Tsitaadid raamatust «Бронепароходы»

Непримиримый к большевикам, сейчас он понял, что не важно, за кого ты – за белых или за красных. Чья власть – дело десятое, когда человек выбирает себе облик: людской, когда за други своя, или звериный, когда за свою шкуру

Каждый человек в душе немного белый, немного красный, и гражданская война безжалостно рвёт душу пополам. А если ты не позволяешь войне разорвать себя и уничтожить, то ты – против всего мира. Значит, нужно сражаться в одиночку.

сможете нейтрализовать угрозу для вашего предприятия. За это предупреждение я и надеюсь выбраться отсюда живым. Мамедов задумался. Его глубоко

Мамедов всем телом прижимал Лялю к будке и стискивал её руку с оружием – будто придавил кошку и схватил за лапы, чтобы не царапа

Жажду власти Михаил презирал. Мясников, человек из низов, наверное, думал, что власть состоит из почестей и возможностей. Но Михаил побывал у самой вершины и знал, что подлинная власть слагается из неизбывного страха сорваться вниз и подневольных решений, за которые потом стыдно. Власть – это всегда уступка тому царедворцу, который ближе и душит сильнее. А кто они, царедворцы? Интриганы и мошенники, идиоты и мистики, алкоголики и кокаинисты, педерасты и психопаты. И даже лучшие из них, те, кто е

никакая цель не достигается усилиями, достаточными для её достижения. Плодотворны только

Меня уже ангелы во сны влекут!..

плечом. Лошадью правил другой чекист. Его спину пересекал узкий ремешок портупеи, на бедре оттопыривалась кобура с торчащей рукояткой браунинга. Михаил оглянулся – не отстал ли фаэтон с Джонсоном? – Не гоношися, – недовольно буркнул Жужгов. – Долго ещё ехать? – спросил Михаил. – Скоко надо.

Стешка повисла у Свинарёва на шее и целовала его куда-то в ухо. – Степанида Лексеевна, вокруг ротозейство общественное… – смущённо бормотал Свинарёв. – Я тоже о вас подразумевал значительно…

натянули цепь. Поневоле они глядели в небо, где плыли облака, и Яшка продолжал