Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя

Тодоен, отвернувшись от него, выжидающе посмотрел на Есугея.

– Вчера он мне повстречался, – пожав плечами, улыбнулся Есугей. – Я спрашиваю, откуда едешь, он отвечает, что в табунах своих был, а сам едет с юга. Я сказал ему об этом, а он будто смутился, забегал глазами, а потом говорит, мол, не твое это дело. Поругались мы с ним, и тут он мне и говорит: тебя Таргудай пощипал, а может и совсем придавить. С угрозой он мне это сказал. После уже, когда мы с ним разъехались, я почувствовал: не понаслышке он знает про кражу и не спьяну болтает, что-то в его словах есть. А если он и вправду ехал от Таргудая…

– Да от него он ехал, – снова беспечно махнул рукой Даритай. – Моя жена…

– Твоя жена на три твоих головы умнее тебя! – оборвал его Тодоен и снова посмотрел на Есугея. – Значит, Алтан переметнулся к Таргудаю?

– Это похоже на него.

Даритай, раскрыв рот, непонимающе переводил взгляд с одного на другого.

– Ну, я поговорю с этим блудливым щенком, – негодующе проговорил Тодоен. – Сегодня же напомню ему, чем этот мой кнут пахнет… И раньше, бывало, ссорились кияты, – он недоуменно пожимал плечами, – но ведь всегда держались вместе, никто не бегал на сторону, а вот появилась негодная овца в стаде…

Надолго встала тишина.

– Ну, – встрепенувшись, будто стряхивая с себя задумчивость, первым заговорил Есугей. – Что теперь нам об этом горевать. Будем делать так, как решили. Алтан, наверно, сам одумается, когда поймет, к чему все это ведет. Давайте лучше выпьем перед расставанием.

– Давай, брат! – обрадованно подхватил Даритай, берясь за туесок.

Разъехались после полудня. Бури Бухэ, встав понурый с похмелья и вновь приободрившийся после стременной чаши арзы, шумно напутствовал Тэмуджина:

– Ну, мой племянник, ты там не поддавайся чужим! Надейся на нас и никого не бойся. Потом мы приедем и всем там покажем, что за звери – борджигины.

Расстались без долгих прощаний и до первого харана ехали без оглядки.

XI

С двумя навьюченными лошадьми в поводу они направлялись на юго-восток, держа путь на среднее течение Керулена. Есугей тщательно выбирал дорогу по пустынным местам, стороной объезжая курени и айлы борджигинских родов, расположенных на пути. Ему не хотелось сейчас разглашать людям то, что собирается женить сына, но и ложью отвечать на неизбежные расспросы он тоже не хотел.

За свои годы он хорошо убедился в том, что во время важных дел лучше не совершать поступков, которые могут вызвать гнев небожителей. Неспроста, считал он, люди говорят: украсть – один грех, сказать ложь – одиннадцать грехов. Боги строги и придирчивы к людям, поэтому лучше не злить их, когда ждешь от них удачу и благословение. Потому он еще до выезда из дома, обдумывая, какой следовать дорогой, твердо решил не заезжать в ближние стойбища. Только за рекой Эг, перед вечером, они заехали в небольшой айл с дойными кобылами, выпили кумыса и, отказавшись от предложения ночевать, двинулись дальше.

На ночь встали уже за Бархом. В темнеющих сумерках перешли реку и, отъехав подальше от брода, остановились у небольшого родника. Чуть засинело на востоке, они были уже в седлах, днем перешли Хурх, а на закате солнца подошли к маленькой, наполовину пересохшей речке Хуйтэн.

Места здесь были низменные, привычные взгляду горные хребты, покрытые темной тайгой, остались далеко позади, и Тэмуджин, неся чистую воду из протоки, с любопытством оглядывался по сторонам.

– Ниже этого места по Онону мы кочевали, когда тебе было четыре года, – говорил Есугей, сидя перед огнем и наливая кумыс из кожаного бурдюка. – Помнишь, в то лето на тебя напали волки, а ты ускакал от них, отстреливаясь из своего детского лука?

– А разве это здесь было? – удивленно спросил Тэмуджин.

– Вон за теми двумя одинаковыми сопками, – Есугей, оглянувшись назад, показал на далекие бугры с крутыми склонами. – От них такое же расстояние дальше будет.

Тэмуджин хорошо помнил, как однажды он в одиночку ехал по степи и вдруг, оглянувшись назад, увидел двух больших серых волков, несущихся ему вдогонку. Звери бежали, жадно глядя на него желтыми раскосыми глазами и разинув красные, как свежее кровавое мясо, пасти. С огромных их белых клыков стекали пенистые слюни, и с каждым прыжком они становились ближе. Умный старый конь Тэмуджина коротко всхрапнул, предупреждая его об опасности, и понес не сразу, будто опасаясь уронить его с седла. Понемногу убыстряя бег, он, наконец, поскакал во весь опор в сторону маленького айла, двумя или тремя юртами видневшегося вдали. Тэмуджин расстрелял все стрелы; некоторые из них были хорошие йори и острым свистом вспугивали волков, ненадолго останавливая их погоню.

Спасли его табунщики из айла. Издали увидев его, они сели на неоседланных лошадей и поскакали навстречу. Тэмуджин в очередной раз потянулся к саадаку и, не найдя в нем стрел, с дрожащим сердцем оглянулся назад и не увидел волков. Над краем недалекого оврага будто промелькнул прямой серый хвост.

С той поры в нем надолго поселился страх перед большими серыми собаками и особенно он беспокоился, когда видел ровный ряд их оскаленных зубов.

В последнее время этот случай редко всплывал в его памяти, да и воспоминание это уже не вызывало такого острого чувства, как прежде. А сейчас, оказавшись поблизости от того места, он снова почувствовал холодную пустоту в груди и волчий оскал встал перед его глазами так же отчетливо, как когда-то. Ему вдруг захотелось увидеть то место, где он с ужасом шарил рукой в пустом колчане и тут же с обессиливающим облегчением увидел волчий хвост, исчезающий за склоном оврага.

– Отец, – сказал Тэмуджин, отставив свою чашу и глядя в сторону, старательно скрывая волнение. – Может быть, завернем в ту степь, посмотрим наши старые места?

– Нет, – Есугей тут же похолодел лицом, нахмурил брови и недовольно двинул головой. – Идущий за добычей не должен оглядываться по сторонам.

Спать легли с темнотой, положив под головы седла. Тэмуджину не спалось. Глядя на звезды, пощипывая жесткий ковыль под руками, он вспоминал далекие годы на летниках и зимниках из полузабытого детства.

XII

Провожавшие возвратились в курень задолго до заката. По дороге Бури Бухэ дважды просил остановиться: его растрясло на рысистом коне и рвало желтыми сгустками, а потом он подолгу отлеживался в тени от наброшенного на кустик халата. Остальные терпеливо ждали, когда он наберется сил, посиживали в сторонке.

Перед самым куренем вдруг прямо в седлах разодрались приотставшие Хасар и Бэктэр. Начали злобно и резво, оскалив зубы и рыча как собаки. Крупный Бэктэр успел два раза стукнуть Хасара кулаком по голове, притянув одной рукой его к себе за рубаху, а тот, вырвавшись, ответил двумя же ударами увесистым кнутовищем. Драка могла разгореться нешуточная, если бы не взрослые. Бури Бухэ, оглянувшись на шум, вернулся к ним и, подъехав к Бэктэру сзади, взял его левой рукой за ворот, легко, словно ягненка, приподнял над седлом и опустил на землю.

– Не успел брат отъехать, а вы уже грызетесь? – тяжело дыша от натуги, просипел он и, не дожидаясь ответа, повернул коня обратно.

– Дети как собаки, – засмеялся Даритай. – Без драки жить не могут.

Въехав в курень, дед Тодоен сразу повернул к своему айлу, на восточную сторону. Подозрительно оглядывая Даритая и Бури Бухэ, сказал им на прощание:

– Вы, смотрите, больше не пейте, хватит уже.

– Нет-нет, дядюшка, – широко раскрывая глаза и прижимая руки к груди, уверял Бури Бухэ. – Мы насытились теперь надолго.

– А вы не деритесь, – отъезжая, дед Тодоен бросил недовольный взгляд на Бэктэра. – Отец узнает, не похвалит.

Бэктэр и Хасар с хмурыми лицами поклонились ему вслед.

Отпустив племянников, Даритай и Бури Бухэ заехали в один из небольших айлов тут же на окраине.

– Здесь нас никто не найдет, – заверил Даритай, подъезжая к коновязи. – Ни дядя, ни дуры наши, ни подземные черти. Захожу я сюда редко, и кто может подумать, что мы сейчас здесь, верно?

– Найдется чем-нибудь поправить голову? – хмуро расспрашивал Бури Бухэ. – А то она у меня сейчас прямо по темени треснет.

На голоса вышел хозяин, молодой мужчина в добротной одежде из легкой замши – нукер Даритая. Увидев нойонов, он взволнованно поправил на голове шапку, принял коней и пригласил гостей в юрту. Движением бровей выпроводив домочадцев, сам постелил на мужской стороне кусок нового войлока.

– Ну, мы пока посидим у тебя, – говорил Даритай, усаживаясь. – У тебя, наверно, найдется что-нибудь выпить?

– Можно поставить котел, – с готовностью посмотрел на него хозяин.

Бури Бухэ опустился на войлок, тяжело выдохнул:

– Котел поставишь потом, а пока найди у соседей старого вина, только поскорее.

– Старое у меня есть.

– Ну, наливай побыстрее, если есть.

Через некоторое время они, довольные и благодушные, сидели за низеньким березовым столиком, на котором в корытце дымилась свежая баранина, рядом, на залитой кровью бересте, лежали куски сырой печени и почек. Хозяин, прислуживавший им, время от времени выходил куда-то и подолгу задерживался.

– Неправильно делает брат Есугей, – сыто отрыгивая, размазывая ладонью бараний жир по щекам, качал головой Бури Бухэ. – Ну, какая сейчас может быть женитьба? Сейчас надо было тайчиутов прижать.

– Я сам так думаю, – охотно поддерживал беседу Даритай. – Но разве ему объяснишь? Старший есть старший, я делаю то, что он скажет. Да и то он недоволен, то это ему не так, то другое не нравится. Надоели мне его поношения.

– Будь моя воля, я бы всех тайчиутов прогнал с Цэгэна…

– Да, правильно говоришь…

– Пусть на Керулене кочуют. Пусть там воровством и занимаются.

– Очень правильно говоришь, брат Бури.

– А мы бы у них коней обменивали.

– Очень верные слова!

– Давай еще выпьем…

– Давай…

Налили по полной чашке, подняли. В это время за пологом раздались голоса. Даритай поперхнулся, узнав в вопрошающем голосе визгливый тон своей жены, закашлялся. Бури Бухэ стукнул его кулаком по спине, спросил:

– Ты чего кашляешь, заболел?

От тяжелого удара у Даритая кашель усилился, из глаз закапали слезы. В это время в полог просунулось толстощекое лицо Шазгай.

– Ты чего сюда пришла? – негодующий голос Даритая сорвался, осип. – Чего тебе надо? Кнута давно не видела?

– Подожди, не ругайся, я пришла сказать… – Шазгай вошла, поправляя за собой полог, с трудом отдышалась. – Кое-как нашла вас, весь курень обежала…

– Ну, говори, говори побыстрее, чего надо! – раздражаясь все больше, перебил ее Даритай. – Что опять случилось?

– Мне ничего не надо, – скороговоркой заговорила Шазгай. – А надо дяде Тодоену…

– Что ему от нас еще понадобилось? – Даритай непонимающе оглянулся на Бури Бухэ.

– Алтана надо ему.

– Глупая баба! А мы тут при чем?! – окончательно рассердился Даритай. – Иди к Алтану и скажи ему, чего ты сюда притащилась?

– Нет, ты ничего не понял, – терпеливо объясняла Шазгай. – Пришли к нам люди дяди Тодоена и спрашивают: «Алтан-нойон не у вас?» Нет, говорю, а что? Оказывается, дядя Тодоен, как приехал домой, сразу послал за Алтаном, а того дома нет, недавно сел на коня, говорят, и выехал, никому ничего не сказал. По всему куреню проехали, ко всем зашли, у кого он может быть, а его нигде нет. Я думаю, он опять к Таргудаю поехал. Но дядя Тодоен велел искать по всему куреню, а теперь и вас зовет.

– Нас?

– Вас.

– Так чего же ты сразу не сказала, дура безголовая! – закричал Даритай и махнул рукой. – Иди и скажи, что не нашла нас.

– Лучше пойти, раз зовет, – не отступалась Шазгай. – Что я скажу, пропали, как и Алтан, что ли? Так он и вас заставит искать, найдут, вам же потом неловко будет.

Даритай застыл лицом, обдумывая слова жены.

– Ладно, – наконец проворчал он и посмотрел на молча взиравшего на них Бури Бухэ. – Эта безмозглая корова, кажется, говорит правильно. Лучше пойти, а то потом много шума будет.

– Поехали, – нехотя согласился тот и тут же поставил свое условие: – Но будем говорить, что ничего не пили. А ты, смотри, не сознавайся…

– Ха, когда это я братьев подводил?

– Да ты всегда, как только немного прижмут, сразу во всем признавался. Думаешь, я не помню?

– Да когда это было! – Даритай возмущенно огрызался. – Ты что, всю жизнь, до смерти будешь старое помнить?

– Нет, не буду…

– Тогда пойдем.

– Пойдем.

* * *

Дед Тодоен был зол, и было видно, что он с большим трудом сдерживает в себе раздражение. Сидя на хойморе, он метнул на них сердитый взгляд, резко спросил:

– Где вы так долго бродите?

– К одному моему нукеру зашли, – Даритай невинно моргал глазами. – Поговорили по нужному делу.

– Опять пили? – Тодоен подозрительно оглядел Бури Бухэ.

– Нет, дядя Тодоен, не пили мы! – чересчур громкий, охрипший голос выдавал его с головой. – Как приехали в курень, так ни глотка не выпили!

Даритай, потупив глаза, молчал. Тодоен смотрел на них, горестно качая головой.

– Как же вы обмельчали, внуки хана Хабула! – он снова остановил неприязненный взгляд на Бури Бухэ. – А этот негодник уже открыто мне врет, – воздев руки и подняв возмущенное лицо к открытому дымоходу, он обратился к небу. – Хутугта-Мунгур, брат мой, слышишь ли, что мне говорит твой сын? Тому ли ты его учил, чтобы он родному дяде так бесстыдно лгал? Не вместо ли тебя я здесь, чтобы учить его уму-разуму? Так разреши мне вырвать ему язык и бросить черной собаке на съедение!.. Вот получу ответ через шаманов, – переведя злой взгляд на потупившегося Бури Бухэ, сказал Тодоен. – Если отец твой будет согласен, будешь лишен языка, вот мое слово! – он потряс плеткой в воздухе. – Попробуй еще хоть раз мне соври!

Племянники, опустив головы, сконфуженно переглядывались между собой, переминаясь с ноги на ногу.

Наступила тишина. Тодоен взял недопитую чашу кумыса, сделал несколько мелких глотков.

– Ладно, – остывая, он перевел дух и положил плетку рядом с собой. – Садитесь, будем говорить о другом.

Даритай, опасливо поглядывая на плетку у правой ноги дяди, предусмотрительно пропустил брата вперед, присел подальше.

– Вы знаете, где ваш брат Алтан? – выдержав время, почти спокойным голосом спросил Тодоен.

Бури Бухэ, обиженно нахмурившись, молчал.

Тодоен посмотрел на Даритая.

– Может быть, он опять к Таргудаю поехал? – вспомнив слова жены, встрепенулся Даритай. – Раз его в курене нет, я думаю… с нами он в последнее время не пьет…

– Ты правильно думаешь, – сказал Тодоен. – Мне передали, что в полдень он заходил к Сочигэл. Что-то он там вынюхивал, а перед нашим приездом исчез…

Он испытующе оглядел лица племянников.

– Вы уже не дети, пора вам самим думать и понимать, что плохо, а что хорошо. Этот ваш брат, как видно, крепко сдружился с Таргудаем. Эта дружба не ко времени. Тот лезет на ханский войлок против нашего Есугея. А недавно коней у нас угнал… Если ваши головы не совсем пусты, скажите мне, будет народ выбирать в ханы того, кто ворует у своих?… Если хоть немного умеете думать, вы скажете: Таргудай никогда не будет ханом у монголов и Алтан зря водит с ним дружбу. Понимаете вы или нет?

– Понимаем, – удивленно протянул Даритай, оглядываясь на Бури Бухэ.

– Я всегда стоял за Есугея, – глухо сказал тот.

– Тогда вы должны остановить вашего брата! – строго сказал Тодоен. – Сейчас же поезжайте следом за ним. С собой никого не берите и никому ни слова не говорите об этом. Не хватало еще, чтобы люди узнали. Поняли?

– Поняли.

– Догоните и, если он не послушается, ты, Бури Бухэ, бери его на плечи и тащи сюда.

– Да я его вместе с конем подниму и перед вами поставлю, – Бури Бухэ преданно и решительно смотрел на него. – Я этого Алтана, раз он таким плохим человеком оказался…

– Знаю, – Тодоен нетерпеливым движением руки остановил его. – Потому я и вызвал вас двоих. Поезжайте, времени мало.

Даритай и Бури Бухэ встали.

– При людях, смотрите, не болтайте, – провожая их до двери, напомнил Тодоен.

Выехав из айла, они, не сговариваясь, повернули на запад. Будто на скачках, бешеной рысью промчавшись по куреню, привлекая удивленные взгляды прохожих, они спешились в айле Даритая. Из юрты вышла Шазгай.

– Давай сюда большой туес архи, – не глядя на нее приказал Даритай, подтягивая подпругу. – Быстрее шевелись, некогда нам ждать, едем догонять Алтана.

Шазгай ушла в темную дверь юрты, чуть помедлив, вынесла увесистую суму. Даритай принял ее и, прикрепляя к седлу, наказывал:

– Смотри, не проболтайся кому-нибудь, помнишь, что я обещал?

– Хоть Оэлун можно сказать? – разочарованно спросила Шазгай.

– Никому, тебе говорят! – вскрикнул Даритай, угрожающе поднимая кулаки. – Дай тебе сказать одному человеку, так завтра весь курень знать будет. Никому ни звука! Поняла или нет?

– Поняла, – обиженно поджала губы Шазгай и, не дожидаясь, когда они тронутся, пошла в юрту.

– Болтлива не в меру, – досадливо морщась, жаловался Даритай, выезжая из айла. – Никак не могу приучить держать язык на привязи. Ну, какой стороной поедем?

– Давай по берегу Онона, заодно в реке искупаемся, себя освежим.

XIII

За рекой Шуус началась безводная степь. Редкие тропы, еле угадываемые в сухом ковыле, пересекаясь, расходились по разным сторонам, намечая пути к родникам и колодцам. Изредка попадались каменистые русла пересохших рек, заросшие степной травой. Далекие горы, низкие, как сопки, серыми гребнями курились в знойной дымке. Под ними, на склонах и низинах бродили тысячные стада дзеренов. Здесь, в стороне от пастбищ для скота и вдали от людей, их было, казалось, не меньше, чем комаров на ононских озерах. Они паслись, разбредаясь бескрайними тучами или, сбиваясь в длинные, тесные косяки, руслами шли по своим неведомым путям, скрываясь за гребнями далеких увалов.

Есугей, оставшись наедине с сыном, давал ему последние наставления перед разлукой. Короткими вечерами, полеживая на потнике у скудного костра, попивая нагретый на дневной жаре айрак, он говорил:

– В наше время надо надеяться на себя и на друзей, а не на родственников. Друзей человек выбирает сам, как охотник выбирает собак. Каких друзей изберешь, так и проживешь свою жизнь. Сородичей человек выбирать не может, они такие, какие есть. Тайчиуты наши родственники, но их вождь Таргудай мне враг. Кереиты чужие, а их хан Тогорил – мой анда. Если я уйду к предкам, за помощью ты пойдешь к чужаку Тогорилу, а не к соплеменнику Таргудаю. Тогорил мне кое-что должен, а он из тех людей, которые помнят добро. Но знай, что он человек расчетливый и не любит слабых. Надо показать ему свою силу и что-то дать, только тогда он будет тебя уважать. Ни на кого из наших, если говорить прямо, нельзя положиться так, как можно положиться на Тогорила. Хутугта умен, но слаб духом, Бури Бухэ силен, но слаб умом, а про других и говорить нечего…

Есугей замолчал, старательно обдумывая что-то, и потом добавил:

– Про Тогорила скажу еще, чтобы ты знал. У кереитов есть свой бог, а онгон этого бога – две палочки, скрепленные поперек одна на другой, – Есугей показал Тэмуджину, скрестив два указательных пальца. – У Тогорила на шее висит такой серебряный онгон. Когда с ним о чем-то договариваешься, то смотри за ним: если он поцелует этот свой онгон, то можешь быть уверен, что он выполнит обещанное…

– Это у него такая клятва? – спросил Тэмуджин, удивленный неслыханным обычаем.

– Это самая крепкая клятва у кереитов: целовать онгон, который они носят на шее – две скрепленные палочки.

Тэмуджин, отмечая про себя, что отец в последнее время часто говорит с ним как со взрослым, наполнялся приятным чувством своего достоинства. Выпрямив спину и по-взрослому сдвинув брови, он сурово смотрел на огонь, время от времени прихлебывая из чаши кислый, невкусный айрак.

«Если уж сам Есугей-багатур разговаривает со мной так, – радостно думал он, – значит, я и в самом деле повзрослел…»

– Запомни, мой сын, на земле люди уважают только силу, – снова и снова внушал ему отец, словно пытался навсегда вбить ему в голову эту истину. – Любое добро рано или поздно забудется, но стальной меч в твоих руках люди будут помнить и на том свете.

На четвертый день перед вечером они подъехали к горе Сумбэр. Слабый ветерок пошевеливал макушки седого, с частыми проплешинами, ковыля. Привязали коней к высокому каменному столбу, на котором были нарисованы какие-то длиннорогие, остромордые олени, и спустились к небольшому роднику.

В углублении под замшелым валуном из-под земли били струи ледяной воды и ручейком стекали вниз по склону. Родников в этой местности, видно, было много, и ручеек, все расширяясь, вырастая в небольшую степную речку, извилистым руслом уходил на юг, и берега ее, обросшие яркой сыроватой зеленью, просматривались в этой высохшей до желтизны равнине до самого горизонта.

– Там Керулен… – начал Есугей, посмотрев по направлению уходящего русла и замолчал. Взор его обострился, он сузил глаза, вглядываясь. – Сюда едет человек.

Тэмуджин утолил жажду двумя чашками ледяной воды и, вытирая тыльной стороной ладони капли с подбородка, всмотрелся. На склоне далекой сопки под закатными лучами солнца чернела одинокая точка. Прошло еще немного времени, и Тэмуджин убедился: точка движется – спускается в низину.

Есугей внимательно осмотрел степь с востока на запад и пошел к лошадям. На ходу указал место в стороне от ручья:

– Здесь разведи огонь.

Пока Тэмуджин собирал дрова, Есугей вынул из переметных сум туески с едой и питьем, укрепил китайский походный столик. Когда пламя разгорелось, они приставили рядом наколотые на прутья куски вареной гусятины.

Тэмуджин расседлал коней и, ведя их к ручью, видел, как путник, немного приблизившись, остановился у извилины речки и поит коня. Было видно, что он заметил их и всматривается, прикрываясь рукой от солнца. Вот он, наконец, тронул коня и двинулся в их сторону.

– Не смотри на человека прямо, – недовольно сказал отец, сидя у костра. – Не имей собачьих повадок.

Солнце уже зашло, и вода в походном глиняном горшке вскипела, когда всадник, наконец, приблизился к ним. Это был плотный мужчина лет сорока, в добротной одежде, в шапке из белого войлока. С достоинством восседая на молодом саврасом иноходце, ходко идущем вверх по подножью, правую руку уперев в пояс, он важно смотрел на них. Есугей бросил в кипяток несколько горстей сушеного, мелко накрошенного мяса и, помешав маленьким деревянным черпаком, встал, чтобы встретить путника.

Тэмуджин вежливо принял поводья и, когда мужчина, придерживая правой рукой тяжелый саадак, спустился на землю, отвел его лошадь к коновязи. Незнакомец, идя навстречу Есугею, остановился в двух шагах, важный и неприступный взгляд на его лице сменился радостным изумлением.

– Неужели я вижу борджигинского Есугея-нойона? Вот где нам пришлось снова встретиться.

– Не узнаю вас, – с улыбкой признался Есугей. – Наверно, минуло немало лет, когда мы с вами встречались.

– Меня зовут Дэй Сэсэн, а встречались мы, правда, давно, – говорил путник, протягивая обе руки и пожимая ему локти. – Да, уж очень давно. У Чжили-Буха ваши три тысячи двинулись на ставку Мэгуджина Соелту, а наши четыре сотни хонгиратов ударили по татарам справа. Вот где была настоящая сеча! Помните?

Есугей вспомнил, что одновременно с борджигинами по левому крылу татарского войска ударил какой-то незнакомый отряд, неожиданно появившись из-за леса. Татары на какое-то время пришли в замешательство, и борджигины, собравшись в кулак, всей силой обрушились на них. Удар их был сокрушителен, ряды врага расстроились, и они обратились в бегство. Тысячи Есугея, не останавливаясь на добыче, устремились в преследование. В течение трех дней они сидели на хвосте у врагов, останавливаясь только на ночь, и гнали до самого Буир-нура, где стояли их главные курени. Потом отгоняли стада и табуны, брали пленных, долго делили добычу, хоронили своих и чужих, пировали. В пылу непрерывных битв и хлопот помощь небольшого отряда вскоре забылась.

– Наверно, каждый, кто был в этой битве, запомнил ее на всю жизнь, – сказал Есугей и, соблюдая приличия, добавил: – Вы как соколы на гусей набросились, от татар перья и пух по ветру летели.

– Перья полетели, когда вы, борджигины, волчьими стаями пошли на них, а мы-то только отвлекали внимание, – заскромничал Дэй Сэсэн.

– Мы не разбили бы их в тот день, – не уступал Есугей, – если бы не ваша помощь. В самое время вы ударили, а мы успели перестроиться.

– Сполна отомстили мы тогда этим разбойникам, – польщенно заулыбался, качая головой, Дэй Сэсэн. – Ведь до этого они нам покоя не давали. А после присмирели, когда вы за них взялись.

– Они и у нас немало крови выпили, еще со времен дедов наших, – сказал Есугей и повел гостя к столу. – Поднимем чаши за ту нашу победу.

Тэмуджин, скромно пристроившись рядом с ними, съел половину гусиной ляжки, отрезая маленьким ножиком для еды, запил горячим супом и отошел к лошадям. Смеркалось. Постелив потник в сторонке, под голову положил седло и только теперь, улегшись на теплой от дневной жары земле, почувствовал, как устал он за день. В полудреме слышал, как гость говорил:

– Сын у вас, с первого взгляда видно, будет человек волчьего духа. В глазах огонь, и лицом благороден.

«Даже враги, встретившись в степи, должны говорить друг другу вежливые слова, – уже сквозь сон подумал Тэмуджин. – А потом воюют между собой. Разве это правильно?»

В утренних сумерках его разбудил отец. Дэй Сэсэн уже сидел у костра. Стреноженные кони паслись ниже по ручью. Последние звезды гасли на небе.

– У Дэй Сэсэна есть дочь, – присев рядом на одно колено, тихо сказал отец. – На один год старше тебя, это то, что мы ищем. Сейчас приведи и заседлай коней, мы поедем с ним.

Отец ушел к костру, а Тэмуджин, с тремя недоуздками в руках спускаясь вдоль ручья, мысленно пытался привыкнуть к новому своему положению.

За эти дни он уже свыкся с тем, что ему предстоит жить хоть и в чужом курене, но все же у своих родственников, среди сородичей матери. В переметной суме он вез подарки своим дядьям и двоюродным братьям. И вдруг в один миг все перевернулось и понеслось в другую сторону: он не попадет в курень, где росла его мать, а будет жить у каких-то хонгиратов, чуждых по крови, о которых раньше он почти ничего не слышал.

«Почему вдруг он так решил? – растерянно думал Тэмуджин об отце. – Неужели спьяну поддался уговорам проезжего человека? – Он неторопливыми движениями, выдерживая время, одного за другим седлал и зануздывал коней, стараясь удержать свой дух в равновесии: – Что бы ни было, мне нельзя показывать растерянности. Да и ничего нельзя теперь изменить: отец сказал свое слово этому хонгирату. А я должен показать себя человеком борджигинской кости».

С непроницаемым лицом он сел к костру, плотно поел из остатков вчерашней пищи, запил двумя чашками подогретого супа. Отец одобрительно посматривал на него.

Чувствуя на себе косые, изучающие взгляды Дэй Сэсэна, Тэмуджин сыто отрыгнул, убрал еду и быстро уложил посуду в переметную суму.

После восхода солнца, оставив дотлевающий костер, они двинулись вниз по восточному подножию горы. Тэмуджин, приотстав, вел в поводу двух вьючных лошадей. Дэй Сэсэн, с утра поправивший голову хорошей чашей арзы, рассказывал Есугею, видно, повторяя вчерашнее:

– У олхонутов сейчас нет подходящих девиц. Про харачу не говорю, но в лучших айлах их нет. Знаю, потому что в прошлом году мы так же искали невесту моему племяннику. У олхонутов не нашли, пришлось взять у джелаиров.

– Татар в ваших краях не видно? – спросил Есугей, придерживая коня при спуске в овраг. – Как они ведут себя?

– Если хорошенько присмотреться к ним и подумать, – голос у Дэй Сэсэна изменился, став глухим и озабоченным, – то можно сказать, что в последнее время они начали поднимать головы. Еще с осени у нас стали исчезать кони, правда, воры не попадались, но следы каждый раз вели на восток. И сами они чаще стали показываться на наших землях. При встрече кланяются, говорят, что, мол, идут проездом, а сами будто чего-то вынюхивают, видно, что не без умысла… Но прямых нападок пока не было.

Проехав овраги, тронули рысью. Далеко по правую руку, в низине широкой поймы, показались длинные ряды ивняка.

«Керулен, – догадался Тэмуджин, вглядываясь из-под ладони. – Шире или уже Онона он в этих местах?»

При воспоминании об Ононе у него заныло в груди, но он тут же подавил тоску, направив мысли в другую сторону, заставив себя думать о том, как ему нужно вести себя на новом месте, среди чужих парней – гордо и независимо.

Перед полуднем, выехав следом за отцом и Дэй Сэсэном на гребень сопки, в низине, в пойме реки Тэмуджин увидел небольшой курень. Полтораста юрт стояли правильными кругами, тесно прижавшись друг к другу, будто здесь шла война и люди готовились обороняться от врага.

Спустившись с возвышенности по зарослям вдоль маленькой речки, проехали мимо стада годовалых телят. Несколько подростков на лошадях, без седел, присматривали за ними.

Подростки разом обернулись на стук копыт, когда они выехали из-за кустов, и поклонились, когда на них взглянул Дэй Сэсэн. Выпрямившись, они открыто и неприязненно разглядывали Тэмуджина.

– Видно, из больших нойонов, – услышал Тэмуджин вдогонку. – Видели, какое оружие носит?

– И конь не для каждого…

– Ничего, уйдем к разбойникам, – ответил шепелявый, не по годам грубый голос, – и получше коней себе добудем.

Между двумя грязными ветхими юртами внешнего круга въехали в курень. Во втором кругу стояли юрты получше. Из одной из них с ревом выбежал мальчик лет шести, голый по пояс, и со всех ног пустился прочь. На черной от загара спине наискось пролегала свежая бурая полоска. Вслед вышла худая высокая старуха с плетеным ремнем в руках.

– Отродье злых духов… – озлобленно бормотала она, высовываясь из-под полога, но увидев нойонов, замолчала.

Спрятав ремень за спину, она склонила голову в шапочке из телячьих шкурок, из-под которой криво торчали две седые косички.

– Чем прогневил тебя малыш, мать Бату-нукера? – спросил Дэй Сэсэн.

– С внуками войны веду на старости лет, – хмуро улыбнулась старуха. – Вы уж простите нашего недоумка, дорогу вам перебежал, негодник.

– Ничего, – отъезжая и уже не оглядываясь, сказал Дэй Сэсэн. – Если дорогу перебежал парень, то плохого здесь нет.

Быстро добрались до середины куреня. Во внутреннем кругу оказался единственный айл, к коновязи которого они подъехали. Тэмуджин удивленно переглянулся с отцом: Дэй Сэсэн оказался главой этого куреня. Подбежавшие слуги приняли коней.

Из большой юрты вышла дородная женщина лет тридцати, в новом халате из рыбьих шкур, отороченном синей китайской тканью. Скрывая любопытство и тревогу под радушным взглядом, она выжидательно оглядывала гостей.

– Живем мы скромно, – говорил Дэй Сэсэн, подводя Есугея под руку к двери юрты. – Вот жена моя Цотан сварит еду из того, что есть, на сегодня насытились, и ладно…