Loe raamatut: «Марсианка»

По ту и эту сторону греха
Повесть

Весна. Эпизод первый

– Ты какой-то не такой сегодня, – Вика забилась в угол подобно загнанному зверьку. Лица не было видно, лишь коленки белели в лунном свете, словно два яблока.

– Устал чертовски, вот и не такой, – Арсений потянулся к тумбочке, нащупал сотовый. – Ни фига себе, спать осталось четыре часа с небольшим. Мне ничего не хочется, в том числе и выяснять отношения… Здоровый крепкий сон – решение всех проблем, тебе не кажется?

– Хотя, нет, вру, не только сегодня, – не слыша его слов, она вторглась в полосу лунного света своим указательным пальцем и начала размеренно им покачивать, как училка в классе, диктуя при этом почти по слогам: – Последнюю неделю… ты, Варенец, бревно бревном! У тебя… как бы это поприличней выразиться… завелась любовница? Колись, Казанова!

Он устало усмехнулся, приподнявшись на локтях. На такой же вопрос, помнится, один из героев его любимого фильма «Экипаж» в исполнении Леонида Филатова остроумно ответил, что заводятся тараканы… Арсений не стал его копировать, хотя и очень хотелось.

Ситуации принципиально разные: в фильме герой был холост, нагулявшись вволю, в конце картины согласился себя «окольцевать». Он же, Варенец, изначально связан узами брака и разводиться не собирается. А то, что любовниц у него «выше крыши», так это ж как воздух, его всегда должно быть достаточно. К тому же герой Филатова был лётчиком, а он – врач, человек, максимально приближённый к телу…

– Терминология у тебя, однако! Никого у меня нет, прекрати. Извини, завтра тяжёлый день, хотелось бы выспаться.

Неужто астрология – не выдумка, и эта ночная разборка – тому подтверждение?! Вопрос настолько отчётливо прозвучал в его мозгу, что Арсений невольно повернул взлохмаченную голову к окну, чтобы убедиться – не из космоса ли занесло беднягу.

Сам он по гороскопу Весы, ему ближе полутона, недосказанность, завуалированность. Правда в лоб – не его стихия. Здесь звёзды были правы на все сто. Именно поэтому он и предпочёл бы сейчас оставить всё как есть. Пока, во всяком случае.

Вика, рыжая бестия, – Козерог. Как знак Земли, старается всегда всё разложить по полочкам, расставить точки над «i»… Дожать ситуацию, так сказать… Чтобы ясно стало всё до конца.

Кровь из носа, на последнем издыхании – но до конца.

– У тебя каждый день тяжёлый… – захныкала темнота её голосом. – Так и скажи, что надоела! Что свободна, как шмель в полёте. К чему эти ужимки, отворачивания к стенке, Варенец?

Она его ещё никогда не называла по фамилии. Другие женщины называли, у каждой этот переход – с ласкового «Арсюш» или «Арчи» на подчёркнуто дистанционное «Варенец» – означал перемену настроения, кстати, отнюдь не всегда в худшую сторону. Он изучил подобные метаморфозы и знал, к чему готовиться, что ожидать в каждом конкретном случае. Что означал сей «демарш» в исполнении Вики, он пока не знал, и это создавало внутри ощутимый дискомфорт.

– Ну, начинается, – Варенец рубанул рукой хнычущую темноту, рискуя задеть девушку. – Только не сегодня, умоляю… Полжизни готов отдать за триста минут здорового сна.

– Слушай, нам совсем недавно было… хорошо, – не унималась темнота, атакуя со всех сторон. – Что-то случилось, я чувствую. Я не ревную тебя к жене, это как бы не по правилам…

Бедная Алевтина! Вот и она незаметно – не по правилам – прокралась к ним в постель и стала виртуальным участником событий. Только этого не хватало!

– У меня ещё дочь есть, – со злорадством прошептал Арсений. – Может, и её подключишь как аргумент? Это же так эффектно, ну, давай! Умоляю, хватит на сегодня… Если тебе ни жить, ни быть, может, завтра, что ли…

– Наоборот, – перебила его Вика. – Лучше сегодня, по горячим следам, высказать всё как на духу. Легче станет…

«Кому-то, может быть, и станет, но только не мне! – чуть не выкрикнул он. – Уж я-то знаю! Проверено и перепроверено тысячу раз!»

Весь его опыт, казалось, подступил в этот миг к плечам и начал нашёптывать: «Молчи! Не вздумай! Ни в коем случае! Умей держать паузу! Ничего хорошего из этого не выйдет!».

Он огляделся: на кухне вспыхнул свет. Забрякали дверцы ящичков, холодильник, чайник. Корвалол, валерианка, пустырник… Многовековой сценарий известен: все женщины подобные стрессы снимают примерно одинаково.

Кто ж спорит, что совсем недавно им было хорошо? Ещё пару недель назад, к примеру. Но откуда эта уверенность, что так хорошо будет и через месяц, и всегда? Доктор чуть не начал колотиться головой о спинку кровати, чтобы понять, наконец, где здесь причинно-следственная связь.

Если три раза в день есть одно мясо, то станешь вегетарианцем поневоле… Поток красноречия так и норовил сорваться с его губ. Чтобы не проболтаться, Арсений сжал на мгновение себе виски. Не помогло.

Возвратившись, Вика продолжила навзрыд:

– Скажи, что в ней ты нашёл такого, чего… нет во мне…. а?! Ну скажи!

– В ком – в ней? Кого ты имеешь в виду?

– Ну, в той, из-за которой ты сегодня как бревно… Чем она лучше? Думаешь, я не понимаю? Не чувствую? Ты меня… слышишь? Витаешь, чёрт знает где…

– Да сплю я, а не витаю! – огрызнулся Арсений, ненавидя себя за интонацию.

«Ну вот, ты и грубишь подобно среднестатистическому мужу, Палыч. – признался он себе, скрепя сердце. – А ведь это признак слабости! Опускаешься всё ниже. Выходит, у тебя нет иных аргументов кроме как накричать на беззащитную девушку. Позорище-то какое!»

«Никто не спорит, моя радость, кое-что у тебя получается изумительно, и энергии в тебе – хоть отбавляй. Ножки, попка, опять же, рыжие волосы – всё замечательно, но… как ни странно, этого мало. Это как одно и то же четверостишие, повторяемое до сотни раз в день. Через какое-то время ты перестаёшь замечать в нём метафоры, поэтические образы, авторская идея уже не выглядит находкой.»

«Да, эта реальность устроена так по-идиотски, что большинство женщин не понимают элементарных вещей! – он не был уверен, что смог удержать этот крик в себе. Впрочем, как не был уверен и в обратном. – Изо дня в день, неделя за неделей, месяцы, годы… Кто-то, возможно, довольствуется тем, что есть, но не я!»

Хоть вяжи его морским узлом, но он не расколется, что захотелось (вдруг!) ему совсем иной механики, физики и химии. Иных ракурсов и запахов. Иных вкусовых ощущений, свойств кожи, импровизации, если угодно. Разнообразия, короче, как бы зажёвано это ни звучало.

Из закоулков памяти вынырнуло провоцирующее слово «Реестр», и тут же исчезло, растворилось в сумеречных мозговых далях. Так назывался файл размером примерно в один мегабайт, хранящийся под множеством паролей в одной из директорий его жёсткого диска на ноутбуке. Разумеется, его копия была на флэшке, которую Арсений прятал от жены и дочери, берёг, как зеницу ока.

Арсений боялся себе признаться, что начал мысленно потихоньку формировать новый пункт «Реестра» под названием «Вика». Графу за графой, по пунктику, как в своё время вступая в партию… Может, он поторопился? Время покажет. Причём – самое ближайшее время!

Всё началось сумбурно до одури. Вика сама всё форсировала, пришла на приём, после нескольких, ни к чему не обязывающих фраз встала рядом, сделав вид, что рассматривает анализы в своей истории болезни, при этом так прижалась бедром к его плечу, что он всё понял без комментариев. И – слетел с катушек.

Обычно Арсений объяснялся сразу, скрупулёзно пересчитывал коней на берегу… Чтобы потом не обманывать никого. А тут – не успел, всё произошло слишком быстро. Это был крутой форсаж! А может, пологий склон, с которого они вдвоём покатились, ничего перед собой не видя и не думая ни о чём.

Не было времени на осмысление, чтобы дух перевести. Вика его не оставила.

Примерно через пару недель ежедневных «заплывов» Варенец без труда нащупал тот предел, дальше которого его новая пассия не пойдёт ни на шаг. Дальше которого всё развивается по стандартному сценарию семидесятых типа «Они жили долго и счастливо, и умерли в один день».

Об этом не принято почему-то говорить, писать в романах или снимать сериалы. Он же натыкается на это ежедневно, словно языком – на прыщик на нёбе. Разве можно быть счастливым, когда все знакомо, как в детстве – новогоднее меню?! А сама жизнь начинает всё больше смахивать на медленное скатывание с горки, когда точно знаешь, что упрёшься в сугроб. Зачем жить в ожидании этого сугроба? Какой в этом смысл?

Когда все попытки как-то разнообразить «гардероб» натыкаются на мягкое «не хочется», «не могу так»… Впрочем, мягкое лишь поначалу, потом проклёвывается и более жёсткое «ты что, сдурел?» или «да ты совсем уже… извращенец!» Разумеется, извращенец! Ты не знала?

Где тут ночует счастье, подскажите?! Ау, счастье, где ты?! Букварь только поначалу бывает интересен, в первом классе. Потом подавай что-нибудь посложней, позаковыристей.

Полчаса спустя, когда они лежали в темноте, Арсений под редкие всхлипы Вики и такую же редкую апрельскую капель за окном понял, что из ситуации, скорее всего, без потерь не выбраться. Увы, алгоритм женской логики таков, что возникает стойкое ощущение прочитанного или услышанного когда-то. Если отвернулся к стене и лежит, как бревно, значит, появилась какая-то… фифа. Конкуренция, однако! Значит, скоро меня бросит, надо срочно предпринять меры. Может, во мне что-то не так? Фигура, грудь… всё на месте. Что ему не понравилось?! Как в подводной лодке, в мозгу начинает мигать фонарь: «тревога!» Видимо, правы психологи, говоря, что предательство близкого человека бьёт по самому глубинному, детскому страху быть брошенным. Это в генах! Калёным железом не выжечь!

Здесь Варенец начисто отказывался что-либо понимать. Почему из того, что парень переспал с другой, обязательно следует, что он тебя бросит??? Если вчера ему хотелось похлебать щей с галушками, а сегодня – пельмени с уксусом, почему никто не говорит, что он изменяет щам, что никогда больше их не попробует?!

Макияж, причёска, бельё, парфюм, секс при свечах… Какие только ухищрения не пускаются в ход! Чем не аттестация на соответствие должности? В памяти всплыл кадр из фильма «Москва слезам не верит». Героиня Лии Ахеджаковой, помнится, возмущалась: «И чего им ещё надо?! (мужикам, имелось в виду) И умненькая, и хорошенькая, и фигурка…»

Всё, больше, выходит, ничего не надо.

Какие аргументы выдвигал Иван Васильевич в известной комедии: «Боярыня твоя красотою лепа, червлёна губами, бровми союзна… Чего тебе ещё надо, собака?»

Варенец готов был вскрикнуть: «Как чего?! Самое главное не названо – что она представляет из себя в постели?! Способна ли на эксперименты, ролевые игры и вообще…» Этот режиссёр Якин – типичный вислоухий лох, когда говорит, что ему больше ничего не надо, и собирается с героиней в Гагры. Продешевил, земеля!

Нельзя всех делить на голубых, педофилов и нормальных! Это примитивно, безграмотно. Внутри этой самой нормы – тьма тьмущая вариантов поведения, некоторые из которых близко нельзя поставить. Порой Варенцу казалось, что женщины специально провоцируют его на тот или иной вариант поведения в постели. С одной ему хотелось так, с другой – совершенно по-другому, с третьей оба первых способа казались неприемлемыми. Именно разнообразие и ценится, оно и является главным стимулом мужской активности. Когда из ночи в ночь всё одинаково, как меню в лагерях ГУЛАГА, мужская потенция медленно, но верно идёт на спад.

Мы любим повторять на всех уровнях, что мы разные. Так почему в постели всех подчёркнуто очерчиваем по одному и тому же лекалу?

Стройная фигурка цвета шоколада, личико – как у Ким Бейсингер в «9½ недель»… Походка – как у Мерилин Монро в известном американском фильме с участием Джека Леммона и Тони Кёртиса. И что – всё???

Считается, что мужики должны клевать на вышеобозначенные параметры, как подлещики на мотыля зимой. Тащить скорей доставшийся по дешёвке клад домой, где поставить этот «набор параметров» в красный угол и любоваться, получая при этом неимоверное наслаждение.

Чего греха таить, в принципе, так оно и есть. В большинстве случаев.

Клюют… Клёв стоит такой, что крючок с наживкой порой до воды не успевает долететь.

Арсений тоже клюнул. Идиот!

Осень. Эпизод первый

Что-то одно из двух: или она учёный, автор не менее сотни трудов по океанологии, скорее всего, доктор наук, преподающий в Университете, или собственной персоной неоднократно спускалась в батискафе на глубину, чтобы исследовать дно океана… Третьего, как говорится, не дано.

Иначе почему, оказавшись здесь впервые, безошибочно определила, что это – пучина Челленджера, самая глубокая точка Марианской впадины на юго-западе Тихого океана?

К тому же в этой точке её должны были раздавить, превратив в распылённую взвесь биологической эмульсии, миллионы тонн воды. Отчего она так отчётливо видит весь рельеф дна? Каньоны, желоба, хребты, рифтовые ущелья?

Кто она? Или, может, что?..

Ей ни холодно, ни жарко. Она не ощущает ни рук, ни ног. Более того, она их не видит! У неё как бы нет тела! Превратившись в один сплошной и какой-то нематериальный орган зрения, она свободно перемещается по дну океана в кромешной темноте, и всё видит! Всё, кроме себя.

Может, она не из плоти и крови? Она чувствует, что дышит, воздух вливается в её лёгкие. Может, у неё жабры? Тогда почему все её мысли на русском языке? Нет, тут что-то не так.

Откуда ей известны, скажем, эти названия… Допустим, морских звёзд и мидий она могла знать и без специальной подготовки, почерпнув из обыденности. Но офиуры или змеехвостки? А голотурии, морские огурцы? Они-то ей откуда известны? Вон их сколько! К этому же классу беспозвоночных принадлежат трепанги. Растущие и тут и там актинии, или коралловые полипы…

Что за метаморфозы сознания?

Внезапно рельеф дна смазался, словно на него набежала рябь, поднялась взвесь песка.

«Уж не землетрясение ли назревает?» – мелькнула мысль.

На доли секунды перед глазами, казалось, даже не из песка, а из самого небытия выросли два здоровенных буруна, две обезображенных коросты, две распадающихся опухоли, две разинутых вурдалачьих пасти, до жути похожих одна на другую.

Выросли – и намертво впечатались в её сознание. Забыть увиденное она точно не сможет.

Господи, откуда такая жуть на дне океана?

В следующий миг видение исчезло.

Началось сумбурное движение, все понеслись кто-куда, а она… стала подниматься. Звёзды, офиуры и голотурии – всё, чем она только что любовалась, – стало невозмутимо отдаляться от неё, оставаясь там, внизу.

Медленно, но верно она поднималась всё выше. Вот уже и не разобрать темень, царящую под ней. Как в стеклянной кабинке лифта, с нижних этажей – к верхним, она поднималась к свету. Не останавливаясь, не задерживаясь.

Похоже, даже с ускорением.

Мимо неё проплывали скаты, осьминоги, один раз её насквозь «прошила» рыба-меч. В другой раз она упала бы в обморок от подобного зрелища, а тут… Продолжила подводный полёт вверх как ни в чём не бывало. Набирая скорость с каждой секундой.

От такого скоростного подъёма с огромной глубины её кровь должна закипеть, взорваться… Кажется, это называлось кессонной болезнью. С ней же ничего не происходило… Ах, да, о чём это она?! Это ж физиология для простых смертных, кто подвержен обычным земным болезням, факторам – всему, что касается атмосферы и гравитации.

У неё нет крови, впрочем, как и плоти.

Сколько можно об этом талдычить!

Она – нечто, чего в природе не существует. У неё нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Она ничего не помнит, хотя прекрасно ориентируется в подводном мире. Стоп!

Почему, собственно, о себе она думает в женском роде? Значит, что-то осталось из прошлого. Сама мысль о том, что она может быть мужчиной, недопустима для неё.

Вокруг становилось всё светлее, солнечные лучи начали пронизывать толщу воды. Прозрачная голубизна заполнила всё вокруг, она должна была вот-вот вынырнуть, вот она, поверхность, осталось всего ничего… Кажется, до неё можно дотянуться рукой.

Она раскрыла глаза и тут же закрыла их, так как света оказалось слишком много. Зрение и слух включились одновременно, словно кто-то щёлкнул выключателем, и цепь замкнулась. Голоса сначала были неразборчивы, как из-за плотно прикрытой двери. Но неожиданно над самой её головой прозвучало:

– Этого не может быть!

Кажется, она вздрогнула. Тотчас голоса стихли, так как все посмотрели на неё. Она это не могла видеть – почувствовала кожей. На фоне яркого пятна стали всё отчётливей вырисовываться силуэты в белых халатах.

Это что – больница? В палате реанимации? Час от часу не легче!

– Алевтина, вы слышите меня? – вслед за вопросом последовал лёгкий шлепок по щеке. – Мигните, если слышите, опустите и снова поднимите веки.

Когда она подчинилась, в тишине прозвучало:

– Слава тебе, Господи!

Оказывается, её зовут Алевтиной. А как же иначе?! По-другому и быть не может. С этим именем она неразлучно идёт по жизни давно, с самого рождения. Кстати, сколько времени она идёт по этой самой жизни? Каков её возраст?

Глаза постепенно стали привыкать к свету, но рот почему-то никак не закрывался. Оказывается, в него была вставлена дыхательная трубка.

– Знаю, трубка мешает, сейчас мы её уберём, – успокаивающе звучал всё тот же приятный баритон. – Капельницу пока оставим. Уж потерпите. А заодно запомните эту дату: пятнадцатое октября, середина осени. Вы были доставлены сюда после катастрофы пятнадцатого апреля, в середину весны. С тех пор прошло, как вы сами понимаете, ровно полгода.

Она не могла рассмотреть обладателя голоса, как ни пыталась. Попытки следовали одна за другой. После одной из них она куда-то провалилась, где не было ни подводного мира, ни мерцающих созвездий.

Весна. Эпизод второй

Когда доктор утром жевал бутерброд с ветчиной, запивая его кофе, Вика невинно посапывала, без всякого намёка на стыд обнажив из-под одеяла свои божественные ягодички. Заглядевшись на симпатичные выпуклости своей подруги, Арсений даже перестал жевать, вспомнив стройотряд далёких восьмидесятых. Тогда в ночном плацкартном вагоне уставшие студенты возвращались домой с кучами советских купюр… Вспомнил, как посреди ночи ему «приспичило» идти в туалет, уклоняясь от свисающих ног…

От того, что «выбухало» с боковой полки перед самым тамбуром, Варенец поначалу также хотел уклониться, но когда понял, что это не нога и не голова, замер подобно гипсовой статуе шестидесятых годов. Чуть прикрытая простынёй девичья попка со всеми своими розовыми прелестями смотрела ему в глаза, словно одноглазый циклоп из гомеровской «Одиссеи». Сколько раз до утра тогда ему пришлось курсировать туда и обратно, он, разумеется, не помнит, но с владелицей «одноглазки», что столь беспардонным способом приворожила совсем ещё юного студента в ту ночь, у них даже завязался кратковременный роман на пару семестров.

Недолгий, ни к чему не обязывающий…

На вопрос, почему он называл её «циклопиком», поначалу отмалчивался, а на одной из вечеринок на втором курсе проговорился. Больше они не встречались.

Черкнув Вике пару строк о том, где оставить ключ в случае, если непредвиденные обстоятельства заставят её покинуть гнёздышко до его благополучного возвращения с работы, Варенец прикрепил записку на холодильник и благополучно «отчалил».

Автозапуск опять не сработал. Пришлось садиться в холодную машину, стараясь не обращать внимания, как медленно, но верно «съёживается», как мышь в зимней норе, простата от леденящего сиденья. Пока прогревал движок, вспомнил почему-то про фанатов зимней рыбалки. Урологи все уши прожужжали, втолковывая, будто хронический простатит возникает там, где существует длительный застой крови, хроническое переохлаждение, инфекция и отсутствие регулярного секса. Интересно, когда зимние рыбаки занимаются сексом: до рыбалки или после? А может, рыбалка для них и есть секс?

Светофор, поворот, грузовик, троллейбус, крайний левый ряд…

Самое время вспомнить, о чём он думал, спускаясь в лифте. Кажется, о береге. О том месте, где обычно пересчитывают коней, и где находятся он и она до тех пор, пока не нырнули в омут безобразия. В бурлящую пучину греха. Две непрочитанные книги, пахнущие типографской краской, кое-где даже со склеенными страницами. Два неизвестных в уравнении, которое может не иметь никаких решений. Ещё есть возможность не совершить ошибку, за которую потом придётся расплачиваться. Ведь область пересечения этих множеств может быть ничтожной, крошечной. Или её может не быть вовсе.

Хотя влечёт друг к другу со страшной силой. Казалось бы, ныряй…

Почти все так и делают, чего греха таить!

Никто не задумывается о последствиях. Варенцу они почему-то всегда казались гораздо более весомыми, нежели те плюсы, которыми пара наслаждается поначалу какое-то время. Как правило, весьма короткое, следует признать.

На Комсомольском проспекте доктор угодил в пробку. Чтобы не нюхать выхлопы газующего впереди самосвала, выключил вентиляцию салона. Секс – та же вентиляция, только не салона, а организма. Все органы и системы начинают после него функционировать по другому…

* * *

Один из самых частых вопросов, которые Арсений периодически задавал себе к сорока пяти годам, звучал примерно так: «Зачем ты женился, чудик?». В обезоруживающей этой простоте и иронии скрывалось, пожалуй, одно из главных противоречий его жизни. Ответить однозначно на него он не мог.

Во-первых, в том далёком восемьдесят восьмом он ничего ещё не знал о себе. Смешно, парадоксально, но факт. Ни о каком Реестре даже мыслей не было. Арсений вполне искренне надеялся, что другой жизненной траектории, кроме законного брака не существует. Наверное, так же надеялись и свято верили в дело революции комсомольцы далёких двадцатых годов. Насколько оправдались их надежды, все в курсе.

Во-вторых, если кто отчётливо помнит то перестроечное время, то на волне горбачёвских изменений в сознании и обществе было достаточно сложно находиться не в основном потоке событий. Варенцу тогда одно казалось неотделимым от другого: активная жизненная позиция подразумевала однозначные ответы на вопросы, задаваемые временем. Если все шагали «Левой! Левой!», то мысль поставить вперёд правую в этот момент возникала у считанных единиц.

В-третьих, и это самое главное, Варенец был действительно влюблён в Алевтину. У них был горячий перестроечный роман, закончившийся безалкогольной свадьбой. Разве могло быть иначе в самый разгар перестройки?

Пусть ютились они с молодой женой и грудным ребёнком в коммуналке, прилавки были пустыми, а мобильная связь и интернет с его возможностями не просматривались даже в проекте, однако в глазах горел огонь, хотелось свернуть горы.

Пробка рассосалась, пришлось сосредоточиться на дороге. Следующую возможность продолжить нить рассуждений Варенец получил уже в кабинете, когда переоделся в халат и вошедший вихрастый очкарик пожаловался на боли в спине. Пытаясь ослабить мышечный тонус его надплечий, доктор почему-то вспомнил, как начинала вскрикивать его супруга в те перестроечные ночи, как он мягко «гасил» поцелуями её пыл, дабы не проснулась дочура. Этих полумер, как правило, оказывалось недостаточно, и Светланка всё же просыпалась. Случалось, и соседи стучали в стенку…

* * *

Первый заплыв «налево» обременённого семьёй доктора произошёл вскоре после рождения дочери, во время ночного дежурства в стационаре. Смазливую голубоглазую медсестру Людочку он впервые увидел за неделю до этого, когда пришёл на обход. Девушка тщетно пыталась вколоться в тонкую вену больного бронхиальной астмой. «Сфотографировав» будущую любовницу в позе «на корточках», доктор прострелил ситуацию в мгновение ока. В мозгу, помнится, прошелестело: «Томится, бедняжка… Непорядок! Надо исправлять!»

Эффектно вколовшись в кровеносный сосуд, Варенец перевёл взгляд на румяные щёки Людочки и понял, что дело, в принципе, остаётся за малым. Чтобы дежурства – его и её – совпали. Остальное – дело техники.

Мысль оборвалась, когда, чересчур резко поднимаясь с кушетки, вихрастый очкарик вдруг пошатнулся. Арсению пришлось поддержать пациента, объяснив причину головокружения после сеанса мануальной терапии тем, что кровоток несколько перераспределился, и резких движений пока делать не следует.

Светланка росла очень болезненным ребёнком. Простуды следовали одна за другой. Года в четыре затянувшийся кашель дочери насторожил родителей, и они повезли чадо на рентген. Диагноз двусторонней пневмонии свалился на них подобно мартовской сосульке, которая незадолго до этого рухнула на отца Арсения, когда тот заходил в подъезд после работы.

С Алевтиной, едва она прочитала заключение рентгенолога, случилась истерика. Малютку госпитализировали в стационар, причём родительницу – вместе с ней, всё же четыре года ребёнку! Варенец был службой доставки: фрукты, бельё, антибиотики, отхаркивающие средства…

Спокойно смотреть, как заходится в кашле до посинения твой ребёнок, не сможет ни один родитель. Алевтина осунулась, поблёкла. Круги вокруг ввалившихся глаз против воли Арсения напоминали ему фильмы ужасов, заполонившие экраны многочисленных видеосалонов в то время. Казалось, ад становился кромешным, без просветов.

Вечерами у Арсения оставалось свободное время, когда он не знал, чем себя занять. Просто шёл на рынок, покупал семечек, жарил их на сковородке, выводя специфическим запахом соседей из равновесия, и лузгал стакан за стаканом.

В один из таких вечеров в дверь позвонили. На площадке перетаптывалась с ноги на ногу медсестра Людочка в обворожительной рыжей шубке, джинсах и сапогах на высокой платформе.

– Арсений Палыч, – надув губки, она взглянула на него исподлобья, – вот вы работаете на износ, и совсем не знаете, что на вас… невозможно смотреть без содрогания! Я узнала про ваши проблемы и вот, решила навестить. Мне кажется, не стоит так убиваться. Посмотрите вокруг, всюду столько интересного…

Варенец минуту стоял, заслоняя проход подобно секьюрити в ночном клубе, в голове при этом, как бегущая строка внизу экрана, текла информация: «Ничего, упакованная девица, явно не обременённая ни семьёй, ни хозяйством. Папик, небось, директор предприятия или его зам как минимум. Узреет сейчас мой коммунальный кавардак, шелуху от семечек и что? В каком месте авторитет мой после этого окажется? Известно, в каком. А наплевать, пусть знает, как живут «светила» современной медицины!» Потом как бы нехотя посторонился, дескать, раз уж пришла, то так и быть, заползай дальше, мало, видимо, тебе наших «колядок» на дежурствах.

Намеренно или нет, но Людочка не замечала разбросанных вещей, немытой посуды в раковине, висевших в коридоре велосипеда с детской ванной. Уклоняясь от препятствий, словно от сталактитов в пещере, она следовала строго по предписанию, которое доктор ей озвучил. Когда резко открылась дверь справа, и на свесившемся оттуда одутловатом лице соседки проступило, как на фотобумаге в проявочной кювете, недоумение, Варенец не совсем разборчиво буркнул:

– Это медсестра из детской поликлиники, Клавдия Герхардовна. Поверьте, это совсем не то, что вы подумали!

– Дак, э-э… поздновато для медсестры, – недоумение проступало всё контрастней, фотографию пора было доставать из проявителя и быстро фиксировать изображение, иначе все старания – коту под хвост.

– Вы забыли про эпидемию гриппа! – сообразил доктор в последний момент. – Допоздна работают, бедняги! Нет времени на диспансеризацию!

Настроение было ни к чёрту, но, раз уж случился «засвет», то из ситуации следовало выжимать максимум. Включив погромче телевизор, он снял с гостьи шубку, бросил «меха» на диван, потом схватил Людочку в охапку и закружил с нею по комнате, пьянея от распущенных волос, которые своей чернотой оттеняли голубизну глаз девушки.

– Прямо как принц свою принцессу, – по-детски отреагировала гостья. – Эх, на дежурствах бы так. Что, субординация не позволяет?

Привыкший всё всегда анализировать, Арсений даже во время страстных проникновений в девушку думал о своём. По опыту дежурств он заметил за ней одну особенность: принцесса предпочитала молчать во время секса.

У него уже подступает разрядка, а у неё – лишь дыхание, как при забеге на пятьсот метров. Его кувшин давно переполнен, а у неё – лишь лёгкая дрожь растопыренных пальцев.

И в этот раз – как бы он ни оттягивал «катарсис», так и не дождался никаких вскриков. Лишь его бараний рык пронёсся по чутко дремавшей коммунальной квартире подобно перекличке солдат на утренней поверке.

– У тебя что, не бывает оргазма? – кое-как отдышавшись, поинтересовался он, когда она лежала на диване, прикрывшись своей шубкой, а он курсировал по тесной комнате в одних трусах.

Ответив, она провела удачный бросок через бедро:

– Почему, бывает. Но сегодня сексом занимался ты, а я вроде как на работе. Я – доктор, пришла лечить тебя от депрессии. Мне кажется, сеанс прошёл удачно.

Оказавшись на лопатках, Варенец молча проглотил слюну.

Часом позже, проводив девушку до остановки, он, пошатываясь, брёл в своё логово и рассуждал. Вскрики Людочки сегодня ему бы не помешали, а, наоборот, очень поспособствовали бы терапевтическому эффекту. До встречи с ней он вообще не представлял, как можно вот так – молча…

Так или иначе, но образ Людочки потом всегда ассоциировался с молчаливой любовью. Молча довела доктора до изнеможения своими поцелуями, молча расстегнула пуговицы, без каких-либо звуков медленно сняла с себя всё, раскрылась так, как он любит. И так до конца, до его бараньего рыка, символизирующего опустившийся театральный занавес. Впечатление было таким, словно Варенец занимался любовью с глухонемой… Но почему-то ему казалось, что даже глухонемые женщины должны издавать в такие минуты какие-то звуки.

В его Реестр Людочка была включена под номером два. Вместе с координатами, телефоном и множеством других параметров там значилось: «молчит как рыба».

С тех пор она успела несколько раз выйти замуж и, соответственно, развестись. Не теряя, однако, связи с доктором.

Иногда он звонил ей, иногда – она. Она – когда возникало желание послушать его кабаний рык, он – когда уставал от вскриков супруги.

* * *

Состояние своих пациентов Арсений чувствовал «подкоркой»: волнуется ли человек, достаточно ли он расслаблен, стесняется ли чего-то. В зависимости от этого строилась вся схема лечения. Чем более расслаблен был пациент, тем быстрее и качественней Варенец достигал результата.

Облегчить состояние человека за те несколько минут, что отводилось на одного больного, считалось высочайшим мастерством. У каждого «мануальщика» были свои секреты. Иначе никакого улучшения больной не почувствует, затаит обиду на врача, а может, и на медицину в целом.