Loe raamatut: «Юность. Сборник деревенских рассказов»

Бросок

Знойный, холодный ветер мешает идти, но это только начало. Сейчас одиннадцать часов утра. Лыжина в лыжину, натаптывая свежую, непрочную лыжню, мы идем почти в никуда. Вечером мы будем дома, в тепле, с кружкой горячего сладкого чая, а пока мы здесь, километрах в сорока от счастья. Не застекленная, полусгнившая, но все же еще теплая охотничья будка осталась позади, занесенная бураном. Малознакомые, но уже предтаежные лога пытаются сбить нас с пути. Трудно ориентироваться: дальше двухсот метров впереди ничего не видно. По логам ветер не так сильно режет лицо – красное, давно потерявшее остроту ощущений и горячее от морозного ветра. Мы сливаемся с метелью, которая делает нас незаметными и неслышными не только для зверя, но и для человека. Одежда легкая, но теплая, вышибает горячий пот – последнюю влагу. Сверху белые маскхалаты, сильно запачканные кровью на спине и немного забрызганные спереди: следы от убитой дичи. На голове маленькие черные шапочки, закрытые белым капюшоном. Они совсем не греют, а ветер продувает их насквозь. Но это ничего: привыкли. Идешь как робот, не чувствуешь боль и усталость, только иногда избитые в кровь ноги и обмороженные уши дают о себе знать, поднывая жгучей, острой болью, которую сразу же стараешься задавить: чаще успешно.

Нас трое. У друзей – двустволки двенадцатого и шестнадцатого, у меня -одностволка шестнадцатого калибра. На поясе ремни-патронтажи и широкие ножи-самоделки. Ружья за спиной, перекинутые через оба плеча. Мы постоянно идем. Отдыхаем редко, очень редко. Два, три глотка чая со льдом и искуренная сигарета, вряд ли, придают много сил, поэтому отдых не приносит много пользы, но усталость сразу же стараешься подавить, да, она и не так сильна, как впечатления от природы.

Кругом глушь. Поля, леса и ручьи, в ложбинах заметенные снегом. В логах он глубокий и мягкий, в полях – крепкий наст, на котором легко сломать лыжи. Так метет, что иногда не замечаешь свеженасыпанный бархан. Лыжи в него врезаются быстро – можно не устоять на ногах. Небо белое, как вата и очень низкое. На него тяжело смотреть.

Вот появился свежий след. Вообще, следов мало: их сразу переметает. След заячий: две задние лапы в одну линию, две передние с боков параллельно. В стволах картечь. Скатываемся по следу вниз, одновременно меняя ее на дробь. Ружья наготове: или через плечо, или в руках. Тихо, почти шепотом, обговариваем действия и рассыпаемся по следам. Меня выдает предательский кашель: задавливаю его в рукавичку. Справа – спереди выстрел. Бегу. На ходу снимаю варежку и взвожу курок – азарт. Вижу зайца – беляк, крупный, уходит в гору, но стрелять – далеко. Зайчишка убежал быстро, косо поглядывая назад. Я подбежал к Мишке, стрелял он, с картечи – дроби не было. Трудно попасть, да, и хорошо, что не попал – пускай живет. Идем дальше врассыпную, вдоль лога, по лесу. Следов от зайцев стало много – свежие, но так ни одного больше и не встретили. Лог кончился. Длинная гора-холм, поле, наст, сильный ветер – уши заворачивает, лицо обветренно, губы пересохли. Сильно хочется пить, но чай замерз. Ем снег – впервые в жизни. Он жжет рот, и с него не напиваешься. По телу пробежала холодная, но приятная истома.

Все чаще стали переходить холмы, в гору идти тяжело – я маленько отстал. В логах видели следы лося, козы, лисы, стреляли в тетеревов, выпрыгивавших из-под снега, но опять далеко: не попали. Они так быстро и неожиданно взлетают, что сразу теряешься и очень трудно попасть. Зато интересно наблюдать за ними. Ведь, до чего хитрые птицы: под снег прячутся, а там им и холод, и метель нипочем, да, и хищнику трудно достать.

Тетерева улетели, а мы снова спустились в лог. Повеяло каким-то густым незнакомым запахом, но его тут же сшиб ветер. Мишка обошел лог с другой стороны и подал нам знак. Присмотревшись, увидели свежий след. Раньше таких больших не видел. Леха молча переставил в один ствол пулю, в другой картечь. Я поставил пулю. Идем по следу. Я уже понял, что это лось. Убивать нам его не нужно, но, если кинется, надо быть готовыми. А у них скоро гон, значит опасные. След ушел дальше по логу – нам не по пути. Снова миновали гору и разглядели куропаток. Маленькие коричневые птички притаились рядом с копной сена и что-то клевали. Нас они заметили не сразу, а потом насторожились и улетели. Я безнадежно стрельнул вдогонку дробью – не попал. Выстрел было раскатился по ложбине, но тут же затих от ветра. Двинулись дальше со странным чувством, которое медленно стало угнетать. Это не усталость, что-то другое. Мы заблудились. Первым это заметил Мишка, потом и Леха, и я. Но чувство сдавленности не от этого. Оно гораздо ярче и острее. Нарастает. Наконец, причина выяснилась. Сзади, на косогоре, метрах в трехстах появились черные точки. Их слабо видно через буран, но в бинокль четко. Это волки. Видно только пятерых или шестерых, но их может быть гораздо больше. Они собираются в стаи до тридцати штук. В это время года волки наиболее опасны, если голодные, могут кинуться даже днем. Но страх у меня почему-то не появился – скорее жуть.

Я понял, они почти как мы: хитры, умны и жестоки. Это великолепные охотники. Они будут идти за нами логами, полями, лесами. Волки будут выслеживать нас, как дичь. Они окружат нас и нападут, когда мы устанем. Странно, но страх так и не проснулся.

Теперь совсем нельзя останавливаться. Мы устали, хотим есть, пить, отдохнуть. Скоро начнет темнеть. Вперед! Ты превращаешься в машину из плоти и костей. Ты не думаешь и не чувствуешь, а только идешь, но куда? Правильно ли? Я не охотник, я лишь делаю жалкие попытки им стать, но Мишаня с Лехой: они – да. Опыт и интуиция не подвели их, на горизонте видимости забрезжила заметенная, почти ровная с полем, дорога и столбы линии электропередач. Все: я понял, что не могу больше идти. Я уже не чувствовал замороженные уши, не ощущал кровавые мозоли на ногах. Снег, как кислота, разъедал рот. Губы потрескались и высохли от холода, но я устал не один. На привал согласились все, хотя дорога каждая минута. Выбрали небольшую согорку около дороги, скинули лыжи, вытоптали яму в снегу, и костер взвился в небо, приятно обжигая мерзлые пальцы. Из еды – только хлеб, сало, чай и сахар. Еще были две железные кружки и алюминиевые ложки. Чай заварили из снега. Безвкусная дистиллированная вода, сильно скрашенная заваркой и сахаром. Сало поджарили. Чая я выпил около литра, а сало почти не ел. На удивление, я получил такой приток бодрости и свежих сил, что разболтался и не заметил, как завечерело.

Мы просидели почти час, а идти еще километров пятнадцать. Нехотя собрались с силами и пошли к дороге. Уже совсем стемнело. Волков не видно, но они рядом. Они будут тропить нас сзади, с боков, а ночь придаст им сил, а нам страх и усталость. Они уже близко, я чувствую их аккуратную поступь. Где? За косогором? В логу? Впереди? А может быть у дороги? Не знаю, но – рядом. От них веет силой, бесстрашием и жестокостью. Ночью они видят зорче, чувствуют острей, двигаются быстрей. Ночь покрывает их и делает нас уязвимыми. Я вдруг неожиданно понял: мы уже не охотники, мы чья-то добыча – дичь. Теперь охотятся на нас, и мы не в силах устранить это. Поэтому главное – терпение и готовность.

Сбоку донесся еле слышный шорох, вернее его нельзя было услышать, просто интуиция подсказала о нем. Я небрежно бросил взгляд в сторону. Слабая, почти закрытая пургой, луна все же одаряла нас своим тусклым светом. Она сделала свое дело. Там, в стороне, метрах в шестидесяти блеснули глаза. Мне они почему-то показались красными, налитыми ярким, пронзительным блеском. Это волк. Он смотрит на меня, не знаю почему, но, мне кажется, что именно на меня. Волк изучает свою жертву, его взгляд, как сканер, пронизывает насквозь. В груди закололо. Мелкая дрожь прокатилась по телу и ушла куда-то далеко внутрь. Сердце бьется учащённей, и волк чувствует это. Я скинул ружье и взвел курок. Волк исчез – растворился в знобящей тишине ночи. Пришлось снова спустить курок.

Мы прибавили шаг. Лыжня ровной струйкой ложится за нами и, почти сразу же, тает в ночи, в бушующей стихии. Встреча с волком оставила яркое впечатление. Теперь я почувствовал его, понял, узнал…Я испугался, вернее нам всем страшно, но этот страх где-то далеко, он не острый, он задавленный, потому что не до него. Маленькая капелька пота упала с бровей на нос, затем потекла по щеке, свежий порыв ветра тут же заморозил ее. Я снова отключился, превратился в робота. Перед глазами появился теплый уютный дом. Я сижу на полу в кухне, около печки и пью свежий, горячий чай. Бабушка жарит пироги, отчего по дому летает аппетитный запах. Дед на кровати – опять читает какой-то детектив, напялив на нос очки. Кот Васька сидит под столом и лакает молоко, а пес Махно развалился на спине в дверном проеме и недовольно ворчит во сне. Наверно, ему сниться злая собака или чужая кошка.

Мне на секунду стало так хорошо и тепло, что я споткнулся и, чуть было, не упал. Тут я вернулся из мира грез в жестокую реальность и заметил, что мы спустились в какой-то лог. Почти сразу я врезался в Леху, идущего впереди меня, а затем поднял глаза. То, что я увидел, моментально привело меня в чувства. Леха стоял в пол-оборота со вскинутым ружьем. К нам на большой скорости, ловко перебирая лапами, быстро приближались волки. Два, затем, чуть сзади, третий. Большие серые звери, и никто, кажется даже ничто, не может их остановить. Семьдесят, пятьдесят, сорок, тридцать метров. Выстрел, второй, как глухие щелчки, прозвучали где-то справа, тут же заглушенные ветром. Один упал. Я тоже вскинул ружье. Двадцать, десять метров. Два выстрела слева – Мишаня: еще одним меньше. Пять метров – прыжок…

Эти глаза… Перед ними трудно устоять. Они горят, съедают тебя изнутри. Они чувствуют тебя. В них что-то странное, притягивающее. Снова выстрел – теперь уже мой. Громкий оглушающий выстрел почти в упор, в прыжке, и могучий, самый жестокий, кровавый и умный хищник у твоих ног. Какие-то пару метров, и он смотрел бы на меня сверху, но теперь он внизу: повержен. Лежит, словно беспомощная шавка, и корчится от боли. Мне даже стало его жаль.

Да, природа на свою голову создала человека. Она думала всем хватит места на необъятных просторах земли. Она хотела единения и любви между собой и человеком… Природа ошиблась – человек отделился, поставил себя выше и начал медленно убивать ее…

Я пошатнулся и упал в снег, но не от избытка чувств – это был резкий и сильный толчок в спину. И опять выстрел. Я соскочил и перезарядил ружье. Передо мной лежали уже два волка. Это Леха. Он первый стрелял и первый перезарядился, а сзади на нас кинулись еще два волка. Один сбил меня с ног и тут же поплатился за это жизнью, а второй кинулся бежать назад и теперь со скоростью пули улепетывал. Он скрылся в зарослях ивняка и, вероятно, оттуда следит за нами.

Я почувствовал, как сильно бьется сердце. Я весь вспотел, адреналин бурлит в крови. Как-то растерянно и неестественно поблагодарил Леху и принялся помогать ему и Мишке закапывать волков в снег, чтобы вернуться за ними завтра. Сегодня обдирать их и тащить шкуры, не было ни сил, ни времени.

Неожиданно сверху показался свет фар и глухой рык моторов. Но как, ведь дорога заметена?.. Если это машина, значит… значит мы почти вышли на чищенную трассу, а оттуда и до дома рукой подать – километров пять, да, и идти по трассе легче, чем на лыжах.

Вот уже замелькали впереди ровные крыши домов, тусклые огоньки фонарей. Показалась впереди черная кривая полоска замерзшей речки. Донесся слабый лай собак. Родная деревня приветствовала нас как могла – дымом и теплом, с уютом и любовью. Я почувствовал себя героем, перешагнувшим через смерть. Душа разрывалась на части от радости. Неужели мы дошли? Может это сон? Нет – не сон: бабушка встречает меня поцелуями и пирогами с чаем, значит точно не сон. Вот и дед снимает свои очки, счастливо обнимая меня, Васька путается под ногами, весело мурлыкая, и Махонька вертит своим пушистым хвостом, подпрыгивая на задних лапах…

Зимние каникулы в деревне у бабушки.

Январь 2001 года.