Девочка кивнула и направилась к лестнице на второй этаж, которой только ковра не хватало для ассоциации с Букингемским дворцом. Леона проводила ее взглядом со смешанными чувствами. Это точно принцесса с двумя смешными хвостиками?
– Не стесняйтесь, присаживайтесь.
Леону чуть не насильно усадили на стул. Чай из маленькой фарфоровой чашечки пах насыщенно и крепко, вокруг была уйма угощений, но Леоне кусок в горло не лез. Гостиная оказалась вся увешана фотографиями девочки с каре и бантом – она улыбалась, щурилась на солнце, показывала «виктори». Между рамок с фото висели рамки со множеством грамот-дипломов-похвальных листов. На всех значилось имя «Оливия Роббинс».
– Моя девочка такая умница. Я так горжусь ей. Хотите покажу альбом? – И не дожидаясь подтверждения, тетка подскочила к шкафу, мгновенно нашла нужное на полке и положила перед Леоной книгу в синем бархатном переплете. – Я сохраняю здесь самые ценные моменты. Вот она родилась, вот пошла в школу, а вот первый раз села за инструмент…
«Жизнь из достижений» промелькнула перед Леоной россыпью фотографий. Однако девочка на них не выглядела несчастной, ее глаза сияли, и делала она то, что хотела, а не то, к чему ее склоняла мамаша, или, по крайней мере, ее все устраивало. А на последних двух фото вместо Оливии появилась Оллин – с той же прической и тем же бантом, но совершенно другая. Как эта тетка не замечала разницы?!
– Простите за любопытство, а отец…
– У Оливии есть только я. Я ее родила и вырастила. Она – моя девочка.
Леона закивала. Понятно, адекватного человека в этом доме нет. Придется справляться собственными силами.
– Спасибо за угощение, – Леона поднялась, ни к чему так и не притронувшись: мало ли… – Я пойду послушаю, с вашего позволения, сгораю от любопытства.
Тетка заулыбалась, словно ей отвесили витиеватый комплимент.
– Идите-идите. Я подойду попозже. Пока все тут приберу. Столько дел, столько дел…
«Можете вообще не приходить», – Леона оставила эту мысль при себе и с натянутой улыбкой бочком направилась к лестнице. Спину жег чужой липкий взгляд. Хорошо еще коса прикрывала тыл! С утра косу заплетал Гамельн, долго и мучительно вычесывая колтуны. Леона ругалась, но стойко терпела. Угроза оставить так, с копной распущенных волос, внушала ужас больше, чем обещание обкорнать. Незаплетенные волосы вечно путались и мешались.
Мысли о Гамельне помогли сосредоточиться на главном. Вытащить из этого проклятого дома Оллин. И как можно скорее.
В зале наверху оказалось просторно и солнечно. Кроме фортепиано, там ничего больше не было. Оллин устроилась на скамеечке с идеально ровной спиной. Услышав шаги, посмотрела на Леону с немым вопросом: «Я начинаю?» – и стала играть. Хорошо, весьма хорошо – но бездушно. Музыка не трогала Леону нисколько.
Леона покосилась на лестницу – вроде тетка наведываться пока не спешила. Отличный повод поговорить. Только с чего начать?
Оллин начала первая:
– Как вам? – она спросила механически, по сценарию примерной ученицы, но в глубине ее глаз забрезжило что-то… «Услышь меня, услышь меня, услышь меня».
– А есть мелодия, которая тебе нравится?
Оллин склонила голову, прикрывая глаза, и нерешительно тронула клавиши.
– Мама ее не любит.
– Но я не твоя мама. Можешь мне довериться?
– Только не говорите ей.
– Не скажу. Могу даже клятву на пальчиках дать.
Оллин взглянула на нее прозрачно-задумчиво и заиграла песню Гамельна. Это была песня без слов, которую Гамельн пел вместо колыбельной: немного печальная, немного заунывная, но манящая. Музыка мурашками пробиралась под кожу, выворачивала и пробуждала воспоминания. О домике в лесу, о шуршащих листьях, об ушедшем детстве. Оллин сама растворялась в музыке до кончиков пальцев. Звуки полнились их общим прошлым, таким прекрасным и таким далеким. Счастье – штука хрупкая.
Леона не плакала, хотя и думала, что да.
– Откуда ты знаешь эту мелодию?
– У меня был невидимый друг. Мы с ним играли в мячик, – Оллин улыбнулась печально-счастливо. – Он отвел меня в чудесный мир, но я плохо себя вела и убежала оттуда. Невидимый друг обиделся и больше меня туда не приглашал.
– А ты хотела бы? Ты бы хотела вернуться туда, Оллин?..
У Оллин расширились глаза. Она словно выпуталась из марева, из колдовских чар. И на нее разом обрушилось очень и очень многое.
– Рыцарь…
– Он самый, принцесса.
Эту сказку они разыгрывали с помощью театра теней. Гамельн, распределяя роли, сказал, что Леоне не подходит быть ни принцессой, ни служанкой, а вот рыцарем – в самый раз.
Леона выудила из сумки и протянула Оллин силуэт той самой принцессы. Пришлось попотеть, перерывая коробки с вещами. Оллин прижала старую выцветшую фигурку к груди как величайшую драгоценность.
– А поче…
– Ну как вам партия Оливии? – тетка вплыла грозовой тучей.
Оллин тут же замуровалась и только на полуавтомате спрятала фигурку в карман юбки. Леона нахмурилась.
– Никуда не годится.
– Что? Но мы столько репетировали… Она может играть ее с закрытыми глазами.
– И с закрытой душой, судя по всему. В этой музыке нет эмоций. Она не дойдет до слушателя. Идеальное знание нот и отработанная техника – еще далеко не все. Гении брали тем, что стучались в самое сердце каждого. А эта музыка стучится в пустоту.
– И что же вы посоветуете? – женщина поджала губы. Было понятно, что чужих советов она слушать не станет и продолжит гнуть свою линию.
– Пусть принцесса играет то, что ей действительно нравится, – Леона тронула спину Оллин, приободряя: я здесь, я с тобой.
– Вы про ту мерзопакостную трель? Я слышала из кухни. Хотя мы договаривались с Оливией, что она про нее забудет. Но всякая гадость сильно влечет, не так ли? Ничего, мы решим этот вопрос.
Леона похолодела. Она в красках представила, как Оллин запирают в чулане в исподнем и ставят под дверь запись нужной, правильной мелодии. И как Оллин трясется вся, сначала примерно слушает, потом затыкает уши ладонями, а потом мечтает самоубиться.
– Я не считаю эту мелодию мерзопакостной. Напротив, она крайне интересна и вполне может…
– Выбор композиции производится за полгода до конкурса. Все давно решено и согласовано. Странно, что вы этого не знаете.
Леона поджала губы.
– Зато я знаю другое: кто хочет – ищет средства, кто не хочет – ищет причины.
– Вы маловато живете. Мы с Оливией прошли много конкурсов, и я прекрасно изучила, что нравится судьям и за что те начисляют баллы. Выбранные мной композиции всегда взлетают. Так будет и в этот раз.
Оллин сидела по струнке, подавленная и угнетенная.
– Кого вы пытаетесь из нее сделать?
– Достойного человека, конечно.
– Нет, – Леона собрала волю в кулак. – Вы пытаетесь сделать из нее другого человека. Я не знаю, что случилось с вашей дочерью, но Оллин – не Оливия. Разуйте глаза!
Женщина упомянутые глаза расширила. А потом сузила до холодных щелок.
– Оскорблять меня и мою Оливию никому не позволено! Убирайтесь! – она двинулась на Леону бочкой.
Перед глазами мигом всплыл образ соседки в кигуруми – и прежде чем удалось его отогнать, больная на голову тетка пихнула Леону к лестнице так, что она едва не скатилась по ступенькам. Выручили реакции. Но это было очень опасно! Может, и Оливию та однажды спихнула до проломленного черепа?.. Или просто насела так, что птичка упорхнула из клетки.
Леона переглянулась с Оллин – та схватила партитуру, на которой было изображено заходящее солнце, и закивала головой на окно. «Иди, рыцарь, иди! Я дам тебе знак». Леона поджала губы и ринулась вниз – ровно в тот момент, когда тетка оказалась достаточно близко для того, чтобы вышвырнуть ее за дверь. У мудилы явно появились серьезные конкуренты! И кто бы подозревал в благообразных дамах подобную прыть.
***
Леона выскочила на улицу и бежала не останавливаясь, пока чуть не налетела на мужчину на велосипеде.
– Осторожнее, спортсменка.
– Извините… – Леона дышала урывками.
– Ты будто от зверя какого, – мужчина, пользуясь остановкой, поправил козырек кепки, съехавшей набок.
– Хуже. От миссис Роббинс.
– Ну и занесло тебя. Доставляла ей что-то? Ты нездешняя.
Леона неопределенно кивнула.
– А вы знаете, что случилось с ее дочерью?
– Да как не знать, – мужчина задумчиво тронул нос. – Четыре года уж прошло, а и сичас перед глазами. Пламя до неба стояло! Угорела она. Так любила пиавнино свое, что не могла без него из дома выйти. Дом горел, а она тащила, дура, инструмент этот. Рядом с пиавнино ее и нашли. Мумию черную. Жутко смотреть было! Роббинс белугой ревела и как безумная шептала: «Не она, не она, девочка моя!». Жутко. А потом ишь выдумала – будто дочь ее у кузины гостила, мол, домой скоро вернется. Выстроила рядом с пепелищем новый дом, точь-в-точь копия старого. Ну, каждый утешается как может. Но что думаешь – не прошло и пары месяцев после строительства, как Роббинс привела в дом девочку! Оливией зовет. За дочь держит. Так же одевает-кормит, на музыку потащила. Бедный ребенок! А Роббинс и слышать ничего не желает, слетела, видать, с катушек-то. А ведь такой женщиной была… Ох ты, заговорил я тебя совсем.
– Напротив, спасибо вам большое за рассказ!
Леона дежурно улыбнулась, а мужчина махнул рукой.
– Брось. Милое дело кому-нибудь на уши присесть. Я тута почтальоном работаю. Заглядывай на почту, чайком угощу.
Леона на всякий случай оборачивалась пару раз, убеждаясь, что мужчина уехал. Странные какие здесь все. Странные и стремные. Но хоть что-то стало понятней. Оллин не просто надо забирать, а как можно скорее.
По часам до заката было далеко. Или Оллин имела в виду что-то другое?
***
Шляться по округе вдохновляло мало, но что делать. Вокруг то там, то тут кипела жизнь, вполне себе обыкновенная. Кто-то гулял с собакой, кто-то ровнял газон, у кого-то ребенок разбил дорогущую вазу, судя по крикам: «Ты хоть знаешь, сколько это стоит?!». Было довольно забавно «подслушивать» так чужую жизнь.
– Брат, ну дай, а? Я до заката и обратно!
Леона навострила уши и глаза. Компания из трех человек теснилась в тени гаража. Один – рослый бородач – оккупировал скутер. Перед ним чуть не прыгал подросток – ноги-руки палочки, глаза на пол-лица. Третий развалился на раскладном стуле, чесал ногой ногу и смолил сигаретой.
– Ага, щаз. Пива еще пообещай купить.
– Я могу, брат, я правда могу. Меня продавщица хорошо знает.
– Хорошо-то хорошо, да с плешивой стороны.
– Хей, гайз, – Леона осклабилась. – Разжуете, че такое закат? Мне бро встречу там назначил, а я круги натачиваю.
– Да магазинчик это. Один на район. Мог бы бро и объяснить, – парень на скутере почесал щеку.
– Ну, он приколист-затейник. И детективные сериалы пачками ест. Решил меня, небось, на вшивость проверить, продуктики закупить и на пикник забуриться – зачетный планчик, а?
– Тоже, может, барбекю устроить…
– Брат! А давай я ее к «Закату» отвезу, поможем человеку, а?
– Жук ты, мелкий. Валяй уж.
– Да все ок, гайз. Я на своих прогуляюсь, вы мне ток ориентир дайте, ага?
– Проще отвезти. Не боись – мелкий по этой дороге катывал-накатывал тыщу раз, не наебнетесь.
Леона сглотнула. Отнекиваться смысла не было, но дальше разыгрывать из себя невесть кого казалось проблематично.
– Эк я на вас удачно наткнулась. Так бы обломинго мне по всем фронтам вышел.
– Давайте уже, гоу, в путь.
Леона толком сама не поняла, как оказалась на скутере, которым лихо управлял подросток, но, в конце концов, мелкий правда уверенно держался и вел. Это явно был не худший вариант развития событий.
«Закат» оказался насыщенно-красного цвета и полукруглой формы. И назывался совсем не «Закат», однако природа прозвища буквально бросалась в глаза. Леона купила подростку на его деньги пива и на кассе от себя мармеладок – от последних тот расцвел счастьем и благодушием. «А как ты?..» Леона хмыкнула. Уж больно показательно мелкий облизывался на рекламу. Себе она прихватила холодного чая и сушеных фруктов.
Оллин пришлось ждать еще сорок минут. Она прибежала, чуть запыхавшись и крепко сжимая лямки набитого рюкзачка. И будто не верила, что все происходит взаправду и что Леона ее ждет. Одежду она сменила на джинсовый сарафан с заплатками и сделала себе два куцых, но все-таки хвоста. Схватила Леону за руку и потянула вниз по дороге и через поле.
– Так короче. Успеем на поезд до отбытия. Тут они нечасто ходят.
– А твоя…
– Спит. Крепко. Умаялась за день. Выпила лекарств. Столько дел… – Похоже, крепко уснуть тетке Оллин «помогла». – Я так рада, что ты догадалась про магазин и дождалась меня.
– Я же рыцарь, принцесса.
***
В поезде Оллин уснула, утомленная жизнью за другого, издерганная и ошеломленная переменами. Леона торопливо писала маме о том, что приедет не одна. И кучу какой-то ерунды вслед. На все километры сообщений мама написала невероятное «Мы ждем». На другой поезд Леоне хотелось лететь, но Оллин напоминала сомнамбулу. У нее заплетались ноги и слипались глаза – и все-таки каким-то чудом они успели на нужный экспресс. Оставалось совсем немного, но ужасно-ужасно далеко!
Путь прошел в смутных прикидках, попытках разобраться, а что дальше, сомнениях и самоуговорах, что она все делает правильно. На трети пути Оллин проснулась – и они сидели плечом к плечу, смотрели в окно и чувствовали себя вновь обретенными сестрами. Никаких постановочных передач о встрече родных спустя годы не надо! Вот оно, здесь, рядом, возле сердца.
Еще одно «родное» явно их караулило. Леона только собралась звонить в дверь, как на порог выскочил Чарли и уставился во все глаза. Протянул руку потрогать, убедиться. Оллин с готовностью шагнула вперед.
– Я не призрак, я – настоящая, – и приложила ладонь Чарли к своей груди.
Чарли от такого смутился до корней волос. Отскочил чуть не на километр.
– Э, привет. Рад видеть, что ли.
Леона от такой топорности едва в фейспалм не ушла. И еле удержалась от подзатыльника для одного несносного мальчишки, юного гопника, блин. Но Чарли исправился сам, напыщенный и серьезный, как индюк. Даром что футболку себе всю измял, пока говорил действительно важное и стоящее:
– С возвращением.
Оллин вдохнула глубоко-глубоко, шагнула за порог и крепко обняла Чарли.
– Я – дома.
Чарли состроил несчастное лицо, а потом обнял Оллин в ответ.
– Ого, какие сцены! Руди, где фотоаппарат? Неси скорее!
Но пока Элизабет поворачивала голову, Чарли успел сделать вид, будто с Оллин и не знаком. Элизабет покачала головой.
– Ну дети, а как же семейное фото?
– Я – пас, – Чарли скрестил руки на груди, колючий еж.
– И я. Я ужасно одета, с ужасной прической и после долгой дороги. Фотографии в таком виде делать неприлично.
На вытянутое несчастное лицо мамы Леона только пожала плечами. Ну да, такие они – с характером.
– Дорогая, ты меня звала? О, Лео, привет. И тебе привет…
– Оллин.
– Привет, Оллин. Я Рудольф, но меня все зовут Руди.
– Момент уже упущен! – мама показательно вздохнула. – Пойдемте лучше есть. Мы с Чарли старались.
– С Чарли?! – Леона чуть не запнулась о собственную кроссовку.
– Ну да, он умеет готовить. Ты не знала? – тон мамы походил на осуждающий. – Идемте, дети, дорогой.
И все послушно пошли! Чарли задержался на миг, зыркнул на Леону.
– А ты и правда львица.
А он-то этого от кого нахватался?!
***
Леона оккупировала столик в чайной, где спряталась от дождя и внутренних терзаний, сжимая в руках большую чашку. Итак, у нее в доме жили два условно похищенных ребенка. Уже пора было что-то с этим делать. Да, они ушли сами, но полиции попробуй что докажи. На суде мало чего добьешься, даже с учетом того, что право голоса и выбора у детей было. Только вот Леона им никто. Юридически. Пресловутые законы! Почему нельзя осестриться или обратиться без участия родителей? Сразу стало бы проще. А так они – на пороховой бочке. Все ее родные и любимые люди. Счет с дней перешел на часы. И сколько у них времени до взрыва – неизвестно. А Леону еще ждала Сьюзен… После исчезновения которой точно начнут искать всех. Детей, чья безопасность висела на волоске.
Как бы хотелось посоветоваться и поделиться всем с Гамельном! Но как раз-таки Гамельну рассказывать о происходящем нельзя. Не сейчас. Леона не могла так подставить его под удар. Знание – всегда уязвимость. Можно случайно выдать себя. Особенно, когда уже один раз попадался.
– Вот встреча так встреча. Добралась в тот раз или ночевала под забором?
К Леоне бесцеремонно подсел владелец клуба «Рахум», одетый в приглушенно бордовый костюм с песочными заплатками на локтях.
– Добралась.
– Но руку и вежливость по дороге потеряла, – мужчина по-кошачьи улыбнулся и подозвал официанта. – Мне ройбуш на молоке и два десерта на ваш вкус.
Не, ну это уже наглость!
– Вам-то какое дело?
– Просто любопытно. Ты интересная девочка. Лео, верно?
Леона стиснула зубы и чашку. Из упрямства уходить с насиженного места не тянуло, тем более свободных столиков не наблюдалось, да и ливень разразился знатный. Леона до трусов за секунду промокнет. Но это нормально – разглядывать не стесняясь?!
– И что во мне… интересного?
– Ты могла бы стать первоклассным бойцом, но на такое ты не пойдешь, я думаю. Даже если я предложу тебе кругленькую сумму.
Леона внутри вытянулась по струнке. Точно, там ведь, в клубе, происходило что-то незаконное на нижних уровнях. Бои без правил? Или не только? Она все еще думала о подделке документов и месте, где это сделать.
– А вы правда гангстер?
Мужчина расхохотался.
– Для тебя могу быть хоть террористом.
– Террориста мне не надо. А вот новые документы…
– Боюсь спросить, что ты такого совершила, раз собираешься скрываться.
– Не я… Вернее, я, но нужно не мне. Моим друзьям. Три экземпляра.
Мужчина бросил на нее странный мажущий взгляд и закатал манжеты.
– Мистер Хэнкок, ваш заказ. Десерты – в подарок от заведения, – официант опустил перед мужчиной чашку в тон костюма и два каких-то чизкейка.
– Спасибо, Арнав. Угощайся, Лео, – Хэнкок кивнул на тарелочку и сам тут же отломил кусочек от ближайшего к себе. – Запомни: хорошие отношения с владельцем заведения всегда в плюс.
– Ага.
Леона подобралась. И уставилась на чизкейк как на личного врага. Чизкейк выглядел вкусным, но что за жесты доброй воли? Такие, как Хэнкок, мало что делали без личной выгоды.
– Чего вы от меня хотите?
– Мне кажется, ты путаешь. Здесь чего-то хочешь от меня ты. А у меня просто хорошее настроение.
Зато у Леоны – буря! Мало ей своих забот, так еще думай над поступками и мотивами странного мужика, который владел ночным клубом и явно имел нехилую сеть знакомств. Леона притянула тарелочку с чизкейком к себе. Пахло одуряюще. Пожалуй, она готова была набить рот, лишь бы несколько оттянуть щепетильную тему. Криминал, сказала бы мама. Леона называла по-другому: законы выживания.
– Да, надо. Документы.
– Это я понял. Какие? На кого? И главное, сколько ты готова заплатить. Одно дело на концерт пробраться под чужой личиной, а другое – чужую личину на себя примерить. Если ты понимаешь, о чем я.
– Ну, – Леона автоматически потянулась к кошельку, где за подкладкой прятала деньги «на крайний случай». – Сотка точно есть и дома около двадцатки.
– Как много. Да ты богачка! – Хэнкок прихлебнул чай.
– Не издевайтесь, пожалуйста, – Леона по привычке стиснула кулаки. – Сколько надо будет – столько достану.
– Даже если я назову триста тысяч? И это минимальный порог, чтобы ты знала. Если речь о приличной подделке, а не распечатанной на принтере.
– Пусть так, – Леона сглотнула вязкую слюну. В голове мелькали варианты вплоть до продажи почки. Живут же люди с одной почкой, так ведь?..
– Те, ради кого ты это делаешь, настолько тебе дороги?
Леона кивнула.
– Еще больше. У них нет цены.
– Обалдеть. В нашем мире еще живы рыцарство и благородство. Говорю же: ты интересная.
– У вас есть семья, мистер Хэнкок? Настоящая семья, куда хочется возвращаться.
– Я младшенький, – Хэнкок хмыкнул, – а моя семья никогда не ограничивалась родными по крови. Даже если это те, кто убьет не моргнув глазом. Я много чего видел и вижу. Папа «на пенсии» не скучает. А братья не скучают тем более. У меня необычная семья, но я их люблю.
– Я тоже, – Леона скомкала салфетку и почти отчаянно поймала взгляд Хэнкока. – Я обрела семью не так давно, шесть лет назад, но готова ради них сделать все. Помогите, пожалуйста.
Леона склонила голову и слушала, как Хэнкок прихлебывает чай и ставит чашку на блюдце.
– Предлагаю сделку, Лео. Ты участвуешь в одном бое, желательно с победой, а я знакомлю тебя с нужным человеком. Победа понадобится для оплаты его услуг.
Леона расширила глаза и выпрямилась.
– Но…
– Да-да, понимаю про руку – твоя перевязка, на минутку, бросается в глаза. Но ты только что говорила, что готова на все. Обезболивающее еще никто не отменял. Тебе вколют – и на ринге ты продержишься. Не думай, что одна такая – с поврежденными конечностями.
– А потом? – Леона перешла на шепот.
– Это не мои проблемы. Но протезы тоже никто не отменял.
У Леоны сердце колотилось быстро-быстро. Это шанс, реальный шанс. Где она еще добудет столько денег, если не решится ограбить банк? А потерять руку – даже не почку. Живут же люди как-то…
– Я согласна, – Леоне казалось: по горлу прошлись наждачкой.
– Хорошо, – Хэнкок улыбнулся остро и протянул Лео визитку. – Вот мой номер. Где находится клуб, надеюсь, помнишь. Жду тебя к девяти вечера у главного входа.
– С-сегодня?
– А зачем откладывать? Тем более это не мне, а тебе нужно все срочно. Иначе бы ты отказалась.
У Леоны сначала вспотели, а затем похолодели ладони. Она смотрела в одну точку на столе – на визитку – и куда-то проваливалась, проваливалась, проваливалась…
– До встречи, Лео, – Хэнкок поднялся, поправил ворот пиджака и, насвистывая, ушел.
Леона деревянно обернулась к окну. Ливень закончился. Но что ей теперь делать?
***
– Ты совсем свихнулась?! Мозги от любви зазеленели? – Эби-Дороти орала в трубку так знакомо и успокаивающе. – Какие еще, к дьяволу, бои без правил?
Леона чуть не разревелась. Вовремя взяла себя в руки и продолжила путь по набережной.
– Мне надо. Очень надо.
– Надо ей! Ты ради этого мужика, что ли?
Леона помотала головой.
– Ради семьи.
– О чем ты? У Рудольфа проблемы с законом? Или он просто хочет тебя удочерить?
– Нет, я про другую семью…
– Мне иногда кажется, ты куда-то давно и безвозвратно влипла, а я наблюдаю и бессильно машу руками.
– Просто это не то, о чем рассказывают. Прости. Не хотелось выглядеть хромой собачкой, вокруг которой надо скакать.
– Ты о «Деле Гамельна»? Я пару лет назад наткнулась у отца на папку и сразу поняла, что пятый ребенок – ты. Все сходилось. Но кто-кто, а ты не тянула на бедную-несчастную. А всякого в прошлом у всех хватает. Хлоя почему, думаешь, такая громкая? Ее мать мужиков в дом водила, а дочь запирала в чулане и забывала про нее там. А Шенна с Рут, знаешь, почему сошлись? У Шенны родители бухали беспробудно, и она пришла в гостиницу просить «работенку за хлебушек». А Томаса дразнили и задирали все кому не лень. И за ориентацию, и вообще. «Лупоглазик» – самое безобидное.
– Но… – Леона прижала телефон к уху закоченевшей рукой: от Темзы тянуло холодом. – Почему я ничего про это не знала?
– А тебя оно интересовало? Ты видела человека здесь и сейчас, без всяких скелетов в шкафу. Это классно, конечно, но сделав прошлое табу, ты многое упустила. Как будто буллингом в школе кого-то удивишь, пфф.
– А похищениями?
– Ну, меня тоже похищали, помнишь? И ты за мной пришла. Спасла. И за тобой пришли. Ты наверняка рада была увидеть маму!
– Не сказала бы…
– Вы ж с ней душа в душу живете.
– Она изменилась, – Леона невольно сменила тон на тяжелый. – Изменилась благодаря Гамельну. И я изменилась.
– Ладно-ладно, не лезу. Тебе лучше знать, – Эби-Дороти выдержала паузу, явно подбирая слова. – Но я бы не хотела быть разлученной с мамой и папой.
– Если бы не это разлучение, мама так бы и не поняла, как я страдаю, а я бы не стала львицей.
– Да брось. Рано или поздно все разрешилось бы. Тем более Бетти тебя так любит! Вот моя мама со мной не шушукается.
Леона остановилась перед перекрестком. Машины неслись на всех скоростях, бибикая, обгоняя друг друга…
– Ладно, спасибо, что выслушала. Бывай.
– Эй-эй, Лео! Ты обиделась, что ли? – Эби-Дороти вздохнула и, похоже, почесала затылок. Она всегда так делала, когда чувствовала вину, но не понимала корень проблемы. – Знаешь… Этот клуб посоветовал мне отец. Он ездит туда почти каждые выходные, так что вполне может знать про бои без правил. Не удивлюсь, если и ставки делает. Ты бы видела его во время просмотра матча по боксу! Он и сам зани…
– К сути, Дороти.
Трубка отозвалась сначала гробовой тишиной, будто связь прервалась, а потом Эби-Дороти почти заговорщически протянула:
– Давай я скину тебе его номер.
***
Что делать с номером, Леона так и не решила, даже когда почти подъехала к клубу. Отец Эби-Дороти был независимым судебным экспертом, и разговор с ним заранее походил на хождение по тонкому льду: «Здравствуйте, я Леона Снайдер, подруга вашей дочери. Расскажите, пожалуйста, о боях без правил, а я вам – о своем опыте похищения Гамельном». Зашибись будет.
По дороге Леона, морщась, сняла перевязку. Плечо после сегодняшнего вечера, вероятно, будет уже не спасти. Гамельну она чиркнула про встречу с Эби-Дороти – это была худая, но правда. Судя по сухому «Ок», Гамельн восторгом не пылал. А когда Леона придет домой, будет пылать еще меньше. И наверняка орать. Но пусть лучше так, чем выставит вещи и саму Леону за дверь.
У главного входа Леону действительно ждал Хэнкок, скрестив руки на груди.
– Надо же, пришла. Ну, пойдем.
Леона шла как в кандалах на виселицу. Сама! Добровольно! Сердце гремело в ушах. Плечо разнылось. «Я ради детей. Все это – ради детей. Они станут свободны от прошлой жизни».
Хэнкок вел ее ниже и ниже по лестнице. По пути им улыбались и кланялись девушки в карнавальных масках. А затем Хэнкок толкнул неприметную дверь, и они оказались на балкончике. Внизу было подобие колизея: спиралью спускались уровни сидений, на которых ревела толпа. Все, кроме ринга, было в полумраке. На ринге какому-то парню с хрустом вдарили по челюсти, и тот упал, скрючившись и захлебываясь кровью. А потом вывернулся змеей и впился зубами сопернику в щиколотку. Судя по ору – впился серьезно. Леону замутило.
– Ну-ну, какая чувствительная, – Хэнкок дернул ее в огражденную комнатку, светлую и белую. – Дьюри, дорогая, вколи девочке лекарство в плечо. И дай успокоительное. Хочу посмотреть на бой, а не на обморок.
– Где ты такую нашел, Джонни? – Дьюри, накрученная блондинка в медицинской маске, подала Леоне стакан воды и таблетку.
– Сама пришла, – Хэнкок отошел к проему и скрестил руки на груди.
Он выглядел напряженным, хотя не ему ведь драться! Леона даже не знала, что у нее будет за соперница: вдруг какая-нибудь гора мышц, которая позвоночник как спичку переломит… Может, деру дать? Но тогда и приходить не стоило.
У таблетки оказался травяной привкус. Наверное, правда успокоительное.
– Не стой столбиком, закатай рукавчик. А лучше вообще сними футболку, на ринге она не пригодится.
Леона зыркнула на блондинку, но шутить та и не думала. Держала шприц и ватку наготове. Хэнкок передернул плечами. Боится уколов?.. Леона, косясь на него и стягивая футболку, радовалась, что надела под низ топ и предпочла штаны юбке. Она втайне ждала заветного: «Все, хватит, иди домой».
Только жалеть ее никто не собирался: в нос ударил запах спирта, кожу укололо, по плечу растеклась приятная прохлада. Боль отступила.
Леона удивленно повела плечом. Как новенькое.
– Дьюри у нас волшебница, а? – Хэнкок подкатил и сцапал Леону за локоть. – Я попозже зайду, ага?
Они стремительно ушли, при этом Хэнкок пару раз оглядывался и снизил темп, только когда они два раза свернули.
– Вы боитесь Дьюри? – Леона задала вопрос просто так, чтобы меньше думать о том, как ее исколошматят на ринге.
– Как бога. – Леоне показалось: не соврал. – Видишь ли, Дьюри раньше работала в химической лаборатории. Помогала, как бы сказать, избавиться от улик.
Леона вспомнила точеную фигурку и накрученные волосы: из такой выходил крайне сексапильный шантажист.
– А сейчас я познакомлю тебя с тем, кто на тебя поставит, – Хэнкок шепнул в самое ухо, и Леону как обожгло.
Хэнкок ведь мог попросить о чем угодно – от постели до убийства. И Леона бы что, согласилась?! Думать об этом не хотелось, тем более участие в бое без правил – так себе альтернатива, которая вряд ли оставит ее «целой и невредимой».
Вдоль всего балкона были закрытые кабинки. Что там? Вип-ложи? Хэнкок почти спонтанно толкнул одну из дверей. За ней оказалось пространство в бордовых тонах, столик и два кресла, на одном из которых расположился чернокожий парень в гавайской рубашке.
– Вот, привел, как и обещал.
Парень оторвался от зрелища на ринге, обернулся, и Леона заметила на нем маску, украшенную пышными цветами.
– Хай! Меня все называют Люстра, ты можешь так же.
– Люстра? – Леона даже растерялась. Имена здесь – одно страннее другого.
– От иллюстратора.
– А, ага. Меня можно называть Лео, – Леона кивнула, все равно толком ничего не понимая: это совсем другой мир, другие порядки и правила.
Она сухо ответила на рукопожатие и распетушилась. Страх лучше всего изгонялся боевым настроем.
– Ну, кому надо надрать задницу?
Люстра непритворно удивился.
– Думаю, Джонни.
Леона всем корпусом развернулась к Хэнкоку, который бочком-бочком пробирался к выходу.
– Мне было скучно. Хотелось посмотреть, на что ты готова пойти ради Гамельна.
Леона сама не поняла, как ударила. Голову Хэнкока резко мотнуло в сторону, будто та держалась на ниточке. Костяшки левой руки зудели пламенем. Хэнкок медленно повернул голову обратно, склонил к плечу, ухмыляясь по-лисьи. Губа у него была разбита.
– А удар все-таки отменно поставлен.
– Джонни, катись отсюда, я тебя прошу.
Хэнкок пожал плечами: «Ну и подумаешь, не очень-то интересно».
– Постойте! Откуда вы…
– «Гамельн, дай еще поспать часик». «Ну капельку». «Ну, Гамельн!» Ты говорила не очень внятно, но вполне различимо, пока Сонна пытался тебя растормошить. А когда он решил вытащить твой телефон, ты врезала так, что Сонна до сих пор компрессы на нос делает.
– Прошу прощения, – В памяти Леоны смутно воскресал вечер празднования выпускного, когда она подралась с Эби-Дороти, а на выходе ее перехватили Хэнкок и длинный самурай, который до этого указал дорогу к клубу, а в машине стер кровь теплым полотенцем.
– У меня-то за что? Я свое отхватил, – Хэнкок осклабился, упархивая и прикрывая за собой дверь.
– Хэнкок, клещ! Как вопьется – не выколупаешь, – Люстра цыкнул, и Леона вполне с ним согласилась. – Не стой столбиком, присаживайся.
Дьюри, кажется, пагубно влияла на всех. Но бычиться точно не стоило, поэтому Леона осторожно устроилась на мягчайшем кресле и повернула голову к Люстре. Снизу раздавались вопли, звуки ударов, лязг цепей и стоны. На ринг лучше не смотреть…