– У Джорджии ночное дежурство, а они со Сьюзен любят читать допоздна, – доктор Найджел сложил карту и покачал головой. Видно, врачебный долг боролся в нем с человечностью. Да что там: просто расставаться – это всегда грустно.

– Спасибо большое, – Леона постаралась вложить в простую фразу всю горячую благодарность.

– Пока не за что. На всякий случай для общей легенды… – Найджел отследил взглядом значок камеры на заправке. – Я объяснял вам дорогу. Бенедиксимус.

– Гратиам аджимус, – Гамельн причудливо взмахнул рукой, и у доктора в улыбку закралось тепло.

Ну нет уж. Гамельн – ее, Леоны! Ее. Написать большими буквами, что ли? Найджел пускай к лисичке подкаты делает. Рестораны, то да се. Пока Леона пыхтела – Найджел успел не только выйти, но и уехать. Его машина выворачивала с заправки, моргая поворотником, будто подмигивая.

***

– У нас чуть меньше часа. Чем займемся? – Гамельн почти улегся на руль, лукаво стреляя глазами.

– Ты тоже знаешь этот колдовской язык? – Леона игривого настроения не разделяла и хотела хоть как-то отвлечься от тревожных мыслей. – Что такое «эгрегиэ»?

– «Прекрасно» или «превосходно» на латыни.

– А «эсиопии Хамелини»?

– Колыбельная Гамельна, – Гамельн выпрямился и поджал губы. Свою колыбельную он пел всем детям, и это была еще одна связующая нить.

– Тебе не страшно?..

– Не боится только мертвец, львенок. А я вроде как жив.

Гамельн развернулся к ней, взял ее ладони в свои, дыхнул – сначала холодно, потом тепло, приложил к сердцу, которое билось не громко, не взбалмошно, но как-то завораживающе, потянул к паху – почти без намека, доверием. Хотя щеки у Леоны все равно запылали.

– Чувствуешь? Я чувствую. Волнуюсь. Злюсь. Радуюсь. Ликую. Люблю. Так много всего, Лео, что боюсь, а хватит ли меня? Но ты открываешь все новые и новые грани. Срываешь замки. Лезешь в пекло. Настоящая бесстрашная львица.

– Ничего подобного! – Леона вскинулась и разбилась о невозможно серьезного Гамельна. – Я кучу раз сомневалась. Аж поджилки тряслись. Хотелось спихнуть дело на кого-нибудь другого и уползти в домик. Я представляла все себе совсем по-другому. Что р-раз! – и…

– Лео, мы же не в волшебной стране, – Гамельн приобнял ее за плечи, погладил по спине. – Никакой магии, только сила духа и немного везения. А еще упрямство и упорство.

Он поцеловал Леону – прикосновением. Нежным и ужасно многословным, ужасно трепетным. Уткнулся носом в изгиб плеча.

– Не знаю, что бы без тебя делал. Как бы без тебя жил. Спасибо, что ты есть в моей жизни. Такая невероятная, потрясающая сорвиголова.

Леоне казалось – она сейчас айсберг растопит! Лицо полыхало адовой бездной. Слова застревали в горле «Т-ты чего вдруг?» и «Так обычно прощаются в мелодрамах!». Пока она пыталась родить хоть что-то – Гамельн отстранился, супервзрослый и фантастически красивый. Сердце сжалось.

– Ну, по кофе и погнали потихоньку? На заправке кофе паршивый, но взбодрить должен.

– Гамельн… – Леона поймала его за край куртки, вцепилась дрожащими пальцами: смотреть прямо не получалось. Тот терпеливо ждал. – Гамельн… – Леона скомкала тонко выделанную кожу, неловко потянула на себя и сразу испугалась, что порвет.

– Ну чего ты, глупая? Лео… – Гамельн развернулся, приподнял ее лицо ладонями. – Рабы, еда и рабы с едой. Вот что такое мир для тебя. Ты – хозяйка, ты – царица. Чего ты хочешь?

– Я н-не хочу ни с кем тебя делить! Не хочу. Даже с детьми. Но они – семья, и ревновать к ним глупо. Я же не маленькая. Я знаю, что людей не присваивают себе в рабство. Ну, не в наш век, но… Р-р-р-а. Это порой невыносимо! И так глупо, и так…

– Ты хотела бы, чтобы я был твоим рабом? – Гамельн выгнул бровь – пока еще не насмешливо.

– Ты и так раб с едой, – Леона буркнула в сторону, и накопившееся напряжение лопнуло мыльным пузырем. Над какой херней она порой парится, ну а?!

– Знаешь, когда я влюбился в тебя? – У Леоны чуть глаза из орбит не вылезли на это спокойное, уверенное признание. – На берегу реки. Когда я вышел из тюрьмы, и ты оказалась единственной, у кого все наладилось с мамой. Тогда, спустя пять лет разлуки, ты сказала, что сама украдешь меня. Ты была такой… сексуальной. Но я не привык поддаваться мимолетным чувствам, да и тебе следовало… подрасти. Зато теперь, Лео, ты от меня так просто не избавишься.

Леона в который раз за день приложила костяшки к пылающим щекам.

– Ревность уже не так сильно гложет? Теперь точно глотаем кофе и гоним на место встречи.

Гамельн уже открыл дверцу и высунул ногу, когда Леона рывком потянула его на себя, разворачивая голову и целуя. Рычаг болезненно упирался под ребра, но было все равно. Гамельн ответил. И мягко отстранился, подставляя указательный палец к губам.

– Ты иногда такой тормоз, львенок. Хотя мне льстит, что для тебя это не просто так. Однако нам правда пора. Сьюзен ждет.

Лео вздохнула. Да, Сьюзен ждет. Ее и – Гамельна.

***

Не ревновать, не ревновать, не ревновать… Подростки затаились-сгрудились, словно чувствовали, словно внутри сработали предупреждающие маячки.

Навстречу Сьюзен вышла одна Леона, затаенно-сраженная ночным лесом. Черно-изумрудным с дышащим, хлюпающим темным мхом. И воздухом, клубящимся у самой земли.

Крик буревестника загонял душу в пятки. Леона касалась коры деревьев, и та корябала ладонь, подпитывалась и будто посылала обратный пульс-импульс. Сильная воля, горячая кровь. Сьюзен не шла, а будто парила среди пронзающих небо стволов. Уверенная и потусторонняя, улыбающаяся чему-то своему. В зелено-желтом комбинезоне, ветровке и с деревянным чемоданчиком в руке. На шее болтался цветной шнурок со свистком. Она безбоязненно подошла к Леоне, так, будто они вышли охотиться за светляками и теперь возвращались домой. Леона коротко и крепко обняла ее и повела к машине. Лес провожал их шорохами и уханьем совы.

Они устроились на заднем сиденье вплотную друг к другу. Гамельн не оборачивался, ничего не спрашивал, и Сьюзен – тоже. Леоне показалось странным и стремным встревать. Так и доехали в тишине.

А при входе в дом Леоне резко захотелось, чтобы все спали, чтобы Гамельн для них остался видением-сказкой. Есть, точно есть, но находиться с ним рядом могла бы только Леона. Видеть, встречаться, трогать, целовать…

Но подростки как почувствовали их приближение. На кухне организовалась целая мини-делегация. Кучкующаяся возле ночника. И рассматривающая старые фотоальбомы. Да за что ей все это?..

Гамельн сказал просто:

– С возвращением.

Для «Я дома» было еще слишком рано и самонадеянно. И ему отозвались в унисон:

– С возвращением!

Они смотрели на ее – ее! – Гамельна с восхищением, радостью и легким неверием.

– Ты поседел, Гамельн, – Оллин склонила голову к плечу. Из кармана ее платья выглядывал силуэт принцессы.

– И похудел! – Сьюзен чуть не кругом Гамельна обходила, длиннющая, уже почти догнавшая Гамельна по росту.

– И ниже стал. К земле клонит? – Чарли прищурился, насмешливый, а сам – сплошное напряжение, как только обнимать не кинулся…

Они все делали вид, будто расстались не столь давно.

– Возраст, – Гамельн пожал плечами и сам сгреб их всех, птенчиков – подросших, огрубевших, охамевших, но еще без толкового оперения и чувства полета, чтобы летать без боязни. Всех, кроме Леоны.

– Будете чаю? – мама незаметно сновала по кухне все подмечающей хозяйкой. Заботливого Рудольфа рядом не наблюдалось.

– Благодарю.

– Я к себе, переодеться, – Леона передернула плечами и ушла, ушла скорее. Немыслимо! Гамельн сейчас снова обворожит-заколдует каждого, и этот каждый станет посягать на его внимание. Бесит-бесит-бесит! Леона пнула попавшуюся под ноги спортивную сумку. Плюхнулась на кровать.

Навязчиво казалось, что Гамельн войдет, скажет насмешливо: «И куда ты провалилась? Нам тебя не хватает», – и потом что-нибудь сделает такого, отчего уши покраснеют. Да хоть наклонится и оближет эти самые уши! Но Гамельн не приходил.

Громко тикали часы – в полутьме циферблат не различался. От простыней пахло мятой: мама недавно стирала. В углу затаился мяч. Шею открутит, если узнает, что Чарли им играл. А Чарли играл… Именным мячом! С автографом! Ну, Леона задаст ему взбучку. Один на один. На кулаках. Пусть сопляк знает, как по-честному. Но уступать девочкам заплетание косы Леона не станет. Там и волос-то. А у Леоны – косища. Как у Рапунцель. Это не Леона, а Дороти сказала. Гамельн усмехнулся тогда: в точку. Ее Гамельн, ее.

***

Открыла глаза Леона, когда за окном нежно светило солнце. Подскочила ужом. Черт, черт, черт. Как так вышло вообще? Почему в эту ночь? Сердце скакало кроликом.

В гостиной стоял накрытый стол, усеянный баночками с джемами, корзинкой с тостами и чашкой с дымком.

– Доброе утро. Как раз собирался тебя будить. Сейчас на работу – каждый на свою, а потом – за документами. В тот клуб я тебя одну больше не пущу.

– В какой? Стрип? – Чарли колупался в зубах, и скабрезность приобрела оттенок минус ста.

– Не исключаю, – Гамельн серьезно кивнул. – Поэтому тебя мы точно взять с собой не можем.

Чарли надулся как мышь на крупу.

– Я могу и тихо в машине посидеть… Нужны мне, что ли, продажные женщины.

Леона едва на ровном месте не споткнулась.

– У вас другое важное дело. Не забудь. – Гамельн отхлебнул из чашки и приподнял, показывая Леоне. – Это тебе. Вкусный чай получился.

– Помню-помню, – Чарли сник и забуравил взглядом стол.

– А девочки где? – Леона намазала на сэндвич абрикосовый джем и с наслаждением откусила.

– Спят. Мы только к полшестому разбрелись. А Чарли считает, раз не уснул до двух ночи – нет смысла вообще ложиться.

Леона вдохнула аромат чая, пахнущего горячим лимоном и травами: в свое время она тоже начиталась всяких статей про пользу сна в зависимости от часов после полуночи. А когда стала совмещать учебу с работой, все это стало неважно. Леона и так дрыхла без задних ног.

– Гамельн, а Кевин?.. – голос Чарли звучал изломанно.

Гамельн присел перед Чарли и взял его руки в свои.

– Кевина мы все вместе навестим перед отъездом. Я… не решался один.

Чарли изломил брови и поджал губы. Кажется, понял. Или догадывался. Но верить пока не хотел.

– Его путь светел, – Гамельн будто сам себя убеждал. – Он стал настоящей вольной птицей.

Леона отвернулась, зацепилась взглядом за отсвет зеленого и задохнулась. На стене висела картина домика в лесу. Тот дышал солнцем и жизнью наравне с запущенностью, словно ждал, когда в него вернутся. Леона закусила щеку изнутри. Вернутся. Обязательно. Не сразу и даже, вероятно, не в этом году, но домик в лесу снова наполнится смехом. Вопреки всему.

– Допила? Уже пора выдвигаться, – Гамельн тронул Леону за плечо, и она едва не расплескала чай.

– А, сейчас, – Леона стала жадно глотать с микроперерывами – чай еще хранил горячий след, и после каждого глотка требовалась передышка.

– Опять растрепалась, – Гамельн потянул резинку вниз и зарылся в волосы Леоны, распуская косу.

Леона едва не застонала. Гамельн споро распускал прядки, и по телу как разряды тока проходились. А уж когда прошелся расческой – откуда только выудил? – и начал на макушке творить магию, Леона чуть не заурчала и прикрыла глаза. Чай остывал в ладонях, плескаясь у донышка.

Гамельн плел споро и туго – коса тяжело касалась шеи. Девчонки из класса всегда завистливо вздыхали и даже несколько раз безуспешно хотели напроситься в гости – думали, это мама ей делала. Но та от природы оказалась косорука на приведение волос в приличный вид. Зато в Гамельне неожиданно открылся талант. И на голове Леоны стали появляться то «драконы», то «рыбы», то «французские плетенки».

Мудло всегда подкалывал «самая красивая и стильная девочка на районе». Ребята завели выражение «следуй за косой», а кто бегал на свиданки – фоткали для наглядных примеров.

Гамельн скрепил косу резинкой и поцеловал в висок. Леона уже выдохнула полустон, когда вспомнила про Чарли. Распахнула глаза – Чарли кемарил над телефоном, который купил несколько дней назад взамен старому, и явно залипал на ленте новостей или что он там листал. Гамельн фыркнул у Леоны над ухом и кивнул на выход. Да-да, им пора. А жаль.

Вместо снятой напрокат машины они поехали на машине Рудольфа.

– Камеры. Не забывай. Руди и ту машину на себя оформлял. Для отвода глаз. На самом деле он не в восторге от всего, что происходит. Глубоко не в восторге.

– Но все равно помогает? – Леона уставилась на профиль сосредоточенного Гамельна. Тот не отрывался от дороги ни на миг.

– Руди сильно любит твою маму. Действительно любит. Бетти поставила ультиматум: или он в деле, или пускай уходит и не возвращается.

– Мама?!

– Да. Ты даже не представляешь, какой путь она прошла ради тебя. Насколько сильно переломала старые принципы и создала новые. Бетти – хорошая мать.

Леона сглотнула. Этот вердикт Гамельна – куда больше обычных слов. Многие просто не выдерживали его давления и силы. «А ты гордишься своей мамой?» Воспоминание о самой-самой первой встрече холодком прошлось по спине. Теперь Леона могла смело ответить: горжусь.

– Лео, послушай, – Гамельн подъезжал уже к «Оксфаму», и отчаянно захотелось утроить-учетверить-удесятерить путь. – Нам придется не видеться как минимум месяц. Может, дольше. Это цена безопасности – и твоей, и моей. Выдержишь?

Он припарковался и приглушил мотор. Шумы улицы обтекали, еще не прорываясь внутрь.

– А ты?

Гамельн усмехнулся горько и поцеловал – как в последний раз. Леона отчаянно ловила его язык и губы. Обхватила лицо, зарылась в волосы, не в силах оторваться. Гамельн отвечал тем же. Жадно целовал в губы, подбородок, нос, щеки, будто хотел запомнить каждую черточку.

– Мы еще вместе поедем в клуб. Доберешься сама?

– Да.

Гамельн застыл, пристроил ладони поверх ладоней Леоны, погладил пальцы. Будто просил: не отпускай, не отпускай… Прислонился лбом ко лбу. Прикрыл глаза. Между ними едва ли оставался миллиметр.

– Я что-нибудь придумаю, Лео, – Гамельн отчего-то шептал. – Обещаю.

– Я верю, – Леона выдохнула и оторвалась тяжело. – Пора.

Гамельн лишь кивнул заторможено. У него были глаза человека, который боялся все потерять безвозвратно. Дурак! Леона поцеловала его стремительно-торопливо.

– Даже не думай от меня избавиться! Ты – мой.

– Твой, львенок, твой.

Гамельн уехал сразу же, как Леона выбралась из машины. И стоило больших усилий не пялиться вслед, а пойти, наконец, на работу. То-то сменщик удивится спонтанному возвращению. Нужно будет отдать ему смены и взять дополнительные. Забить себя работой под завязку. Она справится, она справится… У них есть еще целый вечер.

***

В клуб Леону сначала не хотели пускать.

– Где пропуск? – на входе стоял не длинный самурай, а мужик с лицом киборга. Автомат на него направь – не шелохнется.

– Я к мистеру Хэнкоку. У нас личная встреча.

– Мистер Хэнкок не оповещал меня ни о каких встречах.

– А вы можете ему позвонить? Уточнить. Память и сбои может давать.

Киборг глянул на нее так, что показалось – сейчас лазерами пополам разрежет.

– Я ничего не забываю. А мистер Хэнкок – тем более.

Леона чертыхнулась. И что делать? Гамельн задерживался – встрял в пробку. Перекантоваться в ожидании было особо негде. Не в караоке же тащиться! От караоке ее вообще мутило после празднования окончания девятого класса. Не лучший опыт – толпа горланящих бухих девчонок без слуха и голоса. Голос обнаружился только у Рут, которая фанатела по глэму, так что час от часу было не легче. У Леоны потом неделю в башке гудело.

Леона злобно таскалась туда-сюда: даже коса недовольно дергалась.

– Ты же Лео?

Леона обернулась. Перед ней стоял мужчина в стильном полупальто и шляпе с полями. Лицо выдавало суровость пополам с готовностью слушать. Это был отец Эби-Дороти.

– Здрасьте, мистер Грегори.

«Вы же только по выходным сюда ходите!» – успешно проглотилось. А какой, кстати, сегодня день недели?..

– Как понимаю, спрашивать, что ты здесь делаешь, бесполезно, – они с Грегори устроились за столиком в верхнем зале, вполне благоустроенном и благопристойном. С ценами под небеса.

Леона кивнула. И уставилась на воду в граненом стакане с какими-то узорами по бокам. Эти стаканы появились как по мановению, стоило им сесть. «Сервис здесь достоин лучших ресторанов».

Вся ситуация тянула на театр абсурда. Леона попалась, словно глупая мышка. Она могла, конечно, напасть первой, мол, человек закона спонсирует нелегальщину… Однако уверенность и спокойствие Грегори как кирпичную стену между ними выстроили.

– С другой стороны – все понятно и без слов. Ты слишком напряжена и озадачена. Обескуражена. На вашем сленге: «Блин, влипла!». Значит, ты знаешь про это место больше, чем хочешь показать. Потому что ты не из той касты людей, Лео, кто станет шугаться отцов своих лучших друзей, – Грегори переплел пальцы между собой. – Но и я не из тех, кто читает морали и учит жизни. Бесполезное занятие по большой части. Люди учатся только на своих ошибках. Как правило. Хотя даже тюрьма – далеко не всегда решение проблем.

Леона вздрогнула. Зыркнула украдкой. Грегори неспешно ел принесенный ему салат с манго и креветками. А потом снова заговорил:

– В моей практике не так давно случилось дело, признанное закрытым, но я возвращаюсь к нему мыслями изо дня в день. Ты не очень чувствительная? В истории много мерзкого, – Грегори улыбнулся жестко и отложил вилку на край тарелки. – Поздно вечером девочку сбила машина. Защитная сторона водителя оперировала тем, что та сама кинулась под колеса. Сестра девочки утверждала, что водитель отвлекся на звонок и не следил за дорогой. Свидетелей, кроме сестры, нет, неотвеченный звонок – есть. А еще есть выписка из психиатрической клиники, в которой девочка лечилась девять месяцев. Запись с видеорегистратора показывает, как она мчится в двух метрах от пешеходного перехода на мигающий красный и улыбается. Как думаешь, кто виноват?

– Водитель, – Леона поежилась, не совсем понимая, к чему это.

– Была когда-нибудь за рулем? На неосвещенном участке пешехода реально не видно. Он оказывается перед фарами как призрак. Даже если ты не отрываясь смотришь на дорогу.

– Но перед «зеброй» тормозить надо, вообще-то.

– Ты водитель, у тебя есть шанс проскочить светофор. На «зебре» и рядом с ней никого нет. Скажешь, не ускоришься?

– Что за штучки? Вы на стороне водителя?! – Леона внутренне взвилась и до боли впилась ногтями в ладони.

Грегори помотал головой.

– Я ни на чьей стороне. Я независимый судебный эксперт и обязан рассмотреть все стороны вопроса, чтобы вынести справедливое решение. – Грегори отставил салат, и на его месте сразу оказалось горячее, а бокал наполнился вином. Официанты-невидимки! – Знаешь, почему девочка лечилась в клинике? На протяжении двух лет ее насиловал отчим. Сначала редко, а после смерти жены из-за болезни чуть не ежедневно. Девочка не выдержала и зарезала отчима ножом. В клинике она проходила курс реабилитации, и обследования перед выпиской показали положительную динамику. А когда выписалась – на следующий день ее сбила машина. Они шли с сестрой в парк смотреть на салют. Им оставалось перейти дорогу и еще чуть-чуть пройти. Когда загремели первые залпы, девочка сорвалась с места, желая поскорее увидеть «цветы на небе». Но этой мечте не суждено было сбыться.

Леона сидела, широко распахнув глаза. Сколько, сколько же в мире детей, которых необходимо забирать от родителей! Чтобы не ломались судьбы. Чтобы они просто… спокойно дышали, спокойно шагали по планете.

– Водителя приговорили к пяти годам лишения свободы, однако девочку это к жизни уже не вернет. – Грегори прихлебнул из бокала и поймал взгляд Лео. – Это дело напомнило мне другое. Тоже непростое. Мальчик на экскурсии постоял под водопадом, а ночью умер. У него оказалась пневмония с осложнением, и организм не выдержал нагрузки от долгой дороги, перепада температур и нарушенного питания. Чей недогляд: родителей, учителя или экскурсовода?

– Да всех! Как можно проглядеть пневмонию?!

– У него были проблемы с сердечно-сосудистой системой, которая дает похожую симптоматику. Он пил таблетки – и болезнь считали взятой под контроль.

– Но водопад!..

– Он очень хотел и сам напросился. Это подтверждают все, кто там был. Под струями мальчик провел пять секунд, после чего был тщательно вытерт и напоен горячим чаем.

– Хотите сказать: он сам виноват? Ребенок?..

– Лео, я независимый судебный эксперт и изучаю все стороны вопроса. Интересно, что именно этот мальчик проходил по еще одному делу – «Делу о Гамельне».

– Кевин… – Леона выдохнула и спохватилась, но Грегори словно не заметил ее оплошности.

– Изучив «Дело о Гамельне», я обнаружил, что со стороны родителей не первый раз отмечается безалаберное отношение к ребенку. Он недоедал, много времени проводил на улице, в том числе в холодное время года, а родители «запрещали ему жаловаться». Он и не жаловался. До самой смерти. Его мать приговорили к тюремному заключению, но…

– С Гамельном он был бы жив! – Леона стукнула кулаком по столу и скинула бокал, разлетевшийся брызгами. – Кто просил нас спасать? Кто?..

Грегори смотрел на нее спокойно-отрешенно. Достал из кармана ручку-диктофон и пододвинул к Леоне.

– Трое других детей сказали то же самое: «Мы хотим вернуться обратно к Гамельну». Как думаешь, это правильный выбор?

– Увидите сами, – Леона поднялась и опустила ручку во вновь принесенный и наполненный бокал с вином.

Грегори улыбался, когда она уходила, и вытирал руки теплым влажным полотенцем.

***

На улице поднялся ветер. Леона нахохлилась и запихнула руки в карманы шорт, высматривая Гамельна.

– Не замерзла еще? Извини, еле вырулил, – Гамельн прижался к ее спине, и хотелось стоять так пару вечностей, но время неумолимо тикало.

О пропаже Сьюзен уже должны были протрубить по всей округе. А за ней обнаружат пропажу и Чарли с Оллин. Дурацкие-дурацкие законы! Где ставкой могли стать здоровье и жизнь.

Гамельна на нижний уровень пропустили почему-то без лишних вопросов. Леона следовала за ним по пятам мрачным изваянием.

– Добро пожаловать! Добро пожаловать! – Хэнкок в дурацкой маске арлекина кланялся направо и налево. – Вы у нас первый раз? По рекомендации? По приглашению? На кого желаете поставить?

– На Люстру.

– На люстру? Вон ту? Или ту? – Хэнкок потыкал в потолочные хрустальные произведения искусства и вдруг получил подзатыльник. От которого и маска слетела!

– Мистер Хэнкок, у вас завязки на соплях держатся.

Длинный самурай! Хэнкок развернулся к нему, кривя губы, будто говорил: «Ну что ты все портишь». А на них посмотрел уже с сияющей улыбкой.

– Кого я вижу! Лео! А вы, как понимаю, любимый человек моего любимого несостоявшегося бойца? – от подзатыльника на этот раз Хэнкок увернулся.

– А вы, как понимаю, владелец этого клуба? – Гамельн даже бровью не повел, передразнивая.

– Не только. Половина района под моей «крышей». Другая мне видами из окон не нравится, – Хэнкок вздохнул, будто и правда сожалел, что не может устранить эту проблему.

– И почему такой жесткий и властный человек, как вы, решили расщедриться? В чистоту душевных порывов я давно не верю. Все делается либо из корысти, либо из эгоистичных амбиций.

– Говорите так, будто у меня нет сердца! А я поняшек люблю и конюшню одну регулярно спонсирую. И в благотворительных фондах вы мое имя найдете. В первых десяти строчках! – Хэнкок едва ресницами не хлопал и руки лодочкой у сердца не держал. Кого он надуть пытался?

– Сердце у вас есть. В броне и с шипами. Иначе бы в мире акул вас давно сожрали.

Хэнкок вздохнул и скрестил руки на груди.

– Хорошо, хорошо, вы меня раскусили. Мне просто понравилась Лео. Как она яростно дралась! Как горел ее взгляд! О, какой бы успех она имела – стоя на ринге с оголенным торсом и растрепанной косой… Ай!

– Мы об этом говорили, Хэнкок, – самурай буквально впился пальцами Хэнкоку в плечо. – И вы обещали, что…

– Да-да, помню, – Хэнкок недовольно передернул плечами и замолчал таинственно-надменно.

Гамельн наседал на него медленно и осторожно. Как с хищником. А Хэнкок и был хищником, какой бы образ на себя не примерял.

– Так все же: почему вы решили помочь?

Хэнкок сощурился – полуласково-остро. Похоже, заготовил очередную пламенную речь – про нуждающихся, сирых и убогих, но самурай его перебил:

– Из-за меня.

Гамельн сразу направил все внимание на него, высокого и сурового. Возможно, он был единственным, кто в принципе мог воздействовать на Хэнкока. Иначе почему тот источал столько недовольства?

– Не повезло с матерью?

– Мы с братом сбежали из дома, – самурай пожал плечами, будто сообщал рядовой случай. – Нашу маму нельзя назвать плохой – ей просто хотелось эффектно выглядеть и поддерживать статус состоятельной. Богатые не клюют на лохушек, так она говорила. От богатых она и рожала. А потом трясла алименты и выбивала себе то драгоценности, то поездку куда, то машину. Очень умело держала в узде. Но с третьим ей не повезло – он оказался редкостным ублюдком. Унижал маму прилюдно, чуть не ботинки заставлял лизать. И нами помыкать пытался. А когда брат кинулся на него и отлетел от удара, мама ничего не сказала. Смотрела как кобыла: пусть дурно обращаются, зато седло с золотом и бахромой. Эти поганые отношения продолжились, поэтому мы с братом собрались и ушли.

Леона в который уже раз за день похолодела от ужаса. Нет-нет-нет. Почему такое существует? Как? Ведь есть же службы, контролирующие семьи? И понимающие: здесь, за красивой картинкой, – грязь, а здесь хоть и не прибрано – счастья полные штаны.

– Как вы выжили?

– Только благодаря Хэнкоку. Он пересекся с моим братом, ворующим булку, и это его… впечатлило.

Хэнкок усмехнулся:

– Впервые выбрался в магазин без эгиды нянек-братьев, и тут такое – худющий пацан в болтающейся одежде, удирающий от пекаря. Но пекарь тучный, а я легкий и быстрый. Так что догнал-проследил.

– И таращился из-за угла на то, как мы с братом жадно эту булку ели. А когда я его заметил – не испугался и не смутился, напротив. Вышел, представился и пригласил нас с братом на ужин. Булка была первой толковой едой за неделю, желудки бурчали пустотой – и я согласился. Так мы стали членами семьи и вечными должниками перед мистером Хэнкоком.

– Хочешь сказать: ты со мной из-за тарелки карри?

– Это был не просто карри. Семейный ужин в теплом доме, а потом теплые ванны и постель. Все за просто так, – самурай говорил ровно, но чувствовалось, как много для него это значит. – Плюс нам выделили целую комнату. В ней мы с братом смогли спокойно жить. Иногда чудеса случаются.

– Ко всему этому прилагаюсь я собственной персоной, – Хэнкок чуть в грудь себя не тыкал. – Или я уже не в счет?

– Хэнкок… Джоно. Ты – главное чудо.

Хэнкок расширил на миг глаза и расплылся обворожительной улыбкой. «Все как я и предполагал!» – едва не кричал он.

– Спасибо за рассказ. Теперь мы можем увидеться с Люстрой? И что насчет оплаты?

Хэнкок лениво обернулся к ним:

– Будете отдавать натурой. По очереди… Ауч. Сонна! Я вообще-то про поход по магазинам. Как раз хочу обновить коллекцию.

– Они не выдержат, – самурай вздохнул, как вздыхают перед противными, но неизбежными процедурами. – Этого даже твоя мама не выдерживает, а уж на что она только ни горазда, вырастив троих сыновей.

– Вот пусть и мучаются! А ты отдохнешь, – Хэнкок хлопнул в ладоши. – Решено. Отдай им папку от Люстры. Она в золотом сейфе.

Самурай сочувственно взглянул на Леону с Гамельном и скрылся за поворотом лестницы. Хэнкок скучающе протирал пуговицы, отливающие не то серебром, не то платиной. Сколько же лет они знакомы? И почему самурай до сих пор Хэнкока не придушил? Так сильно… любил?

Самурай вернулся довольно скоро и мягко-устало укорил:

– Опять код поменял.

Он протянул им папку: да, самурай явно не лыком шит, раз смог подобрать код за считанные секунды! За черным пластиком уместились все необходимые документы и даже медицинские карточки. Теперь подростки могли безбоязненно и полноценно жить новой жизнью.

– Спасибо, – сказала Леона от всей души.

– Если все-таки надумаешь стать бойцом – ради тебя пересмотрю правила насчет возраста. Про лекарство не забывай. Раз в неделю. Плюс физкультура. Жалко будет, если функционал растеряешь. Ну, Сонна! Что я такого сказал?!

Самурай крепко держал Хэнкока, и тот безуспешно вертелся ужом в кольце рук.

– Удачи вам.

– Вам тоже, – Гамельн ухмыльнулся, то ли работу имея в виду, то ли личную жизнь, и стремительно развернулся.

Леона еле за ним поспевала. Хотела поймать на выходе, но Гамельн сделал шаг вперед и застыл к ней спиной.

– Нам лучше разделиться. Здесь. Наш общий знакомый прислал сообщение про обыск санатория. И это только начало. Винтер позвонит тебе сама, возможно, ночью. Держи руку на пульсе, не делай глупостей и не лезь в пекло, очень тебя прошу.

– А ты? – Леона сжала кулаки.

– А я буду изображать человека, который живет скучной жизнью и ни о чем не подозревает. Все твои вещи я сложил в коробку и передал Бетти. Нужно еще наведаться к соседке. В чем-то придется быть быстрее полиции. Но не хитрее. Начнут копать – много чего откопают. Наша маскировка, без обид, сделана из говна и палок. Вызвать лишние подозрения – поставить крест на всем.

– Я понимаю.

– Тогда держись. Ты сильная львица, ты справишься. И я как-нибудь тоже, – показалось, у Гамельна сорвался голос.

Леона не успела ни подтвердить, ни опровергнуть сказанное – Гамельн ушел, растворился в улице, будто мираж. Сколько бы ни бежала – не было, не было, не было… Мимо Леоны текли совсем неинтересные люди-маски, шумные, пошлые, душные. Они смеялись, и горланили, и слишком много болтали. «Кого-то потеряла? Не меня ли?» Леона ускользала прочь, дальше, не зацикливаясь, не задерживаясь. Оборачивалась кругом, искала знакомый силуэт. Но тщетно.

Попрощались перед разлукой, ага, офигенно. Глаза щипало обидой.

Перед перекрестком, поймав паузу между гудящими машинами, в кармане запищал телефон. Схватив, Леона даже не разобрала номер.

– Ну наконец-то. Это Винтер. Можешь сейчас говорить?

Леона сглотнула комок, встряхнулась и заткнула второе ухо.

– Да, я слушаю.

***

Дети отправлялись во Францию, в школу-пансионат для трудных подростков. Там никого не заставляли учиться, но если выбрал себе предмет, то вкладывайся в него и уважай время других. Школа на фотографиях напоминала многоуровневый улей – единый и связанный, но каждый мог уединиться и заняться тем, к чему лежит душа. Стендап, музыка, программирование, живопись… Даже трек для скейтов обнаружился.