Loe raamatut: «Журнал «Парус» №71, 2019 г.»

Цитата

Афанасий ФЕТ

***

Скрип шагов вдоль улиц белых,

Огоньки вдали;

На стенах оледенелых

Блещут хрустали.

От ресниц нависнул в очи

Серебристый пух,

Тишина холодной ночи

Занимает дух.

Ветер спит, и все немеет,

Только бы уснуть;

Ясный воздух сам робеет

На мороз дохнуть.

1858

Художественное слово: поэзия

Андрей ШТАЛЬ. Бумажные кресты

ЦАРСТВО НЕБЕСНОЕ

Смотришь, бывает, на небо, видишь вдали силуэты, —

Множество старых знакомых, экое все-таки диво!

Ходят по небу артисты, ходят по небу поэты,

Верный товарищ, с которым пили мы в юности пиво.

Бабушка Аня, два деда ходят небесным покоем,

Тени щемяще тоскливо тают в туманности белой.

Кто-то почти незнакомый вдруг помахал мне рукою —

Мальчик, убитый осколком после ночного обстрела.

БУМАЖНЫЕ КРЕСТЫ

Известно всем, кто пережил бомбежки,

Зачем кресты бумаги на окошках.

Картинка социальной катастрофы —

Война идет отнюдь не понарошку.

Слез океан не вычерпаешь ложкой,

И в сердце боль сильней, чем колет брошка.

Ты видишь смерть, взбираясь на Голгофу,

Ну, что ж, мой друг, присядем на дорожку.

ЗАЙКУ БРОСИЛА ХОЗЯЙКА

Кто-то молится тихонько: «Дай спасение, Отец, нам!»,

Кто-то бесконечно плачет, и творится черт-те что.

Мне же вместо просьбы к Богу вдруг пришли стихи из детства:

«Зайку бросила хозяйка» – или как там у Барто?

Взрыв. К ребенку снова мчится то ли мама, то ли папа,

А уже спустя мгновенье стало страшно и темно.

Прилетевшие осколки «оторвали мишке лапу»,

И ударною волною в доме выбило окно.

ОБСТРЕЛ

Город пахнет смертью, порохом, свинцом.

На асфальте стынет мясо мертвецов.

Новые могилы, гибельные дни,

Небо содрогнулось, тишина звенит.

Пролетит по небу множество смертей,

Упадешь на землю, будешь ближе к ней.

Закрываешь уши, открываешь рот,

Веришь – милосердный Боженька спасет.

ПОСЛЕ ОБСТРЕЛА

Я помню звон разбитого стекла,

Свист мины, траекторию полета.

Хотелось мне бежать, подобно Лоту,

Смерть пощадила – рядышком прошла.

И я стоял живой средь мертвых тел,

Похоже, мне выкапывать могилы.

Вон у соседей дом разворотило,

А мой случайно оказался цел.

ИЕРИХОН

Иерихон сегодня ночью спал.

Таилась жизнь за стенами домов.

А в это время реактивный шквал

Гудел и бился с тысячей громов.

Играл архангел соло на трубе,

Но все же смерть ушла, и я живу.

Я вижу точку «А» и точку «Б»,

Не связанные вместе «Точкой-У».

ГОВОРЯТ

Говорят, серьезные шли бои,

Говорят, за городом – беспредел,

Говорят, стреляли в своих свои,

Говорят, что будет опять обстрел.

Но она не слушает глупый бред,

И она не верит всему подряд.

В дом вернулся газ, и вернулся свет,

За углом есть школа и детский сад.

Вот и чайник утречком засвистел,

Закипела, стало быть, в нем вода,

И уже пора разбудить детей,

Чтоб потом доставить кого куда.

У нее два маленьких пацана,

А девчонке старшенькой – десять лет.

Все прекрасно, если бы не война,

Та, которой вроде бы как и нет.

БРАТ ИСАЙЯ

Не поднимет народ на народ меча…

Надпись на стене у здания ООН, взятая из книги пророка Исайи

Если бы верить умел в чудеса я,

Были бы мысли ясны.

Поговори же со мной, Брат Исайя,

Об остановке войны!

Пусть возвратится понятие чести,

Встанет народ мой с колен!

Нам бы не знать, что такое «груз двести»,

Сайт «Миротворец» и плен…

Не вспоминать о проверках и копах,

И о судах без вины!

Нам бы не думать о тех, кто в окопах

С той и другой стороны!

Переселенцы, мигранты, вокзалы,

Вши в поездах и клопы…

Перековать бы мечи на орала,

Копья войны на серпы!

Завтра, возможно, притащит Косая

В город мой «Смерч» или «Град».

Ты укажи нам дорогу, Исайя,

В Царства Небесного град.

АТЛАНТИДА

Собирайте в мешки богатства,

Загружайте свой скарб в подводы!

Что со смертью теперь тягаться?

Атлантида идет под воду!

Мимо с плачем бегут соседи,

Люди в легких ночных хитонах.

Тихо, бабы, мы все уедем!

Атлантида сегодня тонет.

Погружает Господь под воду

Всё, что стало исчадьем ада:

Демагогов, кто врал народу,

Полководцев на баррикадах.

Завтра в книге о нас прочтется

У какого-нибудь Платона,

Что страну согревало солнце,

Что любил Господь как никто нас,

Голубое лучилось небо,

Зерна в злак набивались туго,

Но с ума мы сошли от гнева

И пошли воевать друг с другом.

Атлантида истошно плачет,

Убегайте, спасайтесь, люди!

Здесь не будет теперь удачи,

Завтра здесь ничего не будет.

ПИСЬМО «ТЕРРОРИСТА» МУАММАРУ КАДДАФИ

Вы породили Гитлера, не мы. Вы преследовали евреев. И вы устроили холокост!

Из речи Муаммара Каддафи на Генеральной Ассамблее ООН

На контурных картах стало все больше линий

Боев, столкновений, разграничений зон.

А сколько еще их будет – ираков, ливий,

Гражданских конфликтов, горя и похорон?

Прощайте, полковник! Ради борьбы с диктатом —

Репрессии, чистки, войны и крах систем.

Твой город утюжат безжалостно бомбы НАТО

Для новых продажных сделок и хитрых схем.

Не жизнь человека служит для них святыней,

Не то, во что верю я и чем ты богат,

Но нефть, что разлита в недрах твоей пустыни,

Заставила их найти и убить врага.

Они нам устроят новую мировую,

Командуют вновь: «Огонь, батарея, пли!»

Мы – дети страны, которой не существует,

Во имя «свободы» стертой с лица земли.

Виктория ПОЛЯКОВА. Здесь нет спокойствия и сна

ДИПТИХ

Хуже нет напасти,

Чем зверье у власти.

1

Здесь нет спокойствия и сна —

Зима звереет.

О Господи, когда весна?.. —

Уже не верю,

Что сгинет в мареве пурги

Войны проклятье.

Отчизна, мы ведь не враги —

По горю братья.

2

Саван, а не снег укрыл Донетчину:

Наливайте водку через край.

В городах с рассвета и до вечера

Смерть подушно собирает дань.

Ходит, на добро чужое зарится,

Радуется: мир сошёл с ума.

И в «котлах» людское «мясо» варится,

Скоро будет новый Иловайск.

Брат опять в лицо стреляет братово

(У Страны такой менталитет).

…И роняет Божий Сын гранатовые

Слезы…

Но спасенья больше нет.

***

Под ногами – снежинок крошево.

Спазмом боли сжимает горло.

Кто ты – с неба на землю сброшенный

В мир, где прошлое иллюзорно?..

И куда тебе деться с крыльями? —

До предела забита паперть:

Искалеченных – изобилие…

Состраданья на всех ли хватит?..

Недолюблены, недоласканы,

Недосчастливы мы, но все же…

У Распятия не распластанных —

Ты спаси и таких, о Боже!

Погибающих от неверия,

Себялюбия и гордыни…

Освети нам Дорогу – Верою,

Ту, что раньше вела нас в Ирий…

От стихов – не остов, а косточки…

Мне на выход опять с вещами…

Что еще Ты подашь мне, Господи?

Звезд горошины…

и Молчанье…

***

Симовы или Хамовы?

Чей продолжаем род?

Все мы – сыны Адамовы,

Ветхий Завет не врёт.

Землю засеяв трупами,

Грезим про Райский сад.

От сотворенья – глупые!

(Это не от Отца.)

В третье тысячелетие

Старый багаж берём.

Снова на Бога сетуем

И сатану клянём.

Каиново, Пилатово

Трудно в себе изжить,

И забираем братово:

Женщину, землю, жизнь.

Зависть назло умножили:

Ценность души – алтын.

С пьяными лезем рожами

К ликам святым.

***

Время шагнуло

решительно за полночь,

буквы дрожат

под настольною лампою,

ялик луны

в чёрном небе качается…

Час комендантский —

ходить запрещается!

В городе осени

стыло и ветрено,

листья разбросаны;

голыми ветками,

словно костяшками пальцев,

настойчиво

ветер стучит

в приоткрытую форточку.

В городе осени

горе – обыденность,

здесь отродясь

Алконоста не видели…

Сирин

призывную песню поёт —

жди воронье…

Жизнь наша в рамки

свобод не вмещается.

В городе осени

боль проявляется

списком потерь

населения мирного,

страх измеряется

взрывами минными,

ливнем осколочным,

переживанием,

Божию милостью…

Но испытания

Духа и Веры

у Господа вымолим.

В городе осени

имя за именем

жертв геноцида,

войны необъявленной,

криком

разбуженной совести

явим мы

миру:

не «сотню небесную» —

тысячи!

И на скрижалях

бессмертия

высечем.

В городе осени

повод для радости —

над головою

висящая радуга…

Здесь без прищура

увидит любой

в детских глазах

стариковскую боль.

В городе осени

чудо случается.

Надо

остаться людьми,

не отчаяться.

И обретём

в Царстве Божьем

спасение,

но «аз воздать»

велико искушение.

В городе осени

крестик за крестиком

я вышиваю

не платье невестино,

не гобелены

сакрально-былинные —

схиму по тем,

кто до времени сгинули…

***

Как чёток силуэт в оконной раме,

Хоть и едва подсвечен ночником,

Кричит: «Зайди! И за полночь – не рано!

Зайди! Пусть даже лично не знаком.

Отбросив лоск манерности столичной,

Верни себе провинциала шарм:

Улыбку детскую и лилию в петличке…

Поговорим с тобою по душам».

Мы пленники домов многоэтажных.

Черты, слова ли память сохранит?.. —

Что будет после… Разве это важно?.. —

Мы одиноки, хоть и не одни…

…Но ломанные линии рассветов

Ложатся спешно на полотна дней…

***

…Воронка после взрыва не остыла.

Европа. ХХІ век. Донбасс.

Нас Украина принуждает к миру.

О Господи, спаси скорее нас!

Пошли ослепшим от вранья – прозренье,

Пошли оглохши от него же – слух.

Мы ВЫЖИЛИ!

За Вербным воскресеньем

Страстной седмицы боголепный труд.

Я видела величие Собора,

Я ощутила длань Твою над ним.

О Господи, храни любимый город,

И Веру православную храни!

Иван НЕЧИПОРУК. Заболел мой край войной

ИТАКА

Моя полынная Итака

За бурным морем ковылей,

Ты золотишься тучным злаком

На исковерканной земле.

Я твой Улисс, бродяга вечный,

Расстрига раненного дня…

Легли отрепьями на плечи

Крыла, им не поднять меня.

Я вновь шепчу в ночи молитвы

И грежу запахом травы…

Но все желания залиты

Смолой неправедной молвы.

КТО НЕ СКАЧЕТ

Ещё вчера кричавшие: «Осанна!»

Сегодня перекрасились нежданно,

Благоразумия уже не сохранить,

Когда в загуле и в угаре пьяном,

Злой дух толпы, витая над майданом,

Рождает крик, взывающий: «Распни!»

И хмурый день становится кровавым.

Народ кричит и требует расправы

(Найдут виновных, ведь никто не свят)…

Зигуя небу жестом ультраправым,

Толпа как зверь рычит: «Отдай Варавву!» —

И скачет… Кто не скачет – тот распят!

КРИКИ ЧАЕК НАД НЕВОЙ

Тают в облаках лучи…

Ветер свищет, как нагайка,

Воздух сладостно горчит.

Надо мной не плачут чайки,

Надо мной кричат грачи.

Кроны тополей пусты…

На ветру трепещет осень,

Сквер, осунувшись, простыл.

И октябрь с собой уносит

Прогоревший дух листвы.

Заболел мой край войной…

И друзья считают чаек

Над холодною Невой,

И, по Родине скучая,

Не торопятся домой…

***

Памяти Е.З.

А годы всё колючей и капризней,

Счастливые моменты далеки…

Ещё вчера мы, словно мотыльки,

Летели смело к свету взрослой жизни,

А нынче нам полёты не с руки.

Оглядываясь вспять, мгновенья меря,

Себя считаем племенем младым,

Но пожиная времени плоды,

Мы отмечаем в дневниках потери,

Смыкая поредевшие ряды.

***

Дышит край мой ковыльным привольем,

Пахнет воздух полынью седой.

Этот край был веками намолен,

И вчерашнее Дикое Поле

Нынче стало нам Русью Святой.

Пробиваясь огнём и секирой,

Нас дороги и судьбы свели.

Мы, полпреды славянского мира,

Из Донца мелового потира

Причащаемся тела земли.

***

Вчера обстрел – сегодня тишина,

И только ветер, бередящий клёны,

Прорвавшись в трещину разбитого окна,

Мне напевает песню утомлённо

Про то, как надоедлива война.

Мой хрупкий быт висит на волоске,

Мои волненья, как тугая роздымь…

И я смотрю сквозь дырку в потолке

На горькие испуганные звёзды,

Сжимая крест в слабеющей руке.

***

Мы раньше срока поседели,

Бессонницу войны кляня.

Здесь даже городские ели

Познали пагубность шрапнели,

Жестокосердие огня.

И горожане-фаталисты

Живут, но помнят каждый час,

Что ангел смерти бродит близко…

И где-то там артиллеристы

Прицельно думают о нас.

ПРЕДДЕКАБРЬСКОЕ

А за кордоном – снежная страна,

Реалии ноябрьских откровений.

Мой путь через посты и сумрак бренный,

Где страх, как набежавшая волна

На грани у растерзанной вселенной.

Где всё спокойным кажется на вид,

Но дребезжит рассудок чайным блюдцем.

Снежинки в окна призрачные бьются,

Там ёлка прошлогодняя стоит,

Всё ждёт, когда хозяева вернутся.

***

Промолчи, промолчи, промолчи!

А. Галич

Дух бунтарства по свету рассеян,

Память схлынула красной волны.

Вы – расстриги печальной страны —

Позабыли, чем дышит Расея.

И на беды взирая сквозь пальцы,

Равнодушия пьёте туман…

И заплакало небо славян,

Запекаясь кровавым румянцем.

***

Андреевской церкви на солнце горят купола,

Но мне неуютны барочные хмурые своды.

Пройдёмся по спуску, где дышится в полдень свободно,

Где города змиева осень легка и светла.

Пусть машут каштаны своей обречённой листвой,

Пусть камни брусчатки на солнце агатом искрятся!

Андреевский спуск. Дом Булгакова – номер тринадцать,

И старая липа, парящая над мостовой.

Я город когда-то любил наблюдать с высоты,

Пока в моей жизни судьба не проела прореху…

И если б не ты, я сюда ни за что б не приехал!

И множество прочих условностей: «если б не ты!»

Елизавета ХАПЛАНОВА. В ладонях века

ЖАТВА

Смертоносная жатва осени, приближающей «Час Быка»…

Все мы нищие, все мы босые… Но крепки и рука, и строка.

Все мы странники безнадёжные по дороге в небесный край.

И бредём к Алтарям… безбожные. А не спрятался – погибай.

Нам привычно пером и шпагою выбирать свой дальнейший путь.

Но взлетает Душа – не падает… когда пуля достанет грудь.

Все мы держимся эфемерностью, иллюзорностью бытия…

Только б нам доставало смелости застилать свою жизнь в поля.

Смертоносная жатва осени… Надо выдержать новый бой.

Под наркозом ли… под колёсами… не раздавлены под пятой!

И не каменные, не свинцовые, не металлом влитые в жизнь, —

Будут розы цвести – садовые, словно символ: «Донбасс, держись!».

Сколько жатва ещё протянется? – Всё мы выдюжим, вот те крест!

Не бывало, чтоб Каин каялся… Но распятый-то Сын воскрес!..

«Час Быка» невозврата точкою отмечает ладони нить.

Но Донбасса сыны и дочери, – вот те истина! – будут жить.

НА РУСИ

Ладаном пахнет воздух.

Господи мой, прости!

…Из песнопений создан

Тот, кто рождён на Руси.

Небо залито светом

Сквозь череду дождей.

Пахари и поэты —

Дети Руси моей.

Нет, не за лёгким счастьем

К свету бредёт душа…

Свечечка не погаснет,

А за душой – ни гроша!

В этом святая сила

Каждого на Руси.

В шёпоте негасимом:

«Отче наш, иже еси…».

МЕМБРАННОЕ МОЛЧАНИЕ

Когда море, что раскинулось перед нами,

унесет в свои пучины хоть одну малую песчинку,

мы этого, разумеется, не заметим, ибо это

всего лишь песчинка, но европейский континент

станет меньше…

П. Коэльо «Победитель остаётся один»

Молчит душа. И замерли часы.

Застыли в воздухе стальные нити Слова.

Душа расстаться с миром не готова,

Минуты досыпая на Весы…

Мы все уйдём в забвения туман —

Всё меньше наших маленьких вселенных…

Молчит душа. Любовь вскрывает вены…

И по пескам ступает караван,

Как будто Вечность, сорванная с уст…

Ментальный сон, растянутый в столетьях…

Порою в нас Пигмалион заметен,

Но в каждом есть немного и… Прокруст.

Молчит душа. Свершён прощальный суд.

Замёрзли реки непрожитой жизни…

И где-то… над распятою отчизной

Давно заупокойную поют.

ВОЙНЫ ВАЛЮТА

Памяти Арсения Павлова («Моторолы»)

Наша Жизнь – войны валюта.

С ней играется иуда,

Ценность понижая круто —

До немыслимых границ.

А на небе кружит ворон —

Вдовы воют дружным хором…

Проросли гнилые зёрна —

И взрастили… аушвиц.

Меньше нас ещё на брата —

Покидают мир комбаты…

Там – парады. Здесь – награды

Лягут холодом на грудь.

В люльке – сын, малышка – дочка

Не помашут вслед платочком…

Роковой осенней ночью

Отбыл он в последний путь.

Кривоногая с косою

На Донбасс идёт войною.

И, рядком могилы роя,

На крови играет пир.

Над земной непрочной твердью

Кто-то яро крутит вертел,

Чтоб обрёл своё бессмертье

Рядовой и командир.

В ЛАДОНЯХ ВЕКА

Искрится тихий первый снег… В ладонях века тает время…

Кто дышит – жив. Кто любит – верит. Святой – кто молится о всех.

…Перед иконой дух земли, распластавшись, просил пощады.

Огней церковных мириады благословляли путь Любви.

Но не жива земная плоть – на паперти мечи и стрелы.

Вода в озёрах обмелела. Где купола… и где Господь?!

Дорогу снова замело – под белизной утихло пламя…

Скрипит у века под ногами не снег – уставшее Весло,

Ведущее степенно путь… и муть воды привычной стала,

Где в очередь на пьедесталы тузы стараются примкнуть —

Неведом миру их альянс… Народным эхом чтутся лики!

За тёмной ширмою – интриги, а в душах – пыльный декаданс…

Век просветленья и… стыда, где шут опять играет в маски,

Страшась людской (земной) огласки… Не зная Божьего Суда.

Как быстротечен стрелок бег… Вот то, что властвует над всеми!

В ладонях века тает время… Искрится тихий первый снег…

СТОЮ ОДНА

Разрушен мир пустынностью надежд…

И ставнями, закрытыми на вечность,

Не пропускаем Свет… Не поднимаем вежд…

И путь к любви стал призрачным и млечным…

Координаты чувств сошли на нет…

В ларце души хранимые Созвездья —

Твой зримый свет… Лишь малый след

Для нас не предначертанного «вместе»…

Истерзанность души играет туш,

Поверженное сердце просит воли!

Ты для кого-то друг… кому-то муж…

А для меня – счастливейшее горе!

Мне в сердце льётся сонный луч зари —

В златых волнах укутанное счастье…

Идти к тебе никто мне не велит,

А я иду… как к Богу на причастье…

Бесправной жрицей на костре любви,

Язычницей, нарушившей запреты,

Я на границе неба и земли

Стою одна – испита и… допета.

Пересеченьем будущих дорог

Оправдывая Вечности страницы,

Иду туда, где только Ты и… Бог,

а вдоль дороги – лица, лица, лица…

Художественное слово: проза

Геннадий АВЛАСЕНКО. День, когда не хватает дождя

Рассказ

Где-то слева вновь послышался азартный и заливистый собачий лай. Собаки кого-то гнали. Зайца, скорее всего… а может, и лисицу…

Лай быстро приближался, и Николай начал уже настороженно осматриваться по сторонам – в надежде увидеть, наконец, ушастого этого бедолагу, который мчится сейчас сломя голову прямо сюда. Но время шло, зайца всё не было, а лай приближался и приближался… и вдруг, в той же стороне, совсем неподалеку от Николая, гулко и отрывисто громыхнул выстрел, за ним сразу – второй. И тотчас же собаки перестали лаять.

«Браконьеры, – невольно подумалось Николаю. – И не опасаются, черти!»

И он решил, что, скорее всего, это был не заяц. Летом на зайца не охотятся. Никто, даже браконьеры. На лося – другое дело. Или, скажем, на кабана.

В это время собаки вновь залаяли, правда, теперь лай их был каким-то неуверенным. Видимо, потеряв след, они изо всех сил старались снова его отыскать.

Не горя желанием повстречаться ни с собаками, ни, тем более, с их хозяевами, Николай взял круто вправо и направился к знакомому болотцу, почти на окраине леса.

«Посмотрю еще там, и всё! – твердо решил он. – И надо домой поворачивать! Нет грибов – незачем ноги зря бить!»

В корзине, которую Николай держал в левой руке, стыдливо перекатывались из стороны в сторону несколько небольших подосиновиков, рядом с ними скромно желтели горсти две лисичек. Единственный боровик выглядел среди всей этой грибной мелочи самым настоящим великаном.

Собачий лай давно уже остался позади, новых выстрелов тоже не было слышно. И лес вновь зажил обычной своей, повседневной жизнью. Капли росы еще там-сям посверкивали на широких листах папоротника, но лучи восходящего солнца быстро находили и сразу же стирали эти последние приметы туманного утра. День вновь обещал быть солнечным, безоблачным и по-вчерашнему жарким…

– Дождика бы! – вздохнул Николай, с досадой швыряя на землю очередной червивый боровик. – Вторую неделю такая жара!

Впереди уже ощущалось болото, и он медленно зашагал еле приметной тропочкой вдоль самого его края, с напрасной надеждой поглядывая себе под ноги. Время от времени делал короткие вылазки то влево, то вправо от тропинки, но неизменно вновь на нее возвращался.

Перемещаясь таким вот причудливым манером, он довольно скоро подошел к хорошо знакомому ему шалашу, мастерски сделанному из сухих ветвей орешника, березняка и тонких ивовых прутиков.

Шалаш был довольно старым. Построил его, наверное, какой-то заядлый охотник для весенней охоты на тетеревов (рядом как раз и находилось изрядное их токовище). Но это было давно, несколько последних лет шалашом никто не пользовался, да и тетеревов почти не осталось. А вот шалаш сохранился. И стоял упрямо на прежнем месте, возвышаясь среди зеленой травы каким-то нелепым памятником неизвестно чему.

Сам по себе шалаш не особенно интересовал Николая, но рядом с ним всегда попадались лисички. Хоть несколько, да находилось. Николай надеялся, что и на этот раз шалаш не обманет его ожиданий. По правде говоря, на сегодняшний день эта надежда была едва ли не самой последней.

Возле шалаша он действительно набрел на целую россыпь лисичек. Обрадованный неожиданной находкой, быстренько срезал грибы и сразу же, не глядя, бросал их в лукошко. Потом лисички как-то разом закончились.

Вздохнув, он выпрямился и уже собирался было продолжить свой путь, как вдруг в шалаше кто-то слабо пошевелился.

От неожиданности Николай мгновенно отпрянул назад и, остановившись в отдалении, застыл, не сводя настороженных глаз с шалаша.

Там, внутри, кто-то был!

– Кто тут?! – крикнул Николай и смолк, прислушиваясь.

Словно в ответ на этот его испуганный выкрик в шалаше вновь послышалось шевеление, потом донесся чей-то тихий то ли вздох, то ли всхлип.

Николай внезапно ощутил не то чтобы страх, но что-то весьма схожее с неприятным этим чувством. Ему вдруг захотелось просто повернуться и пойти прочь. Пойти не оборачиваясь. А лучше – побежать! И не рассказывать потом никому о том, что он только что испытал…

Но он никуда не пошел. Тем более не побежал. Правда, подойти ближе и заглянуть в шалаш… на это его пока тоже не хватило. Он просто стоял неподвижно и глаз не сводил с шалаша… Продолжалось всё это довольно-таки продолжительное время…

А потом ему стало стыдно.

Да что же это в самом деле, мужик он или не мужик?!

Медленно расправив плечи, он двинулся в сторону шалаша, на всякий случай крепко сжимая в правой руке свой небольшой перочинный ножик.

В шалаше и в самом деле кто-то находился. Этот «кто-то» лежал там неподвижно, и был это, несомненно, человек. Странно только, что человек этот был совершенно раздет… а когда Николай присмотрелся к нему повнимательнее, то понял вдруг, что перед ним женщина.

«Так! – невольно подумалось ему. – Этого мне только не хватало!»

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что здесь такое произошло, и как она оказалась голой в шалаше, эта женщина. Пошла, наверное, в лес одна, дура… ну и наткнулась тут на пьяных каких-то отморозков. И вот результат!

Женщина между тем снова пошевелилась и, открыв глаза, посмотрела в его сторону. И столько было в этом ее взгляде боли, ужаса, отчаянья, что Николай вздрогнул невольно. А женщина, хрипло и с каким-то всхлипом вздохнув, устало отвела взгляд.

«Так! – вновь подумалось Николаю. – И что же мне теперь с ней делать?»

Женщина была молодая и красивая. Даже очень красивая. И очень еще молодая. Впрочем, возможно, чарующая красота женщины невольно сглаживала истинный ее возраст…

И еще Николай успел заметить, что правая рука у женщины в крови. Больше он ничего так и не смог рассмотреть, потому что почти сразу стыдливо потупился.

– Перевяжи мне руку! – неожиданно проговорила женщина.

Голос у нее был слегка охрипший, но, тем не менее, довольно приятный.

– Сейчас! – засуетился Николай. – Я сейчас!

Он торопливо сбросил с себя штормовку, потом рубаху и, немного поколебавшись, стащил через голову майку.

– Сейчас!

Помогая себе зубами, он принялся отрывать от майки ровные длинные полоски. Потом, когда полосок набралось предостаточно, стал, по-прежнему стараясь не смотреть на обнаженное женское тело, делать перевязку. При этом ему всё же случилось несколько раз коснуться пальцами горячего тела женщины… и случайные эти прикосновения пробудили в сердце Николая какое-то особенно тревожное чувство. И он почти жалел, когда всё закончилось и ему пришлось вновь отвернуться…

– Почему ты не смотришь на меня? – неожиданно спросила женщина. – Я тебе не нравлюсь?

Николай был готов ко всему: к: благодарности, к упрекам, пусть и непонятно, за что, к торопливой сбивчивой исповеди о том, что же с ней всё-таки произошло. Он был готов даже к потоку бесконечных истерических слёз незнакомки… ко всему, короче, он был готов, но только не к такому вот откровенному вопросу.

«Она не похожа на изнасилованную! – невольно подумалось Николаю. – Совсем даже не похожа!»

Но кто же она в таком случае, как попала сюда? И почему без одежды?

– Иди ко мне! – нежно прошептала женщина. – Иди… ну!

Николай вдруг ощутил, как нежные женские ладони осторожно скользнули по его обнаженной спине.

– Иди ко мне! – вновь прошептала женщина. – Иди, не бойся! Ты же хочешь этого, хочешь, правда?

Но вместо желания Николай вдруг ощутил новый страх. Он боялся, боялся странной этой женщины, неизвестно как и зачем оказавшейся здесь, на самом краю болота. Кто она? Как попала сюда? И где, в конце концов, ее одежда?!

– Посмотри на меня! – прозвучал у самого его уха нежный завораживающий голос. – Я красивая! Посмотри!

Совершенно того не желая и, одновременно, не в силах более противостоять искушению, он сначала осторожно, а потом уже гораздо смелее взглянул в лицо незнакомке.

И словно окаменел, потрясенный необыкновенной ее красотой.

Остановилось время. Времени вообще не существовало больше. Ничего не существовало больше в огромной Вселенной. И ничего больше не имело значения, кроме таинственных и нежных глаз необыкновенной этой женщины. Он тонул в бездонной глубине ее глаз… он погибал, и сам понимал, что погибает… но погибель эта была не только не страшной, но и, наоборот, необыкновенно сладостной и желанной…

– Поцелуй меня!

Словно во сне, губы его соприкоснулись с горячими ее губами. И в это самое время где-то, совсем рядом и совсем неожиданно, вновь послышался гулкий собачий лай.

И очарование схлынуло…

Ошеломленный Николай, отброшенный в сторону неожиданно сильным толчком в грудь, увидел вдруг перед собой самую обыкновенную и до полусмерти перепуганную женщину.

Сжавшись в комочек, она отползла в далекий угол шалаша и смотрела оттуда на Николая отчаянным затравленным взглядом.

– Не отдавай меня им! – быстро и тревожно шептали дрожащие ее губы. – Я прошу тебя… я тебя очень прошу! Не отдавай меня им!

Ничего еще не понимая, он, тем не менее, мгновенно выскочил из шалаша. И сразу же увидел собак. Они были совсем рядом, два больших черно-белых гончака.

Увидев человека, собаки сразу же приостановили свой бег, но лаять не перестали.

– А ну, цыц! – прикрикнул на них Николай и подхватил с земли увесистую суковатую палку. – Пошли отсюда!

Собаки отскочили в сторону, на мгновение умолкли, но почти сразу же вновь залились гулким азартным лаем.

– Пошли отсюда! – повторно заорал Николай, испуганно размахивая импровизированной своей дубинкой. – Кому сказал!

И тут, наконец-то, до него дошло, что собаки облаивали вовсе не его. Их целью был… шалаш! Один из гончаков сделал широкий полукруг и попробовал пробиться к шалашу с противоположной стороны. Но Николай был начеку.

– Пошел ты! – изловчившись, он так перетянул пса палкой по спине, что тот сразу же отскочил, обиженно взвизгнув. Но его напарник в это самое время мгновенно рванулся вперед, и Николай едва успел преградить ему дорогу.

«Так долго не выдержу! – тяжело дыша, подумал он. – Взбесились они, что ли?!»

– Валдай! Гром! Фу! – послышался откуда-то сбоку громкий уверенный голос. – Ко мне!

Николай обернулся. Из леса медленно выходили двое мужчин, в руках у них были охотничьи ружья. Увидев грибника, мужчины остановились.

«Браконьеры! – испуганно подумал Николай. – А может, и похуже…»

Мужчины тем временем подошли поближе. Один из них, бородатый, ухватил обеих собак за загривки и быстро, с помощью товарища, нацепил на гончаков ошейники с поводками. Передав оба поводка товарищу, бородач подошел к Николаю вплотную.

– Вы уж простите нас, бога ради! – пророкотал он сочным басом и, одновременно, улыбнулся широкой открытой улыбкой. – Не знаю, что на них такое нашло? Никогда еще не было, чтобы на человека бросались. Курите?

Бородач вытащил из кармана портсигар, раскрыв, протянул Николаю.

– Не курю! – ответил тот, всё еще сжимая в руке палку и ощущая себя довольно неловко, – в первую очередь из-за того, что был наполовину раздет.

– И правильно делаете! – одобрил бородач, закуривая. – Я вот тоже всё собираюсь бросить. И никак не соберусь. А вы что, в грибы ходили?

И он бросил быстрый взгляд на корзину.

– Нет грибов, – Николай по-прежнему ощущал себя довольно неловко.

Он швырнул в сторону палку и добавил:

– Вот решил немножечко отдохнуть. Жарко…

– Жарко, – согласился бородач. – И сухо. Дождик нужен!

Он перехватил настороженный взгляд Николая, направленный на его ружье, и вновь улыбнулся.

– Удивляетесь, почему с оружием? Вы не думайте, мы не охотимся. Тут другое…

– Волк! – хмуро пояснил товарищ бородача. Он по-прежнему с трудом удерживал бешено рвущихся вперед собак. – Да что это с ними такое?!

– Волк? – переспросил Николай недоверчиво. – Какой волк?

– Обыкновенный! – бородач пожал плечами. – А скорее всего, бешеный. Напал утром на доярок, они на ферму шли. Потом пастуха здорово потрепал. Нам позвонили в район… к сожалению, только мы вдвоем и смогли вырваться. Было бы больше народу – никуда б он от нас не ушел!

– Он и так никуда от нас не уйдет! – всё так же хмуро бросил товарищ бородатого. Он был значительно моложе, без бороды, зато с тоненькими франтоватыми усиками. – Я всё же подранил гада!

– Подранил! – насмешливо хмыкнул бородач. – Показалось тебе!

– Не показалось! – упрямо стоял на своем охотник с усиками. – Я ему переднюю лапу перебил! Сам видел, как он подпрыгнул!

– Ну, перебил так перебил! – бородач тщательно загасил окурок о подошву сапога. – Пошли, что ли!

Они зашагали прочь, таща за собой на поводках огрызающихся и пытающихся вырваться собак. Уже исчезая среди деревьев, бородач оглянулся.

– Вы всё же тут особо не задерживайтесь! – озабоченно проговорил он. – Мало ли что… Лучше домой идите! А то, может, с нами?

Николай отрицательно мотнул головой.

– Ну, смотрите!

И оба охотника скрылись между деревьев.

Некоторое время Николай по-прежнему стоял неподвижно и всё смотрел и смотрел им вслед. Какое-то странное чувство вдруг охватило его, чувство не то чтобы нереальности всего того, что с ним сейчас происходило, но всё же…

Это было, скорее, чувство чего-то необыкновенного, незнакомого, так непохожего на повседневные серые будни обыденной его жизни… и это странное чувство сладким волнением жгло и наполняло душу…