Обитель Блаженных

– Даже разговаривать с нами не хочет. – сердито гаркнула баба Нюра. – Убегает чёрт нерусский.

– А, пожалуй, я за ним прослежу, от меня не убежит. – пообещал Евпсихий Алексеевич. – Вот уж догоню и за грудки возьму!.. Эй, приятель!..

Парень не откликнулся и направился к маленькой тропинке из белесоватого асфальта полувековой давности, что служила владельцам собак для выгулки своих питомцев, и петляла захирелой аллейкой вокруг нескольких дворов. Евпсихий Алексеевич последовал за подозрительным субъектом походкой танцевально-ковыляющей, иногда переходя на бег трусцой, внимательно всматриваясь под ноги и аккуратно перескакивая через сомнительные собачьи орешки и рассыпчатый птичий щебет. Субъект, кажется, ничего не подозревал и совершил два прогулочных круга по аллее, ни разу не оглянувшись на преследователя. И только тогда, когда Евпсихий Алексеевич решился догнать его и ухватить за плечо, оглянулся, зловеще вытаращился, отчётливо произнёс увёртливую абракадабру, совершил неправдоподобный кульбит с прыжком и исчез, оставив Евпсихия Алексеевича у дверцы в подвал собственного дома.

– Позвольте, да куда же он подевался?.. – опешил Евпсихий Алексеевич. – Смотрите, что за чудо получилось: был человек – и нет человека. А ведь так могут лишь негодяи поступать, от которых нельзя ожидать хороших поступков!..

Ни болтливых тёток, ни бабы Нюры во дворе уже не наблюдалось, и расспросить про исчезнувшего негодяя было не у кого. Евпсихий Алексеевич внимательно осмотрел участок у подвала, подёргал запертую дверцу, переписал номер телефона, начертанный на дверце густым жёлтым мелом и якобы принадлежащий строительно-монтажному управлению «YHVH». Заглянул в перекошенный фанерный ящик, который раньше на этом месте однозначно отсутствовал, и с удивлением выявил его забитым доверху засушенными яблочными огрызками.

– Кажется, для яблок ещё время не наступило. Не вызрели ещё яблочки в наших краях.

Под ногами обнаружилась растоптанная порошкообразная масса серого цвета, определить природу и качество которой не предоставлялось возможным; даже принюхаться к ней не удалось Евпсихию Алексеевичу, хотя он старательно нагибался, избекренивался и исступлённо работал носом. Всё, к чему прикасался взгляд Евпсихия Алексеевича на этом месте, казалось безнадёжно подозрительным.

– Попробую звякнуть по указанному телефонному номеру, спрошу у этих жуликов, почём нынче строительство тетраграмматонов. Вдруг дёшево. – проявил сарказм Евпсихий Алексеевич и, осматриваясь по сторонам с опаской бывалого разведчика, набрал на телефоне номер. – Алло, здрасьте… вы меня слышите?..

Необычные шипящие гудки заурчали в ответ, складываясь в бесконечно повторяемую фразу пшшшшшшёл вооон… пшшшшшшёл вооон… пшшшшшшёл вооон!..

– Даже так. – обиделся Евпсихий Алексеевич. – Ну уж нет, братцы, я знаю, куда теперь пойду, и вовсе даже не туда, куда вы меня посылаете. Теперь все сомнения остались позади. Фактов, устанавливающих сомнительные деяния, накопилось выше крыши, и мне есть с чем заявиться в отделение полиции.

Туда-то Евпсихий Алексеевич и поспешил, пытаясь вспомнить по дороге, кто из участковых инспекторов отвечает за его дом, и сообразил, что ни разу с этим человеком не встречался. «Потому что государство недооценивает важность некоторых проблем и пускает их на самотёк. – подумал Евпсихий Алексеевич. – Если бы не гражданская инициатива, то просто-запросто полетело бы всё это государство к чёртовой матери!..» Евпсихий Алексеевич даже ревматически вздохнул на манер бабы Нюры.

Субботний город монотонно просыпался, с осторожной лаской принюхивался к затяжному аромату летнего утра и ожидал духоты с той обречённостью, с которой её поджидают люди, большую часть жизни обитающие в снегах и в замороженном состоянии.

– Кажется, мне сюда. – Евпсихий Алексеевич придал выражению лица максимальную серьёзность, вошёл в отделение полиции и направился к дежурному. – Доброе утро, товарищ. Я специально заявился пораньше, чтоб вас всех на работе застать, а мне нужно тут кое с кем поговорить. Причём безотлагательно.

Дежурный по отделению вежливо выслушал Евпсихия Алексеевича и попросил присесть на скамеечку, чтоб изложить в письменном виде свою жалобу, а затем дождаться вызова к участковому. Лист бумаги и шариковая ручка были выданы Евпсихию Алексеевичу с предупреждением, что ручку следует вернуть.

– Обязательно! – пообещал Евпсихий Алексеевич, прикладывая руку к сердцу, показывая, что ему можно доверять во всём. – Как только напишу, сразу и отдам.

Впрочем, приткнувшись на скамейке, Евпсихий Алексеевич вспомнил, что у него в сумке имеется своя шариковая ручка, и тогда он вернул выданную ручку дежурному, похваставшись тем, что всегда носит с собой свою ручку, чем заслужил одобрительный кивок от дежурного, и вернулся на скамейку. Для начала он оглянулся по сторонам, оценивая скромную необычность помещения. Пара скамеек вдоль стены и заляпанный неудобный стол, расположенный зачем-то ближе к середине зала, сообщали посетителю, что задерживаться здесь надолго нет необходимости. Сразу напротив Евпсихия Алексеевича наблюдался длинный коридор, в конце которого находилась клетка для задержанных, и звуки, доносящиеся из клетки, имели форму более или менее абстрактно-болезненных рассуждений за жизнь. На стенах были развешаны несколько старомодных плакатов официально-праздничной направленности, а рядом находились листы с портретами разыскиваемых людей. Все эти разыскиваемые персонажи казались какими-то одинаковыми, упорядоченными, пришибленными и никому не нужными. Самый свежий и огромный лист, уведомляющий о розыске мужчины, пропавшего неделю назад, представлял фотографию дядечки в однобортном пиджаке и галстуке, казалось бы удравшего с собственной свадьбы и посматривающего на полицейский участок с добродушно-печальным косоглазием. По непонятной иронии, преследующей сегодня Евпсихия Алексеевича, разыскиваемый мужчина являлся его соседом по подъезду, и звался, кажется, Саней Бычковым. Хотя Евпсихий Алексеевич с ним был мало знаком, мог что-то и напутать.

– Я и понятия не имел, что Саня Бычков пропал неделю назад. – пробормотал Евпсихий Алексеевич. – Мне почему-то никто об этом не говорил.

– Да наверняка у любовницы мужик. – подметив интерес Евпсихия Алексеевича к объявлению, высказался угловатый рыжеволосый тип, находившийся рядом на скамеечке.

– А вы будто его знаете, чтоб так говорить?..

– Я себя хорошо знаю, потому и про вашего Бычкова мне всё понятно; я сам из дома пропадал на неделю, а жена в поисках с ног сбивалась. – уверенно сказал рыжеволосый, обладая голосом несколько экзальтированным и нетрезвым.

– Не все же такие, как вы.

– Я не говорю, что все такие, как я, или хотя бы чуточку похожи на меня, но моё поведение вовсе не отличается экстравагантностью. Проще говоря, очень много таких, как я.

– Знаете, очень легко сказать, что у любовницы мужик, или, когда девушка пропадает бесследно, можно сказать, что она у жениха в Серпухове зависает, хотя раньше этого жениха никто и в глаза не видел. А надо бы не гадать, а искать человека.

– Ну так, если его любовница выгнала, а он с горя запил и с неделю в канаве провалялся – так, поди, и помер давно. Чего его искать?..

– Вот если только помер. – вздохнул Евпсихий Алексеевич и принялся за составление жалобы.

В дверях нарисовалась прилизанная нагловатая фигура с обескураживающим запасом прочности, которая внимательно осмотрела помещение, размышляя, есть ли у ней сегодня надобность до разговора с полицейскими, дождалась, когда дежурный по отделению её заметит и обматерит, удовлетворённо хмыкнула и убралась прочь.

– Жена бьёт? – рыжеволосый тип попробовал заглянуть через плечо в бумагу Евпсихия Алексеевича, надоедливо мигая размывчатыми глазками.

– Позвольте попросить вас не подглядывать. – резко одёрнул типа Евпсихий Алексеевич. – Это вот вас надо побить хорошенько, потому что жену обманываете, а у меня в этом плане всё отлично.

– Вот чего ты начинаешь, а? нормально же сидели, общались! – обиделся рыжеволосый и замолк.

Евпсихий Алексеевич едва успел завершить составление жалобы, как дежурный сообщил номер кабинета, где посетителя дожидался участковый инспектор. Туда-то он и отправился.

В отличие от бесхитростной обстановки дежурного отделения, кабинет инспектора оказался заваленным множеством мелких и громоздких вещей, каждая из которых не имела прямого отношения к правоохранительным органам. Начиная с необузданно сексапильного кактуса на подоконнике и пепельницы, заваленной замусоленной кожурой от семечек, и кончая коллекцией лопат с граблями, прислонёнными в углу кабинета под пустой вешалкой. Инспектор имел вид жизнерадостный, вполне себе работоспособный, что весьма хорошо увязывалось с его глянцевитой лысиной и свободолюбиво оттопыренными ушами.

– Кляузничать собрались? – воскликнул участковый инспектор, приглашая Евпсихия Алексеевича присаживаться и пробуя тщательно рассмотреть его лицо, хотя и вглядываясь несколько наискосок, чтобы не показаться излишне любопытным. – Что тут у вас написано?.. писала писака, что не разберёт и собака…

– Как-то странно вы себя ведёте, а ведь я к вам по серьёзному вопросу пришёл. – протянул свою жалобу Евпсихий Алексеевич.

– Это я себя странно веду?.. А вот смотрите, Евпсихий Алексеевич, что у меня на ваш счёт имеется. – инспектор отложил в сторону жалобу Евпсихия Алексеевича и вытащил из сейфа небольшую, но пузатую кипу бумажек. – Это всё ваш сосед снизу – Лев Моисеевич – на вас доносы пишет. Старичок-то, видать, малахольный, ищет во всём некоего душевного порядка, но вот каждую неделю по бумажке сюда шлёт, и всё на вас сердится.

– Почему же он на меня сердится? – заинтересовался Евпсихий Алексеевич.

– Как же ему не сердиться, если вы его и водой заливаете и секретной радиацией облучаете?.. Признавайтесь, Евпсихий Алексеевич, зачем вы старичка мучаете?..

– Я и не думал.

– Но это вы мне говорите, что не думали, а я вовсе не обязан вам на слово верить, уж я в этом кабинете всяких отговорок наслышался.

– Уверяю вас, что мне и дела нет до какого-то Льва Моисеевича; у меня своя жизнь, а у него своя.

– А Лев Моисеевич уверяет, что он не может упиваться полноценным здравомыслящим существованьем, поскольку вы ему житья не даёте. Вот, например, в заявлении от прошлого года, от декабря месяца, за четырнадцатое число, Львом Моисеевичем указано, что вами, Евпсихий Алексеевич, при помощи проводов электрического тока запускаются в его квартиру звуковые раздражители (Лев Моисеевич описывает их, как гудки антигенов, вызывающие у чувствительных к ним людей аллергические реакции), в результате чего внутри нервной системы самого Льва Моисеевича происходят сбои, возникают конфликты и преследования одних гормонов, отвечающих за эндокринные стимуляторы, другими гормонами иммунных механизмов. Вот тут всё подробно описано – сразу видно, что человек доведён до отчаяния.

– Позвольте мне прочитать. – с большим интересом попросил Евпсихий Алексеевич. – Никогда не подозревал за своим соседом такую живость ума.

– Да пожалуйте. – инспектор отдал бумажку.

Заявление было написано старательным иезуитски-каллиграфическим почерком, без точек и запятых, но с многочисленными восклицательными знаками, установленными почему-то в скобки. Кроме беспокойства за свою нервную систему, в заявлении доводилось до сведения, что методом облучения, изобретённым Евпсихием Алексеевичем в тайной домашней лаборатории, возможно аннигилировать частицы совершенно любого мозга, даже у совершенно случайного человека, который просто подвернётся не в то время и не в том месте, а вот мозг самого Льва Моисеевича уже сократился в размерах и полегчал на два с половиной грамма. Прочитав бумажку до конца Евпсихий Алексеевич уныло улыбнулся.

– Старик чепуху несёт, мозг не может сокращаться. Это такой же биомеханический нонсенс, как и хождение человека на двух руках.

– А однако же человек иногда и на руках ходит.

– Однако же ходит. – прибавилось унылых улыбок у Евпсихия Алексеевича.

Инспектор не без удовольствия выдал Евпсихию Алексеевичу ещё одну бумажку для ознакомления, и тот быстренько пробежался по ней глазами, узнавая, насколько он опасен для социума и не пригоден к мирному сосуществованию. Самое невинное, в чём обвинялся Евпсихий Алексеевич, это в распутстве. Интенсивный скрип его дивана в вечернее и ночное время суток не позволял Льву Моисеевичу сосредоточиться на отдыхе.

– Старик наверняка серьёзно болен, а, возможно, ему просто заняться нечем. – резко высказался Евпсихий Алексеевич. – Вероятность того, что он внезапно помрёт и прекратит строчить кляузы, очень высока. Не обращайте внимания.

– Вероятность того, что вас сегодня собьёт машина, Евпсихий Алексеевич, поверьте мне, тоже крайне высока, несмотря на вашу молодость и здоровье. – воскликнул инспектор. – Но это не повод, чтоб говорить о вашей непременной скорой смерти. Имеются какие-то элементарные нормы приличия и здравого смысла, особенно если касаться старости. Представьте, что у вас есть пожилая любимая тётушка – а она наверняка у вас есть, у таких, как вы обязательно есть любимые тётушки, этого даже и представлять не надо – и ей где-нибудь в магазине или в пенсионном фонде скажут: хорошая вы женщина, и сумочка у вас замечательная, и очень подходит к вашей новой кофточке, но жалко, что вы скоро помрёте, возможно, что буквально на днях!.. Вот какова будет реакция вашей тётушки, как вы думаете?..

– Моя тётушка по образованию физиолог, она всё поймёт с достоинством профессионала. – отмахнулся Евпсихий Алексеевич. – И я, между прочим, тоже увлекался физиологией, и в некоторой степени социал-дарвинист, и к вопросам старости отношусь утилитарно.

– Если вы такой умный и переусердствовали в чтении учебников по физиологи, и теперь считаете, что надо руководствоваться лишь инстинктами, детерминированными нейронами головного мозга, позволяющими обращаться со старостью чуть ли не по праву сильного, то давайте я вмажу вам резиновой дубинкой между ног, руководствуясь таким же правом сильного?.. – инспектор вытащил из ящика стола незатейливую резиновую дубинку. – Если вы считаете, что социальные модели поведения современного человека и нравственные ограничители не важны (хотя необходимость их понятна и ослу), значит и мне незачем заморачиваться об элементарных нормах приличия и уместности своей агрессии. Давайте вдвоём, прямо здесь, прямо сию минуту, скатимся в скотское состояние, начнём волтузить друг друга почём зря и не будем обижаться, когда окружающие посчитают нас за идиотов.

– Нет уж, я на это не согласен. – испуганно покосился на дверь Евпсихий Алексеевич.

– Так и я на это не согласен. Я с удовольствием уберу дубинку обратно в ящик и понадеюсь, что мне придётся как можно реже её доставать. Но всё же думаю, что в крайне прискорбном состоянии находятся ваши взгляды на жизнь, Евпсихий Алексеевич. Я даже представить не могу на основе чего могли сформироваться эти взгляды и найти благодатную почву. Может быть кому-то из ваших знакомых или родственников этот социал-дарвинистский бред понравился, и он даже умилился и похвалил вас за эти взгляды, а вы сделали вывод, что они всем могут понравиться? Но образумьтесь, дорогой вы мой человек, раскромсайте всю свою домашнею лабораторию и снесите её на помойку. Мой вам совет.

– Да вы шутите?! – наконец-то догадался Евпсихий Алексеевич, приметив на лице инспектора вороватое дёргание, словно от щекотки.

– Пускай я шучу. А вы пожалейте старика, поубавьте лишнего шума у себя в квартире. Диван новый купите, чтоб не скрипел. А ещё улыбайтесь шире при встрече и здоровайтесь пообходительней, да чтоб без этой, знаете ли, фальши. Старику приятно будет, он и успокоится. Не дано нам ведать, Евпсихий Алексеевич, до каких высот сможем вознестись в пожилом возрасте или, напротив, рухнуть в горстку золы, посыпая оной свою больную голову. Запрёшься такой, скажем, в маленькой норке и начнёшь переживать те или иные банальные откровения своего девственно-пошлого сознания. И хорошо, если найдётся кому нас пожалеть, а если не найдётся?..

– Знаете, ситуацию с чокнутым стариком очень легко свести на шутку, тогда как проблема, с которой я к вам обращаюсь, вовсе не шуточная. Это проблема издевательства над ребёнком, и если вы так бережно цените старость, удовлетворяя свои гуманистические идеалы, то странно, что пренебрегаете детством.

– Ну что вы такое говорите, Евпсихий Алексеевич, я не пренебрегаю. Это вы преувеличиваете проблему с ребёнком ваших соседей.

– Я преувеличиваю?.. Да на девочку орут постоянно, девочка находится в ежедневном стрессе и плачет.

– Ребёнку свойственно плакать.

– У ребёнка припадки плача по несколько раз за день. Как это может быть свойственно??

– Проверяли мы эту вашу семейку, не вы первый жалуетесь на них; я лично и проверял. Неприятная семейка, тут вы абсолютно правы. Даже смотреть на них гадостно – вы и не представляете, до чего ярко у мамаши физиономия полыхает, когда она обозлится на что-нибудь, будто перезрелый помидор, будто вот пальцем ткни – и оно всё лопнет. А разозлить её не составляет труда, она даже в мой адрес что-то такое гаркнула. Некрасивый она человек, и муженёк её ничем не лучше, тоже что-то такое из себя представляет, недотумканное. Но вот, если коснуться ребёнка, то мамаша говорит, что девочка с рождения нездоровая, что врачи диагностировали смешанное нарушение поведения и эмоциональной сферы. При таком диагнозе получается, что девочку нельзя без окрика воспитывать, иначе она ничего не усвоит.

– И справку от врачей мамаша показала?

– Кабы не показала, я не поверил бы и лично потребовал вызвать врача на дом, чтоб он при мне осмотрел ребёнка. А справку я собственными руками держал, вполне себе медицинская справка.

– Да мало ли каким образом в наше время можно заполучить справку… А вы бы не брали в расчёт эту самую сомнительную справку, а рассмотрели бы повнимательней девочку: может, синяки на ней наличествуют, ушибы с гематомами!

– Я и рассмотрел. И действительно обнаружил синяки с ушибами, трудно их было не обнаружить. А вот мать сказала, что девочка сама взяла себе за привычку с кроватки падать на пол, и балуется таким образом по нескольку раз за день. И девочка подтвердила, что её тянет побаловать именно таким образом, а мама с папой её только шлёпают слегка. И ещё девочка призналась, что специально роняла на себя всякие старые коробки и игрушки со шкафа, подтыкивая их шваброй, потому что ей было интересно, как они сверху падают ей на голову, а потом брякаются на пол, и издают всяческие уморительные звуки.

– Она же маленькая. Неужели она способна швабру в руках удержать?..

– Оказывается, что способна. Вот такая она девочка-горемыка, Евпсихий Алексеевич, и мои полномочия на эту сферу жизни не распространяются. Конечно, я вынес мамаше предупреждение, даже официально оформил ряд претензий, например, потребовал, чтоб у кроватки постелили мягкий коврик и швабру подальше спрятали… А что я ещё сделаю?.. Вот приобщу вашу сегодняшнюю жалобу к прочим жалобам, да отправлю в органы опеки. Там пускай судят, как быть дальше.

– Может быть, стоило и мне сразу обратиться в органы опеки, минуя вас?

– Может быть и стоило. Всё ли у вас ко мне, Евпсихий Алексеевич?..

– Нет, не всё, вот ещё одно дело. – Евпсихий Алексеевич с трудом отошёл от переживаний за судьбу ребёнка и не достаточно уверенно выложил опасения насчёт азиатских пареньков, скидывающих мешки в подвал дома. – Баба-то Нюра на чертовщину ссылается, и прогнозы её не утешительны касательно всего человечества, а я думаю, что тут территориальным терроризмом попахивает.

– Баба Нюра??

– Старушка у нас во дворе.

Кажется, огненные азартные завитушки выстрелили из глазных зрачков инспектора; сами глаза сверкнули медным блеском, свойственным задиристым охотникам, но ненадолго.

– Значит, вы лично видели одного паренька, из тех, что мешки в подвал таскают, видели сегодня утром и настолько хорошо, что совершенно убеждены, что он из азиатов?

– Если я буду категорически утверждать, что он азиат, вы сможете подумать, что я имею что-то против азиатов, и потому хочу натравить на них полицию. А я ничего не имею против азиатов, я просто не хочу, чтоб мне были от них неприятности.

– Неприятности у вас могут быть от кого угодно и когда угодно. А я потому хочу от вас уточнений, чтоб облегчить свою работу. Если вы скажите, что видели точно азиата, то я буду пристальней рассматривать всех азиатов в нашем районе и искать среди них злоумышленника. А если он не азиат, а чуточку похожий на азиата, то круг подозреваемых расширяется неимоверно, и мне проще дождаться, когда ситуация разрешится сама собой, чем приступать к поискам неизвестно кого.

– А если попробовать устроить засаду у подвала?

– Засаду я обязательно устрою, если, кроме бабы Нюры и ваших утренних пробежек по аллее, я добуду доказательства, уличающие преступников. Могу вам посоветовать почаще прогуливаться у подвала и наблюдать за происходящим, чтоб в случае чего позвонить мне. Запишите-ка мой номер телефона, и раздайте его всем соседям. Пускай и баба Нюра запишет этот номер, только предупредите её, что нельзя сюда звонить понапрасну, что можно и уголовное дело завести за ложный звонок. Ой как хорошо мне знакомы все эти бабульки, бабулечки, бабульочики!..

Евпсихий Алексеевич записал номер и с несдержанным разочарованием посмотрел на выход.

– У вас ко мне больше нет вопросов, Евпсихий Алексеевич?.. – инспектор на минутку развалился в кресле, интригующе покручивая на пальцах ключи от сейфа.

– Больше нет.

– А вот у меня найдутся. – выпалил инспектор и вытащил из сейфа тоненькую папку, которую положил под нос Евпсихию Алексеевичу, пристукнул по ней ладонью достаточно интригующе, но так и не раскрыл. – Что вы мне можете рассказать о вашем пропавшем соседе?..

– Это что за сосед?.. Это который Саня Бычков?

– Тот самый. В прошлое воскресенье вечером ушёл из дома и до сих пор не вернулся. Один из соседей говорит, что видел, как тот в плащик укутался, когда из подъезда выходил и новым ножичком зачем-то похвастался – знаете, есть такие универсальные ножички, чтоб и консервные банки открывать и хлебушек нарезать – сказал, что скоро вернётся. И не вернулся. Вы его нигде не встречали?..

– Кажется, не встречал… Хотя, мало ли кого я мог встретить за эти дни, мне и в голову не приходило зацикливаться специально на Сане Бычкове.

– А вот вы сами, скажем, где были в прошлое воскресенье вечером?

– Вечером?

– Ну да, после шести.

– Позвольте… как-то странно вы у меня про это спрашиваете, как будто в чём-то подозреваете… Я был дома прошлым воскресением вечером, как раз после шести.

– Охотно бы поверил я вам, Евпсихий Алексеевич, но вот имеются факты, противоречащие тому, что вы сказали. Я опросил практически всех ваших соседей, когда занялся этим делом, и очень жаль, что мне не удалось с вами поговорить. А вот некоторые соседи заверили, что видели вас в воскресенье, после шести вечера, на площадке четвёртого этажа подъезда, тогда как вы проживаете на третьем. Конечно, по сути вы были дома, но не совсем у себя дома, то есть не в своей квартире. Это им показалось подозрительным.

– Уж не Лев ли Моисеевич высказал вам свои подозрения?

– Не важно, совсем не важно.

– Вот если это Лев Моисеевич, то вам лучше его подозревать, поскольку он вообще живёт на втором этаже, и до четвёртого ему совсем незачем подниматься, чтоб подглядывать, кто там с кем встречается после шести. Причём, заметьте, что Саня Бычков проживает на пятом этаже, а, значит, на четвёртом я встречался точно не с ним.

– И с кем же вы встречались на четвёртом этаже после шести?

– А разве тот, кто вам про меня доложил, больше никого не разглядел, кроме меня?

– А вопросы здесь задаю я.

– Если меня кто-то и видел на четвёртом, то только потому, что у меня был разговор с соседкой, проживающей на этом самом этаже.

– Разговор личного свойства?

– Сугубо личного.

– И Сани Бычкова поблизости не наблюдалось?..

– Я настолько был увлечён разговором с соседкой, что при всём желании, не заметил бы ни вашего Саню Бычкова, ни кого-либо другого, кто заметил меня и настрочил глупый и пошлый донос.

– Это не донос, Евпсихий Алексеевич, это как раз не донос. Это своевременный сигнал, помогающий отыскать пропавшего человека.

– Вам не сигналы нужно собирать от вздорных стариков, а по району разыскивать пропавшего, да хотя бы и с собаками. Вот люди говорят, что он в канаву мог упасть, где и окочурился просто-запросто!

– Это какие люди говорят?

– Да вот!.. – и Евпсихий Алексеевич возбуждённо поведал о недавнем разговоре с рыжеволосом типом. – Мне и пяти минут хватило, чтоб особо ничего не выпытывать, а всё-таки кое-что разузнать. Пяти минут!!

– Ну это просто замечательно. – расцвёл инспектор. – Спасибо вам, Евпсихий Алексеевич, за содействие в следствии. Я прямо сейчас и возьмусь за вашего рыжеволосого и узнаю от него, кто и где вдруг окочурился… Он у меня как миленький заговорит.

Инспектор вытащил из ящика стола знакомую резиновую дубинку и с торопливой любезностью проводил Евпсихия Алексеевича до выхода из участка, по дороге созывая оперативных работников и распоряжаясь насчёт рыжеволосого.

– Всё тайное становится явным. – напомнил он на прощание Евпсихию Алексеевичу.

С очень пространными и неудовлетворёнными размышлениями Евпсихий Алексеевич покинул отделение полиции, понимая, что неосмотрительно поступил, сообщив о разговоре с рыжеволосым, которому сейчас может крепко достаться. Успокаивало совесть представление о том, что рыжеволосый мог и не случайно упомянуть про любовницу с канавой, точнее говоря, мог просто проболтаться о том, что знает, и о том, в чём мог быть замешан.

– Нельзя предугадать результаты каждого сказанного слова, незачем и зацикливаться на этом. Пускай люди делают, что хотят, лишь бы на пользу шло, а мне надо спешить по своим делам.

На этот раз Евпсихий Алексеевич торопился в агентство недвижимости, которое вчера обнаружил через рекламу в интернете и затем договорился о встрече с консультантом, занимающимся вопросами сдачи жилья в аренду. Именно с этим агентством связывал Евпсихий Алексеевич улучшение своего материального положения, полагая переселиться на какое-то время – желательно как можно длительное – в катенькину двухкомнатную квартиру, а свою однокомнатную сдавать внаём.

– К счастью, и сын у ней вполне себе взрослый человек. – рассуждал Евпсихий Алексеевич, вышагивая с той редкой уверенностью, с которой можно штурмовать неприступные крепости. – Вернётся из армии, найдёт себе невесту, заживёт своей жизнью. А мы с Катенькой заживём своей. И всё у нас будет хорошо.

Агентство располагалось на первом этаже недостроенной высотки, и Евпсихий Алексеевич слегка понервничал, когда извазюкал замшевые ботинки в липкой строительной грязи, но вытер их листом лопуха и остался доволен. Охранник у входа молодцевато принял позу дуэлянта, смекнувшего, что позабыл дома шпагу, и пропустил Евпсихия Алексеевича вовнутрь, не спросив ни словечка. Далее в помещении располагалось лишь три крепких офисных стола, заставленных разнообразной оргтехникой, жужжащей деловито, но бесполезно; за центральным столом и присутствовал консультант. Хотя, Евпсихию Алексеевичу не доводилось раньше встречаться с консультантами, но именно так он их себе и представлял: упитанный юноша с глуповато-праздничной короткой стрижкой и небольшой ухоженной бородой неопределяемого цвета, с глазёнками, приспособленными держаться в меру заносчиво и видеть собеседника насквозь, а также с потными ладонями, непременно желающими прикоснуться до собеседника как можно чаще. Вдобавок у консультанта блестела ерундовая серьга в левом ухе в виде фигурки распоясанного джокера. Почему-то Евпсихию Алексеевичу это не показалось предосудительным.

– Кажется, вы к нам? – прищёлкнул пальцами консультант.

– Да, мне назначено на сегодня. Я пришёл посоветоваться насчёт сдачи своей квартиры в наём. Через агентство.

– Вы пришли именно туда, где вам помогут! – возгласил консультант с интонацией безмерно счастливого человека. – Вы принесли с собой все документы?..

– Разумеется, вот посмотрите. – и Евпсихий Алексеевич вытащил из сумки необходимые документы, несколько ревниво следя за нетерпеливыми пальцами консультанта.

– Дайте-ка посмотрю… действительно, вы принесли все необходимые документы, все до единого… сейчас я с каждого сделаю копию, после чего мы с вами перейдём к этапу оформления сделки… Евпсихий Алексеевич, если вы решились доверить свои жилищные проблемы профессиональным риелторам, то агентства лучше нашего не найти!.. – слова консультанта звучали убедительно, даже упрямо проникновенно, но были мягкими, словно птичьи пёрышки, что подбросили вверх озорной рукой, и теперь они, плавно покачиваясь, опускаются на землю. – Не мне вам говорить, что иные агентства специально созданы для махинаций в сфере недвижимости, иные сотрудники полны коварства и ловкости, с которой входят в доверие к гражданам, и за короткий срок всех обдирают как липку: и тех, кто сдаёт помещение, и тех, кто арендует!.. А если внимательно разглядывать оформленные ими договоры, так в самом конце увидим, что мелким шрифтом указаны юридические нонсенсы, при которых только и остаётся ждать, когда судебные приставы в дверь постучатся и всё имущество опишут. Вот в нашем агентстве подобные нонсенсы категорически не допускаются. У нас если кто-то вздумает мелкий шрифт использовать, хотя бы и для самых невинных целей, хотя бы и для того, чтоб бумагу сэкономить, то обязательно от руководства нагоняй схлопочет. Нам вы можете доверять абсолютно, Евпсихий Алексеевич!..

Однако, консультант не спешил предоставить визитёру бумагу со своим замечательным договором.

– Помимо естественной цели заработать, наше агентство сфокусировано на интересах клиентов настолько, что клиенты в некоторой степени могут считать себя сотрудниками нашего агентства, непосредственно связывающие своё личное благополучие с прибылью организации. – далее консультант, демонстрируя лишь пальцы рук, с щегольской ловкостью перевёл квадратные метры квартиры Евпсихия Алексеевича в круглую денежную сумму, отдельно отметил раздельные санузел и ванную комнату, добавил триста целковых ежемесячно за лоджию с видом на солнечный восход, и чуть ли не обнял Евпсихия Алексеевича от восторга. – Вы не будете знать нужды.

– Это очень мило с вашей стороны. – только и нашёл что сказать Евпсихий Алексеевич.

– Вы знаете, я даже завидую вашей интуиции, той проницательности, основанной на жизненном опыте, которая направила вас именно в наше агентство. Мы сейчас как раз переживаем период невиданного взлёта. Смотрите сюда!..