Взгляд куклы

– Сейчас следует запереть эмоции подальше, Ама. И мыслить как кукольник, чтобы открыть все секреты. – Я упёрла руки в бока, глядя на поникших и притихших полураздетых кукол. – Здесь собраны самые удачные результаты трудов. Но ни одна кукла не идеальна. У двоих вовсе деревянные руки‑ноги. У одной, – я кивнула на первую «раздетую» куклу, – кожа собрана по лоскуткам. Если бы не арест, кто знает, до чего бы Микаши Ори дошёл в своих изысканиях. Может, и правда сотворил бы чудо…

– Рензо‑сан, вы пугаете.

– Атмосфера места влияет, наверное. Сделай фотографии кукол, пожалуйста. – Я с сожалением оглядела эти произведения искусства: уже мёртвым, им предстояло умереть ещё раз, хотя любой коллекционер отгрохал бы уйму денег за каждую. – Дамы, сейчас вылетит птичка.

– А останки? – Ама с фотоаппаратом наперевес почти угрожающе двинулся куклам навстречу. – Неужели он уничтожил все кости и внутренности?

– Вполне вероятно. Это ненужный ему материал. Да и место занимают. – Я подняла взгляд на Мэри Три, улыбающуюся, молчаливую и покорную. С густыми волнистыми волосами. – Но кое‑что, вероятно, сохранилось… Да и собак вокруг рёкана пустить стоит.

В этот момент сверху послышался обеспокоенный голос слуги:

– Эй, вы там живы? Господин неожиданно быстро вернулся, а я и что сказать ему, не ведаю…

– Расскажите сказку! Сказку! – затрещали куклы наперебой.

– Ой, кто там?! Вы, что ли, служанок сюды притащили?..

Мы с Амой нескладным хором – не без надрыва – рассмеялись. И смех хоть немного помог отпустить тяжёлую и мрачную историю.

Самое сложное в работе частного детектива – докладывать о результатах расследования клиентам. Даже когда речь шла о простой измене, реагировали чаще всего бурно – срывались на слёзы или крик, не верили или обвиняли во всех смертных грехах: «Так и знал, что нельзя доверять этой сучке». А уж как отреагируют родители мальчиков, трудно было представить. Я ожидала настоящее испытание силы воли. Убийства детей в принципе вызывали большой резонанс в обществе, а уж изощренные убийства детей…

Шинья сохранял непоколебимость всё то время, пока расширяли проём, но приказал убрать буддийские статуэтки в коробки, обитые бархатом. Он всё ещё оставался главой клана и не мог нарушить традиций рода, которые призывали его чтить святыни. Я не стала заикаться о том, что, вероятно, статуэтки заберут в качестве вещдоков. Всем нам нужно было держаться за что‑то привычное. Ама курил прямо в помещении, но отойдя в сторону. Слуга суетился, пытаясь напоить всех чаем. Я перебирала в уме фразы, как буду рассказывать обо всём Кураиве Мохико, которая и запустила всю эту цепочку событий. Хотя, вероятно, давать отчёт мне предстояла перед всеми родителями и опекунами, замешанными в деле.

Когда люди якудзы закончили возиться с полом, открывая вид на холодный неприветливый подвал, Шинья спрятал руки в рукавах роскошного кимоно, наверняка сжимая кожу: вот и всё нетерпение, смятение и стресс, которые он позволил себе выказать. Действительно достойный глава. Перед знакомством с куклами Ама сказал ему лишь: «Сами всё увидите». И с одной стороны, это было оправдано – мало кто поверил бы в рассказ о совершенных и одновременно жутких механизмах, даже транслируйся оно по центральному каналу. А с другой, возможно, стоило предупредить о некоторых моментах и нюансах заранее… Благо, я ещё успела застегнуть платья и несколько успокоить девушек «сказкой на ночь». Иначе все чувствовали бы себя неуютно под аккомпанемент мелодичного смеха из темноты.

Когда кукол наконец подняли, Шинья сначала обомлел, а затем безошибочно подошёл к одной из них, застыв напротив. Это была самая совершенная кукла из всех, с гладкой кожей без видимых изъянов и в красном оборчатом платье.

– Сынок… – Слёзы на лице властного статного человека смотрелись странно. – Сынок!

Кукла просто улыбалась. Поскольку на пластинках не было подобного слова, ответная реакция не последовала. Но скоро, я знала, Шинью захлестнёт ещё одна волна шока.

– Ваш сын послужил вдохновением и… материалом для создания данной куклы, но она – не он.

– Материалом? – голос Шиньи звучал надломлено.

– Да. При изготовлении куклы были использована его кожа и волосы, – я давно научилась жуткие вещи преподносить нейтральным тоном и нейтральными выражениями: ни к чему нагонять жуть на человека, только что повторно потерявшего сына.

– Надеюсь, моему мальчику не было больно… Он ведь, знаете, боевой! Хотя его и путали с девочкой, не морщился, поранившись или обжегшись… – Шинья улыбался сквозь слёзы, и фразы прыгали, то уходя в фальцет, то спускаясь до шёпота. – Плечо однажды вывихнул, так даже не закричал, когда вправляли! Лицом о бетон приложился, так ходил весь в зелёнке нос задирал и ребятишек по соседству пугал. Он – боевой! Парень не промах. Но всё‑таки… – голос Шиньи совсем просел, наждачкой ввинчиваясь в уши. – О Будда! Пусть бы он не чувствовал этой боли!

Шинья стоял и смотрел в никуда. Слёзы стекали по его щекам и подбородку, воздух выходил из груди с присвистом. Но никакого падения на колени, воздетых рук, стенаний или проклинаний всех и вся. Было в этой стойкости что‑то от самурая. Я не знала, что ему сказать и надо ли. Вероятно, к моменту похищения сына якудзы Микаши Ори уже наладил процесс и перестал пытаться заменить часть органов в попытке создать недокиборга, как это было показано на найденных листах в ящике стола. Но достоверно я не могла быть в этом уверена.

– Кукольное ремесло требует большой сосредоточенности, поэтому лишний шум ни к чему, – прежде чем озвучить, я прокрутила фразу несколько раз в голове и осталась довольна формулировкой. Но в другом решила не щадить: – А Микаши Ори работал много и хорошо.

– Папа будет сейчас работать? – На этом невинном вопросе, произнесенным тонким голоском, вздрогнули все. – Папе нельзя мешать! Папа будет творить!

– Сестрёнка! Сестрёнка! У нас будет сестрёнка! – отозвались другие куклы.

– Что это такое? – Шинья побледнел стремительно, словно увидел призрака.

– Заложенные реакции на определённые слова и фразы, – я уже чувствовала себя экспертом в области шарнирных кукол. – Частично отключается, когда куклы «спят».

– Спят?

– Опять спать? – в голосах кукол отчётливо проступали капризные нотки. – Не хотим! Хотим играть!

Шинья испуганно покосился на кукол, но я уже научилась их игнорировать.

– Что‑то вроде спящего режима компьютера. Иначе бы они всё время как минимум передвигались. По специальным рельсам и заданному маршруту, но всё‑таки… – Магнитные рельсы удалось обнаружить благодаря выпавшей из кармана Амы пепельнице, которую еле удалось оторвать от пола, а потом подтвердить гипотезу металлическими пластинами на подошвах туфель кукол. – Активацией служит фраза «Куклы словно живые».

– Довольно фантастично и фанатично…

– Мы любим папу! Папа лучше всех! – перекрикивая Шинью, куклы вновь затрещали.

– Папой они называют кукольника, – я избежала имени, чтобы снова не выслушивать похвальбы Микаши Ори. – Не волнуйтесь, скоро сюда приедут специалисты и заберут кукол в качестве вещдоков и для экспертизы. Весь рёкан и прилегающая к нему территория также будут подвергнуты досмотру. Извините, придётся потерпеть шумиху.

Шинья выставил руки вперёд, жестом обозначая «стоп». Это снова был влиятельный якудза, а не отец, пребывающий в растрёпанных чувствах.

– Главное, без журналистов. Не хочу освещения в прессе. И готов использовать все свои связи для предотвращения вмешательства в личную трагедию.

– Совсем без прессы не получится. Сенсация громкая. Будет повторный суд, на котором, вероятно, вам придётся давать показания. А там от проныр с камерами и микрофонами охраной и забором не отгородишься, – я допустила лёгкую иронию, чтобы чуть‑чуть разрядить обстановку.

– Это для вынесения приговора о смертной казни?

– Именно. Мы имеем дело с довольно аккуратным серийником, поэтому в целом улик не так много, но то, что он сотворил с вашим сыном в том числе, красноречивее любых слов показывает жестокость его деяний.

– Знаете, я чувствую себя странно… Я должен ненавидеть этого человека, ведь он убил моего мальчика вместе с другими, но видя перед собой этих кукол – не могу. Они такие красивые… – Шинья развернулся к куклам и вдруг коснулся щеки той, в которой увидел прообраз сына, предсказуемо вздрогнув. – Тёплая…

– Это жуть, облечённая в красоту, – Ама резко вмешался в наш диалог. – Если посмотрите на тела кукол и спуститесь вниз, перестанете обманываться. Они же как Франкенштейны. Мастерская вся залита кровью! Ах да, и познакомьтесь с Мэри Три.

– Ама, успокойся. – Я крепко сжала плечо своего спутника. – И не нагнетай. На сцену из хоррор‑фильма не походят ни куклы, ни мастерская. Это не значит, что я оправдываю Микаши Ори, или считаю его недо…

– Папа! Наш дорогой папочка! Мы тебя очень ценим и любим!

Я прикрыла глаза и мысленно представила мишень, в которую выпускаю стрелу. Мне помогло. Но Ама всё ещё болезненно и остро смотрел на кукол.

– Я просто не хочу, чтобы общество считало его гением и самородком, чтобы сочувствовали потере такого человека. А может, найдутся подражатели или последователи и пострадает ещё больше детей и родителей!

Мне подумалось о восемнадцати «образцах», о которых упоминал Микаши Ори, и о четырёх мальчиках, которых увела женщина с куклой. Для Амы вся эта история была слишком близка. Поэтому он и реагировал столь ярко.

– Преступления по подражанию сложно спрогнозировать и ещё сложнее как‑то на подобное повлиять. Внушение ненависти к преступнику – не выход. Наоборот, это обострит жажду «справедливости» у маниакальных личностей. – Мне вспомнился мой доклад на тему подражателей и механизмов, на них влияющих, когда я ещё была студенткой полицейской академии и ездила на различные конференции. – Идеальней всего преподносить факты сухо и нейтрально. Не уверена, насколько это жизнеспособно в современном мире, которому подавай хлеба и зрелищ. Реальней всего устроить закрытое слушание.

– Я займусь этим, – Шинья сцепил пальцы и окинул кукол внимательным грустным взглядом.

И уж в чём в чём, а в твёрдости его слов и намерений сомневаться не приходилось. По крайней мере, до момента, пока на горизонте вновь не возникла Кураива Мохико, та, благодаря которой я и возобновила давнее дело…

7. А был ли мальчик?

На территории якудзы мы с Амой задержались ещё на несколько дней, пока давали показания и делились собранными сведениями с местной полицией, пока ждали результата экспертизы, пока принимали участие в церемонии похорон… Родители и родственники других детей приезжали сюда, чтобы проститься со своей плотью и кровью, от которой остались лишь кожа да волосы, но кукол, к счастью, уже увезли: я зареклась ещё раз сталкиваться с этими не живыми и не мёртвыми сосудами. Рентгеновское сканирование показало, что внутри каждой куклы анатомически правильно располагались искусственные органы. Открытие в равной степени пугало и восхищало.

С Кураивой Мохико у нас состоялся короткий, но любопытный разговор в чайном домике. Он также располагался на территории якудза и, окруженный садом, был идеальным местом для приватных бесед. В полумраке мы сидели за низким столиком и заваривали друг для друга чай.

– Знаете, я до последнего надеялась на лучшее… – Кураива потупила взгляд, сжимая чашку в почти что паучьих пальцах. Казалось, она ещё больше схуднула с нашей последней встречи около месяца назад. При этом она по‑прежнему была с небрежным хвостом и в безупречном отглаженном костюме, словно только‑только прибежала с собеседования. – Мой Реми, он ведь долго болел. Но потом исцелился! Только и года не прошло, как его похитили…

– Поэтому вы верили, что он жив?

– Да! Я и помыслить не могла, насколько жестокой окажется судьба… – Кураива помотала головой и поджала губы. – Боги словно смеются надо мной…

– Почему? – я осторожно отпила матчу и посмаковала чуть горьковатый флёр порошкового чая.

– Это ведь я помогала с продажей рёкана!..

– Что? Вы риэлтор? – я вскинулась, за секунду осознавая, что поторопилась считать дело закрытым.

– Да. Этот юноша, Таяно Изуму, казался таким несчастным, когда обратился за помощью, что моё сердце дрогнуло. Тем более я видела в нём Реми…

– Реми навеки запечатлён в Валери, – только и смогла механически сказать я.

– Я так и подумала. Спасибо, Рензо Торияма‑сан. – Кураива поклонилась, едва не стукнувшись лбом об стол. – В благодарность я нарисовала вас и вашего помощника, пока все ждали начала прощальной церемонии… Надеюсь, вы простите мне мою дерзость.

– Конечно… – я пролепетала, наблюдая, как она достаёт из сумки для документов папку‑уголок. – Спасибо!

Пока я мельком разглядывала рисунки, выполненные акварелью, Кураива поднялась и ушла. Оставалось только догадываться, какой раздрай царит в её душе. И будет ли она отстаивать куклу, чтобы навещать время от времени, или переедет из города, или всё же станет мангакой и запечатлит эту историю на бумаге.

К исходу третьего дня примчался Джун – мой старый приятель, который и рекомендовал мне контору, где работал Ама. Мы с Джуном вместе выпустились из Академии, вместе прошли огонь и воду, а он всё так же блистал улыбкой и очаровывал девушек. Возможно, я бы с ним встречалась, только вот в моём идеальном мире мужчина был выше женщины, а не наоборот. Впрочем, дружить и подкалывать друг друга это нам не мешало. Статный и элегантный в деловом костюме и солнцезащитных очках, Джун походил на агента ФБР, о чём я ему и сообщила с намёком, не переметнулся ли он на другой фронт. Тот ответил в своей манере, схватившись за сердце: «Ой‑ой, ты меня раскусила!» С Джуном всегда было легко и спокойно.

После объятий и обмена новостями, кто как живёт, мы пошли прогуляться по саду. Свет фонарей играл на камнях и придавал мягкий ореол кустам, что навевало романтическое настроение. Хотелось даже пошутить про свидание и кокетливо потребовать ужин в ресторане, однако, судя по сжатым губам и нахмуренным бровям, Джуна был чем‑то сильно обеспокоен. Приподнятое настроение вмиг улетучилось. А вместо надёжной руки меня обнял за плечи порыв холодного ветра, и я поплотнее закуталась в плащ.

– Хей, Элиза, детка, новости дрянь. – Джун был вторым человеком после отца, который называл меня по европейскому имени. Даже Ион не смог приспособиться к нему за восемнадцать лет брака. – Среди кучи улик, что вы нарыли, нет ничего, указывающего на Микаши Ори. Зато есть пальчики Таяно Изуму, чудом сохранившееся на металлической раме. И это его кровь на полу и ступенях…

– О Господи, – восклицание вырвалось само, и вместе с тем я почувствовала, как похолодели пальцы ног.

– Чуешь, чем пахнет, да? – Джун заложил руки за спину и рассматривал орнамент на дорожках, словно бывалый ландшафтный дизайнер. Маленький сад возле дома правда был его страстью, но сейчас Джун явно создавал видимость обыденной беседы. – Любой адвокат дьявола вывернет всё так, что Микаши Ори избавил общество от жуткого серийника. А сам он, ну так, поддался тяге к искусству.

– Осквернение трупов – это ведь максимум три года лишения свободы…

– Бинго, моя хорошая.

– Но куклы, но волосы… – я чувствовала себя начинающим следователем, пытаясь зацепиться за яркие вещдоки.

К сожалению, поиск по территории вокруг рёкана ничего не дал. Ни одной косточки и тем более черепов обнаружено не было. Скорее всего, их либо продали на чёрном рынке, либо уничтожили. Органы, вероятно, постигла та же участь, хотя будь они даже закопаны, то успели бы разложиться за столько лет.

– Ты прекрасно знаешь, что это не доказательства убийства. Вот если бы в его квартире нашли вещи пропавших мальчиков… Хотя и здесь прогал: они ведь вместе с Таяно Изуму квартиру снимали. – Джун потёр пальцем у себя под носом, выражая нервозность. – В общем, либо Микаши всё предусмотрел, либо он реально только кукол строгал.

– Ни один серийник не может работать идеально. Он должен был наследить!

– Откровенно говоря, детка, у нас нет уверенности, что преступник именно Микаши. На данный момент он главный подозреваемый, но мы совсем не копали в сторону Таяно Изуму. А если брать в расчёт его биографию, то у Таяно было куда больше поводов поехать кукушечкой, чем у лучшего друга, который рос в обычной среднестатической семье. Таяно потерял всё в один миг! И мог банально находить образ себя в мальчишках‑беспризорниках, которые походили на него внешне, поэтому милосердно лишал их жизни.

Слушая Джуна, я пыталась понять, он провоцирует меня или пытается быть объективным полицейским, который рассматривает всевозможные версии произошедшего. По факту, я пала на путь, которым грешат многие новички, со всех сторон проработав только одну версию и игнорируя другие. Я была железобетонно уверена, что это Микаши заманивает, убивает мальчиков и делает из них кукол. Всё проведённое расследование подтверждало это. Но почему я ни на минуту не допускала иной ход развития событий?

– Кроме того, подумай, это же тайная мастерская! О её существовании и тем более о том, как туда попасть, мог знать только Таяно как наследник рёкана, – Джун продолжал безжалостно указывать на вроде незначительные, но важные детали, которые могли в корне всё перевернуть.

– Нам бы получить показания от Микаши… Как всё обстояло на самом деле…

– Только он их не даст и припугнуть его нечем. Какая‑то засада, детка, давно я с таким не сталкивался, – Джун скривил губы, и я разделяла его растрёпанные чувства.

Как будто всё было зря. Зря мы прошли на территорию якудза, зря открыли тайну рёкана, зря пытались восстановить картину событий… Ама через меня подгонял сотрудников лаборатории, чтобы те определили личности жертв, но и в этом деле результаты оказались неутешительными: напротив тринадцати строчек стояла пометка «нет данных».

Единственное, что осталось от мальчиков – искусно выполненные портреты, найденные в ящике стола вместе с чертежами. Внизу каждого портрета трепыхалась бабочка, заключённая в квадрат, – подпись художника. Это показалось мне странным, ведь в полном имени Микаши Ори не было иероглифа с таким значением. А ещё вспомнилась ремарка Чиибаты про «ужо страшные» лица кукол, которые недолго оставались таковыми из‑за мастерства кукольника. Только слишком быстрое развитие навыка получалось, и напрашивалась мысль о помощнике… Таяно Изуму? Или кто‑то другой?

– Ах да, ещё кое‑что про Таяно Изуму, – Джун словно подслушал мои мысли. – Помнишь его записную книжку, которую ты отдала на дешифровку? Удалось наткнуться на любопытные записи про… Реми, – Джун сглотнул, будто узнал об этом мальчике нечто, роднящее его с Оменом.

– И что там? – я подалась вперёд, заинтригованная.

– Во‑первых, складывается впечатление, что Таяно регулярно гулял с Реми, а во‑вторых… – Джун похлопал себя по карманам, словно держал записную книжку при себе и хотел показать мне записи, чтобы я не усомнилась в правдивости слов.

– А во‑вторых?..

– Судя по всему, Реми – это девочка… – Джун извлёк маленький ингалятор и сделал глубокий вдох: явно накатил симптом астмы.

Ветер задул ещё холоднее и злее, с деревьев с грозным шорохом посыпались листья. Безмятежный сад перестал казаться уютным. Только небольшая статуя Будды из слоновой кости продолжала стоять на страже спокойствия.

– В смысле?..

– Ну, там сказано про платье, про два хвостика и про мечту стать сейлор‑воительницей, которая Таяно рассмешила… Я понимаю, что всё это очень косвенно и может объясняться совсем иначе, но… наводит на размышления.

– Ещё какие… – я пыталась переварить новую информацию, которая незатейливо открыла очередное дно этого расследования. – Мне стоит вновь поговорить с Кураивой Мохико.

– Да, тем более это она нарисовали портреты. – Ама соткался из теней, заставив нас с Джуном вздрогнуть.

– Ты о чём? О тех, что она нам с тобой подарила? – Я всучила папку с рисунками Аме почти сразу после возвращения из чайного домика, а потом закружилась с другими делами, и так их и не рассмотрела. Судя по всему, Ама до них тоже добрался совсем недавно.

– О портретах мальчиков. Это её работа. На подаренных нам с вами портретах та же подпись в виде бабочки, будто насмешка! – Он грозно встряхнул листами с акварелью, и хватило минуты на сверку подписей под светом фонаря, чтобы все сомнения мигом отпали.

– Что же это тогда получается… Это она на пару с Таяно похищала и убивала детей? – Джун стоял не менее ошеломлённый, чем я. – А своего сы… вернее, дочь она кем‑то заменила или специально сделала жертвой, чтобы отвести от себя подозрения?!

– Мне нужно ещё раз посмотреть на фотографии Валери и Реми, которую транслировали в новостях. – Я лихорадочно соображала, стараясь зацепиться за что‑то вещественное и существенное. – Папка с делом… в сейфе…

– Не нужно. – Ама извлёк из внутреннего кармана плаща планшет, активировал его и, что‑то быстро тыкнув, протянул мне. – Листайте туда‑сюда.

Мне вспомнилось, как я также делала на телефоне Кураивы и как ещё тогда не уловила сходства между куклой и ребёнком на фотографии. Но сейчас сходство однозначно было…

– Скорее всего, Джун, твоё предположение насчёт замены ребёнка верное. Главный вопрос: куда делся настоящий Реми… – Отдавая планшет, я пристально всмотрелась в лицо Амы. – Ама, скажи, сколько процентов правды было в твоём рассказе о прошлом? Реми – это ведь твоё настоящее имя?

– Кураива Мохико не моя мать, не надейтесь. И вообще, Реми – дурацкое имя.

– Женщины тех лет с тобой бы поспорили, – Джун хмыкнул. – Тогда по телику шла популярная дорама, где главного героя звали Реми, и девушки всех возрастов просто сохли по нему! Эй, не надо на меня так смотреть! Мама и старшая сестра жутко фанатели по этому актёру, вот и всё.

Я покачала головой, улыбаясь, и снова вернула себе серьёзный настрой.

– Я знаю, кто твоя мама. И очень хотела бы с ней побеседовать.

– Это ещё зачем?

Даже если она не сдохла за всё это время, в чём я лично сомневаюсь, – Ама никогда ещё не говорил с такой желчью, – то наверняка смотрела лишь на деньги, но никак не на лицо женщины с куклой.

– Женщины с куклой? – Джун повторил фразу как человек, который явно не был уверен, правильно ли он всё расслышал. Вероятно, до него дошли ещё не все мои отчёты. Или не со всеми он успел детально ознакомиться.

– Она не сдохла, как ты выразился, а находится на очередном профилактическом лечении, и ты это прекрасно знаешь.

– А вы‑то откуда это знаете? – Ама устало потёр висок.

– У тебя, как и у Савады, есть лишний клык, а это генетическая наследственная особенность. Я решила проверить догадку и попросила у знакомых выписку из семейного реестра, ну и копнула чуть дальше…

– Так и знал, что не надо было вас целовать… – Ама отвёл взгляд в сторону, а Джун навострил уши, и удивительно, как не съязвил!

– А можно узнать, что за женщина с куклой и о чём вы вообще говорите?

В одной из закрытых беседок, куда мы всё‑таки переместились от холода и ветра, я кратко изложила известные данные, понимая, что лишняя голова не повредит. Дело и так с каждой секундой становилось всё запутаннее и запутаннее. После я дала слово Аме, который наконец‑то поведал свою историю как она есть.

– Моя мамаша переспала с каким‑то рок‑музыкантом и таскалась за ним по всей Японии. Жрачку ему готовила, шмотки стирала, едва не массаж ног делала… Только у него таких – толпы. И все угодить горазды. Мамаша надеялась, что ребёнок, то бишь я, поможет его окольцовать. Родила прямо во время гастролей. Но тот музыкант даже на порог её не пустил, от ребёнка отрёкся и пошёл дальше развлекаться с «кисулями». Мамаша в слезах‑соплях решила вернуться домой на попутках, поскольку все деньги давно истратила на «любовь всей жизни». Честно, не знаю, каким образом она не встряла ни в какую историю и почему не бросила меня ещё тогда. Возможно, в ней проснулся материнский инстинкт, хотя особой любви я не чувствовал от неё никогда. Но, в общем‑то, первые пять лет всё шло довольно хорошо. Дед принял блудную дочь, выделил комнату в квартире, устроил на какую‑никакую работу продавщицей в магазин.

Проблемы начались тогда, когда она встретила этого мерзкого типа – Риччи. Так он просил себя называть. Нескладный, в цветастой рубашке, с золотой цепью – бандюг бандюгом, шестёрка, но самомнения било через край. Не знаю уж, чем он купил мою мамашу, может, банальным вниманием, может, чем‑то напоминал того урода, который считается моим биологическим отцом… В общем, он стал частым гостем у нас дома и мамаша частенько сбегала с ним «погулять». А я оставался предоставлен сам себе, тогда‑то и готовить пришлось научиться – в пять лет‑то! Я пару раз чуть пальцы себе не отрезал и обжигался довольно серьёзно. Только выбора у меня не было. Риччи пытался меня задобрить, покупал дорогие игрушки. Но даже не старался запомнить, что мне нравятся рейнджеры, а не трансформеры. И, конечно, я и слова не мог сказать поперёк. «Дают – бери, бьют – беги», – вот и всё, чему он мог меня научить. А мамаша поддакивала.

Спустя пару месяцев мы переехали от деда к Риччи, в его грязную, полную хлама квартиру. Дед только головой качал, но не возражал – он вовсю занимался налаживанием своего бизнеса и нелегальные связи были ему на руку. Только вот и года не прошло, как на клан, к которому примыкал Риччи, случилась облава. Пришлось ему искать себе новое пристанище. И этот подонок не придумал ничего лучше, чем связаться с поставкой наркотиков. «Это хорошие деньги, крошка, заживём лучше прежнего!»

Зажили, конечно… Особенно когда мать пристрастилась к героину. Её уволили с работы за безалаберность и кражу в мелком размере, но от её постоянного присутствия дома лучше не становилось. Она перестала убираться, готовить. Постоянно смотрела телевизор, хохотала на весь дом и грызла чипсы. А на меня обращала внимание не больше, чем на таракана.

Ещё через год Риччи посадили и имущество конфисковали. Нас с матерью просто‑напросто вышвырнули на улицу. Дед куда‑то уехал, поэтому мамашин план вернуться к нему провалился. Устроились в картонной коробке рядом с другими бомжами в парке. Денег не было даже на хлеб, и я собирал еду по помойкам. Только мамаше нужна была доза, а не заплесневевшая дынная булочка. Как‑то сконтачившись с бомжами, она постепенно обменяла оставшиеся у неё украшения и даже вещи на пакетики с белым порошком. Это были дешёвые синтетические наркотики, мамаша от них зверела, вся изгибалась и вопила, как кошка, застрявшая в трубе. Я мог только беспомощно наблюдать за её приступами и ломкой и тщетно пытался спрятать наркотики, но она всегда их находила – и всё начиналось по кругу…

А дальше мамаша продала меня женщине с куклой, я встретил Сио, попал вместе с ней в приют. В этой части я вам не наврал, да и про своё нелёгкое детство, в целом, тоже… – Ама закурил и выпустил дым в потолок. Я пыталась понять, блестят ли у него глаза оапт слёз, которые он пытается скрыть, или он просто не хочет травить нас с Джуном никотином. Хотелось верить в первое: всё же эта версия событий оказалась, как по мне, тяжелее первоначальной. Одно дело – изначально жить в неблагополучных условиях, а другое – пожинать плоды деяний горе‑мамаши.

Нас обступила пронзительная, натянутая тишина. Слышно было лишь как трещит лампа, тревожно пульсируя кругом света. Да на улице вопила какая‑то птица. Джун переводил взгляд с меня на Аму, будто спрашивал разрешения, чтобы утешить. Ему, выросшему в многодетной семье, пусть небогатой, но дружной и любящей, было особенно тяжело подобное слышать. Но жалость Аме была ни к чему.

Я подождала, пока он докурит сигарету и тут же раскурит новую, прежде чем подтолкнуть откровения дальше:

– Но из приюта, как понимаю, Савада сразу забрал вас двоих?

– Да, всё так. Когда за мной пришёл дед, каким‑то образом узнавший, где я нахожусь, я сказал, что без Сио никуда не пойду. Дед сначала отмахивался, но потом увидел, как ловко она проходит полосу препятствий и как бесстрашно защищает меня от мальчиков постарше – и передумал. Взял нас двоих на попечение, определил в школу. Покупал всё необходимое, следил за успехами в учёбе, в парке с мячом с нами играл, даже в «Диснейленд» водил! До тринадцати лет под приглядом деда мы с Сио росли вместе маленькой счастливой семьёй. Мамаша моя в то время кочевала из одной клиники в другую, и я с облегчением выкинул её образ из головы.

Но потом дед, возможно, испугавшись полового созревания, определил меня в среднюю школу в Токио. Я уехал, не зная ещё, что по‑настоящему вернуться смогу только через десять лет… Конечно, я приезжал в гости на каникулы, но это совсем не то, что проводить бок о бок круглые сутки, и Сио незаметно стала отдаляться и отрешаться от меня и от мира. Отводила взгляд, тихо говорила, а всё больше молчала. Сбегала в мир книг или в зал для тренировок. Не знаю уж, что с ней сделал дед… Я допрашивал его, но он говорил, что совсем ни при чём, это всё возраст и смена интересов. Только вот он явно готовил Сио к себе в телохранители и, возможно, даже заставил убить человека! Что и привело к такой вот форме апатии… Ненавижу. Почему в моей семейке все уверены, что могут распоряжаться судьбами детей как им вздумается?! – Ама стиснул кулаки и зубы.

Да уж, теперь я лучше понимала его вспышку ярости к Микаши после обнаружения кукол. Хотя, как выяснилось, скорее всего Микаши работал не один… Пока оставалось загадкой, кто выступал инициатором череды жестоких преступлений, а кто лишь помогал. Но в любом случае вина на всех висела примерно одинаковая.

– Я понимаю твои чувства, но всё‑таки нам нужно встретиться с твоей матерью для дачи показаний. Возможно, она прольёт свет на то, кто женщина с куклой…

– А эта Кураива… Правильно?.. – Джун вклинился, разбавляя мрачную атмосферу. – Если она замешана в этом деле, зачем ей было возобновлять дело спустя столько лет?

– Ради поиска настоящего Реми, конечно. Того, чьи фотографии она долгие годы хранит у себя на старой «раскладушке»… – Я побарабанила пальцами по колену, состыковывая известные факты. Пока получалась такая картина: наткнувшись на куклу в витрине магазинчика Чиибаты, Кураива со своей фотографической памятью художницы узнала подменыша. Но где её родной ребёнок, не ведала, вот и обратилась за помощью к частному детективу. При этом выбрала специалиста из другой префектуры, чтобы, скорее всего, подольше скрывать правду о себе и свою связь с Микаши и Таяно. Получилось у неё блестяще… Правда, это была не столько её заслуга, сколько моя недоработка. Но, вероятно, она не знала про тайну рёкана, иначе бы давно как риэлтор нашла способ туда проникнуть.

Все эти мысли я кратко изложила вслух.

– Звучит логично. А сейчас предлагаю всем отправиться спать. – Джун хлопнул в ладоши, будто завершая собрание, и я позволила себе улыбнуться.