Loe raamatut: «Западня»
В кухне было душно и пахло пригорелым салом. От плиты палило тропическим жаром, несмотря на то, что дверь и окна были растворены настежь. Повар Аверьяныч, худенький и маленький человечек лет пятидесяти, с угрюмым лицом запойного пьяницы, сидел у стола. Он только что отпустил господам последнее блюдо к ужину и, на досуге попивая водочку, рассказывал своей молоденькой женке Марфеньке разные страшные истории о кладах. Аверьяныч вечно бредил какими-то кладами, а когда напивался пьян – горой Афоном. И тогда он мечтал найти клад и отнести на святую гору икону Пантелеймона-целителя, всю осыпанную драгоценными камнями. Аверьянычу казалось, что после этого тоска, которая вечно сосет его сердце, покинет его, зачахнет и издохнет, придавленная могучей пятою святого целителя. Аверьяныч досказал свою страшную историю и замолчал; в кухню вошла горничная Наташа; она взяла из-под плиты углей для самовара и, вильнув юбками, исчезла в дверях. Марфенька, в это время вязавшая у лампочки какое-то рукоделье, приподняла от работы свое хорошенькое личико и сказала:
– A у нас, Лука Аверьяныч, в старой бане тоже все неладно. И тоже кто ее знает отчего! Вчера туда кушетку ненужную поставили, например, а сегодня пришли – она кверху ногами стоит. Караульщик, слышно, ночью в окне огонек видел, – добавила она уже совсем таинственно.
Марфенька спустила петлю, нахмурила хорошенькие бровки и опять сказала:
– Кажется, обещай мне миллион и ни за что бы туда ночью не вошла! Ни за прянички!
Повар вытер рукавом жиденькие усы и бородку.
– Клад там, Марфенька, беспременно клад, – отвечал он. – Склеп там, как раз у самых у дверей банных. У самого порога, потому стукнешь палкой, отдается звонко так, ажно гул идет. У-ху-ху-ху, – сделал повар губами, изображая подземный гул. – Склеп там, Марфенька, а в склепе беспременно кадушки с золотом. Нечистые и стерегут, забавляются вокруг, всякую мерзость творят. Это бывает!
Аверьяныч налил себе четвертый стаканчик водки. Марфенька вздохнула и передернула круглыми плечиками.
– Не говорите, Лука Аверьяныч, к ночи страх берет! Не люблю я этих самых… нездешних жителев!
Повар выпил водку.
– Это бывает. Да, – снова сказал он. – В склепе, небось, зеленые крокодилы с огненными глазами лежат; ведьмы, небось, голобрюхие с чертенятами в чехарду играют. Да. З-забавно, – протянул он, как будто со вкусом.
Странно сказать, а он как будто бы весьма даже любил эту нечистую породу.
Марфенька вздохнула снова.
– Не говорите, Лука Аверьяныч, к ночи! Во сне еще увидишь этих ночных соблазнителев!
Аверьяныч встал, позевывая.
– А я, Марфенька, спать к кучеру на сеновал пойду; здесь душно.
Марфенька приподняла от работы личико.
– Идите, Лука Аверьяныч, идите! – сказала она что-то уж очень покорно и что-то уж очень сладко.
Повар посмотрел на розовые щечки жены, почесался и невольно подумал: «Ишь, какая она у меня хорошенькая. Цветет точно розанчик; и то сказать, восемнадцать лет бабеночке, а я стар, ох как стар. Как бы не барин, и не женился бы. Да! Сам Илья Петрович сватом у неё был; она, говорит, мне родственница, двоюродная крестница; двоюродный братец мой ее крестил».
Аверьяныч снова почесался, взял засаленную подушку и войлок и, шмыгая стоптанными калошами, вышел из кухни, нашептывая:
– Клад там, беспременно клад околь старой бани; а нечистые стерегут и забавляются. Небось, верхом друг на дружке ездят, пылят, стучат, кувыркаются. Х-химики двоерогие!
Его голос смолк. Марфенька бросила на стол рукоделье, зевнула, потянулась и, вспомнив о чем-то, внезапно улыбнулась и покраснела. Она встала, пересела к окну, вздохнула и стала смотреть на звезды.
А Аверьяныч лежал на сеновале и все еще думал: «Да, вот тоже клад. С голыми-то руками его не скоро возьмешь. Походишь околь и назад ни с чем отойдешь. Для кажного клада нужно особое слово знать». Повар повернулся на другой бок.
Ему не спалось; в голове его от печного жара и водки стучали молоточки; перед глазами точно золотые червонцы мелькали. Внезапно ему пришло в голову: «А что если взять сейчас лопату, пойти к старой бане и копнуть хоть немножко? Может быть, клад-то и не глубоко положен. Это тоже бывает. Другой раз лопатой копнешь и глядь – корчага с золотом!» Аверьяныч присел на своем войлоке.
