Loe raamatut: «Сказка о сказке»
Часть первая
I
– Ну что, видишь?
– Не-а. Ни-вижу. Ти-мноо.
– А меня видишь?
– Тиибя? Даа, виижу.
– И я тебя. Вот. Значит, не темно!
Второе Облачко не сразу ответило, оно вообще неторопливое было, слова растягивало и всегда о чём-то думало неспешно.
«Странно, да. Небо тёмное, не видать ничего. Только далёкие звёздочки – где-то там, будто светлый песок по небу рассыпали, а Темнота густая вокруг. Только первое Облачко – вот оно, рядом шевелится, подбирает ватные края…»
– А ещё, смотри! Смотри. Вон там! Яркий! – чуть не закричало Первое.
– Ну чего-о смотри? Где-е там?
– Смотри! Вот, у края. Лучик бьётся.
– Ну чего-о ты кричишь так? В ухо прямо.
Второе Облачко повернулось на другой бок, чтобы получше разглядеть, что там за Лучик бьётся у края Земли?
– Ну да, вижу. Только он погас чего-то, сорвался. Может, сил не хватило?
– Да, – вздохнуло Первое, – сорвался. Сил не хватило.
* * *
Сверху, где облачка плыли, хорошо было видно: Лучик был маленький, слабенький. Но зато храбрый! Темноты не боялся. Очень храбрый – он с разбегу вскакивал на край земной и цеплялся за него своими ручками-лучиками и ножками-лучиками. Но за край не мог перебраться – Темнота не пускала. Она просто огромной была, во всё небо. И ленивой рукой смахивала Лучик назад, шептала ему: «Брось ты, дурачок. Лети, откуда прилетел. Здесь моё-о царство, а тебе, глупый, дороги не будет…»
Так шептала Темнота, шептала, а время тем временем шло, незаметно так. И Темнота, хоть и большой была во всё небо, но как-то вдруг поняла, что это её время идёт, и не просто идёт – уходит. И оттого расстроилась, перестала быть густой и чёрной.
Это не все знают, но я вам расскажу: когда Темнота расстраивается, по ней полоски начинают бегать. Разные полоски – серые, жёлтые, красные – разные, и все от расстройства. Но если не знать этого секрета, можно подумать, что никакая Темнота не расстроенная. Что она, напротив, о чём-то приятном мечтает – будто не Темнота она тёмная, а Зебра цветная, что пасется на звёздных полях и ловит губами вкусные кометы в ледяных стаканчиках…
Только в ту минуту, когда началась наша сказка, Темнота ни о чём не мечтала: ни о зебре, ни о вкусных кометах – ни о чём. Ей тогда ужасно грустно было, а потом так грустно стало, что ничего больше она не сказала. Просто махнула большой рукой и прочь пошла. А что она могла? Её время вышло.
И тогда Лучик, гордый, будто сам её победил, снова вскочил на край земной, осмотрелся, сверкнул золотым глазом и дальше полетел – дальше, как блестящая стрелка. А за ним другие лучики полетели над серыми камнями, над синей травой. А потом, чуть повернулся край земли, и все лучики как с горы побежали, запрыгали, словно зайцы. Да, так и запрыгали. И самый первый первым же превратился в зайчика – солнечного. За ним и другие превратились, обычное дело.
И тогда серые камни стали белыми, а синяя трава – зелёной. А если приглядеться – пятнистой, по ней, наверное, миллион солнечных зайцев носился, как светлая туча. А в этой туче прыгали совсем маленькие – зайчишки. И побольше – зайчата. А были такие зайчищи солнечные, что увидел бы кто – испугался. Только в те минуты ещё некому было пугаться, да и нечем, ни один глаз ещё не был открыт. Даже у птиц, что вяло шевелили крыльями и перья топорщили, влажные от росы. Хоть и знали они – пришла пора просыпаться! – но притворялись, что ничего не знают, молчали и дремали сладко.
* * *
А потом в тишине вдруг раздался негромкий Бабах. Негромкий, еле слышный, в старом городе и пострашней были Бабахи, поогромнее этого. Но птицы всё равно встрепенулись и правый глаз приоткрыли. Приоткрыли правый, моргнули два раза и левый расклеили. И вдруг – как взорвались! – кричать стали и судачить, что это за Бабах сегодня такой странный случился. Громче всех взрослые птицы шумели, они были большие, у каждой своё слово, и лезли они с ним не по очереди, а все сразу. За ними птицы поменьше клюв раскрывали, да редко им удавалось словечко сказать. А мелкие птенцы лишь подпрыгивали, очень хотели хоть пискнуть хоть что-нибудь, только им воли никто не давал! Вот ещё, мелких в спор пускать, пусть поживут, подрастут, ума наберутся, а потом уж и в серьёзные разговоры лезут, если пустят их, мелочь такую! Га-га-га-га-га!
И Птибудошт, старый чудный город, сквозь утренний сон слушал птичий вздор и сам просыпался. Просыпался, как все старые города просыпаются, – не спеша. Его добрые горожане потягивались, позёвывали, уже собирались вставать, но потом снова зарывались в мягкие подушки и прятались под одеяла, чтобы ещё чуть побыть в неге и тепле. Но птичий гомон за окном не стихал, всё громче становился, будто в Птибудоште жили одни птицы. Они трещали, кричали, даже звенели, как сто тысяч будильников, и потому руки добрых горожан снова вылезали из одеял и нехотя их отворачивали, а ноги ещё дальше одеяла отпихивали, к самой стене. Потом ноги сползали с тёплых простыней, босые пятки тянулись к полу, шарили, искали тапочки, прятались в них и шли к тёплой воде. Вода умывала уши и щёки, брови, подбородки. И глаза, конечно. Чтобы те поморгали, сбросили с ресниц чистые капли и улыбнулись – сами себе. Себе и всему вокруг, что взгляду встретится.
И не зря! В старом городе было чему улыбаться: все комнатки были чистенькие, уютные, на подоконниках цветочки, на окнах – занавески с цветочками. А за окнами было видно, как просыпаются улочки, переулки. Или уже проснулись. Потому что у некоторых добрых горожан утро начиналось совсем рано: пока все ещё лежали в тёплых кроватях и посапывали в мягкие подушки, и птицы ещё не кричали, зайцы не прыгали, этим некоторым уж некогда было, не до сна. Они с первым солнечным лучиком вскакивали с постелей быстро-быстро, без всякой дрёмы и неги. Одевались ещё быстрее и принимались за работу. Надо было затопить печи, испечь свежий хлеб, молоко разлить в бутылочки и свежие газеты положить в почтовые сумки. А ещё надо было открыть витрины магазинчиков, лавочек, кофиков, смахнуть пыль и навести блеск, чтобы в тот самый миг, как зазвенит дверной колокольчик, всё внутри так и сверкало, и блестело. И колокольчики просыпались тихо, но быстро. Они неслышно шевелили язычками, готовили нежный перезвон и нетерпеливо гадали, кто же сегодня первый к ним придёт, первым заглянет в дверь?
II
В тот ранний час все колокольчики молчали, а один – не молчал. Это был очень бойкий колокольчик, бронзовый. Лет десять назад, чуть больше, его выковал Лео, лучший кузнец во всём Птибудоште. Весь город просил его сделать самый чудесный колокольчик на свете, с удивительным нежным перезвоном. Кузнец был не робкой души человек, но весёлый, и в работу вложил всю душу. Вот и колокольчик получился нежный, весёлый и вместе с тем неробкий. Потому он и позвякивал в ранний час, когда другие молчали.
Вы, наверное, догадались, что такой необычный колокольчик должен висеть у дверей необычного дома, да? Так оно и было. Домик, где висел колокольчик, был не просто домиком, это был кофик – маленькое кафе. Маленькое, но не простое. В Птибудоште этот кофик каждая кошка знала, каждая собака, каждый ребенок и его родители тоже знали. Все его знали и любили. А почему – мы об этом скоро расскажем.
Бойкий колокольчик – он висел в самом центре старого города, а кофик там стоял, в самом центре, почти. Вот если бы кто превратился в птицу и поднялся высоко-высоко, он бы увидел, что сверху Птибудошт похож на круг, круг этот неровно делит река, а как раз посередине круга лежит большая площадь. На краю площади стоит ратуша, напротив неё – домик, тот самый домик или кофик, про который вы уже знаете. Вот и получается, что колокольчик тоже висел в самом-самом центре. Почти.
Впрочем, не так это и важно: ведь с высоты смотреть – не много увидишь. С высоты и колокольчик казался маленькой точкой, а сам кофик был как зелёный квадратик, не больше, не лучше. Но на деле всё было не так. Вот если бы кто перестал быть птицей, спустился с высоты и попал на городскую площадь, он бы сразу увидел много занятного. Например, что весь кофик утопал в винограде. Не буквально, конечно, это только так говорят, а кофик утопать и не думал. Просто вокруг него стояла высокая ограда из цветных деревянных плашек, а по этим плашкам вился зелёный дикий виноград – такой густой, что листья совершенно закрывали кофик. А по виноградным стеблям ловко прыгали настоящие белки – они прибегали сюда из соседнего парка. Рыжие, с чёрными подпалинами. Такое в городах нечасто встретишь.
Виноград и белки, бутерброды и тёмное пиво, лимонад, вкусный кофе и печенье, пирожные, мороженое – конечно, этот кофик все любили. Когда на улице было не холодно, дождь не шёл, гости кофика устраивались под виноградными листьями на площадке перед дверью – на площадке из больших каменных плит. Там было так уютно! Виноград над оградой рос и рос, свивался в огромный зонтик, под ним даже в самые жаркие дни было не жарко.
Обычно кофики в Птибудоште как-то назывались. В городе был кофик «Васильковый», был «Уютный камин», «Райский уголок», «Вишенка», а ещё – «Диванный», «Синий», «Радужный», а ещё – совсем странные «Буриме» и «Макинтош». Но наш кофик никак не назывался, у него даже вывески не было. Правда, над дверью под самой крышей были написаны какие-то слова, только их никто не мог разобрать:
Видите, это даже не слова были, а какие-то обрывки от слов, что когда-то выложили цветными стёклышками. А вокруг них под крышей дома целая картина была, большая мозаика. Но её время тоже не пощадило, тоже оставило лишь обрывки, которые сложно было сложить во что-то целое. Над словами остались только штрихи каких-то фигур: то ли небольшие драконы, то ли крупные кошки. Да! Иногда казалось, что линии сплетаются в очертания двух кошек, что сидят спиной друг к другу, будто чем-то недовольны. Причем хвост у каждой кошки был не один, несколько было хвостов. Так казалось, когда солнце светило ярко, и сквозь виноградные листья пробивались лучи, пятнами освещая старую мозаику. Но потом солнце заходило за тучу, и штрихи рассыпались, фигуры стирались. А как иначе? Раньше цветных стёклышек было много, но потом время и дожди, ветер, снег, морозы, жара сделали свое дело: многие-многие стёклышки выпали, потерялись. Но всем о-очень хотелось понять, что за картина была под крышей, что за слова там были написаны?
Вот загадка – слова и картинка! Но все гости кофика ломали головы над ними, все-все, каждый, кто в кофик заходил. Вернее так: головы они ломали под ними, под этой картиной, под тем, что осталось от слов. Гости сидели внизу за уютными столиками в плетёных креслах и спорили день за днём, год за годом. Всё пытались сложить штрихи и буквы – понять смысл. И спорили-спорили. Вообще, в Птибудоште любили спорить по любому поводу, в любое время.
Вот, например, в городе иногда случались Бабахи. Не каждое утро, не каждый день, не слишком часто, но всё же бабахали иногда. К ним, конечно, все привыкли и по привычке считали, что Бабахи – обычное дело, никакое не особенное. Да и бабахали они негромко, чуть слышно. Иногда только, раз в год, не чаще, в городе раздавался Ужасный Бабах, как его называли. Он был погромче грома в хорошую грозу – такой о-громный, что казалось, дома вздрагивали и на целый вершок врастали в землю. И птицы тоже вздрагивали, в землю, конечно, не врастали, но срывались с деревьев и долго кружили, не могли успокоиться, кричали и жаловались неизвестно на что. Все вздрагивали и пугались, даже собаки в обнимку с кошками прятались, кто куда сможет – на всякий случай. Странно было такое слышать и непонятно, откуда это слышалось?
А раз непонятно, значит, интересно. Раз интересно, значит, есть о чём поговорить. А если есть о чём поговорить, то и поспорить можно. И потому о Бабахах в кофике тоже спорили до хрипоты. Некоторые даже думали, что у Бабахов и старой мозаики под крышей есть что-то общее. Они тыкали пальцами в странные буквы и штрихи, а ладонями строили догадки – как домики. Всё пытались понять: почему сверху было написано «ВОЗ … БЯ … ДАМ», и почему порой кажется, будто там две многохвостые кошки сидят спиной друг к другу.
Иногда большие учёные вступали в спор и важно надували щёки, от большой науки всем объясняли, что кошек там нет, что слова эти пока никто не разгадал, а Бабах – просто явление природы. Да, обычное явление, по всей видимости, природы, правда, не до конца изученное. Что, возможно, такой громыхающий звук без грозы может получиться, если фронт низкого давления в атмосфере пересекает зону слабых подземных толчков при температуре строго выше одиннадцати градусов по Цельсию и строго ниже тринадцати. Но поскольку подземные толчки в нашей части планеты – редкость, то учёным никак не удаётся измерить давление там, где они толкаются. И температуру тоже не удаётся измерить. Это архисложная задача, но наука не стоит на месте: всё, что когда-то было тайной природы, со временем находит объяснение. А если сейчас объяснения нет – это дело временное. Да!
Большие учёные эти слова говорили и успокаивались, а все остальные никак успокоиться не могли и каждый вечер спорили и спорили. Порой так увлекались, что бородой смахивали пену от тёмного пива или длинные усы макали в чёрный кофе. А в иное время даже глазами косили в разные стороны – искали там ответа, да никакого ответа там не было.
Один старичок часто рассказывал, что в старые времена все буквы у крыши были целыми словами, их запросто можно было прочесть. А слова это были не простые, слова были очень важные, может, даже волшебные. Все они что-то значили, только он забыл, что именно. Потому что сам их не видел, но слышал от своего дедушки, когда ещё был маленьким мальчиком. Старичка слушали очень внимательно, хотя все его историю знали наизусть. Но всё равно, когда он рассказывал, всё затихало, можно было услышать, как белки шуршат в виноградных листьях, так тихо становилось. У всех замирало дыхание, хотя старичку почти никто не верил. А самые недоверчивые вообще не верили ни единому слову.
Верили – не верили, но сами-то ничего не могли сказать! Никто толком ничего не знал и, конечно, не помнил. Ведь маленький домик, который потом стал кофиком, он на краю площади уже давно стоял, может двести лет, может, все триста. Это был чуть ли не самый старый в Птибудоште дом. Когда-то давно его сложили из крепких камней и поставили на большие каменные плиты. И за много-много лет ни один камень не раскололся, не потрескался. Только цветные стеклышки у крыши потрескались и выпали.
Впрочем, бог с ними, что на них смотреть? Многие смотрели и ничего не поняли. А мы – лучше заглянем в кофик, вдруг там найдём что-то интересное?
Внутри кофика, конечно, не было винограда и пушистых белок. Зато стояли особенные столики и кресла, их на улицу не выносили, чтоб не попали под дождь. Это были старинные плетёные столики и кресла искусной работы, они умели так удивительно скрипеть, словно пели песню о временах, когда Птибудошт был совсем другим, наверное, молодым городом. И часы-ходики на стене были молодыми, и кукушка в них тоже была не дряхлой – не таким хриплым «ку-ку» считала время, куковала, что день продолжается, что ночь продолжается.
Под ходиками блестела витрина с такими вкусными пирожными – от одного взгляда на них хотелось съесть не одно, а два или три сразу. А рядом с блестящей витриной темнела резная дубовая стойка с высокими табуретами. На ней серебрились большие краны с разными сортами пива, лимонада и – самое большое чудо! – старинный кофейный самовар, что готовил самый вкусный кофе во всём Птибудоште.
Но самыми-самыми в кофике были его хозяйки. Это были не взрослые женщины, не девушки, а две девчонки, две неразлучные подружки с необычными именами. Или обычными – это кому как покажется. Полностью их звали Элина-Берта-Ада-Марта и Люсия-Стефани-Каролина-Вита. Но, конечно, так длинно они себя не называли, хотя в Птибудоште любят длинные имена. Любят длинные, но маленьких хозяек все звали коротко и просто – Эли и Лю́си. Звали их просто, а вот появились они в Птибудоште совсем не просто.
III
Одной весной небо над городом было ясное, синее, без единого облачка. Это хорошо, когда небо такое, и добрые горожане поначалу радовались, но проходили дни, а небо над старым Птибудоштом не менялось, оставалось таким же – ни облаков, ни туч. Жара для ранней весны стояла страшная, даже почки на деревьях затвердели и не могли раскрыться. Первая зелёная трава стала желтеть, и река, что неровно делила город, теряла воду, мелела день ото дня. Такой засухи не помнили даже старые люди, они хмурились и ворчали на жару. А те, кто помоложе, сначала шутили и пошучивали, но потом тоже стали ворчать – беспокоились, даже боялись, что их зелёный Птибудошт навсегда останется серым и жёлтым. И все боялись, что урожай в этом году погибнет, фермеры в окрестностях города разорятся – в общем, много бед будет от жары. А воды становилось всё меньше, едва хватало на еду и питьё.
Добрые горожане каждый день выходили на улицы, площади, скверы и видели, как желтеет трава и засыхают ветки. И каждую минуту смотрели на небо – вдруг где появятся облака? А ещё лучше – тучи. Или много-много туч! Они принесут в город дождь. Да, пусть будет дождь, пусть льёт проливной, зато Птибудошт вновь станет зелёным, как всегда красивым до поздней осени. А потом выпадет снег и придёт другая красота.
И вот, однажды утром вдалеке в синем небе появилась тёмная точка. Все добрые горожане высыпали на площадь перед ратушей, смотрели на неё не отрываясь, и каждый молился или просто шептал – может, тёмная точка превратится в большое тёмное облако? А точка росла, приближаясь к городу, и непонятно было, что это такое, пока не приблизилась она и не стала – о! – воздушным шаром в окружении чёрных грозовых туч.
Про воздушные шары люди в Птибудоште слышали и даже видели их – на картинках в книгах и газетах. Но настоящего шара ещё никто не видел, и потому на него смотрели, как на большое чудо, тем более что чудо это окружали огромные-преогромные грозовые тучи. Прямо как в сказке – плотным кольцом, будто грозные великаны охраняли шар. Даже страшно становилось от этого, и добрые горожане только пальцами тыкали в небо, в грозных великанов, но ничего сказать не могли, боязно было.
Потом шар стал опускаться на площадь. Очень плавно и ровно. А тучи – они окружили город и засверкали маленькими молниями. Шар был невероятно большой, опутан сеткой, к ней были привязаны толстые верёвки, что держали корзину. И корзина была не маленькая, но рядом с шаром казалась почти крошечной, как напёрсток.
Все на площади смотрели, как она опускается, как над ней нависает шар, как над шаром сгущаются чёрные искрящиеся клубы. И вид у них был пугающий, а ещё пугала тишина. Никто ничего не говорил, только изредка раздавался треск молний и лёгкий гром. И тогда люди чуть слышно тянули воздух – «Ох!» или «Ах!». Или вместе: «О-ах!» Ветра не было, воздух стоял, корзина опускалась. Опускалась, опускалась, пока не стукнула дном о камни площади перед ратушей. И тогда смелые горожане заглянули в неё и увидели, что на дне лежат два конверта – очень красивые, из атласной ткани, и в каждом пищал младенец. Они ещё не плакали, но, видно, собирались громко расплакаться, раскричаться.
Самыми смелыми оказались женщины, они подняли конверты из корзины и стали баюкать малышей, разглядывая их славные личики. А потом самые смелые мужчины перегнулись и постарались найти в корзине ещё что-нибудь. Но в корзине ничего приметного больше не было, только толстые верёвки и какие-то тряпочки. Но в них что-то блеснуло, и смелые мужчины вытащили ещё один конверт – не с младенцем, а с письмом. Потом они попытали найти ещё что-то, но не успели: подул тоненький ветерок и чуть наклонил шар. За ним – почти настоящий ветер, от которого шар ещё больше наклонился и потянул за собой корзину. Самые смелые мужчины не стали её удерживать, у них всё равно не хватило бы сил. И правильно они отпрянули от корзины! Потому что секундой позже над площадью сверкнули сразу три молнии. Они сверкнули где-то в вышине, между тучами, что окружили город. Но следом за ними налетел такой вихрь, что волосы у всех на площади взвились и легли набок. А следующий вихрь был в десять раз сильнее. Он как будто ниоткуда рванул и подхватил огромный шар, как пушинку. И все смелые закричали от радости – что никому не хватило глупости залезть в корзину, потому что шар кружило по спирали, с каждым витком он улетал всё выше к чёрным облакам. А потом пропал в них, и больше его никто не видел. Может, кто-то видел в других городах, но об этом в Птибудоште ничего не слышали.
Конечно, потом пошёл дождь. Не какой-то там мелкий дождик, а ливень, как в сезон дождей в далёкой восточной стране. Но ему были рады, а наутро Птибудошт сверкал всеми оттенками зелени. Распустились почки на деревьях, появились листочки на кустах, трава не просто стала зелёной, она выросла на целый вершок, пока шёл дождь. Видно, природа ещё больше, чем люди, ждала воды.
Но это, в общем, не так и важно. Главное – все видели чудо, это чудо спасло город, и потому две малышки сразу стали почетными горожанками. Да, две малышки. В атласных конвертах лежали две крохотные девочки. Каждый человек на площади хотел взять их к себе. Многие начали спорить – что у кого-то прав больше, у кого-то меньше. Кто-то раньше заметил воздушный шар, кто-то позже, а у кого-то хватило смелости взять малышек на руки. Очень мирные и добрые жители Птибудошта чуть не подрались. И тогда мэр громко сказал своё слово, а потом вывесил на площади приказ, в котором каждый мог прочитать:
Добрые горожане, добрые горожанки. Я вижу, что благодарность переполняет ваши сердца. Я знаю, что каждый дом, каждая семья готова стать родной для двух чудных девочек, что прилетели к нам на воздушном шаре и принесли с собой долгожданный дождь, который, прямо скажем, спас наш город. Но я также вижу, что наши добрые горожане готовы разорвать бедных малышек на кусочки, а этого мы никак не можем допустить. И потому властью, данной мне городом, я принимаю такое решение:
1) Дом напротив ратуши, где сейчас никто не живет, становится родным домом наших малышек.
2) Город сделает всё, чтобы старый дом стал ухоженным и уютным, чтобы наши спасительницы могли расти в нём, не испытывая никакой нужды.
3) В этот дом смогут приходить все-все-все, кто хочет растить и воспитывать наших малышек. Если же желающих будет слишком много, им придется записываться в очередь у моего секретаря в кабинете № 1 на первом этаже ратуши.
Ваш дорогой мэр,Филипп-Эммануил-Иоанн.
Конечно, желающих было слишком много, и бедный секретарь мэра с раннего утра и до позднего вечера записывал, кто и когда будет растить и воспитывать малышек. И не успевали люди, записанные на 10 утра, накормить маленьких девочек, как в 10:30 им стучали в окно и показывали часы – что пришло время другой семьи. Другая семья понимала, что кормить два раза подряд – нехорошо. И потому начинала читать малышкам волшебные сказки, которыми так славится Птибудошт. Через полчаса в окно стучалась третья семья, где старшая дочка прекрасно играла на клавесине. И она устраивала для малышек концерт волшебной музыки, которой так славился Птибудошт. Четвертая семья убаюкивала, пятая и шестая – охраняли сон, пели колыбельные песни. Седьмая одевала малышек, восьмая снова кормила и так по кругу с утра до вечера и с вечера до утра.
А потом малышки выросли. Весь город гордился ими и больше не спорил, понимал, что делить на кусочки девочек не надо. Город сам чуть не разорвался на кусочки, чтобы каждый добрый горожанин и каждая горожанка, тоже добрая, конечно, все чувствовали – это наши дети! Я их кормила, а я им читал, я учил грамоте, а я катала на лошади. И так по кругу, по кругу, по кругу.
Девчонки выросли смышлёными и забавными. Ведь у них было много родителей, много любви и тепла. Каждый родитель их чему-то научил, и потому иногда казалось, что Эли и Лю́си умеют всё на свете. А от этого казалось, что они старше своих одиннадцати лет – ровно столько времени прошло с той весны, когда малышки прилетели на воздушном шаре. И ещё весь город ломал голову, старался отгадать – то ли они родные сёстры, то ли не родные и не сёстры? Кто-то говорил, что они похожи друг на друга, как близнецы. Но ему тут же отвечали, что он никогда близнецов не видел, а Лю́си и Эли в лучшем случае кузины, но никакие не близнецы. Да, в Птибудоште любили спорить по любому поводу.
А без повода, просто так, Лю́си была светлая и сероглазая, и чуть повыше Эли ростом. А у Эли глаза были тёмно-зелёные, а волосы, совсем чёрные, прямые и гладкие, блестели, как у японской куклы. А ещё Лю́си обычно двигалась быстро, чем и не думала хвастаться, а Эли…
Но нет! Не будем. Не будем мы раскрывать все секреты сразу, потому что этих секретов впереди – видимо-невидимо, воз и маленькая тележка. И ещё две тележки в придачу. Только одной маленькой тайны мы ещё раз коснёмся: вы же помните про третий конверт, с письмом, что нашелся в корзине воздушного шара? Так вот, он ничем не помог и почти ничего не рассказал – откуда появились Эли и Лю́си? Правда, на нём было написано красивыми буквами: «Для Элины и Люсии. Это письмо надо отдать девочкам в день, когда пройдет ровно одиннадцать лет и одиннадцать месяцев со дня их появления в вашем городе!»
Так добрые горожане узнали, как зовут малышек. Некоторое время умные мужчины думали – а кто из них Элина и кто их них Люсия? Но умные женщины быстро нашли на атласных конвертах метки E и L, и после этого уже никто не сомневался, что каждая девочка получила свое имя, что имена никто не перепутал. Правда, в Гражданской Книге Записей Птибудошта двум почетным горожанкам добавили еще несколько имен. Во-первых, чтобы было красиво. А во-вторых, чтобы потом, когда малышки вырастут, каждая смогла выбрать для своей взрослой жизни двойное или тройное имя – в Птибудоште их очень любили, двойные и тройные имена.
Но вернемся к конверту с письмом. Конечно, это письмо все очень-очень хотели прочесть, хотя читать чужие письма – нехорошо. Но добрые горожане сразу догадались, зачем и почему им надо раскрыть конверт. Они надеялись, что послание для Элины и Люсии поможет им лучше заботиться о девочках. И еще надеялись, что они смогут найти родителей маленьких девочке или хотя бы начать поиски. Конечно, добрые горожане были уверены, что письмо надо прочесть. Но никто не смог этого сделать! Конверт у письма был какой-то странный, он не открывался. Конечно, его пытались открыть. Сначала руками, потом ножами и ножницами, потом даже кузнеца Лео просили, чтобы он как-нибудь вскрыл загадочный конверт. Но кузнец тоже ничего не смог сделать – конверт был как заколдованный, он даже в огне не горел, его даже топор не брал, и пила не пилила. Его ничем нельзя было разрезать, нельзя было разорвать. Поэтому любопытные горожане потихоньку успокоились и отдали конверт мэру, он держал его в ящике для особо важных бумаг.
А девчонки, Эли и Лю́си, жили в Птибудоште, не тужили. Больше всего на свете они любили принимать гостей – ведь они привыкли к этому с раннего детства. И потому однажды попросили мэра чуть-чуть перестроить двор и входной зал своего домика, превратить домик в кофик, чтобы каждый добрый горожанин и каждая горожанка, тоже добрая, могли приходить к ним, когда захотят.
Мэр почесал свою круглую голову и спросил: «А вы не слишком маленькие, чтобы работать?» Но девчонки ему бойко ответили, что они уже почти взрослые и работа им нипочем. И они были правы, ни чуточку не выдумывали.
* * *
Солнечные зайцы и рыжие белки только начинали прыгать по виноградным стеблям, а Лю́си и Эли уже трудились и трудились, как заводные – ведь даже в маленьких кофиках бывает много дел.
– Эли, ку-ку! Мой мальчик!
Лю́си не звала подругу, а так, подшучивала над ней. И над собой тоже. Она страсть как любила мультики и выбирала из них смешные слова: всякие там: «Ку-ку, мой мальчик!», «В попугаях я значительно длиннее» или «Акела промахнулся». И повторяла их порой без всякого повода – сейчас она натирала до блеска витрину с пирожными, до зеркального блеска, и внимательно разглядывала своё отражение.
– Здесь я, дар, здесь! – Эли отвечала серьёзно, толкая перед собой столик на колёсиках, уставленный салфетницами и сахарницами, солонками и перечницами. И её ловкие руки так быстро мелькали, что, казалось, перечницы и солонки сами выпрыгивают на столики и занимают самые удобные места.
Девчонки перебрасывались нехитрыми словами, что-то приукрашивали, что-то поправляли. Надо было успеть, пока в кофике не появились первые гости. А потом они появлялись – первые, за ними вторые, третьи, четвертые. И так целый день до позднего вечера. Целый день маленькие хозяйки кормили и поили своих гостей, бегали от стойки к столикам, от столиков к другим столикам, и улыбались, улыбались, говорили приятные птибудоштские слова, и снова улыбались, под вечер чуть усталыми улыбками.
А иначе и быть не могло. Ведь в Птибудоште все-все считали девчонок своими – дочками, сестрами, внучками. И вообще, в Птибудоште жили люди добрые. Конечно, они любили спорить и часто спорили так, что чуть не ссорились друг с другом, но по-настоящему никогда не ссорились. Больше всего на свете они любили посидеть за чашкой чёрного кофе или кружкой тёмного пива – просто, не спеша. Поболтать, о чём душе угодно, поесть что-нибудь вкусненькое. Да, добрые люди жили в Птибудоште. А недобрых и злых маленькие хозяйки даже не видели, не пришлось. Им даже казалось, что злые и недобрые – таких вообще не бывает, что они только в книжках и мультиках встречаются. Но однажды, ранним утром в их кофике появился очень странный гость.
