Loe raamatut: «Коснуться звезд», lehekülg 3

Джон не был мальчиком послушным

 
Джон не был мальчиком послушным,
И в трубки скатывались уши,
Кривились мины и желтели
От вечной бранной карусели.
 
 
Но сколько Джона ни пороли,
Своей не поменял он роли —
Желал ругаться, пойло пить,
Свободным от всего ходить.
 
 
Еще Джо презирал влюбленных,
Не понимал их ахи, стоны,
Все эти сопли на кулак
Не мог он намотать никак.
 
 
Но как-то Джонни встретил Лиззи,
И ругань вдруг сошла на мизер,
«Какие кудри, носик, шея! —
Застыл Джо. – Холить и лелеять!»
 
 
Возможна ли метаморфоза,
Что вежлив Джон, лицо серьезно?
Так чары Лиззи повлияли,
Что люди парня не узнали.
 
 
Забыл Джо драки, свист и крик
И перестал чураться книг.
Меняет градус бурна кровь,
Познав прекрасную любовь.
 

Парус, распятый штормами над морем

 
И парус, распятый штормами над морем,
И храм, распахнувший врата новым людям,
И чудо, отвлекшее щупальца горя —
Все сердце имеют, которое любит.
 
 
И сердце собою всю жизнь зажигает!
Вы помните – Данко им путь осветил?
От лжи и коварства так часто страдает,
Но любит, иначе смысл жизни остыл.
 
 
Иначе – плоды на деревьях горьки,
И всякие мысли утратят искру,
Иначе обман в судьбе каждой строки,
А правила портят любую игру.
 
 
Смогли ли границу на пульсе поставить
И разум понять до вселенских глубин?
Без сердца нам звезды собой не возглавить!
Без сердца сам смысл – лишь набор величин.
 

Мне нравится осень с наличием бабьего лета

 
Мне нравится осень с наличием бабьего лета:
Купает всех солнце в своих еще теплых лучах,
И можно подольше ходить тяжело не одетым,
Погоду радушно в объятья с утра заключать.
 
 
И в это же время прохожих я вижу улыбки,
Как в детстве они, на всегда беззаботном лице,
А в сердце мелодия льется гитары и скрипки,
И весело флейта сыграет с повтора в конце.
 
 
И травы, и листья еще не совсем пожелтели,
И дождик теплее, чем даже в горячем июле,
И думать совсем не желаю о новой метели,
О ветрах, которые в марте по-зимнему дули.
 
 
Мне нравится осень с наличием бабьего лета:
Короткий период для творчества, новой любви,
Стучит по-особому сердце, душа обогрета,
И настроение светлое – только лови!
 

Листья, похожие на оригами

 
Листья, похожие на оригами
В смешные фигуры причудливо сложены:
Желтыми, бронзовыми журавлями
С макушек деревьев летят встревожено.
 
 
Где же зеленое? – Под сапогами!
Когда вернется, не скоро, конечно!
Под жарким солнцем уже с друзьями
Не погуляешь, как летом, беспечно.
 
 
Все потому что строгая осень
Месяц назад сменила коллегу,
Ветры холодные с гордостью носят
Плащи золотые до первого снега.
 
 
Зябко, свежо и легко дышать
И наблюдать красоту янтарную! —
Глаз от нее не оторвать,
Только воспеть под аккорды гитарные.
 

В кавычки взята новая зима

 
В кавычки взята новая «зима» —
Ведь слякоть шепелявит под ногами.
Метель не сводит легкие с ума.
В снежки не поиграть с друзьями.
 
 
На санках по асфальту Дед Мороз
Из самого Великого Устюга
Полмесяца как черепаха, полз —
Звал Зиму, но спала подруга.
 
 
Как раньше, нам морозов надо —
Румянец на щеках давно не пел.
Тогда бы новую коллекцию нарядов
Снежинки разложили в виде стрел.
 
 
Надеюсь, что под Новый год
У Неба и Земли не будет споров —
Зима волшебной палочкой взмахнет —
Замерзнут окна елками узоров.
 

Обращение к цветам

 
Тюльпан, тебя я помню желтым —
Особенным среди цветов —
Сигналом отношеньям стертым,
Даримым без приятных слов.
 
 
О, Роза, ты сильнее магии
Своей красою неземной,
Но иногда лежишь в овраге —
За колкий стебель под рукой.
 
 
Ах, Георгин, в наряде пышном —
Заставишь мир весь полюбить.
Неделю запах из вазы слышно —
Не дашь себя, купив, забыть.
 
 
Эй, Человек… ты сам цветок —
Растешь, цветешь и увядаешь.
Природой создан, но жесток —
Ты медленно ее свергаешь…
 

Часть 4. Истории

Остров Молчаливых статуй

 
Они молчат и мрачно смотрят.
Хотя дела невелики,
Они горды.
И вроде не стары, а старики.
Живут одни —
Не на вершинах, среди моря,
Ушедши как-то раз от горя,
Забыв про всех, нашли приют…
Эй, тише там, глашатай!
Так вот… Приют тот —
Остров Молчаливых статуй.
Налейте мне еще вина!
Поведаю вам все сполна:
Как бурная волна,
Сошли они на берег.
И погибали, и косило их от мора,
Но выжившие основали скоро
Молчащих жителей страну,
Легенду выдумав одну,
Что был отцом им Бог Немой.
Их создал из деревьев, обвенчал золой,
Омыл волной,
И выросли побеги.
Бутоны почек – первые островитяне —
Тела и лица, словно камень —
Их обработал Бог с искусством
Резчика невиданных фантазий,
Оформив красоту, но… запретив слова,
Считая их раздольем грязи.
 
 
Лишь единицы побывали у Молчащих…
Так жить нельзя!
Мы – Люди и общенье – Свет!
Зачем гасить лучины
И терять СВОЙ СЛЕД?
Жить нужно полноценно —
ЖИЗНЬЮ НАСТОЯЩЕЙ!
 

Приговоренный

 
Цепи горят на руках,
Режут сухую кожу,
Ярость скрипит на зубах,
Убийцу, как опухоль, гложет.
 
 
Страшно до черта и тошно —
Не вырваться, не убежать.
Пристрелят теперь, уж точно.
Не хочется Жизнь отдавать.
 
 
Ни проблеска нет надежды:
Печатью скреплен приговор.
А в полосатой одежде
У Смерти как выиграть спор?
 
 
Кому утонуть, не погибнет
От стали, огня и петли.
Судьба все по-своему сдвинет,
Избавив от статуса тли.
 
 
Но часто момент наступает —
Вердикт свой выносит суд.
Цепи огнем накаляют
И в них на расстрел ведут.
 

Мститель

 
Кожу натянешь до боли.
Умоешься снегом,
Заря на подходе.
Молчишь,
Не желая другим своей доли.
А утром – все тело на взводе.
 
 
Рывок! —
До жирной черты горизонта.
И на внезапность упор.
Оружие греет бок —
Его впереди разговор.
 
 
Семью потерять
За секундный взрыв…
Душа – раскаленный источник.
За что? Дочь, жена…
Плакал дождь, пепел смыв.
С ума не сошел той ты ночью.
 
 
Подонкам – могила
Сырая-сырая…
И вечный огонь нутра.
Ты выполнил всё…
В сотый раз вспоминая
Огонь, жгущий камни двора.
 
 
Из дула курился дымок —
Тела на дороге пустой.
День выдался непростой.
Уйти не один
Не смог…
 

Прописался во чрево холод

 
Охрит осень осипший Город.
Пишет доктор диагноз в карту:
«Прописался во чрево холод» —
К Господину до месяца марта.
 
 
На украденной вере строил
Господин дом, богатство и счастье.
Жил спокойно, с собой не спорил
И не видел, откуда напасти…
 
 
Фонари расплескали тепло,
Что не грело, селило обман,
А клыкастое страшное зло
Надевало на Солнце аркан.
 
 
Господин наш – в ночлежке сырой
(«Где же дом и где сытое прошлое?»)
В настоящем – по миру босой,
А внутри – пусто, гадко и тошно.