Loe raamatut: «Слезы Бодхисаттвы», lehekülg 3

Глава вторая

Викрама снова разбудил стук молотков и громкие крики, доносившиеся с соседнего двора. Пучеглазый Тян вторую неделю подряд ремонтировал свою крышу и всегда начинал работу в пять утра, когда большинство жителей деревни еще спали. Викрам протер глаза, отбросил нависающую над бамбуковой лежанкой москитную сетку и окинул комнату сонным взглядом. Постель родителей уже была пуста: они почти всегда просыпались раньше всех в деревне. Викрам встал и начал неспешно натягивать школьную форму: белую рубашку с коротким рукавом и синие шорты.

Выйдя на веранду, мальчик нацепил на ноги стоящие под дверью шлепанцы и спустился по лестнице во двор, где его мать Совади уже готовила завтрак, стоя возле небольшого кирпичного очага.

– Опять тебя разбудили, пэу⁵? – сочувственным голосом спросила она, глядя на сонного сына. – Сегодня они должны наконец закончить с этой крышей.

– Да ничего, я уже привык, – улыбнулся Викрам, переводя взгляд на соседний дом. Его отец Хиен, крепкий тридцатилетний мужчина, стоял на приставленной к стене лестнице и приколачивал к краю кровли деревянный карнизный свес.

В это время Пучеглазый Тян сидел на крыше и выравнивал последние кусочки черепицы. Работа, похоже, действительно шла к завершению. Заколотив еще несколько гвоздей, Хиен крикнул Тяну: «Все, готово!» – и начал спускаться. Тян перегнулся через карниз и широко улыбнулся своему помощнику. Улыбка у него была такая же широкая, как и глаза.

– Спасибо, друг! Что бы я без тебя делал, – поблагодарил он.

Спустившись на землю, Хиен увидел наблюдавшего за ним Викрама.

– О, ты уже на ногах? Это хорошо, молодец, надо приучать себя вставать рано, сынок.

– Конечно, па! – улыбнулся Викрам. Он не стал говорить, что с удовольствием поспал бы еще полчасика, если бы не стук молотков и громкий неприятный голос Тяна.

Совади между тем закончила приготовление завтрака и поднималась на веранду, неся в руках дымящуюся кастрюлю.

Дом Хиена, как и все деревенские дома в Камбодже, был построен на массивных деревянных сваях: это не только уберегало жилище от змей и диких животных, но и делало дом более проветриваемым, что было особенно важно в жаркий сезон. Под домом, между сваями, стояли большие чаны для дождевой воды, а также новенький японский велосипед, которым Хиен очень гордился и чуть не каждый день смазывал ему цепь и оси. К одной из свай была привязана корова, которой Хиен придумал ласковое прозвище Бабочка.

В доме было две комнаты и довольно просторная веранда: для семьи из трех человек такая жилплощадь считалась невиданной роскошью по деревенским меркам.

Викрам с родителями обычно завтракали на веранде, сидя на расстеленных на деревянном полу циновках. Завтрак, как правило, состоял из рыбного супа с рисовой лапшой. Иногда Совади готовила мясной суп, но это случалось только по торжественным случаям либо когда предстоял особенно трудный рабочий день.

Хиен разлил горячий суп в три маленькие фарфоровые плошки, одну протянул Викраму, вторую – Совади, и все трое принялись за еду, ловко подцепляя скользкую лапшу деревянными палочками. Завтрак занял от силы пять минут: в деревне было не принято уделять приему пищи много времени.

– Вы закончили с крышей, бонг⁶? – спросила Совади после того, как Хиен слизал с ложки последнюю каплю супа.

– Еще чуть-чуть осталось. Завтра утром закончим, оун⁷, – сказал Хиен. – Тян тот еще строитель, все у него получается тяп-ляп. Я ему предлагал пригласить хороших строителей из соседнего кхума⁸, но он заупрямился, мол, денег нет. Вот и колупается до сих пор.

Хиен всегда был рад помочь соседям, да и вообще в деревне было принято помогать друг другу в хозяйстве. Тем более Хиен был большим мастером строительных работ, поэтому он просто не мог отказать в помощи Тяну, с которым они были большими друзьями еще с юношеских лет.

– Ты готов к занятиям, пэу? – обратился отец к Викраму. – Смотри, не вздумай прогуливать школу, а то станешь таким, как Приеп.

– Что ты, па, мне нравится учиться, – ответил мальчик.

Приеп был бездельником и пьяницей, который жил в убогой хижине у леса и еле-еле сводил концы с концами. Викрам терпеть не мог его сына Апанга, местного хулигана, нахального и грубого парня, который не ходил в школу и любил издеваться над животными и насекомыми: отрывать крылья мухам, бросать камни в бродячих собак и колоть булавками лягушек.

– Ну ладно, пора за работу, – сказал Хиен, поднимаясь с циновки. Жена и сын тут же встали вслед за ним.

Викрам вошел в тесную прихожую, которая также служила в качестве гостиной, а в дождливый сезон и в качестве столовой. Всю ее меблировку составлял небольшой шкафчик, в котором хранились учебные принадлежности Викрама, и стоявшая в углу деревянная подставка, на которой был разложен домашний алтарь предков, «неак та»: небольшой гипсовый макет буддийской пагоды, возле которой ставились курительные палочки и свежие фрукты. Подобное сооружение можно было встретить практически в каждом кхмерском доме, даже если семья и не отличалась особой религиозностью. Около алтаря на стене висели вырезанные из журналов портреты принца Сианука и его жены, принцессы Моник, еще один непременный атрибут любого кхмерского жилища.

Викрам достал из шкафчика свои тетради и старый карандаш и бережно положил их в потертую школьную сумку. До начала занятий оставалось еще больше часа, но Викрам любил приходить в школу раньше остальных учеников и не спеша доделывать домашние задания.

Спустившись во двор, мальчик увидел, что его отец уже вовсю работает в огороде, пропалывая грядки с бататом. Совади мыла посуду в большом металлическом тазу. Мать тоже ждал напряженный трудовой день: ей предстояло варить сахар из пальмового сока вместе с другими деревенскими женщинами, а потом разливать его по маленьким формочкам и аккуратно заворачивать в пальмовые листья. Викрам очень любил такие пальмовые конфетки, и Совади обычно откладывала для него несколько штук. Все остальное шло на продажу, в деревне сладостей практически не ели.

Кхум, в котором жил Викрам с родителями, был небольшим и состоял из пятнадцати дворов. С востока к деревне примыкали рисовые поля, а с запада – небольшой лесок, постепенно переходивший в густые непроходимые заросли джунглей. Выращивание риса было основным занятием жителей деревни: крестьяне обрабатывали одно из полей, а потом делили урожай между собой. Кроме того, практически на каждом дворе имелось собственное хозяйство: огород, где выращивался батат, салат или маис, а также домашний скот: коровы, куры, гуси и свиньи. Также в деревне было несколько буйволов, которых использовали для пахотных работ в поле.

Дом Хиена выделялся среди остальных деревенских жилищ: он казался самым крепким и надежным в деревне. Но самым большим сооружением кхума был дом старика Свая, у которого была огромная семья. Под одной крышей с ним жили четверо его сыновей и дочь, и у каждого из них было по несколько детей, а недавно начали появляться и внуки. Из-за постоянного прибавления в семействе дом приходилось периодически надстраивать и перестраивать, и здание приобретало все более нелепый вид. Пристройки напоминали приколоченные друг к другу деревянные ящики разного размера и цвета.

Проходя мимо огромного дома, Викрам улыбнулся сидящему на ступенях у входа Сваю, чудаковатому старику с изборожденным глубокими морщинами лицом. Старик в ответ дружески помахал мальчику рукой и скривил рот в широкой беззубой улыбке. В этот момент из дома выбежали двое голых детишек лет пяти и чуть не сшибли старика с лестницы.

– Эй, вы чего это расшалились! – добродушным тоном окликнул Свай внуков. – Я вам покажу сейчас!

Свай вскочил с лестницы и побежал за детишками, сильно прихрамывая на левую ногу. Сорванцы громко завизжали и устремились к высаженным за домом банановым деревьям, спасаясь от «преследователя». Но там они натолкнулись на свою мать Дару, сорокалетнюю дочь Свая, которая, как успел подметить Викрам, в очередной раз была на сносях.

Мальчик медленно шел через пробуждавшуюся деревню, мысленно завидуя Сваю и его домочадцам. Он и сам мечтал бы жить в большой семье и иметь много братьев и сестер, как большинство кхмерских крестьян. Об этом мечтали и его родители, но им очень не везло. Совади дважды беременела после рождения Викрама: в первый раз дело закончилось выкидышем, а во второй ребенок родился очень слабым и прожил всего две недели.

Родители Викрама были очень уважаемыми людьми в деревне, а Хиен уже несколько лет был деревенским старостой. К нему часто приходили за советом, он помогал улаживать конфликты между соседями, руководил пахотными работами и распределял собранный урожай.

Хиен и Совади много работали и никогда не отказывали в помощи соседям, стараясь сохранить со всеми хорошие отношения. Хиен был родом из бедной, почти нищей крестьянской семьи и очень рано осиротел. После смерти родителей на его плечи легла забота о двух младших братьях, Сопхате и Кмао. Вместе с Сопхатом они смогли выбраться из нищеты, основать свое хозяйство, построить надежный дом. Позже Сопхат переехал в Пномпень, где ему удалось устроиться на шинный завод, а Хиен остался жить в деревне.

Проходя мимо хижины пьяницы Приепа, Викрам услышал доносившийся из нее громкий скрипучий храп. Рядом располагалась другая, еще более убогая лачуга, в которой жил Кмао, младший брат Хиена. Обе хижины стояли на удалении от деревенских домов, их жители были своего рода изгоями, которые не любили работать и заниматься крестьянским трудом.

Викрам увидел, как в окне хижины Кмао на миг показалось неприветливое лицо его дяди, изуродованное длинным шрамом на левой щеке, идущим от уха до подбородка. Шрам придавал его и без того неприятной физиономии какое-то особенно грубое и зловещее выражение.

Кмао в деревне не любили. Он жил отшельнической жизнью, обрабатывал свой крохотный убогий огород и почти ни с кем не общался. Сначала Кмао жил в доме Хиена, но братья постоянно ссорились, и в итоге он решил построить себе отдельную хижину. Кмао было всего двадцать лет, он был на десять лет младше Хиена, но выглядел гораздо старше его. Возможно, его старило это вечно недовольное выражение лица. Тем не менее Хиен как мог старался помогать брату: делился с ним своим урожаем и иногда даже отдавал ему часть своей доли с продаж риса.

От деревни до уездной школы можно было добраться по широкой лесной дороге. Весь путь занимал примерно полчаса. По пути Викрам любил прислушиваться к таинственным звукам джунглей: пению тропических птиц, крику обезьян, стрекоту цикад и громкому кваканью больших жаб. Однако сворачивать с дороги и гулять по лесу родители ему строго запрещали, да он и сам бы не решился идти в чащу, где из-за любого куста могла выползти ядовитая змея или выскочить тигр.

Викрам слышал много историй о лесорубах и ловцах змей, которые уходили в лес и не возвращались: камбоджийская природа таила в себе много опасностей, особенно для тех, кто не знал ее законов или не соблюдал их.

Школа, в которой учился Викрам, располагалась на равнине возле небольшого живописного пруда. Она состояла из трех вытянутых одноэтажных зданий, которые образовывали букву «П», а между ними располагался школьный двор. Это была одна из тысяч стандартных сельских школ, построенных в 1930-е годы и с тех пор ни разу не ремонтировавшихся, поэтому вид у зданий был довольно ветхий и обшарпанный. Во многих классных комнатах не было дверей, с потолков сыпалась штукатурка, а во время сильных дождей занятия вообще не проводились, так как сквозь щели в крыше в классные помещения тонкими струйками стекала вода.

Викрам оказался не первым учеником, пришедшим в школу в то утро. Войдя в класс, он увидел там свою одноклассницу Каем, хрупкую девчушку с большими красивыми глазами и очень темной кожей, цвет которой она унаследовала от отца тамила. Каем сидела за партой и старательно выводила что-то в своей тетради. Увидев Викрама, она широко улыбнулась ему.

– О, как хорошо, что ты пришел! Иди-ка, помоги мне, – сказала девочка.

Викрам был отличником по большинству предметов и никогда не отказывал в помощи своим одноклассникам, а уж тем более Каем, которая давно пленила его своей необычной индийской красотой. Мальчик подошел к ней и уселся рядом. В ее тетради он увидел кое-как сделанное задание по грамматике кхмерского языка. Текст буквально пестрел ошибками. Впрочем, письменный кхмерский язык многим ученикам давался с большим трудом.

– Посмотри, тут все правильно? – спросила она, пододвигая тетрадь Викраму.

– Да нет, не совсем, – сказал мальчик. – Знаешь, на самом деле тут полно ошибок.

– Ну вот, я так и знала, – вздохнула девочка. – А ты поможешь исправить?

– Конечно, – с готовностью согласился Викрам, достал из сумки карандаш и принялся исправлять ошибки.

Викраму очень нравилась кхмерская письменность, хотя он и сам часто путался в сложных орфографических правилах. Родители Викрама мечтали, чтобы их сын стал грамотным, первым грамотным человеком в их семье. Хиен и Совади провели детство в поле, за тяжелой крестьянской работой, и так и не выучились читать и писать. Сопхат с грехом пополам обучился чтению только когда переехал жить в город и все еще читал по слогам. Большинство крестьянских детей, соседей Хиена, с малых лет приучались к крестьянскому труду и не ходили в школу, но Хиен твердо решил, что его сын должен получить образование и, кто знает, может быть, тогда ему удастся стать крупным ученым, инженером или врачом.

– Ну вот, теперь вроде все правильно, – сказал Викрам, покончив с работой над ошибками и возвращая тетрадь Каем.

– Отлично! – сказала девочка. – Может, тебе с чем-нибудь помочь?

– Да нет, не надо, – ответил Викрам. Он собирался доделать домашнее задание по биологии, но в этом предмете Каем тоже была не особенно сильна.

Класс постепенно заполнялся учениками, и к началу занятий все парты были заняты. Среди десяти- и одиннадцатилетних учеников выделялась старушка Кым, которая решила овладеть грамотой, когда ей уже перевалило за пятьдесят. Школьники посмеивались и подшучивали над пожилой одноклассницей прямо во время уроков, но старушка была почти глухой и не слышала их насмешек. Она молча сидела на последней парте, медленно писала что-то в своей тетрадке и постоянно улыбалась, обнажая свои редкие желто-черные зубы. Викрам относился к Кым с уважением: мало кто в ее возрасте проявлял желание сесть за школьную скамью, а она продемонстрировала в этом деле невиданное упорство, благополучно окончила четыре класса и теперь училась в пятом.

Урок кхмерского языка начался ровно в семь часов. Викраму очень нравилась молодая учительница Млих, которая по-настоящему любила свой предмет и старалась привить эту любовь ученикам. Викрам был одним из самых способных ребят в классе, и Млих его очень ценила. Иногда они беседовали после уроков, она давала ему интересные книги и журналы с цветными фотографиями, из которых можно было узнать много всего интересного о жизни в Пномпене, о последних веяниях моды, о новых фильмах и спектаклях. Порой они подолгу сидели рядом в пустом классе, увлекшись беседой, и Викрам ощущал терпкий запах жасмина, исходящий от густых волос учительницы: видимо, недаром ее назвали именем Млих⁹.

На этот раз учительница приготовила ребятам небольшой грамматический диктант. Каем, предусмотрительно усевшаяся рядом с Викрамом, начала было украдкой списывать из его тетради, но внимательная Млих быстро заметила это и пересадила девочку за другую парту, к рассеянному лопоухому пареньку Сэку, который обычно лепил в диктантах еще больше ошибок, чем она.

Следующим уроком была география, еще один любимый предмет Викрама. Ее преподавал старенький коренастый мужчина в больших очках с толстыми линзами, которые постоянно съезжали на кончик его мясистого длинного носа. Викрам с жадностью впитывал знания об окружающем мире, таком большом, интересном и разнообразном. Чем больше мальчик узнавал о дальних странах и континентах, тем сильнее в нем разгоралась страсть к путешествиям. Он мечтал увидеть падающий с неба белый снег, посмотреть на открытый океан, полюбоваться северным сиянием, а также побывать в чудесном Париже, о котором учитель так часто рассказывал с каким-то особенным трепетом и волнением, хотя сам знал этот город только по открыткам, журналам и кинофильмам.

А вот естественные науки Викрама не увлекали. На уроках биологии и химии он с трудом переваривал занудные объяснения чванливого преподавателя, который будто демонстрировал ребятам, что и ему самому это все не особо интересно. Очередной урок биологии, посвященный видам почв, оказался особенно скучным, и Викрам посвятил его игре в крестики-нолики со своим соседом по парте.

Занятия заканчивались в одиннадцать часов. Обычно ребята не торопились расходиться по домам и после уроков некоторое время играли на школьном дворе. Викрам особенно любил играть в «сэй». Правила этой незатейливой игры были весьма просты: игроки становились в круг и по очереди подбрасывали небольшой ротанговый мячик. Проигрывал тот, кто не успевал поддеть мяч, когда тот летел в его сторону. Победителем же признавался тот, кому удавалось поддеть сэй ногой, рукой, головой и плечом, не допустив его падения.

В тот день Викрам был в ударе и выиграл все раунды игры. А главным неудачником вновь был признан толстяк Сао, неуклюжий китайский мальчонка, который всегда очень расстраивался, когда проигрывал в детских играх и спортивных соревнованиях. А поскольку проигрывал он почти всегда, то и вид у него постоянно был угрюмый и недовольный.

Викрам возвращался домой в приподнятом настроении. На дворе была пятница, а значит, в гости должен был приехать его дядя Сопхат, которого он очень любил. Возможно, Сопхат снова свозит его в Пномпень, они сходят в кино или еще куда-нибудь, а потом будут сидеть на набережной, есть мороженое и наблюдать за рыбацкими лодками на реке Тонлесап. Дядя частенько возил Викрама в город, и мальчик всегда с трепетом ждал этих поездок. Ему нравились шум и суета столицы, ее бурный ритм, который резко контрастировал с монотонной и однообразной деревенской жизнью.

Грубый мальчишеский голос вывел Викрама из мечтательной задумчивости.

– Эй, Викрам, ты чего не здороваешься? Тебя что, в школе не учат вежливости?

Викрам обернулся и увидел стоявшего посреди дороги Апанга. С ним были двое его дружков, Тьяп и Тьрук, крупные сильные парни из соседней деревни. Сам Апанг тоже был крепким и высоким увальнем. Его правый глаз то и дело дергался от нервного тика, и Викраму казалось, что он постоянно всем подмигивает. При этом его губы постоянно кривились в злобной неприятной усмешке.

Викрам посмотрел вокруг. Кроме Апанга и его приятелей на лесной дороге не было видно ни души. Мальчик бросил на Апанга неприязненный взгляд и заметил, что парень что-то сжимает в кулаке правой руки. Вдруг Апанг резко разжал кулак и швырнул его содержимое в сторону Викрама. Мальчик отскочил в сторону, и мимо его виска пролетел какой-то небольшой предмет. Глянув на землю, Викрам содрогнулся: на дороге лежала дохлая лягушка с оторванными лапами.

– Я вот тебе подарок приготовил, – усмехнулся Апанг, указывая на лягушку. – Нравится?

– Чего тебе надо от меня? – процедил сквозь зубы Викрам. – Иди куда шел. И зачем ты опять мучаешь животных?

– Э-э, ты как со старшими разговариваешь?! – шутливо прикрикнул на мальчика Апанг, делая шаг в сторону Викрама. – Я смотрю, тебе школьные уроки на пользу не идут. Может, мы тебя сможем кое-чему научить?

Викрам почувствовал, как в его висках застучали молоточки. Апанг уже не в первый раз подкарауливал его по пути из школы, чтобы посмеяться над ним и устроить какую-нибудь пакость. Однажды Викрам дал ему сдачи, и вот теперь Апанг приволок с собой этих двух дюжих парней.

– Что ты хочешь? – еще раз повторил Викрам, хотя уже догадывался, каким будет ответ. – Тебе что, заняться нечем?

– Да, парни, похоже, наш малыш все-таки не хочет с нами по-хорошему поговорить, – вздохнул Апанг, глядя на своих дружков. – Ну вот расскажи нам, что ты там сегодня в школе изучал? Чему вас там учат? Может, и нам захочется поучиться.

Апанг появился в школе лишь несколько раз, и каждое его появление оканчивалось скандалом. Он оскорблял учителей, издевался над одноклассниками, и в итоге его решили исключить из школы. Однако парень, похоже, только этого и добивался. С тех пор он целыми днями шатался по окрестным деревням, играл в азартные игры с такими же бездельниками, как и он, а также занимался своим любимым делом: изощренными пытками насекомых и пресмыкающихся.

– Дай-ка глянуть твои тетрадки. Хочу узнать, как ты справляешься с домашними заданиями, – сказал Апанг, подходя все ближе к Викраму.

– Ты все равно там ничего не поймешь, ты и читать-то не умеешь, – подрагивающим от волнения голосом ответил мальчик, отступая назад.

– Еще как умею! – выкрикнул хулиган, резко подскочил к Викраму и вырвал у него из рук школьную сумку.

Викрам потянулся за сумкой, но Тьяп ловко подставил ему подножку, и он плюхнулся на дорогу. Красная дорожная пыль тут же попала в нос и в глаза. Пока Викрам приходил в себя и откашливался, трое хулиганов распотрошили его сумку и вывалили все ее содержимое на дорогу.

– Ой, да, ты прав, дружище, я что-то ничего не понимаю тут, – сказал Апанг, откидывая пустую сумку в сторону. – Ладно, до скорых встреч. Теперь будешь знать, как говорить со старшими.

Апанг с дружками свернули на узкую лесную тропинку и вскоре скрылись из виду. Викрам поднялся на колени и принялся собирать с дороги запыленные и растрепанные тетради. На поиски сумки ушло несколько минут, так как Апанг зашвырнул ее далеко от дороги, в густые заросли бамбука. Собрав наконец свои вещи, Викрам злобно посмотрел в сторону тропинки, по которой ушли хулиганы.

Он почувствовал, как его руки инстинктивно сжимаются в кулаки. Апанг был трусом, это было очевидно. Викрам знал, что если бы он как следует врезал негодяю и выбил бы ему пару зубов, то Апанг никогда бы больше не посмел издеваться над ним. Но что он мог сделать против троих парней, которые были старше и сильнее его?

Подходя к дому, Викрам продолжал тщательно отряхивать с рубашки и шорт дорожную пыль, хотя форма все равно теперь нуждалась в хорошей стирке. Мальчик, само собой, не собирался рассказывать родителям про свой конфликт с Апангом. Он понимал, что должен решать эти проблемы сам.

Когда Викрам проходил мимо двора Пучеглазого Тяна, он заметил стоящий под домом Хиена старенький мопед «Хонда». Мальчик тут же позабыл о неприятной встрече с Апангом и почувствовал, как его сердце радостно затрепетало: дядя Сопхат уже приехал!

Мопед был пределом мечтаний любого деревенского жителя, и каждый владелец этого роскошного транспортного средства воспринимался здесь как настоящий богач. А Сопхат к тому же был еще и городским жителем, начальником цеха на крупном заводе. Не многие выходцы из крестьян достигали в жизни таких высот.

Войдя во двор, Викрам увидел Совади, которая развешивала на растянутую между сваями веревку только что выстиранное белье.

– Ой, где же это ты так испачкался?! – всплеснула руками мать, смерив сына недовольным взглядом.

– Да мы в футбол играли после школы, ну упал пару раз… – на ходу придумал объяснение Викрам.

– Ладно, снимай все, я постираю. Нельзя же в таком виде в школу завтра идти.

Викрам подошел к лестнице и увидел спускавшегося с веранды Сопхата. Дядя приветливо улыбнулся ему.

– Доброе утро, племянник! – бодро воскликнул Сопхат.

– Доброе утро, дядя! – ответил Викрам.

Сопхат был на два года младше Хиена. В деревенской обстановке он выглядел настоящим городским пижоном со своими аккуратно расчесанными волосами, электронными часами на правой руке, отутюженными синими брюками и бежевой рубашкой, из кармана которой торчала авторучка: Сопхат не умел писать, но всегда носил ее как признак высокого социального статуса. Викрам очень удивлялся, что такой успешный и обаятельный мужчина, как его дядя, продолжал оставаться холостяком в свои 28 лет.

– Ну что, прокатимся сегодня в Пномпень, а, племянник? – спросил Сопхат, подмигивая Викраму.

– Обязательно! – радостно ответил мальчик. Как можно было отказаться от такого предложения!

Из рощи манговых деревьев в противоположной стороне двора появился Хиен. По его уставшему лицу Викрам понял, что отец снова работал на износ. Чтобы уберечься от безжалостного мартовского солнца, Хиен обмотал голову крамой, традиционным клетчатым платком, непременным атрибутом крестьянской одежды. Подойдя к стоявшей под домом бочке с водой, он стянул с себя широкую синюю рубаху, в которой обычно работал, и слегка ополоснул свое блестевшее от пота мускулистое тело. Затем он подошел к Сопхату и Викраму.

– Ну что, все собрались, давайте обедать, – сказал он. – Я только быстро переоденусь… А ты что такой пыльный, пэу?

– Да в футбол играл, – снова соврал Викрам.

– Переодевайтесь, я готовлю обед! – сказала Совади, которая уже стояла у очага и разжигала огонь. – Сопхат, помоги мне пока.

– Конечно, сестренка! – улыбнулся городской франт, подходя к очагу.

На обед Совади приготовила вареный рис с соусом прахок и свежей зеленью. Прахок был любимой приправой кхмерских крестьян и рыбаков. Его добавляли в рис и ели это незатейливое блюдо практически каждый день. Викрам пару раз наблюдал за тем, как приготовлялась эта столь популярная в Камбодже приправа, когда отец возил его в рыбацкий поселок на реке Бассак. Рыбаки ловко разделывали острыми ножами пойманную в реке мелкую рыбешку, а затем закладывали ее в большие глиняные чаны, присыпая солью. Чаны несколько дней стояли под палящим солнцем, и в них образовывалась однородная масса из квашеной рыбы, которая источала весьма специфический аромат. Совади часто обжаривала прахок в банановых листьях, чтобы немного отбить резкий запах тухнущей рыбы.

Умывшись и надев чистую майку и шорты, Викрам вышел на веранду, где на циновках уже сидели Сопхат и Хиен. Отец тоже успел переодеться к обеду с городским родственником: теперь на нем была красная рубашка с длинными рукавами и широкие темные штаны. Совади тоже всегда старалась хорошо выглядеть в присутствии Сопхата и обернула вокруг пояса свой лучший саронг с вышитыми изображениями желтых драконов. Она принесла на веранду металлическое блюдо с рисом и прахоком, и все четверо уселись за обед.

– Ну как там дела в городе, брат? – спросил Хиен, раскладывая прахок и рис по фарфоровым плошкам.

– Да я в городе-то не так часто бываю, – сказал Сопхат. – На заводе полно работы, сам знаешь.

Несмотря на то что в деревне Сопхата воспринимали как полноценного столичного жителя, работал он в пригороде под названием Та Кмао, где располагался самый большой шинный завод в стране. Жил Сопхат в крохотной квартирке на самой окраине города, которую снимал у одного китайца. Хоть он и был начальником цеха, его зарплаты едва хватало даже на такое более чем скромное жилище.

– Вот два дня назад к нам на завод приезжал сам Самдек¹⁰ Сианук. В моем цехе тоже был, спрашивал у меня, как идут дела.

Викрам чуть не подавился горстью риса: его дядя общался с самим принцем Сиануком и сейчас говорит об этом так просто, как будто к ним на завод зашел обычный инспектор с будничной проверкой! Хиена такая информация тоже не оставила равнодушным.

– Значит, ты общался с Самдеком, брат! Ну ты даешь! – воскликнул он и повернулся к Совади. – Слыхала, оун, наш брат на днях с самим Самдеком разговаривал, шутка ли!

– Да мы только обменялись парой слов, – скромно произнес Сопхат. – Ладно, ты лучше расскажи, как у вас тут дела? Пучеглазый уже закончил колдовать над своей крышей?

– О да, завтра закончим, все уже почти готово, – сказал Хиен. – А крыша у него на славу вышла, хоть он и не мастер в этих делах совсем. Ну я, правда, тоже немного подсобил.

– Ты все такой же безотказный, брат, – ухмыльнулся Сопхат. – Признайся, ты все продолжаешь подкармливать этого грубияна и нахала?

Викрам сразу понял, что речь зашла о Кмао. Сопхат уже не раз советовал Хиену прекратить давать деньги и продукты их брату-отшельнику, с которым он давно рассорился и с тех пор не разговаривал и даже не здоровался, если они вдруг сталкивались на деревенской дороге. Викрам чувствовал, что причиной их ссоры была зависть: Кмао наверняка завидовал брату, живущему в городе, имеющему мопед и носившему авторучку в кармане выглаженной рубашки.

– Да брось, брат, ну помогаю ему немного, что в этом плохого? – махнул рукой Хиен. – Он же все-таки тоже наш брат…

– Ну уж нет, он мне не брат больше! Да и тебе тоже. Вспомни, как мы заботились о нем, как старались накормить его, когда самим жрать было нечего. И что потом? Чем он нас отблагодарил за это? Я лично ничего от него не слышал, кроме жалоб и оскорблений. И он же ведь совсем не работает, а только клянчит у тебя еду и денежки. Неправильно ты поступаешь, брат, неправильно. Если бы ты не подавал ему милостыню, он бы, гладишь, взялся бы за работу, а то привык за твой счет жить, недоносок…

Сопхат все больше распалялся. Впрочем, это всегда случалось, когда он говорил о Кмао. Он даже принялся размахивать в воздухе металлической ложкой. Хиен молча слушал брата с абсолютно невозмутимым видом, доедая свою порцию прохока с рисом.

– Пусть живет в своей убогой хижине и ест землю, если хочет, – продолжал Сопхат. – Интересно, а если он тебя попросит перестроить его лачугу, ты за это возьмешься, а?

– Ладно, ладно, брат, хватит об этом, – мягко остановил Сопхата Хиен. – Я прошу тебя, давай не будем больше говорить на эту тему, хорошо?

– Вообще-то брат прав, – вмешалась в разговор Совади. – Ты разве забыл, как он насмехался над тобой, когда жил у нас в доме? И после всего этого ты помогаешь ему…

Викрам был полностью согласен с Хиеном и Совади: бездельник и грубиян Кмао явно не заслуживал бескорыстной помощи, которую ему оказывал Хиен из родственных чувств. Однако свое мнение мальчик высказывать не стал: спорить со старшими, тем более с главой семьи, в деревне было не принято.

– Все, закроем эту тему, – уже более жестким тоном произнес Хиен. Его явно раздражало, что Совади поддержала Сопхата.

– Ну как знаешь, – махнул рукой Сопхат. – Но смотри, ты еще пожалеешь, что посадил его себе на шею, точно тебе говорю!

Несколько секунд прошли в напряженном молчании. Сопхат, наконец, принялся за свой рис, до которого он так и не дотронулся в пылу спора.

– Ладно, расскажи лучше, как у тебя дела с хозяйством, – примирительно произнес Сопхат, молниеносно поглотив содержимое плошки. – Может, инструменты какие нужны из города или что еще?