Loe raamatut: «Остров», lehekülg 2
– Только, знаешь, Сева, дай мне соснуть минут десять, – сказал отец.
Я подумал, что он так в фигуральном смысле выразился насчет десяти минут. Оказалось, ничуть.
– Хорошо, папа, через десять минут разбужу, – молвил Севка.
Его отец, как сидел на стуле, так и отключился! Мгновенно, только предварительно расслабился, откинулся на спинку и опустил руки, словно плети. Мне показалось, что он даже начал слегка похрапывать. Ровно через десять минут Сева сказал:
– Папа, вставай, – и потрепал его по плечу.
Папа открыл глаза. Когда он поднялся со стула, это был другой человек: никаких следов усталости, сама бодрость и целеустремлённость! «Мне бы так», – с завистью подумал я.
3
Второй семестр был в самом разгаре, когда заболела наша отличница Наташа Друян.
– Ты в той стороне живёшь, загляни к ней, а то я сегодня не смогу, – попросила меня её подруга, тоже Наташа.
– Ладно, давай адрес.
Она сунула мне бумажку:
– Это возле строительного института. Тяжело ей одной, бедняжке, без дружеского участия и человеческого тепла.
Она со значением посмотрела на меня. Я давно уже ловил на себе томные, задумчивые взгляды Наташки, той самой, что сейчас лежала больная где-то на съёмной квартире. Но я оставался верен своей школьной неразделенной любви по имени Зоя, не допуская даже мысли, что кто-то может занять в моих безнадёжных фантазиях её место. Естественно, кодекс чести, основанный на таких возвышенных представлениях о человеческих взаимоотношениях, требовал от меня в самом зародыше пресекать как собственные сомнения в глубине моих чувств к Зойке, иногда посещавшие меня, так и любые попытки к сближению, исходящие порой от некоторых институтских девиц.
Нарушить этот условный кодекс было для меня равносильно крушению мироздания или чему-то ещё более страшному, хотя что может быть страшнее вселенского апокалипсиса. Это я к тому, чтобы было понятно тогдашнее состояние моих мыслей и чувств. Увы, природа человеческая несовершенна! Повреждение нравов происходит быстрее, чем человек взрослеет и приходит к выводу, что именно тогда, до этого самого, незаметным образом свершившегося повреждения, он только и был самим собой. Настоящим, без последующих искусственных наслоений, от которых он бы и рад теперь освободиться, но их уже никаким скребком не соскребешь.
Когда я вошел в Наташкину комнату, она лежала в постели, на благоухающей духами белой кружевной подушке. Я положил кулёк с яблоками на стол, вежливо поинтересовался её здоровьем и передал привет от всей нашей группы. О чем говорить ещё я не знал. Молчала и Наташка. С разрумянившимся лицом, слегка растрепанными, разметавшимися по подушке белокурыми волосами, она была необыкновенно хороша. Я счел возможным отметить это про себя, несмотря на упомянутый выше внутренний кодекс, предписывающий вечно хранить верность Зойке.
– Посиди со мной, – сказала Наташа и подвинулась на кровати.
Я осторожно присел. Говоря по правде, она мало походила на больную. Словно угадав мои мысли, Наташка тихо промолвила:
– Горю вся, наверное, температура высокая, а градусник куда-то запропастился. Как ты думаешь, у меня жар?
Я хотел потрогать ладонью Наташкин лоб, но она перехватила мою руку и приложила её к своему глубокому декольте.
– Ну что, есть жар?
Я что-то промямлил в ответ, чувствуя, что у меня самого сейчас поднимется температура. Больная смотрела на меня тем самым волнующим взглядом, который я у неё несколько раз перехватывал в институтских аудиториях. Но сейчас в этих глазах было ещё что-то, названия чему я не находил. Я попытался подняться, чтобы пересесть на стул, но Наташа легким движением руки удержала меня. Конечно, я всё понимал, не маленький! Но мной овладело какое-то оцепенение, постепенно переходящее в смятение. В этот момент я даже забыл о Зойке. Что же всё-таки делать? Как это должно происходить? И потом… А что потом? Как я потом посмотрю в глаза Зое? Нет, это невозможно! Я опять попытался встать. На этот раз Наташа мне не препятствовала.
– Ладно, иди, – сказала она с едва заметной улыбкой. – А то ещё сознание потеряешь, что тогда буду делать с тобой.
Словно сомнамбула, я вышел на улицу. Уже зажглись фонари. Я шел в расстегнутом пальто, и мне по-прежнему было жарко. Этой ночью, как и той, перед экзаменом, я опять не смог сомкнуть глаз.
Второй семестр отличался от первого главным образом тем, что куда-то ушла растерянность перед новым, студенческим образом жизни, так разительно не похожим на прежний, школьный, когда рядом с тобой были папа с мамой, всегда готовые прийти на помощь, и учителя, по сути, вторые родители, не менее настоящих переживавшие за все твои промахи и радовавшиеся твоим успехам. Институтские же преподаватели относились к тебе более индифферентно, если не сказать безразлично. Во всяком случае, нам так казалось. Но это как раз и являлось тем проявлением свободы, к которой мы всегда неосознанно стремились, хотя и не были к ней как следует подготовлены, что совсем скоро сыграет со мной и моим другом Виктором весьма злую шутку. Но пока до этого было ещё далеко. Пока Виктор готовился к «поединку века», встрече на ринге с чемпионом института по боксу в полутяжелом весе кандидатом в мастера спорта Будимиром Берзиным, в просторечии – ББ. А мы, его одногруппники, как могли, поддерживали нашего товарища и готовились болеть за него.
Витька тренировался по нескольку часов в день и не только вечерами, иногда для этого ему приходилось пропускать занятия. Я тоже, бывало, сбегал с лекций и отправлялся в спортзал, чтобы поприсутствовать на его тренировках, посмотреть бои со спарринг-партнерами. Меня удивляло, как он выдерживает такие нагрузки! Бой полутяжей – это тебе не поединок спортсменов «петушиного» веса. Каждый пропущенный удар потрясает тебя до основания, дезориентирует в пространстве и даже во времени. Он способен вызвать смятение и панику, необратимым образом сказаться на психике, вот почему в боксе так важна волевая подготовка. В других видах спорта ты можешь проиграть, пробежать медленнее соперника, не взять необходимую высоту, поднять на несколько граммов железа меньше, не забить решающий гол, наконец, получить травму. И только в боксе ты рискуешь быть на глазах у всех избитым до потери сознания! А чем иным, скажите, является нокаут? Всякие там бои без правил – это, по сути, тот же бокс, только с различными вариациями. Поэтому, несмотря на всю мою любовь к этому виду спорта, я никогда до конца не мог понять боксеров, ставящих на кон собственное здоровье, а значит, в конечном счете, жизнь!
Бой был назначен на День Победы – девятое мая. Ринг находился в недавно построенном спортивном корпусе института, просторном и светлом. Там было много места для зрителей, желающие могли наблюдать за соревнованиями даже сверху, с внутреннего балкона. Словом, можно было не переживать, места хватит всем.
С утра мы с ребятами гуляли по празднично украшенному городу, спустились к площадке, где на крутом берегу реки в самом конце широкого проспекта только что открыли величественный обелиск в память об освобождении города от фашистов. Почти все деревья и декоративные кустарники уже покрылись нежной светло-зелёной листвой, из репродукторов звучали военные песни и марши, всё это брало за душу, настраивало на праздничный лад с примесью лёгкой грусти.
Еще не были написаны многие песни о войне, такие, например, как Тухмановский «День Победы» или «Мы за ценой не постоим» из фильма «Белорусский вокзал». Но из открытых окон домов, из громоздких переносных магнитофонов, с которыми по бульвару разгуливала молодёжь, подметая асфальт модными, неимоверно расклешенными от колен брюками, изготовленными в ателье индпошива из дефицитнейшей ткани с лавсаном, уже разносился хриплый баритон Высоцкого, певшего про «Як» -истребитель и штрафные батальоны, про сыновей, уходящих в бой, про того парня, который не стрелял, и про другого, однажды не вернувшегося из боя! Мы все тогда были помешаны на Высоцком и распевали его баллады на вечеринках, даже не зная точно слова, ибо качество магнитофонных записей было ужасным, а по радио песни его ещё не звучали, пластинки не выходили.
– Ну что, выиграет сегодня Витька? – спросил ни к кому конкретно не обращаясь Артем Добужинский. – ББ сильный соперник, и опыта у него побольше!
Ребята молчали. Действительно, результат боя предугадать было трудно. С одной стороны, Виктор внешне выглядел крепче соперника, был выше его ростом, и руки у него были длиннее. С другой, Будимир – чемпион института, неоднократный призер спортивного общества «Буревестник». Он на три года старше Витьки, провел больше боев и только в одном потерпел поражение. К тому же он – кандидат в мастера спорта, тогда как наш товарищ – перворазрядник.
– Бьюсь об заклад, что Витька победит, – сказал Коля Менюк, – я видел его на тренировках, прёт, словно танк, не остановишь!
– Смотря кто пытается остановить, – не согласился Артём. – С Берзиным они на ринге встречались, кто-нибудь знает?
Это знал я, но промолчал. Они, действительно, встречались три раза в неофициальных боях на различных площадках и все три раза Витька по очкам ему проиграл. Честно говоря, у меня тоже не было никакой уверенности, что на этот раз моему другу улыбнется удача.
Мы заняли места на балконе, когда уже вышла первая пара спортсменов – наилегчайшего веса. Они резво перемещались по рингу на протяжении всех трёх раундов, нещадно мутузя друг друга, и казалось, их не берет усталость. В этом весе чистые победы нокаутом случаются редко, и на этот раз победитель был определен по очкам. Потом соревновались ребята лёгкого и первого полусреднего веса, полусредний и средний веса представлены не были. Наконец, подошла очередь полутяжей. Рефери по очереди представил публике участников: сначала ББ, и тот, как положено, поклонился на все четыре стороны с изяществом марионетки, почему-то присущим всем боксерам, затем вскинул над головой руки в перчатках, приветственно потрясая ими. В ответ раздались бурные аплодисменты его поклонников, среди которых, кстати, преобладали девушки. Потом представили Витьку. На этот раз аплодисменты были пожиже. Рефери указал участникам их углы, Витьке достался синий.
Я наблюдал за ним. Внешне он был спокоен, но я-то знал, что это не так! Я успел хорошо изучить своего друга. Несмотря на постоянную несколько самоуверенную и снисходительную манеру общения с людьми, которую он почему-то избрал для себя и за чем тщательно следил, в критические моменты Виктор, как ни странно, легко вдавался в панику. Я не раз с удивлением отмечал это про себя – так не вязалось подобное проявление некоторого малодушия с его обликом чуть ли не супермена.
Тренеры и секунданты торопливо отдавали своим подопечным последние наставления. Прозвучал гонг и, приняв из рук тренера капу, Виктор шагнул в центр ринга навстречу сопернику. Поначалу они, как это обычно бывает в серьёзных весовых категориях, долго танцевали друг вокруг друга, осторожно прощупывая оборону противника. Собственно, в первом раунде они обменялись лишь несколькими стоящими ударами и почти не сходились в клинче.
Сказать по правде, первый раунд вышел очень вялым, и зал разочарованно загудел. В перерыве тренер что-то горячо говорил Витьке, а тот угрюмо молчал, изредка кивая головой. Прозвучал гонг ко второму раунду. Теперь картина существенно поменялась, ББ сразу же пошел в наступление и начал теснить Витьку к канатам. Но у того было преимущество – более длинные руки и он старался держать противника на расстоянии. Где-то за минуту до окончания раунда Виктор все же пропустил очень сильный удар справа, который отбросил его на канаты. Судья начал было отсчет, но мой друг сумел быстро собраться и продолжить бой. Я видел, что он с огромным трудом сдерживал натиск Берзина и если бы не прозвучал гонг, не знаю, чем все могло бы кончиться. По результатам двух раундов явно лидировал Витькин противник.
Пока секунданты обтирали и обмахивали Виктора мокрым полотенцем, тренер пытался ему что-то втолковывать. Но я думаю, он уже мало что воспринимал. На первых секундах заключительного раунда Витька снова попал в нокдаун, но опять сумел быстро прийти в себя. После этого, думаю, он по-настоящему запаниковал. Вот тут-то его противник и совершил непростительную ошибку. Возможно, решив, что победа уже у него в кармане, он на какое-то время ослабил натиск, чем тут же воспользовался его визави.
Я даже не успел заметить, как Витька нанес чемпиону свой коронный удар левой, настолько молниеносным он был. ББ пошатнулся, но устоял, из рассеченной брови брызнула кровь! Рефери остановил бой. Никаких катменов, разумеется, в то время у наших институтских боксеров не было и в помине, их функции выполняли тренер и секунданты. Не имелось и препаратов, содержащих адреналин. Рассечение наскоро обработали перекисью водорода, приложили вазелин со льдом, кровь вроде бы остановилась, и судья разрешил продолжить схватку.
Все время, пока на ринге происходили эти события, зал неистовствовал. Даже всегда невозмутимый Артём Добужинский что-то орал и топал ногами. До конца последнего раунда оставалось не более полуминуты. ББ ушел в глухую защиту, он закрывал перчатками рассеченную правую бровь, стараясь дотянуть до спасительного гонга. Витька же предпринимал отчаянные попытки пробиться именно сюда, к самому уязвимому месту своего противника. Технический нокаут – только он мог принести ему победу! И это ему удалось, он дотянулся перчаткой до раны.
Рефери остановил бой, кровь заливала глаз Будимиру и капала на пол, пока он шел в свой угол, где его ждали тренер и секунданты с ватой и медикаментами. За десять секунд до конца третьего раунда победу над чемпионом техническим нокаутом одержал первокурсник Виктор Головин! Теперь он был чемпионом института в своей весовой категории. Конечно же, это было выдающееся достижение. Но мне что-то мешало испытывать настоящую радость за успех друга.
4
Летнюю сессию Витька сдавал уже в ранге чемпиона. Но этот титул мало сказался на отношении к нему преподавателей. Это нам, его сверстникам и товарищам казалось, что все вокруг только и делают, что следят за спортивными достижениями студенческой братии и в зависимости от них формируют свои симпатии и антипатии к нам, грешным. Отнюдь! Ему, как и другим, тоже приходилось порой получать «неуды», пересдавать «хвосты» и прибегать к шпаргалкам, чтобы не завалить экзамен. В этом смысле для него, повторяю, ничего не изменилось, никто не давал поблажек за его лихую победу на ринге. Да многие преподаватели о ней и не знали, ибо не были в курсе спортивной жизни родного вуза, которая их попросту не интересовала. Мне, худо-бедно, летнюю сессию удалось пройти без эксцессов, задолженностей не было, и я с легкой душой вместе со всеми отбыл в родной Эльзас с Лотарингией на первую производственную практику. Это был очень веселый этап нашей студенческой биографии, хотя приходилось вставать ни свет ни заря и добираться вместе с первой горняцкой сменой служебным автобусом на шахту, расположенную километрах в пяти от рабочего поселка, где мы жили в общежитии. Помимо неизгладимых впечатлений от шахты, где нас оформили в качестве подземных рабочих, во мне от того времени навсегда осталось битловское:
И бесподобный припев:
Этот шлягер, записанный на переносной магнитофон, мы слушали ранним утром, торопливо глотая чай с бутербродами и собираясь на работу; днем, вернувшись в свое общежитие; вечером, таская с собой эту бандуру с крутящимися бобинами, когда гуляли с местными отчаянными девахами вблизи лениво курящихся терриконов. Словом, мотив этой песни сопровождал нас всегда и всюду, не надоедая, не приедаясь подобно иным хитам, звучащим с эстрады. Потому, наверное, и запал он мне в душу на всю оставшуюся жизнь. А может просто от того, что мы были молоды, беспечны и воспринимали всё происходящее с нами как увлекательное приключение, чем-то напоминающее бесконечное веселое кино.
Мой внутренний кодекс мало-помалу начинал давать сбои, образ Зои как-то тускнел, приобретал всё более размытые очертания по мере того, как она стала всё реже и реже отвечать на мои письма.
Однажды вечером, когда мы сидели с местными девчонками на скамеечке возле общежития и, балагуря, так, ни о чем, крутили свой многострадальный магнитофон, к нам подошел странного вида мужик, неопрятно и грязно одетый, заросший многодневной щетиной, с каким-то синюшным лицом. От него за версту несло перегаром. Тогда не было такого понятия – бомж! Опустившихся и потерявшихся в жизни людей, с которыми, впрочем, ни мне, ни кому-то из моих друзей до этого вплотную пересекаться не приходилось, называли бичами. Откуда пошло такое название?
Существуют различные версии. Одну из них впоследствии высказал Владимир Высоцкий, в стихах которого бичи иногда фигурировали в качестве весьма колоритных персонажей, достаточно вспомнить песню «Про речку Вачу и попутчицу Валю». Так вот, по его версии, которую я, впрочем, и до него слышал не раз, бичами называли людей, чаще всего моряков или рыбаков, отставших от своего корабля, или списанных за какую-то провинность на берег, а потом загулявших, запивших, промотавших все заработанные деньги и опустившихся на самое дно. Они не имели своего угла, жили где попало: если на севере – то в люках теплотрасс, там тепло, а также в подъездах многоквартирных домов, в подвалах, на чердаках и в других, мало приспособленных для этого местах. Ведь слово beach переводится с английского как берег, пляж. Отсюда всё якобы и пошло. Может, и так, но в позднем СССР аббревиатуру «бич» остроумно расшифровывали по другому: «бывший интеллигентный человек», что частенько соответствовало действительности. В нашем случае так уж точно.
Мужик попросил закурить, ему, разумеется, дали.
– Может, за водочкой сбегать? – ехидно спросил кто-то из наших.
– Не отказался бы, – с каким-то странным, не вяжущимся с его обликом чувством собственного достоинства ответил бич.
Мы переглянулись.
– Что, папаша, не спится? Шел бы домой, поздно уже, – сказал ему Витька. – Живешь-то где, далеко?
Сидевшие с нами дамы отворачивались, картинно закатывая глаза и всем своим видом показывая, что незачем разговаривать с этим ничтожным человеческим существом. Но нашему чемпиону было, по-видимому, интересно.
– Далеко-о, – протянул бич, кивнув на ближайший террикон. – Там и обитаю. А что, зимой тепло – отвал согревает, и не только меня. Уголёк опять же среди породы встречается, наберёшь – людям продашь, на еду и питьё хватает.
Поясню, что породные отвалы, или терриконы, которыми покрыты все угольные регионы страны, а может, и мира, действительно источают тепло, поскольку в их недрах идет непрерывный процесс тления, покуда не выгорит весь уголь, перемешавшийся с породой во время её транспортировки в отвал. По-научному данный процесс называется пирометаморфизмом. Никто эти гигантские курганы, конечно, не поджигает специально, возгорание происходит само собой, непроизвольно. И так же неожиданно прекращается, когда иссякает топливо. А до тех пор люди, живущие по соседству, выискивают среди породы куски антрацита и используют этот бесплатно доставшийся уголёк для обогрева своих жилищ. Вот, оказывается, и бичи промышляют тем же.
– А где семья-то, папаша,.. а почему не работаешь? – никак не мог угомониться Виктор. – Не старый ведь ещё мужик.
Бич устало махнул рукой:
– Всё было, сынок, да утекло сквозь пальцы.
В подробности он вдаваться не стал, попросил ещё сигарету и перед тем, как уйти, произнёс загадочную фразу:
– Не пересекайте океаны ради людей, которые не пересекли бы ради вас и лужи. Спасибо, ребята, будьте здоровы!
Мы с Витькой переглянулись: ничего себе, вот так бич, какие перлы выдает! И понимай, как хочешь! Через несколько шагов он обернулся:
– Это не я придумал, ребята, это Фёдор Михайлович Достоевский сказал.
– А он не всегда был бичом, – словно читая мои мысли, промолвила одна из сидевших с нами подруг. – Он главным инженером на шахте работал, семью имел. Что потом произошло – никто не знает. Жена с детьми уехала, он запил и лишился должности. А затем вообще с шахты попёрли. Тогда он по дешевке продал дом, теперь вот живет в шалаше у отвала, пока уголь не весь выгорел.
Уже в общежитии, лёжа в постели, я повторил про себя: «Не пересекайте океаны…», и подумал: надо запомнить, здорово сказано! После чего тут же крепко и безмятежно заснул.
Месяц практики пролетел незаметно, и мы разъехались по домам, на каникулы. Я приглашал к себе Витьку, но он почему-то поехать не смог. В нашем маленьком городке мы наконец увиделись с Зойкой, она тоже приехала на каникулы из Москвы. В первый же вечер я позвонил ей по телефону:
– Давай завтра встретимся где-нибудь.
– Где?
– Ну, например, на пляже, ты ведь, наверное, ещё не успела позагорать?
– Ошибаешься, пока ты прохлаждался на шахте, я в поте лица приобретала загар.
– Да ты ведь только три дня назад приехала!
– Ну, ты же знаешь, как ко мне прилипает солнце, мгновенно.
– Зой, я утречком заскочу за тобой, и вместе поедем на пляж. Идёт?
– Хорошо!
Часов в девять утра я подкатил к Зойкиному дому на такси. Она только-только проснулась и, узнав, что внизу ждёт машина, с досадой меня отчитала:
– Митя, скажи, ну кто на пляж на такси ездит, да ещё в такую рань! Мы же с тобой не в ЗАГС собираемся!
Я попытался её поторопить, но она продолжала ворчать:
– Что за провинциальные купеческие замашки!
Конечно, себя она уже считала столичной штучкой, в Москве ведь теперь училась.
На пляже мне пришла в голову идея отправиться на другую сторону водохранилища, я там ещё не бывал. Мы приехали в порт, взяли билеты на рейсовый теплоход, и наш миникруиз начался. Ходу до Вильядж де Котѝ, так называлось небольшое селение на противоположном берегу, было не более минут сорока. На палубе играла музыка, работал буфет, и мы ощущали себя персонажами какого-то шикарного голливудского кинофильма. На том берегу тоже был пляж, правда, похуже нашего, городского. Мы несколько раз искупались, позагорали.
– А ты мог бы переплыть водохранилище? – спросила Зойка задумчиво.
Я вообще-то держался на воде хорошо, к тому же не раз слышал байки от своих школьных товарищей, что кто-то из них якобы преодолевал это рукотворное море вплавь.
– Не знаю, не пробовал, но если ты хочешь… Только имей в виду, возвращаться в город тебе придётся одной.
– Да ладно, я пошутила. Скажи, а неужели смог бы переплыть?
Я подумал, прикинул. В принципе, сил бы мне вполне хватило преодолеть эти девять с чем-то там километров. Вода была теплая, ветер отсутствовал. Только сколько времени заняла бы вся эта канитель? Солнце уже садилось, а в темноте преодолевать фарватер опасно, можно попасть под винт какого-нибудь судна.
– Ты что, всерьёз, что ли, воспринял мои слова? – удивлённо спросила Зоя. – Ну, ты даешь, с тобой, оказывается, опасно шутить!
На пляже имелась какая-то забегаловка с двумя или тремя столиками. Можно было заказать лимонад, засохшие пирожные и сухое вино. Мы остановились на газировке и вине. Это был «Рислинг». Большей кислятины мне в мои нежные годы ещё пробовать не приходилось. Зойке, кстати, тоже. Но мы героически осушили бутылку, запив вино лимонадом. Уже давно стемнело, на южном небе мерцали звезды.
– О Боже, – спохватилась Зойка, – когда отходит последний катер?
Мы побежали к причалу. Матрос уже убирал сходни, но увидев нас, притормозил. Мы были одни на этом последнем теплоходике, исключая, конечно, шкипера и матроса. Они находились в рубке, а мы спустились в самый низ, где в пустом салоне едва горел свет. Вся моя резвость в один миг иссякла. Мы сели на мягкий диван и долго молчали. Я осторожно обнял Зою и поцеловал. От неё пахло вином и нагретым за день на солнце молодым, упругим телом. Весь путь мы обнимались и целовались и на этом не остановились. С ней у меня такое было впервые. Впрочем, не только с ней.
В то самое лето мы сильнее всего ощущали взаимное притяжение, можно сказать, искреннюю влюбленность. Впоследствии в наших отношениях что-то произошло, непонятным образом надломилось. Внешне всё оставалось как прежде, мы слали друг другу письма, в которых рассказывали о своем житье-бытье, об институтских друзьях, о развлечениях. Но я видел, что в Зойкиных посланиях пропала былая искренность, она явно что-то недоговаривала. Читать между строк я ещё не умел, но интуитивно чувствовал: она находится на каком-то распутье.
Особенно меня потрясло одно её письмо. Оно было, казалось бы, ни о чем: о пакостном настроении, мерзкой московской погоде, о ссоре с какой-то подругой. Ну что тут такого, бывает, просто-напросто на человека накатила хандра, временная депрессуха! Но я хорошо знал Зойку, она так могла писать, лишь испытывая какое-то очень сильное чувство. К кому-то, кто ей, по-видимому, пока что не отвечает взаимностью! Я догадался об этом, но ничего предпринимать не стал. Сейчас-то я понимаю, скорее всего, она хотела услышать от меня какие-то волшебные слова, способные излечить её от испытываемой боли, помочь разобраться в себе и найти правильное решение. Но я увидел только одно – у неё появился другой. А раз так, пусть решает сама кого кому предпочесть! Советчики в таком деле излишни.