Loe raamatut: «В ПОИСКАХ ЖАНРА. ИЗБРАННОЕ»

Font:

ISBN 978-5-0055-1047-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Жизнь – это временное явление —
явление нас самих на этой земле.

Начал с юмора – докатился до философии и политологии. Такова была хронология событий – вернуть все и повторить уже не получится – все пишется на чистовик.

У каждого свое время жизни и к нему приложен свой аватар. В индийской мифологии аватар это дар Божий с поставленной перед каждым индивидом задачей.

Просто каждому надо определиться с этой ипостасью и исполнить предназначенное. Кроме основной задачи: построить дом – посадить дерево и вырастить ребенка – найти еще свою личную и постараться ее выполнить.

Так каждый может стать соавтором «божьего промысла».

Со мной это случилось с приличным опозданием. Пока не докопался, что индивидуальность – личное видение (ведение), а аватар трансформировалось в автор. Им я стал, но только во второй половине жизни, после того как смог разобраться с собой.

Родился я в середине ХХ века, захватив 7 месяцев правления Сталина. Так как это время я плохо помню (могу и соврать), начну со школы. В то время нашим родителям и учителям ставилась задача – вырастить и воспитать человека будущего – умного и начитанного, честного и воспитанного. А главное – любящего свое Отечество. И они, надо сказать, старались…

В 60-е годы мы чуть не строем ходили в школьные и городские библиотеки. Личные библиотеки тогда были большой редкостью.

Чтение было главным в воспитательном процессе. Про важность библиотек учителя нам говорили постоянно:

Библиотеки – это место встречи людей и идей.

Идеи нас не интересовали – мы читали книги о рыцарях и индейцах, о приключениях и путешествиях, безразлично проходя мимо полных собраний сочинений классиков. Не уступали им своей мощью и сочинения наших вождей. Двузначные цифры на толстых томах как тех так и этих – нас отпугивали.

Потому фразу Ленина о значимости интеллигенции мы невзначай пропустили. Нам талдычили его главную мантру:

«Учится, учится и учится!»

Нам она прилично приелась и дедушку Ленина в этом вопросе мы не очень слушались.

Месяцами, а то и годами кроме уборщиц к томам вождей в библиотеках никто не прикасался.

Хорошо, что у классиков литературы были сборники, избранного где можно было найти то, что требовали знать учителя. У наших вождей этого не было, ведь у них все должно было быть идеальным. Нам внушали, что вожди близкие нам люди. В детском саду нам – нам читали книгу "Рассказы, стихи и песни о Ленине для дошкольного возраста" Больше всего нам нравилось стихотворение Маргариты Ивенсен:

Когда был Ленин маленький,
похож он был на нас,
зимой носил он валенки,
и шарф носил, и варежки,
и падал в снег не раз.
Любил играть в лошадки,
и бегать, и скакать,
разгадывать загадки,
и в прятки поиграть.

В школе нам говорили, что Володя Ульянов хорошо читал и писал. Я тут же подумал, что он и списывал наверно тоже хорошо, ведь самому столько написать – не реально.

В своей еще детской интуиции я убедился, когда писал книгу «Нью-Лениниана». Правда и до меня внимательные читатели находили, что в его работах многое попахивало плагиатом. Правда, не он первый – были у него учителя. Например, главный лозунг коммунистического манифеста:

«Пролетарии всех стран соединяйтесь!» – Карл Маркс позаимствовал у соратника по партии. А надоевшую мантру: «Учится, учится и учится» – без последнего повтора, Ленин подобрал у французского журналиста Лабуле.

место встречи людей и идей

Ленин очень хотел переплюнуть Маркса, и нагло списывал у европейских социал-демократов страницами.

Сейчас найти плагиат с помощью Интернета не сложно. Тогда же в это дело никто не лез. Правили вождей тоже редко.

Одну цитату Ленина все же решились секвестировать, что по простому означает – обрубить или отсечь. Из фразы:

«Важнейшим из искусств для нас – является кино и цирк»

убрали последнее слово – цирк. Спросите – почему?

Потому, что в то время интеллигенция называла революцию кровавым цирком. Лишь потом, при Сталине обожавшем кино, обрезанная фраза стала цитатой. Всплыла и другая об интеллигентах.

Ленин к определениям «вшивая» и «гнилая» добавил намек, что она еще и пахнет. Просто из-за скорости написания своих трудов Ленин часто пропускал знаки препинания и грамотные интеллигенты над ним между собой подшучивали.

Вот под его прищур этот класс и стали вычищать под корень.

Даже крестьянскому поэту Есенину не удалось уйти от расправы. Вполне возможно, что вот за эти строчки из поэмы «Гуляй поле»:

Для нас условен стал герой,
Мы любим тех, что в черных масках,
А он с сопливой детворой
зимой катался на салазках.
И не носил он тех волос,
что льют успех на женщин томных.
Он с лысиною, как поднос,
глядел скромней из самых скромных.
Застенчивый, простой и милый,
он вроде сфинкса предо мной.
Я не пойму, какою силой
сумел потрясть он шар земной?
Но он потряс…

Другой причиной гибели поэта, могло стать его шальное поведение: Есенин с пьяных глаз рассказывал в кабаках как его и Маяковского угрозами заставляли писать покойному вождю гимны на тему его бессмертия. После таких откровений поэт ушел в мир иной и неожиданно стал запрещенным.

Надо признать, что Есенин обладал пророческим даром:

Для них не скажешь:
Ленин умер.
Их смерть к тоске не привела.
Еще суровей и угрюмей
Они творят его дела…

Запоздалое прозрение

К 100-летию революции решил разобраться с мифами о вожде пролетариата. Посмотреть на него как на обычного человека. Полистал его труды, почитал воспоминания соратников, работы философов и историков о событиях того времени. Столкнувшись с его политическим словоблудием пришел к выводу:

Бывает, оставляет
свой на бумаге след,
и диких мыслей стая,
похожая на бред.

И вдруг подумало себе: сам-то отличаюсь? Все пишу и пишу – не пора ли уже завязать? Стал оправдываться – начинал ведь не по своей инициативе – первую книгу издал по просьбе тех, кому читал свои творения. Это потом уже пошло – поехало…

Когда число книг подошло к трем десяткам, решил, что мое полное собрание сочинений – это лишняя трата времени. Хватит и одной книжки. Надо быть трезвомыслящим. Если из нее до следующего века доживут хотя бы несколько фраз или стихов – большая удача! Толщина у книги не главное. Название – еще куда ни шло! Сам, помнится, шутил поглядывая на толщину изданий:

Ни «Библию, ни «Капитал» я не читал —
но по названью «Капитал» мне ближе…

До Библии все же добрался и понял, что стать первым в словесах уже невозможно – все давно сказано.

Или еще не все?

Понятно, что ленивые писаки хотели остановится на Библии. Но как оказалось – не все в нее уместилось. Разные народы стали придумывать свои правила жизни. Алеуты вообще Библию не поняли – там про моржей ни слова, а кто такие ослы и козлы их не интересует.

А тут еще пиво и вино появились – дрожжи мозги сразу взбодрили и процесс пошел – появились напитки покрепче. Стало понятно – прогресс не остановить.

Процесс накопления народной мудрости прост и понятен: мысли гениев становились народными поговорками, а потом после проверки временем, жизненными аксиомами.

Имена авторов быстро уходили в небытие. Пример: всем известное утверждение:

«В здоровом теле – здоровый дух»

и четкое определение – чем именно надо обеспечить народ, для спокойствия и тишины в государстве:

«Хлеба и зрелищ»

Вождь нас предупреждал – не суйтесь в… интеллигенты

Оба принадлежат одному человеку и мало кто знает, что этим аксиомам уже два тысячелетия. Их высказал римский поэт, сатирик и моралист Ювенал. Его сатира была близка народу, но коробила власть. И за свой дар он был отправлен в ссылку – где и умер.

Но память о нем живет. Пушкин как-то заявил, что желал, чтобы его поэзия была разящей – подобна «мечу Ювенала».

Но сегодня имя автора уже никто не вспоминает. Лишь обозначение праведников – ювеналы стало теперь юридическим термином в определении – ювенальная полиция.

Читая философов, постепенно осознал главное: гнаться за древними мудрецами бесполезно! Даже в первую сотню не войдешь.

А вдобавок столкнулся с другой проблемой – не смог определиться со своим главным жанром. Где же откроется для читателя самое ценное и уникальное? Вот и подумал – если сам не могу в своих жанрах и стилях разобраться, то какого же будет потомкам?

Если честно, поначалу о потомках я совсем не думал. Однако, собратья по перу, толкаясь локтями и оттесняя меня, говорили:

– Не волнуйся – потомки тебя оценят!

Вот и решил, не ждать чужих оценок – сам отберу лучшее по своему вкусу. А заодно разберусь как и откуда у меня взялись: чувство юмора, тяга к красоте, протест и вольнодумство, наглость и сарказм.

И как потом к ним добавились лиричность и сентиментальность, мудрость и философия.

Так, копаясь в хронологии накопления этих качеств, все выстроилось в нужном векторе:

Истина всегда в пути – от первого кто ее познал, до последнего, кто с ней согласится.

По ходу смог определить тот момент когда, сплюнув «плевела», я отправился в путь на поиск «зерна истины».

Постоянный поиск – стал главным стимулом моей жизни, за что и поблагодарил Господа:

Спасибо Всевышний, за дар устремлений!

За жажду исканий, чем ты наградил!

А что недодал мне покорность, смиренье —

так правильно сделал – я их не просил.

Итак, что же у меня было накоплено на старте…

НА СТАРТЕ

Хулиганское начало

Юмор у меня стал первым из освоенных жанров. Причем без особых усилий. Отец в 60-х выписывал сатирический журнал «Крокодил». Старые номера увозились на дачу, где все лето проходил мой купальный сезон.

Анекдоты, стихи, афоризмы укладывались в моей голове аккуратными стопками, Точно также упаковывались в ней и впечатления детства, что со временем оживали в стихах:

Был у нас учитель в школе,
у него была жена.
По подсчетам третья, что ли?.. —
Их там было до хрена!
И у этой вот четвертой,
у жены, еще был брат,
мордой так слегка потертый —
Но народный депутат!
А у этого вот брата
в магазинчике был блат,
ну, а как же им без блата —
он на то и депутат.

Вот так с вперемешку с юмором шло накопление материала для будущих мемуарных «шедевров» дворового уровня.

Дворы нашего детства были местом коммунального общения. Там было много чего интересного:

– разговоры о политике под стук домино и бутылочкой втихаря – у мужиков.

– игра в лото под сплетни о соседях – у женщин.

– футбол, прыгалки и игра в классики – у детворы.

А еще надписи на стенах и на заборах.

В них можно было поживиться новостями – кто в нашем дворе круглый дурак и кто по кому в третьем подъезде сохнет. Были и предупреждения где живут злые бабули и указатели где находится «Райский уголок».

Все мои воспоминания о дворовых делах позже вошли в книгу нашего фольклора – «Не афишируемое творчество».

Рай покажется тесноватым, но это лишь уголок…

Вышел погулять я раньше срока —
пусто во дворе и одиноко.
Разбираю буквы на заборе,
интересных слов там – просто море!
У подъезда бабушка сидела —
черствый пирожок с капустой ела.
Из подъезда выпорхнула Мила,
Бабка ее взглядом проводила,
А потом такое вдруг сказала!!! —
В жизни интересного немало!

Уже с детства я числился в хулиганах, но с культурным оттиском. Никогда за чужими спинами не прятался, а наоборот выставлялся – смешил одноклассников.

Вокруг меня всегда было шумно и весело. По записям в дневнике и вызовам родителей в школу соперничал с отъявленными драчунами. Отставая от одноклассников внешней статью, чтобы не затеряться в толпе – дерзил нелюбимым учителям и задавал им неудобные вопросы:

– А Ленин прямо с рождения хотел стать вождем?

Тогда я еще не знал, что Пушкин и Лермонтов тоже этим «грешили» (тоже из-за роста и недостаточной «ширины в плечах»).

У Пушкина прозвище было «Француз» – он щеголял знанием французского и запретного русского. В этом он явно обгонял в развитии сверстников. Лицеисты вспоминали о юном Пушкине:

А наш француз
Свой хвалит вкус
И матершину порет…

(1813 – 1815гг.)

У Лермонтова было прозвище «Маёшка» – то ли от маленького роста, то ли, от того, что постоянно маялся чем-то, отличаясь своей задумчивостью.

Однако, до поры до времени классики меня не интересовали. Со средних классов я учился средненько и высокую поэзию, В отличие от дворовой, тогда не воспринимал. А вот анекдоты и приколы собирал откуда только можно. На переменках устраивал мини-спектакли.

Задаешь вопрос первоклашке:
– Конфетку хочешь? – он наивно кивает.
Ему в ответ, с сожалением разводя руки:
– А нет конфетки…

Все смотрят на растеряно-обиженное лицо мальца – и хохочут. Жестоко? Да, даже сейчас чуть-чуть стыдно.

Или спрашиваешь у недоросля из средних классов:

– Вот предложат тебе мешок ума и мешок золота – что выберешь?
Советских пионеров воспитывали на бескорыстной дружбе и уважению к знаниям и ответ был предсказуем:
– Мешок ума!
Назидательно, оглядывая присутствующих:
– Каждый выбирает то, чего ему не хватает!

Окружающие долго ржут – всем весело. Мне тоже.

К 6-му классу в моей коллекции, анекдотов набралось больше тысячи. Предпочитал поучительные:

Идет человек по улице, где дома строятся – справа забор и слева забор (в те годы не надо было пояснять, что они были из досок). Слышит за одним забором голос:

– Тридцать пять, тридцать пять, тридцать пять…

Интересно стало. Видит дырочка от сучка в доске – зырк туда глазом, а оттуда харк в глаз:

– Тридцать шесть, тридцать шесть, тридцать» шесть…

Вот и ходили за мной гурьбой с просьбами – расскажи еще чего-нибудь. Так, став лидером школьной мелкоты, смелел и можно сказать наглел. До института все мои приятели были моложе на год-два. Но плохому я их не учил и потому мои менторские нотки родом именно оттуда. Да и праведные убеждения тоже.

Женская тема

Но вот пришла первая любовь, и приоритеты в моем репертуаре стали быстро меняться. Появилась первая с налетом двусмысленность:

Спросил я Маню: – Дашь, не дашь?
В виду имея карандаш,
– Ты, Ваня, хоть и не Ван Дам,
Но я тебе, наверно, дам.

Чувствовал, что впереди ждало неизведанное, которое манило своими тайнами. Вспоминая свое отрочество в одной из первых книг я вернулся в те времена:

Я начинал как все – со снежных баб!
С большим азартом – ромовых я ел.
Ах, бабы-бабы – я от вас ослаб,
и до сих пор еще не протрезвел.
Бывает, доведут – ну хоть ты режь!
Смотреть противно,
а не то чтоб там любить…
Но чуть остынешь – ромовую съешь —
и ну по новой снежную лепить!

Хулиганить на женскую тему продолжал всю жизнь. Женщины меня вдохновляли и лихорадили. Вот пример из ранней молодости:

Ты мне по новой отказала,
не помню уж в который раз…
Пойду, пройдусь я у вокзала, —
там мне дадут… —
хотя бы в глаз.
Лишь там обиду я забуду,
Как я забыл чреду обид…
И звезды повалились грудой:
– О, мать моя!
Как глаз болит!

Но со временем романтичность и мечты переходили в скепсис. И вот такое писалось уже ближе к зрелости:

На тебя посмотришь сзади —
Сто очков Шахерезаде!
Если спереди смотреть —
Клеопатра – ну как есть!
Сверху – как богиня Ника!
Снизу – всё от Анжелики!
В профиль словно бы Минерва!
Но внутри, похоже, стерва…

Но дальше ироничности, по части женщин, черту никогда не переходил. Матершинником, в отличие от Пушкина никогда не был. Бытовая лексика привлекала своей чувственностью и многозначностью. В народе ее применяли для краткости речи и лучшей доходчивости. Я просто в два раза расширил свой лексикон и даже поймал «льющуюся пушкинскую строку». Но держал самые крутые и многозначные слова на крайний случай.

И однажды все же не удержался и вставил нецензурное словечко в очередной стих:

Умнее я возможно буду,
Но красивее – это вряд ли,
Возможно, стану я занудным,
Ворчливым – тоже неприятно,
Я постарею, полысею,
что ж участь дедов и отцов,
а далее, я разумею —
еще умру, в конце концов!
Но жив пока, мозга в загуле,
энергия покуда прёт,
кто спросит:
– Жив? Скажу:
– А х… -ли!
И жив и дел невпроворот!

На местном ТВ – на встрече с поэтами обсуждали мою книгу, где это стихотворение присутствовало. И телеведущий задал мне вопрос о ненормативной лексике в поэзии, намекая на этот «шедевр».

– Из песни не выкинуть – отшутился я.

А вот когда я попал в реанимацию и меня оттуда переводили в палату, я прочел его когда везли на каталке.

– Это Есенин? – заинтересованно спросила старшая медсестра, – я кивнул…

– Вот – подумал – классикам – им все можно. Когда стану классиком, то этот стих точно опубликуют…

Со временем мое хулиганство перешло из юмора в другие жанры – сатиру, пародии, эпиграммы, памфлеты и живо до сих пор.

Меткость слова

Слово пуще стрелы разит.
Народная поговорка

В энциклопедиях об этом понятии находим:

меткое слово – слово, максимально точно характеризующее какое-либо понятие, дающее исчерпывающее описание явления, предмета или действия.

Соглашусь с этими определениями, хотя народное более меткое.

Этот навык у меня тоже родом из детства. Поначалу это были в основном дразнилки и прозвища. Много позже про мои мини-шаржи в две строки говорили – метко сказано:

– Он утверждает: – за народ радеет,
Возможно, но чего-то не худеет.

Моим обычным ответом было:

– А у меня глаз наметан.

Справка

Меткость – метка, сметка, сметливость – это древние русские слова и определения. Их происхождение связывают с именем скифского царя – реформатора и изобретателя Прометея.
К его основным изобретениям относят парус, колесо со спицами и первые палочки для разжигания огня с сухой серой – прообраз спичек. Он же был мифическим вождем титанов (скифских царей) восставших против Зевса погрязшего в разврате и семейственности.
В древнегреческих трагедиях монологи Прометея разят богов Олимпа в самое сердце. Не удивительно, что Прометей за свою правду был обвинен в воровстве и обречен на мученическую смерть.

В школе моей любимой забавой было давать прозвища учителям и одноклассникам.

Худой и длинный Колька стал «Штативом», пухленькая Людка «Колбочкой», а учительница рисования «Чертилкой», учитель

пения – «Пеньком»,

У меня тогда прозвища не было – то ли боялись «ответного шага, то ли просто уважали. Сам себе в первых классах я бы дал прозвище «Звонарь» – первым громче всех кричал:

– Звонок на перемену!

А в средних классах определил уже более объемно – «Культурно опыленный сорняк»: был обычным дворовым пацаном – рос сам по себе. Но при этом занимался музыкой и танцами – мне все дворовые в этом сочувствовали.

Привычка одаривать окружающих личными ярлыками осталась у меня на всю жизнь.

Самыми интересными, считаю, прозвища отражающие сущность индивида:

Ведро – означало шумный;

Котелок – умный;

Пенопласт – рыхлый;

Вертолет – быстрый;

Карамеля – липкий или сладкоречивый.

Умение кратко фиксировать свои наблюдения росло со временем незаметно переходило в мастерство:

Беспорядок на его голове наводил на мысль, что и в самой голове порядка не было.

Похоже, он был подкаблучник – следы каблуков часто были видны на его лице.

Однако за такое умение позже тоже свое получил. Не подумав нагло раскритиковал нашу литературную элиту в лице профессоров филологов, и известных поэтов, вплоть до лауреатов Пушкинской премии. Меня как автора пасквилей на эти гипсовые «бюсты» включили в черный список. За 6 лет ни одной публикации в литературных газетах и журналах. Хотя потом в одной из самиздатовских книг я перед ними уже заранее извинялся:

У всех сегодня я прошу прощенья —

Прощёное сегодня воскресенье.

Хотя я и не помню поимённо,

кого обидел тихо или вздорно.

Кого открыто обижал, кого-то тайно,

иной раз с умыслом,

а иногда случайно…

Прошу у тех, что обижал за дело —

Подначивая мягко и умело.

Ещё у тех, кого обидел грубо —

и кто-то плакал, кто-то скалил зубы.

И до сих пор уверен, кто-то злится

За прозвища, что уж не отцепиться,

что в эпитафию теперь войдут, возможно… —

Простите, если это только можно.

Новый этап в познаниях

Продолжение моих изысканий на поприще меткости шло в институте. Участие в команде веселых и находчивых тренировало быстроту мышления. Особенно в ответах на вопросы от команды противников.

Студенты – народ с юмором. И даже в кабинках туалетов можно было найти много интересного и познавательного. Например, оторванные заголовки из советских газет, приклеенные неизвестно чем на перегородках из ДСП:

«НЕБЫВАЛЫЙ УРОЖАЙ!»

«ВСЕ ДЛЯ РОДНОЙ СТРАНЫ»

«КОМСОМОЛЬЦЫ В ПЕРВЫХ РЯДАХ!»

На дверях кабинок красовались надписи:

«ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЕ»

«ТУГОДУМНЫЕ».

В изобилии были представлены авторские произведения, – «сортирных стен марателей» (в основном с грубым и плоским юмором):

Если ты п…л зараза —
дерни ручку унитаза!

Правда, кто-то красивым почерком дописал культурное уточнение:

И тогда твои труды —
Унесет поток воды.

Культурное напоминание (но не в стиле Гете)

Мой довесок в общем собрании сочинений и в народ не ушел:

Чтоб никогда сюда не приходить —
кончайте есть!
Бросайте пить!

О вреде переедания и перепивания много статей и немало диссертаций. Но людям больше нравятся поговорки типа:

Хорошего человека должно быть много.

Пока толстый сохнет – тонкий сдохнет!

Позже я эту мысль о смысле жизни и бесполезном круговороте я эксплуатировал неоднократно:

От мыслей волосы стоят,
Но их шеренга тает, тает.
моих зубов полураспад —
о съеденном напоминает.
Во взгляде не найти мечту
и дрожь в коленях нарастает.
Язык, подсохший мой во рту —
о выпитом напоминает.
Прилично натворил я дел —
возможно, даже непомерно!
Вагонов пару точно съел,
И выпил около цистерны.
Так жить, чтоб есть,
иль есть, чтоб жить? —
вы спросите как дилетанты.
Я ем, чтоб жить,
живу, чтоб пить…
хотя возможны варианты…

Подобное творчество было характерно для моих первых книг «Проба пера» и «Хочу я с вами поделиться», где основными жанрами были сатира и юмор. Эпиграфом к первой книге было перечисление главных направлений:

– мягкая сатира
– твердый юморок
– тонкие намеки
– пара толстых строк
– дельные советы влезть как на Парнас
– А если вы чуть-чуть с «приветом»,
Найдется что-то и для вас!

Ярлыки-характеристики в двух-трех словах мне всегда нравились. Я их записывал со своими ироничными пояснениями просто так- на память. Позже они вошли в книгу «Штрихи к портрету современника».

Он был совсем незаметный клерк. Он был педант, буквоед и зануда. Даже прозвище у него было заурядное – «Сухарь».

Жизнь его протекала незаметно и буднично. Никто не верил, что у него есть подруга. Когда он её всё же показал, то все были шокированы – это был наш Сухарь, но минимум в квадрате. Этому невзрачному существу все тут же присвоили прозвище – «Рутина».

Прозвище у него было «Арахис Арахисыч», то ли потому что он лихо рыл землю, выслуживаясь перед начальством, то ли потому что лицо у него было землистого цвета.

Его все называли «Хорошистом», но, не потому что он когда-то хорошо учился, и не потому, что он хорошо работал, а за его страсть к хорошеньким девочкам.

Он знал очень много. Было просто удивительно, сколько всего он держал в голове. Ещё более удивительным было то, что все его познания были совершенно бес-полезны, а нужным и полезным знаниям места в этих захламлённых мозгах уже не находилось. Может потому все приняли в обиход сокращённый вариант его фамилии Харламов — «Хламов».

Её часто можно было встретить среди таксистов и рыночных торговцев. В кожаной куртке и в видавшей виды песцовой шапке, она громко смеялась над их солёными шутками. Прозвище у неё было – «Банкирша», почему? – да просто она часто давала в кредит.

По тому, как он рассматривал чужие недостатки и свои достоинства, он и получил прозвище — «Микроскоп».

значение меткого слова я отметил в одном из ранних стихотворений:

лагословенен наш язык —
Наш инструмент общенья:
Им можно запросто убить
И вымолить прощенье,
Им можно о любви сказать,
Ему подвластна лесть,
Коварно можно им предать,
Из-за него же сесть,
Часами можно воду лить
Или стихи читать,
Им можно правду говорить
И беспрестанно лгать,
Им можно многое творить…
Добавлю лишь немножко:
Мы вкус им можем ощутить
Разваренной картошки
И, прожевав, ей гимн воспеть:
«Ну, хороша! Ну, обалдеть!»