Loe raamatut: «Путник ждет диггера»
На улице холодный ноябрь.
Я сижу на лавочке и кручу пальцами zippo. Курить давно бросил, а привычка флексить во время размышлений осталась: зажигалка издает успокаивающий нервы звук.
клик-клац
Вокруг куча народа. Большинство в черной одежде. Шаркают, переминаются с ноги на ногу. Реже, даже если этого не требуется, бьют подошвой о плитку, чтобы освободиться от снега. Люди хотят согреться и… чтобы это утро поскорее закончилось.
Похороны никто не любит.
клик-клац
Владыкинское кладбище находится недалеко от Московского центрального кольца и прилегает к Главному ботаническому саду РАН. Несмотря на баснословно дорогие «места», проржавелые оградки родственники приходят красить самостоятельно. Думаю, это своего рода таблетка от горя.
клик-клац
Среди могил – одна свежая, еще не закопанная.
клик-клац
клик-клац
клик
– Ну и сволочь, твоя девушка мертвая лежит в гробу, а ты зажигалкой играешь. Взгляни на нее, мать твою. Взгляни, Кротов, будь ты человеком! – просит Игнат.
Бросаю взгляд в ту сторону.
Возле вырытой ямы стоит ящик на двух табуретках. Деревянные бортики оклеены уродливой красной бахромой. Снег припорошил раскопанную землю и наверняка ее лицо.
клик-клац
Мысли давят, хочется размять их – просунуть пальцы сквозь лоб и помассировать мозг.
Мысли не унять, пока я на поверхности.
Когда спускаешься под землю, давление всегда исчезает. И манит черная свобода бездонного туннеля. Чтобы это ощутить – мало оказаться внизу. Необходимо родиться диггером: уметь понять тишину, почувствовать себя точкой, которая врезалась в поток времени и замерла в стазисе. Но то – глубина, и совсем другое – похороны.
Тело Инны – в гробу.
А сама Инна осталась там, внизу.
клик-клац
– Почему она не вернулась живой? Ответь мне, сволочь! – требует Игнат.
Игнат Воробьев хочет мести. Сил понять, зачем диггеры спускаются на глубину, у него нет и никогда не будет. Трусливый птенец. Он набрался храбрости, когда для него все уже кончено. Игнат кажется мне убогим, но с какой же силой сверлит его вопрос.
«Почему она не вернулась живой?» – лягаются мысли. И в сотый раз, рефлексируя, я поднимаю со дна памяти тот день. И в сотый раз пытаюсь понять, почему же Инна не вернулась живой!
клик-клац
Мы с Инной ушли вечером.
Нас интересовала станция метро глубокого заложения «Таганская». Станция – идеальна: пятьдесят три метра вниз, за стеной запасной командный пункт штаба дальней авиации – рассекреченный бункер-42, ставший теперь музеем. Многие олд-диггеры используют «Таганскую» как отправную точку в череду других туннелей, но мы с Инной первыми решили проверить свежую инфу. Какой же был восторг, когда за обрушенной кирпичной кладкой оказался проём! А за ним вертикальный колодец, который жадно проглотил фосфорную палку без единого звука. Черную пропасть сопровождала лестница.
И мы, конечно, спустились.
Внизу нас встретил витиеватый лабиринт. Чтобы не заблудиться, составили бумажную карту: нарисовали повороты и указали все расстояния от исходной точки. Плюс оставили маячки, разложив их вдоль левой стены – строго через каждые двадцать пять метров. Наконец я обнаружил комнату с двумя дверьми: через одну мы вошли, вторая оказалась заперта. А еще в центре этой комнаты кто-то нарисовал огромную пентаграмму.
Мы с Инной пробужденные, маг-граждане с потенциалом. Как и половина Москвы. Однако глупость – это не про нас. Мы не стали проводить эксперименты с магией.
Вот только кто знал, что на пентаграмму можно воздействовать косвенно?
Нет, это не глупость – просто нелепость жизни.
клик-клац
– Молчишь, падаль? – слова Игната выдергивают меня из воспоминаний.
Кладу зажигалку в карман, поднимаюсь с лавочки и смотрю в его крохотные глазки. Он гораздо ниже ростом, но сейчас у Воробья храбрости больше, чем когда-либо.
– Инна не вернулась живой, потому что мы занялись любовью на пентаграмме. Наш секс, не знаю как, активировал ее. Затем щелкнул засов и открылась дверь, а когда мы переступили порог, то оказались в Медном городе. Он вовсе не так прост, как рассказывал на лекциях Литвиненко. Город что-то забрал у Инны… что-то такое, без чего ее тело не может существовать.
– Издеваешься, гадёныш детдомовский! – рычит Игнат.
– Хочешь ударить, Воробей?
Он хочет и бьет.
Боль отрезвляет, уносит навязчивые мысли вдаль.
Я бью в ответ, и Воробей заваливается на бок.
Прочь. Надо уйти отсюда. В гробу – не Инна. Инна – там, на глубине. И мне надо за ней вернуться, найти способ отнять у города то, что он забрал. А ты, Игнат Воробьев, и остальные, кто сейчас с презрением жжет мне спину, – идите в задницу.
Но сначала полиция.
Встречи с ними надо избежать. Стервятники с самого утра поджидают у ворот кладбища, оцепили выход, словно там смердит, а им по зову сердца требуется понюхать.
Ничего.
Заборы у кладбища невысокие, перемахну на южной стороне – и сразу к Литвиненко. Разговор с профессором сейчас важнее, чем очередной допрос у следователя.
***
Подземкой пользоваться не хочу и краешком ума понимаю почему – нужно экономить силы, готовиться к спуску и не показываться под землей раньше положенного. Хороший диггер знает, как важна подготовка и сбор информации.
Автобус везет меня к метро «Академическая». За прохладным окном, образуя мой мир, мелькают люди – обычные и бездомные, шныряют собаки – на поводке и свободные, стоят дома – в черных проводах и металлических ЛЭПах, тянутся дороги – вонючие и съеденные реагентами, над этим всем замерло небо – свинцовое от печали. Там, за окном, у меня огромные проблемы.
«Ты мне нужен, дядя Гриша. Как тогда…»
…Тогда, давным-давно, Григорий приходил ко мне в детский дом, чтобы рассказать очередную безумную историю. Он говорил о катакомбах Санкт-Петербурга, раскопках в Богом забытых местах, о бесконечных мытарствах в поисках новых открытий. Тогда-то, не сосчитать уже сколько лет назад, я как завороженный грезил о жизни исследователя.
Хорошо, что у моих родителей, пока они еще не умерли, был такой друг детства – Григорий Литвиненко. Хорошо, что после похорон мамы и папы профессор по какой-то неведомой причине оказался рядом, чтобы поддержать меня.
Это ли не настоящая удача?
Думаю, так и есть.
Сегодня дядя Гриша преподает историю в институте археологии, а я посещаю его занятия уже три года. Литвиненко любит диггеров, и, пускай это раньше называлось иначе, он сам – диггер.
Важно другое. Впервые о Медном городе мне рассказал именно дядя Гриша. А значит, проводить сбор инфы нужно у него.
Охранник на входе глядит косо и лениво. Я не обращаю внимания и двигаюсь дальше: пусть принимает за студента, у которого просто-напросто не сработал вовремя будильник. Если не суетиться – подозрений не возникнет.
Меня интересует расписание занятий. За стеклом, на огромном бумажном полотне, нахожу фамилию профессора и номер аудитории. Повезло, он близко.
Бегу к нему.
Профессор уважает студентов и требует такого же отношения. А потому запирает аудиторию каждый раз, когда ведет лекцию. На ней нет места опоздавшим.
Стоя подле аудитории, я узнаю его голос. И не церемонюсь. Мне некогда. Просто бью ногой в дверное полотно и слышу, как сыплется штукатурка за откосами. Голос внутри смолкает. Бью еще раз.
Щелкает замок, открывается дверь. На пороге недовольный Литвиненко, он смотрит прямиком мне в душу. «Ну, ты уж прости. Мне и правда надо с тобой сейчас поговорить», – приходит виноватая мысль.
– Привет, Миша, – произносит он.
– Привет, профессор, – отвечаю я.
А в глазах стоят слезы.
– Инна? – спрашивает Григорий.
– Да. Там, внизу.
И мы оба молчим. Пока я не нахожу в себе силы начать первым.
– Мы нашли Медный город, профессор.
– Врешь, Миша. Знаешь, почему тебя ищет полиция? – тихо спрашивает он.
Мне же плевать на полицию, я хочу сейчас поговорить о другом:
– Я вернусь туда. Кажется… нет, уверен, что знаю, как спасти Инну! Мне просто необходимо немного информации о Медном городе, необходимо подготовиться. Тогда я непременно ее спасу.
Григорий прикусывает губу. Потом оглядывается на аудиторию. Неужели он размышляет, а видит ли хоть кто-нибудь из студентов, с кем он сейчас беседует. Я читаю в его глазах страх и сомнение. А секундой позже читаю все-таки любовь.
– Сочувствую тебе, Миш, – наконец-то выдавливает профессор и отстраняет меня рукой. Он выходит из аудитории и закрывает за собой дверь. – Пошли на кафедру, там никого. У меня ключи, запремся и поговорим.
