как никто и никогда на Земле.
Укладывая Гамельна вечером и наблюдая, как тот даже во сне хмурится и как на него давят усталость и напряжение, Леона поняла – пора. Пора идти за детьми.
***
– Мисс! Вы заблудились? – медсестра в голубой шапочке и халате с жирафами доброжелательно улыбалась. И общалась так же.
– Да, заплутала, – Леона теребила пуговицу на рубашке, импровизируя на ходу. – Не подскажете, где находится детское отделение? Я… мне…
Медсестра вдруг рассмеялась.
– Не смущайтесь так. У нас все новенькие теряются. Одинаковые корпуса – зло, – она заговорщически подмигнула, как будто они заключили договор.
С этим же лисьим настроением медсестра повела Леону по дорожкам, которые расходились солнышком. Дорожки Леона уже исходила вдоль и поперек, пытаясь найти чертов главный вход. Попадались сплошь «черные», «только для персонала» или «только для пациентов».
– Тема с корпусами поднималась не один раз. Чиновники конечно же обещают выделить средства на «благоустройство», но либо обещания развеиваются, либо деньги. Все как везде.
– Угу.
– Вам, наверное, не успели рассказать про информационных помощников? – медсестра остановилась возле стенда с афишей и провела ладонью сбоку, открывая цифровую панель. – Альтернативное решение для всех потеряшек. Подходите, жмете на кнопку, и на экране проецируется, где вы находитесь и как вам попасть в нужный корпус. На карте корпуса подписаны и обозначены разным цветом. Просто выбираете нужный и следуете построенному маршруту.
Она тут же все продемонстрировала, и у Леоны холодок по загривку пробежал. Развитие технологий порой очень пугало.
– Ого.
– Вот и ого! Корпуса покрасить средств нет, а дорогущие штуковины устанавливать – пожалуйста! Сюда встроены функции аудиального, текстового и интерактивного прохождения маршрута. Смотрите, запоминаете – и в путь. Редко кому требуется еще один информационный помощник, но в случае необходимости вы можете найти его возле второго корпуса, где памятник. Или обратиться к одному из работников. Ну, не страшно?
Леона на всякий случай помотала головой.
– Вообще-то, я…
– Вау, какая коса! – у медсестры буквально глаза загорелись. Она обошла Леону кругом. – Красота! Первый раз вижу девушку с такой шикарной косой. Сейчас в моде короткие прически или распущенные лохмы. Ой, простите мне мою бестактность.
Леона вздохнула. Кажется, медсестра ей попалась «зеленая».
– Главное, не дергайте за косу. И не трогайте.
– Бережешь? – медсестра снова стала похожа на лисичку и продолжила путь к корпусу. – Это правильно. Я вот свои срезала и теперь жалею. Ни причесок красивых, ни похвастаться. А мы тем временем пришли.
Перед ними выросли и плавно распахнулись двери, за которыми скрывался просторный светлый холл. Может, здания были не новыми и однотипными, но оборудованы явно по последнему слову техники. Неудивительно, что никто не спешил заниматься «благоустройством».
– До палаты сама доберешься или все же проводить?
С секунду Леона колебалась. Ее явно приняли за пациента, возможно, благодаря руке на перевязке. И, с одной стороны, это вызывало вопросики про систему безопасности – а если бы она террористом была или из тех, кто детей на органы продают? Но с другой стороны – это играло ей на руку.
– Сама.
– Вот и отлично. Если что – на каждом этаже есть вызов дежурного врача.
Леона кивнула и направилась через холл к лестнице, которую приметила благодаря долговязой девчонке с мелками. Дело предстояло нелегкое – найти в здании Сьюзен и не вызвать ни у кого подозрений. На нее и так очень сосредоточенно поглядывали с ресепшена. «Кто эта девица?» – читалось на лицах двух крупье. Такие бы, прежде чем с Леоной заговорить, вытрясли бы из нее карточку пациента или заполненный комплект визитера. И отправилась бы Леона далеко и надолго. С медсестрой ей однозначно повезло.
На шестом этаже – последнем – Леона перевела дух. Прочитала на табличке «ЛОР-отделение». Мда, маханула. Отделение «психических и неврологических расстройств» нашлось на третьем. Для входа требовалось приложить электронный ключ. Черт! Леона школьный-то пропуск давным-давно посеяла, даже не проверишь.
На лестнице вдруг раздались чьи-то шаги. Леона скосила глаза на лестничный проем и дернула дверь раз, другой…
– Что за буйство, мисс? – голос, обманчиво мягкий, явно принадлежал немолодому уже мужчине. У Леоны пот скользнул по загривку. – Не волнуйтесь. Вдох-выдох, вдох-выдох, вот так, – мужчина задавал руками такт, а потом легонько надавил на солнечное сплетение и как бы сместил вверх. По телу Леоны от этого разлилось странное-странное спокойствие. – А теперь попробуйте потянуть дверь на себя. Ну как, получилось?
Леона таращилась на легко поддавшуюся дверь как на восьмое чудо света.
– Получилось…
– Эгрегиэ. Как себя чувствуете?
– Н-нормально.
– Прекрасно-прекрасно. А это что? Прорывались с боем? – мужчина в белом халате обошел Леону кругом и приподнял руку указательным и средним пальцами.
– Это случайно.
– Ага-ага. Натуралис фортуйти. Но этим мы займемся позже. Я доктор Найджел. А как ваше имя, мисс?
– Ле… – Леона вовремя прикусила язык и решила дальше изображать здешнюю пациентку. – Каким назвали!
– А вы не слишком откровенны, – доктор Найджел почему-то довольно улыбался. – Но ничего, привыкнете, тогда и познакомимся нормально. Откуда вы к нам?
– Из дома, – Леона набычилась, не зная, как избавиться от навязчивого докторишки с гривой темных волос и усами.
– Понятно-понятно. Что ж, не буду вам больше докучать. Сегодня, – доктор Найджел сделал акцент на слове. – Обустраивайтесь, найдите себе уголок и при желании – занятие по душе. Главное, соблюдайте личные границы других.
Доктор Найджел указал рукой на широкий светлый коридор, с одной стороны которого тянулись большие окна с удобными подоконниками, а с другой – ниши с диванами, цветами и книгами. И с одной, и с другой стороны мелькали фигуры разновозрастных детей. Пожалуй, санаторий и правда был хорош. Если только здесь не лечили транквилизаторами.
Доктор Найджел, не дождавшись никакой реакции, ушел к самой первой палате. Поздоровался по пути с девочкой, скрутившейся на подоконнике, и похвалил ее за гибкость таинственным «эгрегиэ». Леона заметила еще двоих ребят, оккупировавших диваны и… грызущих ногти на ногах. Все, что естественно, не безобразно, но не прилюдно же!
Леона передернула плечами и подкатила к более разумному, как ей показалось, собеседнику – девочке-гимнастке.
– Эм, прости, ты знаешь девочку по имени Сьюзен?
– Ту, которая за карандаш убить готова? Карандашом, хи-хи, – девчонка чуть колесом не свернулась. – Конечно, знаю. Она така-а-ая странная. Все время где-то шляется, а если не шляется, то рисует. Хотя и на улице она тоже рисует. Найджел выносит ей такую шту-уку на ножках. Я такую раньше только в кино видела. Так вот, док ей выносит, и эта чувырла часами возле нее стоять может! И все что-то малюет и малюет, малюет и малюет, сил нет!
Девчонка за время тарахтения раз десять сменила позу, выкручиваясь в такие узлы, что Леона вот-вот ждала хруста костей, но ничего не хрустело.
– А где-нибудь можно посмотреть на ее картины?
– Где-нибудь? Ха-ха! Да она всю комнату завесила, ненормальная! То есть это не комната, а палата, но док просит называть «комната», срубаешь? Так во-от, все стены завесила – и ладно бы зверушками. Я вот зверушек люблю, а ты? Но у нее все картины одинаковые, о-ди-на-ко-вы-е! – девчонка спрыгнула с подоконника и потопала к одной из дверей. – Когда я чувырле об этом сказала, она меня чуть не убила! Воткнула свой карандаш прямо сюда, ага, – она похлопала себя по плечу. – Хорошо, я ги-и-ибкая, выгнулась. А вот так бы Хана ляпнула чего – и без руки ходила бы! Но Хана не ляпнет, у нее языка нет. Вот, смотри.
Леона за трескотней почти забыла, зачем она здесь, и приготовилась лицезреть девочку без языка, но вместо этого погрузилась в прошлое. Нереальное, забытое, родное. На картинах безошибочно угадывался домик в лесу. Сьюзен старательно изобразила его с разных ракурсов, воплотила каждую комнату-отсек, каждую вещь, шершавые стены и полы, усеянные тряпками и газетами. Сердце заныло. Захотелось рвануть туда прямо сейчас. Наплевав на все. Открыть заколоченную дверь, лечь, слушая Дом и воспоминания. Навести порядок и привезти туда Гамельна – с закрытыми глазами (сюрприз ведь!), сомневающегося, но не забывшего. И затаенно ждать реакции. Оглушенно-ошеломленной. Гамельн, возможно, разозлится, возможно, будет плакать, возможно, оттолкнет Леону, а возможно – поцелует. Это будет самый лучший поцелуй за все время – среди запаха травы и досок, среди дурмана прошлого и реального. И после этого Леона привезет в домик в лесу повзрослевших детей.
– Эй, ты че плачешь? Над каляками чувырлы? Серьезно?! Ну ты и стра-а-анная, – девчонка на этот раз села на шпагат и тянулась то к одной ноге, то к другой.
Но Леоне до нее уже не было дела. Она выскочила из палаты, бегом спустилась по лестнице и через отражающий эхо холл оказалась на улице.
Долговязая девчонка сидела на корточках и старательно рисовала цветы – красные, желтые, голубые… Леона присела рядом, взяла огрызок оранжевого мелка.
– Мы будем помнить, – и нарисовала рядом с цветами подобие домика.
Сьюзен посмотрела на нее без удивления, словно заранее знала и ждала, и с улыбкой спросила:
– Как думаешь, Гамельну понравится?
– Очень.
***
Сьюзен осталась в санатории. Выслушав Леону, она сама сказала: «Я подожду. Здесь мне хорошо. Доктор Найджел спас меня». От такого мурашки табуном по спине побежали. Девочки тринадцати лет не должны быть настолько мудрыми.
По дороге к своей следующей цели Леона вспоминала их разговор со Сьюзен. И невольно думала, как ей повезло с мамой! Элизабет поняла послание Гамельна, пережила подростковый бунт Леоны и стала тем другом, которому можно рассказать обо всем!
Мамаша же Сьюзен вывернула все наизнанку – и после того, как била дочь за малейший проступок, стала ее залечивать. А у Сьюзен поднималась температура под сорок просто от присутствия мамаши рядом. По каким только больницам и обследованиями ее не возили! Какие только диагнозы не ставили!
Хорошо, есть такие врачи, как доктор Найджел, видящие насквозь, а не жопой. По рассказу Сьюзен, он «заговаривал маме зубы», давая шанс остаться в санатории подольше и просто жить. «Ваша девочка идет на поправку, но все еще нестабильна». В случае необходимости Сьюзен разыгрывала спектакли: металась по кровати, вопила на разные лады или падала в обморок. Отличный план! И все-таки визиты мамаши в последнее время участились. Похоже, она ждала результата от кучи бабла, которое вбухивала на лечение.
Напоследок Леона сфотографировала рисунок мелками и сделала со Сьюзен селфи, обещая показать Гамельну. Не хотелось расстраивать девочку. В конце концов, Гамельну она рано или поздно обо всем расскажет.
***
Идея с домиком в лесу свербила мозг, но, увы, следовало поостеречься. Нужно было обставить все так, чтобы никто и думать не посмел на Гамельна. И, конечно, решить вопросы с документами и образованием для детей. Как бы Гамельн ни давил «холодной взрослой рассудительностью» – и Леона не дура. Она знала, хорошо знала: законы очень гибки. Пара вариантов, как обойтись малой кровью, у нее уже были на примете.
А пока ее ждало новое испытание. Леона кивнула сама себе и застыла. Частная школа Шабатона выглядела настолько пафосно и помпезно, что тошнило при одном взгляде на нее. Вся чистенькая, белая с золотыми вензелями и гербом. Окруженная каменным забором. Колючей проволоки по верху только не хватало.
Литые ворота с тремя камерами по бокам и магнитной калиткой намекали, что хренушки еще в этот ад попадешь. Леона потопталась, пригладила волосы и решительно подошла, нажимая на кнопку видеофона.
– Вы по какому вопросу? – мужской голос цербера полоснул металлом.
– Я хотела бы подать документы.
– Вам назначено?
– Э, нет. А разве надо?
– Директор принимает только по предварительной записи. На сайте все есть. Телефон там же. Заполните по форме – тогда и приходите.
– Погодите-погодите, я что, зря тащилась через пол…
Сухой щелчок дал понять, что связь закончена. Черт! Позвонить еще раз? Леона подозревала: жалости у мужика не появится. А вот желание выйти и «объяснить по понятиям» очень даже. Леона пнула калитку, подергала в разные стороны, но чуда, как в санатории, не случилось. Калитка не поддалась ни на миллиметр. И как теперь быть? Ждать окончания занятий? На каникулах в этой пафосной школе проводились кружки и секции. Добровольно-принудительные.
Леона вычитала инфу из отзывов в интернете. Одни называли школу «вершиной», другие «достойным учебным заведением», третьи обливали говном. Третьим, как правило, было больше всего веры. Но мамаша Чарли явно ориентировалась на «все самое лучшее». И вместо игр на улице таскался пацан в каземат. Где все смотрят свысока и пальцы гнут.
Дождаться его после занятий, может, и выглядело разумно, только Леона не знала, насколько Чарли изменился, и надеялась найти его в списках распределения по секциям и кружкам. Затем прокрасться к нужному кабинету – и ловить прицельно.
Леона двинулась вдоль забора. Сколько ей ждать? Нужно было успеть вернуться к приходу Гамельна, изображая пай-девочку, которая лечится дома. После нескольких дней отдыха и мазей плечо правда чувствовало себя лучше. Но Гамельн «выползание в свет» все равно не одобрил бы.
Перед Леоной вдруг спикировала сумка – кричаще ярко-зеленая. Какой-то ученик перелезал через забор: занес ногу, нащупал опору и спикировал вниз. Все это он явно проделывал не первый раз. Отряхнувшись и развернувшись поднять сумку, парень замер и волком зыркнул на Леону, а затем неожиданно замахнулся.
– Эй-эй, полегче! – Леона перехватила летящий в нее кулак. – Убирать свидетелей – крайняя мера. Нужно либо драпать, либо договариваться.
– Простите. Перепутал. Мама студентку приставила – та на днях тоже руку сломала. Какая досада. Заебала.
– Да тебя, похоже, все заебало, – Леона кивнула в сторону школы. – А с мамой говорить не пробовал?
– С ней наговоришься, когда она за весь год даже месяца дома не проводит. Зарабатывает. Пашет. На сыночка любимого. «Я ради тебя!». В школу эту говенную определила, рукой помахала, щелк-щелк – и свалила в аэропорт. Заебала.
– Оу. Не хочешь сделку?
Парень ощутимо напрягся.
– Какую?
– Я нанимаюсь вместо той студентки – и делай че хочешь.
– С хуяли такая щедрость? Я в благотворительность не верю, – парень вцепился в ремень сумки, словно собрался ей, сумкой, обороняться.
– Ты напоминаешь мне меня, – Леона пожала плечами: она не врала.
– Спасибо, я как-нить сам. Доверие дорого стоит, – пацан развернулся и зашагал прочь.
С его сумки на Леону смотрели крысы, бегущие по изогнутому нотному стану. Ничего себе выбор.
– Любишь сказку про Гамельнского крысолова? – Леона крикнула наугад, даже не надеясь на ответ. Но пацан как запнулся.
– Хочу, чтобы он пришел за мной и забрал в другой мир. Этот слишком отстойный. И заебал.
– Чарли? – Леона спросила тихо. Парень не двигался. И молчал. – Не хочешь поиграть?
– Я уже не ребенок, – парень отмер и ускорил шаг.
– Это очень интересная игра! У нее много вариантов, и чтобы выиграть, нужно быть хитрым, как лиса! – Леона орала чуть не на всю улицу. Но парень не остановился, даже не вздрогнул. Ну и нафиг.
В «Саймон говорит» они играли все вместе, когда жили в домике в лесу. Весело проводили время дни напролет.