Шанс (сборник)

Луна скрылась, снег валил не переставая. Темные стены деревьев вырастали по обе стороны дороги, сжимая ее в колючие тиски и не давая возможности рассмотреть, что скрывается за ними.

Впереди что-то оглушительно лопнуло, тоскливо и протяжно застонало, раздался нарастающий треск. Огромная ель, дрогнув, начала крениться к земле, падая все быстрее и оставляя за собой шлейф слетающего с ветвей снега.

Могучее дерево рухнуло ярдах в шестидесяти от застывшего охотника, перегородив дорогу. Лес заходил ходуном, словно через него продиралось нечто огромное, неуклюжее и неповоротливое.

– Хум! Хум! Хум! – раздалось сквозь треск низкое, недовольное ворчание.

Очередная ель не выдержала натиска и, надломившись, словно сухая веточка, упала следом за первой.

Лённарт, не став дожидаться, когда его увидят, бросился в лес. Бежать оказалось нелегко, густой валежник хватал за лыжи, перегораживал путь. Снежные шапки срывались с потревоженных ветвей, падали на голову, плечи, спину. Плащ цеплялся за острые сучья. Но постепенно треск и раздраженное «хум-хум» затихли вдали. Изгой прислонился к шершавому, едва уловимо пахнущему смолой и хвоей дереву. Перевел дух.

Кажется, пронесло.

Он хорошо знал местность и решил сделать небольшой крюк, чтобы обойти опасный участок.

Когда охотник вышел к скованной льдом реке, здесь властвовало безветрие. Но путник не обольщался. Все могло измениться в любое мгновение, и отнюдь не в лучшую сторону. От Йостерлена до моря рукой подать, и капризы погоды тут ничуть не лучше капризов смазливой девчонки из Солвика, которую он знал, когда был совсем молодым.

Лённарт старался не подходить к правому берегу – высокому и скалистому. Течение там было быстрым, оно подмывало лед изнутри, и мужчина не желал рисковать попусту. Когда через шестьсот с лишним шагов река резко повернула на восток, Изгой, оставив ее, вернулся к тракту.

Здесь не было даже намека на «крушителя елей». Однако вдали послышался волчий вой. Тягучий и тоскливый. Судя по перекликающимся голосам, стая вышла на охоту. До серых хищников пока было довольно далеко, но Лённарт знал, как быстро они умеют бегать и как опасны в это время года. Поэтому не стал мешкать и кинулся прочь, надеясь успеть к становищу раньше, чем хищники доберутся до него.

Подгоняемый приближающимся воем, он вышел на поляну, окруженную со всех сторон белесыми березами, редкими для этой местности, и с удивлением остановился. Путь все так же вел на северо-запад, но от него отходила довольно широкая, ровная, а главное, прекрасно расчищенная дорога на запад.

Лённарт не помнил, чтобы раньше здесь было что-то подобное. Кроме того, похоже, новоявленный тракт чистили совсем недавно. Опасаясь странного места, он повернул на северо-западную тропу, но внезапно из-за деревьев выскочили десять волков. Двое из них были матерыми, четверо переярков и столько же прибылых. За спиной беглеца завыли те, кто гнал его до тракта.

– Вполне хватит по мою душу и этих, – пробормотал Изгой, не спуская глаз с осторожно приближающихся зверей.

Обнажив меч и длинный нож, он начал пятиться.

Однако волки не бросились на него. Они остановились, едва он ступил на западную дорогу, и, поджав хвосты, легли в снег, пронзая человека голодными взглядами. Еще девять хищников появились на поляне и, недовольно ворча, присоединились к сородичам.

Охотнику хватило нескольких секунд, чтобы сообразить – стая опасается того же, что и он. Необычной дороги. Но теперь ему придется попытаться дойти до западных окраин леса Йостерлена, держась этого нового странного тракта.

Невообразимо далеко. Невообразимо долго. Невообразимо глупо.

Он двинулся вперед, поминутно оглядываясь, но его так и не решились преследовать.

Мужчина шел уже больше часа. Лес купался в серебре лунного света, напоминая застывшую сказку. Спокойную, отрешенную и величественную.

Вокруг властвовало полное безветрие и абсолютная тишина. Даже снег под ногами не скрипел. Лённарт кашлянул, чтобы убедиться, что никто не посмел похитить звуки, и тут же ощутил себя полным идиотом.

Изгой не обольщался насчет странного поведения стаи. Раз звери не решаются сюда заходить, значит, есть чего опасаться. На перекрестке выбор его был очень прост – умереть сейчас же или рискнуть, надеясь, что повезет.

В Отиг возможно все. Он уже успел в этом убедиться.

Снег искрился на притихших ветвях и огромных сугробах, словно топазовая крошка. Лённарта окружала одна сплошная драгоценность – завораживающая, непостижимая и гораздо более прекрасная, чем все, что он когда-либо видел. Даже ледяные гроты Кунстардана с изумрудными стенами, огромными многогранными голубыми сосульками и зеркальными куполами не потрясали его так, как ночной Йостерлен Отига.

Звездный Всадник – еще одно топазовое колье, только не на земле, а в небе – пульсировал постоянным бледно-голубым мерцанием, порой наливающимся густой синевой. Созвездие, казалось, приблизилось и, заняв всю западную половину неба, пыталось догнать ускользающую луну. Полную, огромную, ярко-желтую, с черно-лиловыми прожилками на поверхности. Напоминающую Лённарту сыр из южных областей страны.

Горизонт на севере вспух и лопнул салатовым сиянием. Разрастаясь, оно сменило цвет на изумрудный, жадными пальцами захватило половину неба, но, словно обо что-то обжегшись, испуганно сжалось.

Лённарт удивленно нахмурился. В этих местах никогда не было полярного сияния. Воистину, Отиг продолжает безумствовать.

Под нижними ветвями ели, растущей чуть дальше по дороге, зажглись два желтых огонька. Мужчина, отбросив край плаща, положил руку на меч. Огоньки настороженно мигнули, но не пропали. Лённарт нерешительно прошел мимо, не спуская взгляда с любопытных, изучающих глаз.

Ничего не случилось.

Кто бы это ни был, он не спешил нападать первым.

Желтые, голубые, красные огоньки замерцали под деревьями по обе стороны тропы. Неизвестные существа наблюдали за чужаком. Возможно, это были лесные духи, возможно, хозяева корней, быть может, проснувшиеся моховики.

Глаза настороженно мигали, когда Лённарт смотрел в них, но не спешили выбираться на лунный свет из густой тени еловых лап.

Наконец Изгой, не сдержав любопытства, подошел к краю заметенной тропы и заглянул под ветку, из-под которой за ним с опаской наблюдали бирюзовые светляки.

Тут же раздалось рассерженное шипение, словно кто-то плеснул водой на раскаленные камни, «глаза» отпрянули поближе к стволу, и Лённарту в лицо угодил комок снега. Он выругался от неожиданности, отступил назад, вытирая рукавицей бороду, нос и щеки. Вокруг слышались возмущенные писки и уханье. Лесные жители, пораженные столь наглым поведением, высказывали грубияну все, что думают о нем и его немыслимом поступке.

Со всех сторон в Изгоя полетели снежки. Они отличались большой точностью и били в плечи, грудь, голову. Лённарт, рыча, выставил перед собой руку и бросился бежать. За спиной раздалось победное улюлюканье. Однако от него отстали.

Охотник посмотрел на небо, пытаясь определить время по звездам. До полуночи оставалось не больше часа.

Преодолевая усталость, человек вновь двинулся вперед и вдруг услышал смех. Пытаясь определить, откуда он раздается, Изгой остановился, сдернул с головы капюшон и застыл, словно готовая к броску рысь. Задорный женский хохот звучал все ближе. Лённарт с удивлением задрал голову.

На фоне луны промелькнул темный силуэт. Один. Другой. Третий… Десятый…

Веселая кавалькада неслась по небу, купаясь в ледяном ветре и по дороге распугивая шарахающиеся звезды. Незнакомцы стремительно мчались с севера на юг. Лённарт сам не заметил, как очутился возле дерева с мечом в руках и, укрытый густыми ветвями, смотрел на беззаботную гурьбу, исчезающую в темноте неба вместе со смехом, криками, дудками и собачьим лаем. Оставляющую после себя едкий звон в ушах, учащенно бьющееся сердце и пересохшее от страха горло.

Наконец решив, что опасность миновала, Изгой вышел из укрытия на тропу, но оружие убирать не спешил до тех пор, пока не убедился, что никто из Проклятой свадьбы его не приметил.

Истории о ней были одними из самых востребованных в ночь Отига. Любой рассказчик был готов с удовольствием поведать всем желающим, кого, в какой год и при каких обстоятельствах затянула в свой развеселый хоровод Проклятая свадьба. В Гьюнварде не было ни одного города, ни одной деревни, где не пропали бы несколько человек. Рано или поздно кто-нибудь оказывался в Отиг вне дома, и рано или поздно кого-то из этих невезунчиков подхватывало летящее по небу веселье. Чтобы пить, петь, плясать, радоваться рядом с женихом и невестой. И больше никогда не возвращаться к родному очагу. Навеки быть скованному древним проклятием, отлавливать новых случайных путников, забирая их для вечной жизни.

Для себя Лённарт из Гренграса подобной участи не желал и, если бы его заметили, не собирался сдаваться так просто. Охотник не был уверен, что обычная сталь опасна для бездушных призраков, но в том, что не дался бы им живым, он не сомневался. Оставалось лишь поблагодарить богов, что чаша сия обошла его стороной.

Погода начала портиться, небо затянули облака. Луна исчезла, и ночь скрыла большую часть дороги. Йостерлен мгновенно перестал быть волшебным и сказочным, превратившись в нелюдимого мрачноватого затворника.

Заметив впереди какое-то движение, Лённарт решил сойти с тропы. Но не успел. Его услышали. Гигантское существо оказалось прямо перед оторопевшим Изгоем в три огромных шага. Оно напоминало серую гору и было покрыто густой лохматой шерстью. Сизый нос, так похожий на еловую шишку, размером мог поспорить с целым комодом. Большие ореховые глаза с пушистыми ресницами прятались под густыми, словно грубая щетка, бровями. Охотник только теперь понял, что перед ним самый настоящий тролль.

– Хум-хум-хум! – знакомо пробормотал великан.

На голове у него была войлочная, порядком потрепанная шляпа с несуразно широкими полями, а в лапах деревянная лопата, с помощью которой он расчищал путь.

Чудовище скосило глаза на Лённарта и приподняло шляпу над головой, приветливо кивая и растягивая пасть в улыбке, сверкнув внушительным набором зубов.

Изгой, опешивший от такой вежливости людоеда, все-таки нашел в себе силы кивнуть в ответ.

Тролль отвернулся, взмахнул заступом и, отбросив на обочину целую гору снега, не спеша двинулся вперед. Он тяжело сопел, из его носа на мороз вырывались целые клубы горячего пара. Огромный, выдающийся вперед живот мерно колыхался в такт тяжелым косолапым шагам.

– Хум! Хум!

Лённарт обогнал гиганта и, стараясь не бежать, поспешил дальше, постоянно оглядываясь. Но тролль был занят делом – он чистил тракт и больше не смотрел на человека. Постепенно великан исчез за деревьями, и оттуда лишь изредка доносилось приглушенное «хум-хум».

Вновь пришлось идти по глубокому снегу, и теперь спасали только лыжи. Лённарт посмотрел под ноги, тихо выругался и присел перед отпечатками раздвоенных козлиных копыт.

Вне всякого сомнения тот, за кем он так долго гнался, тот, о ком за время безумного Отига уже успел подзабыть, недавно проскакал этой же дорогой. Лённарт поспешил по четким следам. Кажется, он нагонял беглеца, несмотря на то что тот был верхом.

Судя по глубоким и неровным отпечаткам, тарвагский козел очень устал и едва волочил ноги. Двухдневная гонка выпила его силы, и зверь, несмотря на сказочную выносливость, начинал сдавать.

Наступил первый час ночи – называемый часом Ведьмы.

Вьюга началась неожиданно. Теперь снежинки, словно назойливая мошка, лезли в глаза, липли к ресницам, мешая идти, и от них не спасал даже надвинутый капюшон. Изгоя окружила сплошная белая стена, хаотичная, прихотливая, где без труда мог затеряться кто угодно. Она была способна смутить слабого духом, заставить ходить по кругу, бежать в страхе, звать на помощь.

Ветер выл, словно тысяча грешников. В снежной круговерти виделись тени и силуэты того, чего не могло там быть. Веселая пляска мужчин и женщин, четверка ковыляющих лошадей, бегущая стая волков, за которыми гонится одинокий снежно-белый пес. Рыбацкая лодка, взмывающая над волнами, чтобы превратиться в белого альбатроса, который легкой снежинкой падает вниз и через мгновение взмывает в вихре круговерти вместе с тысячами точно таких же, как он, братьев и сестер. Изгой слышал безумный свист дудок, разудалую песню, злой бездушный смех, безудержные рыдания, волчий вой, свист кнута, проклятия, исполненные лютой ненависти, робкие мольбы о пощаде, крики боли, ужаса и наслаждения.

Вьюга была всем и одновременно ничем.

Сгусток подчиненной Отигу стихии, поймавшей одинокого путника в паутину смертельного безумия. Духи зимы вились вокруг Лённарта, и их ледяные тритоньи хвосты то и дело проносились у него перед самым лицом. Они касались его тонкими, бесплотными руками, заглядывали в глаза, звали за собой, туда, где гремели дудки и барабаны, звучали песни и крики о помощи.

Охотник боролся с ними. Согнувшись в три погибели под порывами ветра, он упрямо переставлял ноги и, сцепив зубы, шел вперед.

Нельзя останавливаться. Нельзя слушать голоса. Нельзя верить.

Ничто не могло уберечь его от ветра и холода, от режущих кожу ледяных кристаллов и того ужаса, что накатывает на человека каждый раз, когда в вое слышатся чьи-то крики. Жадная вьюга, точно прожорливая пиявка, пила из охотника силы, а вместе с ними и жизнь. Лённарт чувствовал, как она бежит из него беспрерывным ручьем, тает с каждой секундой. Что-то огромное, безжалостное навалилось ему на плечи, засопело в ухо, начало душить, мешая двигаться. Он давно не чувствовал пальцев, в глазах то и дело темнело, губы трескались, кровоточили, стыли на холоде и снова лопались.

Лённарт споткнулся, упал, зарычал, словно пойманный в ловушку зверь, упрямо затряс головой, встал на четвереньки, с усилием поднялся, дернув плечами, и тяжесть на несколько мгновений отступила. Он готов был поклясться, что услышал протестующий вопль сброшенного.

Не желая сдаваться, Изгой побежал вперед, проклиная и похитителя, и весь народ Мышиных гор.

Никто из них не стоил этого.

На плечи вновь навалилась усталость. Ее вес был столь огромен, что ноги Лённарта не выдержали, он опять упал и на этот раз уже не смог подняться. Вьюга, сжалившись над человеком, запорошила его теплым, нежным, снежным шелком и ласково нашептывала колыбельную.

Лённарт из Гренграса, которого многие знали под прозвищем Изгой, проигрывал схватку за свою жизнь.

Ему снились нигири – народ Мышиных гор.

Их ласковые, щебечущие, птичьи голоса. Беличьи уши с пушистыми венчиками кисточек. Синие, как тысячелетний лед Грейсварангена, глаза. Черные узоры татуировок в углах ртов, на лбах и щеках. Украшения из моржовых клыков и бледных многогранных аквамаринов. Глухая одежда из тюленьих и оленьих шкур и конечно же магия. То, чем раньше владели и люди, и нигири, в полном объеме осталось лишь у последних. Так захотели давно ушедшие боги, но никто не помнил причин, почему они приняли такое решение.

Однако с тех пор маленькому народу не стало места среди людей. Зависть, злоба и недовольство соседей заставили их уйти далеко на север и запереться между ледяных скал и торосов. Они редко выходили в обжитые земли и еще реже пускали к себе гостей. Существовала граница, за которую таким, как Лённарт, без приглашения ходу не было…

Сквозь сон Изгой услышал собачий лай. Он становился все громче. С трудом подняв голову, через летящий в лицо снег и метель охотник разглядел впереди отблеск костра. Все еще не веря в увиденное, он поднялся и направился на свет огня.

Его окружили старые, покореженные временем, занесенные осины с омертвевшими высушенными вершинами и обломанными нижними ветвями. Лённарту понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что он оказался на кладбище. Судя по всему, старом и всеми давно забытом.

Невысокая ограда, сложенная из взятых на берегу реки камней, была порядком разрушена. От ворот осталось одно воспоминание, теперь на их месте возвышались два склонившихся друг к другу толстых дерева. Ветви крон переплелись между собой так, что получилась арка. За нею, в красноватых отблесках костра, виднелись покосившиеся могильные камни.

Огнище казалось огромным. Пламя не смущал ни поднявшийся ветер, ни валивший снег – оно не собиралось затухать от столь незначительных неудобств.

Лённарт задумчиво посмотрел назад, в лесной мрак.

Вьюга Отига крепчала. Все громогласнее становилось ее жуткое многоголосое пение. Стремительно холодало. Жгучий мороз обжигал ноздри, не давая дышать.

Изгой понимал, что сейчас опять находится между двух зол. Лес и непогода убьют его. С другой стороны, сидящие у огня – вряд ли простые люди. Те никогда не станут жечь костер на кладбище в такую ночь. Всем известно про Орвара Большое Брюхо. Погосты – это его вотчина.

Следовательно, тот, кто создал пламя, не боялся ни внимания Орвара, никого другого из тысячного сонма темных существ. И от него следовало бы держаться как можно дальше, если бы не одно «но».

Изгой не хотел умирать.

Огонь давал шанс выжить. И Лённарт не собирался его упускать.

Охотник решительно двинулся вперед, прошел под склоненными осинами и едва миновал «ворота», как ему навстречу, перепрыгивая через обломанные ветром могильные камни, выскочили две огромные собаки.

Кобель и сука. Широкогрудые, с пушистой, густой, белой шерстью, лобастыми головами и длинными лапами. Они ничем не напоминали ни свирепых мясницких псов Дуйтчьварга, ни серых волкодавов Клеверного острова, ни пастушьих сторожевых из южных областей страны.

Лённарт настороженно рассматривал животных. Сука встретилась с ним взглядом и насмешливо фыркнула. Глаза у нее были желтыми и безучастными, как плывущая по небу луна. Ее зеленоглазый спутник хватанул пастью снег, жадно прожевал, глубоко вздохнул и выжидающе посмотрел на Изгоя.

Тот благоразумно убрал руку с меча.

Словно подчиняясь чьей-то команде, собаки развернулись и потрусили к огню. Лённарт, поколебавшись, снял лыжи и направился следом.

Костер оказался даже больше, чем он предполагал. Выше человеческого роста. Пламя гудело, словно в горне кобольдов, и бросало тысячи рубиновых искр в облачное небо.

В шаге от границы тьмы и света Лённарт, замешкавшись, остановился. Вокруг него бушевала вьюга, а там было полное безветрие – ни одна снежинка не осмеливалась упасть рядом со стоянкой.

У огня, на оленьих шкурах, сидели люди. Шестеро.

Ближе всех к охотнику находился мужчина лет пятидесяти. В его густой черной бороде было полно седины. Орлиный нос и сросшиеся темные брови придавали незнакомцу грозный вид, в дубленую куртку и штаны въелась угольная пыль, лисья шапка-ушанка лежала рядом, на шкуре. Он беседовал с красивой рыжеволосой женщиной, несмотря на зиму одетой лишь в тонкое изумрудное платье с алой полосой, идущей от низкого выреза на груди, и бархатные остроносые полусапожки, украшенные рдяными блестками.

Рядом, в окружении трех белых собак, восседал невысокий, щуплый сероглазый молодой человек с неприятным, несколько одутловатым лицом и редкой каштановой бородой. У его бедра лежало короткое копье с длинным наконечником и лук с неполным колчаном. Парень был занят тем, что трепал по холке синеглазого пса, и тот, словно кот, довольно жмурился.

Сразу за ним, подогнув под себя ноги, ссутулилась некрасивая молоденькая светловолосая девушка. Она что-то напевала и ласково гладила ладошкой оленью шкуру.

Еще дальше пристально наблюдал за пламенем, положив руки на гарду вонзенного в снег меча, высокий мужчина. Надвинутый капюшон скрывал от Лённарта его лицо.

По другую сторону костра в одиночестве расположился грузный толстяк. Чавкая, он ел печеную лосятину, разрывая мясо толстыми пальцами.

Синеглазый пес поднял уши и, посмотрев в сторону Изгоя, задумчиво склонил голову. Недавние знакомые Лённарта – желтоглазая сука и ее зеленоглазый спутник – оставили появление человека без внимания.

Охотник вышел на освещенное пространство и глухо сказал:

– Добрые люди! Пустите погреться.

Крупный широкоплечий мечник встал, выдернув клинок из снега. Но чернобородый мужчина прервал беседу с красавицей в зеленом платье и едва заметно покачал головой. Воин без возражений опустился на прежнее место, положил меч на колени и, как прежде, уставился в огонь.

Чернобородый посмотрел на Изгоя:

– С добрыми людьми ты несколько поторопился, человече. Но к огню проходи. Негоже гнать путника прочь в такую ночь. Будешь моим гостем.

Приземистый жирный детина в подранной собачьей шубе, услышав эти слова, недовольно заворчал и, рыгая, принялся ковырять вымазанным жиром пальцем в гнилых зубах. Этот не понравился Лённарту сразу. Плоская рожа, низкий лоб, широко посаженные злобные глазки, всклокоченная борода цвета ржавчины.

Пригласивший Изгоя к костру не обратил на недовольство сидящего рядом ровным счетом никакого внимания.

Возле огня было тепло. Лённ расстегнул застежку барсучьего плаща и бросил его на шкуры. Рыжеволосая, повинуясь легкому движению черных бровей мужчины, изящно поднялась и подошла к чугунному котлу, стоящему на углях. Зачерпнув из него ковшиком на длинной ручке, налила в кружку и с улыбкой протянула ее гостю.

Прежде чем взять напиток, охотник задержал взгляд на лице женщины. Оно было прекрасно, словно выточено самым талантливым скульптором. Прямой нос, овальный подбородок, чувственные губы. Белоснежная кожа. Рыжие, красноватого оттенка волосы, брови и ресницы. И едва заметные бледные конопушки на высоких скулах. Разумеется, зеленые глаза. У таких рыжеволосых женщин, уроженок восточных островов Гьюнварда, цветом они походили на поделочный змеевик. Когда красавица улыбалась, в уголках ее глаз собирались крошечные морщинки, и Изгой понял, что она не так молода, как кажется.

В кружке оказался горячий глег, остро пахнущий миндалем и какой-то неизвестной охотнику заморской пряностью. Он с сомнением покосился на напиток, почему-то ожидая, что тот в любой миг может превратиться в кровь, но не решился обидеть хозяев и сделал осторожный глоток.

Красное вино, дорогое, крепкое, душистое и ароматное, заставило сердце стучать быстрее, усталость отступила.

Светловолосая дева неожиданно подняла на Изгоя затуманенные бледно-голубые глаза. Стремительно встала и направилась к нему, осторожно, словно боясь наткнуться на рассыпанные иголки, ступая по снегу. Из одежды на ней была лишь тонкая, ничем не подпоясанная крестьянская рубаха, а ноги оставались босыми. Лённарт нахмурился. Отпечатки ступней заставили охотника вздрогнуть, но, прежде чем он успел испугаться, на пути у девчонки встала рыжая красавица.

– Что такое, Сив?^[2] – участливо поинтересовалась она.

– Он. – Босоногая указала на застывшего и забывшего дышать Изгоя. – Это мой жених?

Рыжая вопросительно посмотрела на чернобородого, и тот снова отрицательно покачал головой.

– Нет, милая. Это не он.

– Правда? – Та доверчиво смотрела на женщину.

– Правда, – мягко ответила та. – Этот другой. Чужой.

Девушка сделала еще один шаг, и рыжеволосой пришлось, обняв ее сзади, крепко сплести руки на талии.

– Он чужой, – шепнула она на ухо странной девчонке.

– Я поцелую его. Один раз. Ему понравится. Пожалуйста, тетя, – умоляюще попросила босоногая.

– Нет, Сив. Он наш гость. Идем. Идем со мной. Смотри, какой олешка. Нравится?

Ледяная невеста задумчиво кивнула, рассматривая лежащий на снегу мех.

– Серебристый. Теплый.

Забыв о Лённарте, девушка легла на шкуру и свернулась клубочком. Рыжая села рядом, ласково поглаживая ее по волосам.

– Тетя?

– Да, милая?

– Я устала. Хочу туда. В пламя. Забыться.

– Перестань. Тебе запрещено.

– Знаешь… я сегодня снова искала его весь день. Но… каждый раз ошибалась. Почему они все застывают? Почему бросают меня?

– Они тебя недостойны. Пустые люди. Ты найдешь его. Когда придет время. А теперь спи. Это всего лишь сон.

– Сон? – пробормотала девчонка.

– Да. Закрывай глазки. Когда ты проснешься, он сам найдет тебя и будет рядом.

– Правда? – счастливо поинтересовалась Ледяная невеста. – Обещаешь?

– Обещаю.

Трещали дрова в костре, противно чавкал плосколицый громила, загадочно улыбался человек с собаками. Чернобородый задумчиво посмотрел на истекающего потом Лённарта.

– Только не говори, что ты не знал, кто сидит у огня во время Отига.

– Я… подозревал.

– Но надеялся, что все же ошибаешься. – Тот покачал головой. – Так ты догадался, кто я?

– Нет.

– А про Сив, как понимаю, догадался?

– Я понял, кто она такая.

– Тем лучше. Ты ей понравился, и девочка тебя так просто не забудет, Лённарт.

– Не помню, чтобы я представлялся. – Это прозвучало немного резче, чем он хотел.

Собеседник громко фыркнул:

– Даже я слышал о Лённарте из Гренграса. Лённарте Изгое. Лучшем охотнике за головами на всем Гьюнварде. Слава бежит впереди тебя, человек. И в большинстве своем – слава дурная.

– Не всему, что говорят, можно верить.

– Но прозвище Изгой ты получил вполне заслуженно. В Гренграсе тебя до сих пор поминают плохим словом. Что ты там учудил, человече?

– Разве это сейчас важно?

– В общем-то нет, – усмехнулся чернобородый.

– Что ты с ним возишься? – прогудел пожиратель лосятины. – Не видишь, как он туп?! Отдай его мне!

– Помолчи, Орвар.

– Не затыкай мне рот! – рыкнул тот, и темные глазки блеснули красным. – Это моя земля!

– Не позорься, брат. И меня не позорь, – с презрением сказала рыжеволосая женщина, и это сразу охладило пыл забияки. – Мы – твои гости. Этот путник – тоже. Так что будь добр, прояви себя радушным хозяином.

– Ну, положим, некоторых я к столу не приглашал, – проворчал Орвар Большое Брюхо, зло посмотрев на Лённарта. – Разве что только на стол.

Он рассмеялся собственной неказистой шутке, но никто его не поддержал, и повелитель кладбищ вновь занялся едой, выудив из воздуха на этот раз кусок оленины. Чернобородый обернулся к Изгою:

– У тебя потрясающий талант наживать себе неприятности. Вначале Сив, теперь этот бездонный мешок. Не советую тебе в следующий Отиг выходить из дома, человече. Меня и Дагни может не оказаться рядом, и никто не остановит ни девочку, ни Орвара.

Лённарт прищурился:

– Готов поспорить, тебя зовут Расмус.

– Ба! – Чернобородый сделал удивленные глаза. – С чего ты так решил?

Изгой пожал плечами:

– В народе говорят, Дагни Два Сапога и Расмус Углежог – неразлучная пара.

– Только зимой, малыш, – сказала рыжеволосая, продолжая поглаживать Сив по волосам. – Вот видишь, братец. Он не так безнадежен, как ты думал.

Орвар, не переставая жевать, пробурчал, что в гробу он таких видал. Сотнями. Лённарт в ответ отхлебнул глега.

– Ты упомянул про следующий Отиг. По мне, так до него еще слишком далеко. Вначале надо пережить этот.

– Все зависит от тебя. – Настала очередь Расмуса пожимать плечами. – Мы дадим тебе шанс выжить.

Лённарт не горел желанием заключать сделки с темными силами.

– Еще? – улыбнулась Дагни.

Охотник за головами подумал, кивнул и протянул рыжей опустевшую кружку. Она вновь наполнилась глегом, и Изгой не успел моргнуть, как перед ним, прямо на земле, появились глиняные миски с едой.

– Угощайся, – благодушно предложил чернобородый. – Ешь-ешь. Я отсюда слышу, какое эхо живет в твоем животе. Избавь меня от этих звуков. А после… поговорим.

Кислая салака, брусника, мед, грубый зерновой хлеб и мясо глухаря с пареным луком. Лённарт не заставил просить себя дважды. У него с раннего утра во рту не было ни крошки, и он надеялся, что еда не исчезнет у него из живота точно так же, как появилась. Орвар принюхался, презрительно скривился и начал остервенело обгладывать кость, скрежеща по ней зубами.

Молчаливый молодой человек подбросил в огромный костер еще немного дров, отчего в небо ударил очередной сноп искр. За границей света белой стеной бушевала вьюга.

– Почему вы спасли меня?

– Мы? Не говори ерунды! Мы не занимаемся спасением людей. Если честно, парень, в большинстве случаев нам наплевать, что будет с такими, как ты.

– И все же вы привели меня сюда.

– Вновь ошибка. Ты сам пришел. Мы просто приняли тебя, как случайного гостя.

– К тому же собаки его пропустили, – сказал сероглазый, окруженный тремя белоснежными зверями. Голос у него оказался неожиданно высоким и звонким.

Дагни вопросительно подняла брови:

– Так, значит, это твои шутки, Охотник?

– Я им не приказывал. Просто Юрвьюдер^[3] показалось, что будет забавно продолжить историю этой ночи. – На его лице блуждала загадочная улыбка. – Хьйорнтанд^[4] был того же мнения.

Синеглазый пес, самый большой из трех, подошел к Лённарту и пристально посмотрел на него. Мужчина был готов заложить собственную руку, что в этом взгляде было больше разума, чем у некоторых людей.

– Ты нравишься Фирну,^[5] – с удивлением сказал Охотник. – И Юрвьюдер не так просто привела тебя к огню. Мои друзья не к каждому подходят.

Пес так же молча отошел. Орвар, вытянув сальные губы трубочкой, едва слышно свистнул, привлекая к себе внимание зверя. Фирн его проигнорировал, зато зеленоглазый Хьйорнтанд решил проверить, в чем дело, и, несмотря на неодобрительно сведенные брови Охотника, направился к повелителю могил. Тот скорчил довольную рожу и швырнул в пса костью.

Он не попал, но в следующее мгновение на грубияна налетел страшный в своей ярости снежный буран. Возле горла Орвара грозно щелкнули клыки, и тот с удивленно-рассерженным воплем упал на спину. Зубы клацнули еще раз, однако через секунду пес отпрыгнул в сторону, избегая удара грубого каменного молота, появившегося в руках брата Дагни.

Толстяк, рыча и страшно сквернословя, вскочил на ноги. Брызжа слюной, он двинулся на зверя, однако рядом с зеленоглазым встали Юрвьюдер с Фирном, и Орвар в нерешительности остановился. Троица заставила задуматься даже его.

– Пока гладишь – мил да хорош, не поладишь – костей не соберешь, – рассмеялся Охотник.

Повелитель кладбищ в ответ свирепо сплюнул, в раздражении швырнул топор на землю и, резко развернувшись, ушел в темноту. Было слышно, как с грохотом разлетелись несколько памятников.

Дагни разочарованно покачала головой. Расмус кратковременную стычку проигнорировал. Лённарт допил остывающий глег. Собаки вновь расположились у ног хозяина.

– Где такие водятся? – неожиданно для себя спросил Изгой, и Охотник впервые посмотрел на него.

Серые бесстрастные глаза напугали Лённарта. А ведь он никогда не считал себя трусом и не поверил бы, что не сможет выдержать взгляд человека. Впрочем, Охотник человеком не был. Сейчас на гостя смотрела сама смерть, и ее узкие, не больше игольного ушка, зрачки парализовали его. Заставили почувствовать запах сырой земли, услышать неспешное копошение червей, понять, что еще несколько мгновений, и он больше никогда не увидит солнце.