Ганс выпучил глаза, а потом захохотал, так что стены лачуги затряслись.
– Превосходно, Кхура, – кричал он, держась за живот. – Лазил бы по горам, ха-ха-ха! А ведь точно! Вот умора! Хи-хи-хи, хо-хо-хо, гы-гы-гы…
Когда Ганс немного утихомирился, он спросил проводника.
– Сегодня я бы хотел лично разложить конфеты в лесу. В качестве, так сказать, научного эксперимента.
– Но герр Щербет…
– Нет, нет и ещё раз нет, – упрямо замотал головой Ганс. – Я знаю, что это опасно, и вы, благородная душа, хотите уберечь меня, но право, я могу за себя постоять! Я… Я… я занимался лыжами в школе! Одним словом, я пойду и точка. И к тому же, не забывайте, что для чистоты эксперимента, приманку должны раскладывать разные люди. В противном случае, эти бумажные черви, эти кабинетные бездельники, эти бумагомаратели учёные обвинят нас в мошенничестве! Да, да, друг мой, я вижу, как вы побледнели. Я полагаю, что это от гнева. Я сам был в гневе, поверьте, но что поделаешь, не мы устанавливаем правила в научном мире. Пока…
Сказав это, Ганс оделся, взял кулёк конфет и вышел из хижины. Его не было около часа, после чего, замёрзший и улыбающийся, он ввалился обратно и сел к огню.
– Ну и стужа за окном, – сказал он,. – И как йети не холодно босиком? Просто поразительно…
Ганс долго разглагольствовал на тему йети тем вечером, а Кхура сидел как на иголках. Ему непременно нужно было под каким-либо предлогом выбраться наружу, но герр Шуберт и не думал засыпать. Он пил кофе кружку за кружкой и к полуночи так взбодрился, что вовсе решил не ложиться спать.
– Я буду писать всю ночь, – сообщил он Кхура. – У меня уйма материала. Мне нужно всё записать сейчас же, пока все события свежи в моей памяти.
– Но герр Щербет, – умолял его проводник, – вам непременно нужно отдохнуть.
– И слышать не желаю, – смеялся Ганс. – Я буду работать, а вы спите.
Кхуре ничего не оставалось делать, как лечь и уснуть, а утром, наблюдать угрюмое выражение на лице невыспанного Ганса.
– Ни одного следа… – бормотал тот. – Ни единого, вы представляете? Что-то случилось… Я чувствую, что что-то случилось… Мы чем-то обидели их или они просто ушли в другое место… Мы были так близко и вот… Что же теперь делать, что же делать?..
– Такое бывает, – пытался успокоить его Кхура. – Иногда их нет несколько дней кряду, а затем – раз, и целая стая прыгает вокруг вас. Не стоит так переживать…
– Нет, не успокаивайте меня, – стонал Ганс. – Они ушли. Они бросили нас! Боже, как я несчастен… Но знаете что, мы их отыщем!
Глаза Ганса внезапно загорелись фанатичным огнём, и он принялся собирать вещи.
– Одевайтесь, Кхуру, – воскликнул он. – Они не могли далеко уйти. Мы отыщем их и вновь приманим! Скорее, они не могли далеко уйти!
Проводнику вовсе не хотелось покидать уютную хижину, и он спешно пытался придумать нечто, позволяющее им остаться.
– Постойте, герр Щербет, – сказал он, когда Ганс уже пристёгивал лыжи. – Постойте… Я, кажется, понял, в чём причина их отсутствия…
– И в чём же, – спросил Ганс.
– Скажите, перед тем, как разложить конфеты, вы мыли руки?..
– Э-э-э, – почесал затылок Ганс, – не думаю… А что, это так важно?
Кхура рассмеялся сухим смехом и принялся распаковывать свой рюкзак.
– Раздевайтесь, герр Щербет, – сказал он. – Мы остаёмся. Йети никуда не уходили. Они тут.
– Ничего не понимаю, – удивился Ганс. – Вы можете толком объяснить, что происходит?
– Это моя вина, герр Щербет. Я забыл вас предупредить.
– Предупредить о чём?
– О том, что йети необычайно чистоплотны, – ответил Кхуру. – Они умываются по сорок раз на дню и никогда не возьмут конфет у человека, если он перед этим тщательно не вымыл руки.
– Вот оно что… – выдохнул Ганс. – Такая мелочь, подумать только…
– Такая мелочь может стоить нам обоим жизни, герр Щербет, – продолжил Ганс. – Грязные руки оскорбление для снежного человека. Это как… это как грязные руки! Нет ничего противнее.
– А вы мыли руки, перед тем как раскладывали конфеты в прошлый? – уточнил Ганс.
– Конечно, а потом ещё четырежды протёр их чистым снегом, – с достоинством ответил Кхура. – И результат вы видели.
– Да, – покачал головой Ганс. – Но они же вернутся, да?
– Несомненно, – ответил Кхура, – но отныне конфеты буду раскладывать только я, и это не обсуждается! У йети превосходный нюх. Если они вновь почуют на угощении ваш запах – жди беды. Они соберутся в стаю, придут сюда ночью, окружат нашу хижину и заметут её снегом, так что мы окажемся в ней замурованы навечно… Я уже видел такие ледяные склепы. Ужасное зрелище, герр Щербет, просто ужасное…
Ганс поёжился и отважился на последнюю попытку.
– Но научное сообщество…
– Плевать на научное сообщество, – грозно прикрикнул Кхура. – Не им замерзать в плену у йети. Короче, либо вы подчиняетесь моим правилам, либо всё, я разрываю наш контракт и ухожу…
Кхура встал и начал рыться в рюкзаке в поисках контракта. Видя его решимость, Ганс покорно повесил голову и кивнул.
– Хорошо. Будь по вашему.
– Вот и славно, – расцвёл улыбкой Кхура. – Будьте паинькой, герр Щербет и можете снова смело готовить ваш фотоаппарат к завтрашнему утру.
– Вы думаете, они придут?.. – жалобно пропищал Ганс.
– Без сомнения. Они спят и видят наши карамельки, герр Щербет, – ответил Кхура. – Сами убедитесь.
Понятное дело, что следов следующим утром было в избытке. Ганс благодарил небеса и Кхура, и не расставался со своим фотоаппаратом. Вдобавок, проводник развесил на сучьях куски пакли и герр Шуберт, приняв её за шерсть снежного человека, заботливо переложил её в специальный конверт.
– Я отправлю эту шерсть в Британский музей, – гордо сообщил он. – Британские учёные вечно задирают нос. Это собьёт с них спесь…
Тем же вечером, Кхура, которому стало лень забираться далеко в лес, сказал:
– Сегодня я положу приманку совсем рядом с домом. Думаю, они достаточно осмелели.
– А что если я попробую сделать несколько фотографий, когда они придут? – поинтересовался Ганс. – У меня на фотоаппарате есть отличная вспышка.
– Слишком опасно, – покачал головой Кхура. – Йети боятся молний. Если они внезапно увидят яркий свет, то побегут как зайцы, куда глаза глядят и что ещё хуже, расскажут всем своим знакомым, что к этой хижине лучше не приближаться. Тут даже тонна конфет не поможет…
– Ах, как жаль, – расстроился Ганс. – Мне бы так хотелось увидеть хоть одного снежного человека. Хоть краешком глаза!
– Краешком глаза… – задумался Кхура. – Есть у меня одна идея, но это очень опасно.
– Я заплачу любую сумму! – сказал Ганс. – Всё что у меня осталось, ваше! Пожалуйста, Кхура, помогите мне!
– Хорошо, – хмуро кивнул проводник. – Но вы должны беспрекословно меня слушаться иначе нам не вернутся живыми…
– Я на всё согласен, – воскликнул Ганс. – Что я должен делать?
– Ничего, – ответил Кхура. – Просто сидеть в хижине совершенно неподвижно, с головой укутавшись в одеяло и ждать.
– Ждать чего?
– Ждать, когда один из йети зайдет внутрь… – ответил Кхура, переходя на шёпот.
– Боже, неужели он осмелится войти внутрь?!
– Если всё будет тихо, то да, – сказал Кхура. – Главное, ни в коем случае не вылезайте из-под одеял, а не то ваш запах его вспугнёт.
– Но как же я его увижу? – спросил Ганс.
– Я оставлю вам малюсенькую дырочку, сквозь которую вы его увидите.
– А где будете вы в этот момент? – захотел узнать Ганс.
– Снаружи, – сказал проводник.
– Почему?
– Во-первых, наша лачуга слишком мала, чтобы тут уместилось трое, – объяснил Кхура. – А во-вторых, должен же кто-то остаться снаружи и привести помощь, на тот случай, если йети разозлятся и засыплют хижину снегом.
– Но как я увижу йети в темноте? – спросил Ганс.
– Я разожгу небольшой костёр напротив открытой двери хижины, а потом спрячусь на дереве, – сказал Кхура. – Огня они не боятся.
Ганс одобрил план проводника, и они приступили к его реализации. Первым делом, Кхура заставил герра Шуберта раздеться догола и хорошенько растереться снегом, чтобы отбить запах.
– Ради науки я готов на всё! – сказал Ганс и начал стаскивать штаны.
С криками и охами он долго натирал себя снегом, пока не сделался малиновым и только после этого Кхура позволил ему вновь одеться.
– А вы знаете, – сказал Ганс, когда немного согрелся, – мне даже понравилось. Есть в этом что-то волшебное, голым скакать по снегу у подножия Гималаев…
Когда стало темнеть, Ганс лёг на пол, а Кхура тщательно завалил его сверху снаряжением и свежим лапником, оставив только маленькую дырочку для дыхания и наблюдения.
– Наберитесь терпения, лежите тихо и не ворочайтесь, – приказал Гасну проводник. – Йети долго будет ходить вокруг лачуги, принюхиваясь и присматриваясь, и только потом, заглянет внутрь. Не упустите этот момент.
– Я буду начеку! – донеслось из-под груды вещей. – Я так счастлив!
Кхура прыснул в кулак и вышел наружу. Там он разжёг костёр, сделал себе ужин и неспешно поел. Затем он просто лежал у огня и ел карамель и только около двенадцати, встал, надел свои «волшебные» снегоступы и стал ходить кругами вокруг хижины, кашляя в воротник и шумно сморкаясь. Герр Шуберт, всё это время тревожно вслушивающийся в ночную тишину, вздрогнул:
– Так вот они какие, эти йети, – прошептал он. – Совсем как люди. Хорошо бы один из них заглянул сюда и полакомился бы конфетами… Уж я разгляжу его как следует…
Однако йети не спешил показываться. Он бродил вокруг хижины ещё почти час, пока у Кхура не закружилась голова, а Ганс не начал задыхаться под грудой вещей. Только тогда, проводник снял свою куртку, вывернул её мехом наружу, вновь надел на себя, повалялся немного в снегу и в таком виде протиснулся в хижину. Он хрипел и рычал, колотил руками по стенам и даже уселся на кучу вещей, под которой прятался не живой ни мёртвый Ганс. В крохотную щелку он видел только большую тень, покрытую густым мехом, и от восторга грыз ногти, чего не делал с 5 летнего возраста. Кхура ещё раз потряс хлипкие стены лачуги , доел оставшиеся конфеты, громко рыгнул, и вышел наружу. Там он вывернул куртку обратно, подбросил в огонь поленья и улёгся спать, оставив Ганса ворочаться в своём тесном укрытии.
Утром разговорам не было конца. Ганс с упоением рассказывал о гиганте, что вломился в хижину и весьма убедительно имитировал звуки, которые тот издавал. Он сфотографировал следы вокруг лачуги и расспросил Кхура, что тот видел.
– Он был только один, насколько я смог заметить со своего дерева, – сказал проводник. – Но он был очень большим. Он долго ходил вокруг лачуги, а потом ворвался внутрь и стал так страшно рычать, что я едва не скатился вниз. О, герр Щербет, вы необычайно храбрый человек. Остаться с глазу на глаз с рассерженным йети, это подвиг.
Ганс покраснел от удовольствия.
– Ну, что вы, что вы… – забормотал он. – Я же был в укрытии… Право, не стоит говорить о моей храбрости…
– Но есть одно но, герр Щербет… – грустным голосом сказал Кхура.
– Какое?
– Мои… то есть наши конфеты закончились.
– Совсем?!
– Полностью, – сокрушённо покачал головой Кхура. – Этот громадный йети вчера доел последние остатки. Нам больше нечем их подманивать. Пора возвращаться, герр Щербет…
– А нельзя ли их ещё как-то заманить к нам, – расстроился Ганс. – Может они любят кофе или рыбные консервы?..
– Нет, – ответил Кхура, уставший от подобных приключения и желавший скорее попасть домой. – Либо конфеты либо… свежие ананасы. У вас случайно нет с собой свежих ананасов?
– Нет…
– И у меня нет. Укладывайте ваши вещи, герр Щербет. У вас и так вдоволь материала.
– Да, вы правы, – согласился Ганс. – Да и деньги совершенно закончились…
– Тем более, – ответил Кхура. – Собирайтесь.
Ганс принялся складывать вещи, всё ещё думая о той удивительной ночной встрече с йети, когда случайно, раскрыл рюкзак Кхура и оттуда, прямо ему под ноги вывалились странные снегоступы… В немом изумлении, герр Шуберт поднял их и покрутил перед глазами. Затем приложил к снегу и увидел отпечаток босой ноги.
– Но… – пробормотал он. – Конфеты… йети… Британский музей… как…
Его глаза наполнились слезами негодования, а затем, он издал леденящий душу вопль и, схватив горящее полено, бросился на своего проводника.
– Подождите, герр Щербет, – завопил Кхура, бегая вокруг лачуги на одной лыже. – Не всё так просто, герр Щербет! Дайте я вам всё объясню!
– Я тебе покажу конфеты! – не слушал его Ганс. – Я тебе покажу паклю! Я тебе покажу следы снежного человека! Стой, а не то хуже будет!
Видя, что Ганса не остановить, Кхура схватил вторую лыжу, кое-как нацепил её на ногу и помчался в лес. Ганс бросился за ним, но вскоре потерял беглеца из вида и остановился, чтобы перевести дух. Ярость пополам с обидой душила его.
– Каким же я был идиотом, – бормотал он. – Каким дураком…
Ганс отбросил дымящееся полено, сорвал с шеи и зашвырнул в сугроб свой фотоаппарат, и понуро побрёл обратно, к своей хижине. Он шёл, не разбирая дороги, проваливаясь в сугробы и не замечая ничего на своём пути и внезапно, почувствовал, что земля уходит у него из под ног, и он падает в яму. Герр Щербет испуганно пискнул, а мгновеньем позже оказался в большой берлоге. Близоруко щурясь, он попытался встать на ноги, когда услышал грозное рычание.
«Медведь! – пронеслось в голове бедняги. – Вот и всё…»
Он зажмурился, но, к его удивлению, рычание превратилось в … смех. Он открыл глаза и увидел перед собой огромного покрытого рыжеватой шерстью человека. Тот смеялся лежа на спине и дрыгал в воздухе босыми волосатыми ногами.
– Ты и есть тот исследователь йети? – хохотал он. – Ой, не могу, не могу! Это тебя дурил Кхура, ходя в своих снегоступах вокруг избушки? Это тебе он подсунул паклю, вместо шерсти? Это ты всю дорогу нёс конфеты, которые он сам и ел? Ха-ха-ха! хи-хи-хи! Га-га-га!
Ганс замотал головой, думая, что ему снится сон, но видение не пропадало.
– Думаешь, это сон? – ещё пуще развеселился йети. – Тогда дайка я тебя ущипну, герр Щербет!
Снежный человек протянул громадную ладонь и больно ущипнул Ганса за бок. Тот взвизгнул и разинул рот.
– Так вы существуете?!
– Как видишь, – весело отозвался йети. – Но как ты нашёл мою берлогу?
– Я гнался за Кхура и провалился сюда, – ответил Ганс. – Но откуда вы всё знаете? Я не понимаю!
Снежный человек потянулся, зевнул и сел удобно уселся на подстилку из сухих листьев.
– Всё просто, – ответил он. – Кхура, мой двоюродный брат.
– Ваш брат? – изумился Ганс.
– А что тут особенного, – насупился йети. – Я хоть и снежный, но человек…
– Но зачем тогда весь этот маскарад? – окончательно перестал что-либо понимать Ганс. – Не проще ли было…
– Показать меня? – завершил его мысль йети. – Мы тоже так думали сначала, но это оказалось плохая идея. Люди вечно всё портят… Они стали приезжать целыми толпами, делать фотографии, вытаптывать лес и мусорить в горах… Мне стало трудно жить той жизнью, к которой я привык. Я даже не мог спокойно прогуляться по лесу, чтобы кто-нибудь не начинал преследовать меня с криками и фотокамерами. Сначала я только смеялся, тому, что про меня писали в газетах, но потом, мне стало обидно. Тогда то мы с братом и решили выставить всё это как розыгрыш. Фальшивку. Кхура сделал свои всемирно известные снегоступы, придумал дурацкую историю про конфеты и всё прочее. Он зарабатывает неплохие деньги на туристах и покупает мне на них орехи и ананасы, которые я очень люблю. В горах теперь стало трудно добывать еду…
– Так значит, все те фотографии из газет, фальшивка?
– Почти все, – криво усмехнулся йети. – Хотя иногда, когда люди окончательно перестают в меня верить и туристы не хотят больше сюда ехать, я вылезаю из берлоги и прогуливаюсь перед какими-нибудь зеваками, чтобы подогреть интерес.
– В жизни бы не поверил! – воскликнул поражённый Ганс.
– Иногда я сам в это с трудом верю, – признался йети и снова засмеялся.
Они долго просидели в берлоге, болтая на разные темы, и расстались как добрые друзья. На прощанье, Ганс подарил снежному человеку свои часы, которые светились в темноте.
– Спасибо, – улыбнулся йети. – Теперь я всегда буду точно знать, когда нужно выходить, чтобы встретиться с братом. Он вечно ругается, если опаздываю…
В свою очередь, йети подарил Гансу амулет, который он смастерил собственными руками из своих волос.
– Вы можете отправить его в Британский музей, если хотите, – сказал он. – Только вам всё равно не поверят.
– Нет уж, – ответил Ганс. – Никаких больше музеев и учёных. Хватит. Мне это надоело. Мне понравилось путешествовать.
– И куда же ты теперь направишься?
– В Африку, – сказал герр Шуберт. – Хочу посмотреть, так ли страшны эти страусы, про которых мне в детстве рассказывала моя бабушка…
Папа хмыкнул и начал протирать очки.
– И они больше не виделись? – спросила Варя.
– Ну почему же, – ответил папа. – Герр Шуберт регулярно навещал своего знакомого, а если у него не было времени, то он просто отправлял посылку с консервированными ананасами и орехами на имя Кхура, на которого он больше не сердился.
– А страусы? Они ему понравились? – спросил Серёжа.
– Сказать по правде, нет, – усмехнулся папа. – Он их по-прежнему не любит. Как впрочем и лыжи.
Пик Ник
– А как вам вот эта полянка, – спросил папа, оглядываясь через плечо. – По-моему отличная.
Его лицо под широкополой соломенной шляпой было красным от долгой езды на велосипеде, и очки будто бы запотели изнутри, но взгляд был полон энтузиазма.
– Так как, – повторил он. – Мы можем поискать другую…
– Даже если кому-то она и не нравиться, – ответила замыкающая кавалькаду велосипедистов мама, – то дальше ищите не меня. Я больше не могу. Это не пикник, а какая-то гонка! Уф…
Мама слезла со своего железного коня и улеглась на траву. Запыхавшиеся ребята последовали её примеру и со сладостным стоном вытянули усталые ноги.
– Похоже, мы приехали, – сказал папа Степашке, и скотч-терьер проворно выскочил из своей корзинки на багажнике велосипеда и стал носиться по густой траве. Он нисколечко не устал и был полон сил и желания резвиться.
«Пикник, это замечательно, – думал Степашка. – Весь день можно бегать по лесу, охотиться на ящериц, рыть норы, где мне захочется, а потом, когда я устану, меня посадят обратно на велосипед и отвезут домой! А ещё, в сумках у ребят столько вкусненького… Может быть, мне опять удастся стащить кусочек копчёного сыра или сосиску… Да, пикник, это хорошо…»
Стёпа побежал исследовать окрестности, а его хозяева принялись разбирать поклажу, стелить покрывала и раскладывать еду. Вскоре, поляна преобразилась, и вся семья, удобно устроившись вокруг импровизированного стола, приступила к неспешной трапезе.
– Папочка, – спросила Варя, держа в руках огромный бутерброд и примериваясь, с какой стороны его лучше укусить. – А кто придумал пикник?
– Фрнннзы! – пробурчал папа с набитым ртом и закашлялся, так что мама сердито ущипнула его за ногу.
– Французы! – повторил папа, проглотив кусок, и сделав внушительный глоток морса. – Точнее, один молодой предприимчивый француз по имени Жюль. Он полюбил одну девушку из богатой семьи и решил, невзирая на все обстоятельства, во что бы то ни стало добиться её руки и сердца.
– О, – усмехнулась мама, – что-то мне подсказывает, что у этого молодого человек всё удалось.
– И не просто удалось, – загремел папа, потрясая своим бутербродом, – а блестяще! Он не только получил руку и сердце своей возлюбленной, убедив её отца, что он самый завидный жених на свете, но и сказочно разбогател, а вдобавок стал дворянином и почётным жителем своего города. Правда, тут не обошлось без небольшого мошенничества, но, как говориться – «На войне и в любви все средства хороши!» так что я ни в чём не виню Жюля. Скорее наоборот, признаю, что он, учитывая все обстоятельства, действовал весьма ловко и разумно и получил совершенно заслуженную награду. Впрочем, давайте ка я лучше всё расскажу по порядку, а вы сами решите, прав ли он был или нет.
Папа быстро дожевал остатки своего бутерброда и начал свой рассказ.
– В год, когда Жюлю стукнуло 25 лет, на большой городской ярмарке, он увидел Ноель, которой как раз исполнилось 19, и молодой человек немедленно влюбился в неё по самые уши. Девушка и вправду была необычайно мила и хороша собой, но её сопровождала целая свита друзей и сморщенная старушка с такими колючими глазами, что Жюль не решился подойти ближе и представиться. Всё же, он двинулся следом, и выяснил, где живёт его возлюбленная. В тот момент, когда она случайно встретилась с ним взглядом, Жюль послал её самый горячий воздушный поцелуй, на который только был способен и увидел, что очаровательная Ноель покраснела до самых кончиков своих крохотных ушек и проворно отвернулась. Молодой человек сразу понял, что пришёлся её по душе и весело зашагал на окраину города, к своему дому, рисуя у себя в голове картину пышной свадьбы. Жюль рассказал друзьям о прекрасной девушке и своём твёрдом намеренье жениться на ней, но в ответ, друзья только рассмеялись.
– И думать забудь, – сказали они. – Её отец один из самых богатых торговец в городе. Их дом стоит на улице, где живут богачи, она носит шёлк и золотые украшения, и они каждый день едят белый хлеб на завтрак, обед и ужин! Куда тебе до неё. Ты простой работник, хоть и недурён собой. Нет, дружище, тебя к ним и на порог то не пустят…
Жюль выслушал речи своих друзей без обид. Он знал, что в их словах много правды, но также он знал, что его друзья понятия не имеют, какое горячее сердце бьётся в его груди, и на что способен отважный и находчивый мужчина, окрылённый любовью.
«Она будет моей, – уверенно сказал себе Жюль. – Я сделаю всё, что нужно сделать и преодолею любые преграды. В конце концов, её отец тоже когда-то был бедняком…»
Жюль не спал всю ночь, и весь следующий день был задумчив, но к вечеру молодой человек просиял, так как в голове у него вызрел план, и он немедленно приступил к его реализации.
Перво-наперво, через своих друзей и знакомых, он постарался выяснить всё о семье своей возлюбленной. Он завёл специальную тетрадь, где записывал всё, что ему удалось узнать, и подолгу изучал свои записи перед сном.
К примеру, он выяснил, что отец девушки, месье Морель, несмотря на свой достаточно суровый и непримиримый нрав, души не чаял в дочери. Мать Ноель умерла когда ей едва исполнился годик и с той поры, они были неразлучны. отец настолько дорожил ею, что вопреки правилам того времени, не собирался выдавать её замуж против её воли, несмотря на то, что к ней сватались даже знатные люди, пленённые обаянием и красотой Ноель.
– Дитя моё, – говорил отец, – у нас достаточно денег, чтобы жить безбедно долгие, поэтому, мне нет нужды, принимать предложения всех этих франтов, что слетаются сюда точно пчёлы на сладкий мёд. Я хочу, чтобы ты связала свою жизнь с достойным человеком, которого ты сама полюбишь, и который докажет, что способен заботиться о тебе и сделать тебя счастливой. Нет ли у тебя такого человека на уме, любовь моя?..
– Нет, папочка, – отвечала девушка и так розовела, что ей становилось жарко. – Я никого не люблю кроме тебя…
Обнявшись, они вместе шли в гостиную, где девушка вдохновенно играла на рояле, а растроганный отец рассеянно слушал и любовался своим сокровищем.
Смущение девушки имело простую причину. Вот уже почти месяц, каждый вечер, в одно и тоже время, под её окнами прохаживался улыбчивый и статный молодой человек, которого она однажды увидела на ярмарке. Каждый раз заметив её в окне, он любезно кланялся и посылал девушке воздушный поцелуй, от которого её сердце начинало трепетать. Ноель стремительно исчезала, но Жюль по еле заметному колыханию занавески видел, что девушка продолжает украдкой наблюдать за ним и улыбался, от радости.
Также, Жюль выяснил, что та старуха с холодным взглядом была наставницей Ноель и всюду сопровождала её, не позволяя никому из посторонних приближаться и даже разговаривать с девушкой без её ведома. Старушку звали Матильда, и она пользовалась абсолютным доверием у месье Мореля. Матильда определяла с кем девушке стоит общаться, а с кем нет, что ей можно надевать, а что нельзя, каких учителей позволено впускать в дом, а каким вход был строго воспрещён. Поговаривали, что сам глава семейства боялся ей перечить и Жюль понимал, что если ему не удастся усыпить бдительность старушки, его план обречён на провал. Неудивительно, что молодая девушка тяготилась такой строгой опекой и мечтала сбежать, чтобы хоть ненадолго ощутить вкус настоящей свободы и того простого веселья, что она не раз видела на ярмарках, среди веселящихся бедняков. Именно поэтому, молодой человек, который каждый вечер появлялся у её дома, так волновал её сердце. Стараясь ничем не выдать себя под цепким взглядом Матильды, Ноель садилась со своим рукодельем у самого окна и сквозь тонкий тюль бросала любопытные взгляды на улицу, каждый раз краснея от удовольствия, когда видела, что её кавалер не забыл про неё, и по-прежнему посылает её свои пламенные поцелуи. Её не смущал его простой наряд, ибо отец учил её, что в любом человеке спят смена величия, точно также как в яйце спит птица, а в крохотном жёлуде, огромный дуб. Она верила, что каждый может стать тем, кем он захочет и что-то во взгляде молодого человека подсказывало сердцу Ноель, что в её жизни грядут большие перемены.
В один из дней, Ноель, вместе со своей вечно подозрительной Матильдой отправилась на рынок, чтобы купить бисер для вышивания и ленты на шляпку. По пути к рынку, на пересечении двух самых больших улиц города, где располагались изысканные ателье, дорогие магазины и респектабельные банки, они столкнулись с безупречно одетым иностранцем с огромными бакенбардами, по виду, англичанином, которого сопровождал носильщик с двумя большими, тяжёлыми чемоданами.
– Простите за мой французский, сударыня, – учтиво обратился англичанин к Матильде, вежливо приподняв свой цилиндр. – Вы не могли бы мне подсказать, где находится самая лучшая гостиница в вашем чудесном городе?
– А что случилось, – спросила Матильда, которая всюду видела подвох.
– О, – улыбнулся англичанин, – со мной приключилось досадное недоразумение. Я приехал в ваш славный город из самого Лондона, чтобы преподавать музыку и английский язык одной высокопоставленной особе, чьего имени я, к сожалению, не вправе вам называть, но у них случилось несчастье, и они спешно покинули страну, не уведомив меня. Теперь, мне придётся остановиться в отеле и, если я не найду себе в течение нескольких дней нового ученика, я отправлюсь в Париж и обращусь в Королевскую Академию Изящных Искусств. У меня там множество знакомых, и я наверняка найду себе место, быть может, даже при дворе… И да, я забыл представиться, меня зовут мистер Пик Ник.
К слову сказать, Жюль придумал эту фамилию накануне, когда отдыхал на природе с друзьями. Дело в том, что между собой, они называли свои перекусы на свежем воздухе «поклевать что-нибудь» и звучало этой как «пик – ник». Молодой человек решил, что это вполне подходящая фамилия, к тому же, он мог легко её произнести.
Но вернёмся к нашей встрече. Джентльмен был необычайно вежлив и обходителен, и только странный акцент немного резал слух. В целом, он произвёл на Матильду весьма приятное впечатление, к тому же, за всё время их разговора, он не пытался любезничать с Ноель, как это делали все остальные мужчины, а лишь коротко поздоровался с ней, пожелав доброго утра. Матильда указала иностранцу дорогу к отелю и тот, ещё раз вежливо поблагодарив её и галантно поцеловав руку, раскланялся и направился в указанном направлении.
Если бы старушкам Матильда оглянулась в то утро, то, вероятнее всего, события этой истории пошли бы совсем иначе, но она сама попала под обаяние молодого иностранца, а потому, продолжила свой путь к рынку в большой рассеянности, и совершенно не глядя по сторонам. За ней, двинулась и Ноель, зажимая обеими ладонями рот, чтобы не расхохотаться, потому что несмотря на бакенбарды и странный акцент. Она немедленно узнала в английском джентльмене своего кавалера. Но, позвольте, спросите вы, как это возможно? Очень просто.
Как я уже говорил, Жюль навёл самые подробные справки о семье девушке и в частности выяснил, что им вскоре потребуется новый учитель музыки, так как месье Морж, прежний учитель Ноель, стал настолько глух и немощен, что начал засыпать прямо на уроках и храпел громче рояля. Накануне, старик в последний раз посетил Ноель, и Жюль понял, что ему представляется отличная возможность попасть в дом к своей возлюбленной, и тот факт, что он ничего не смыслил в музыке, нисколько не смущал его.
«Я что-нибудь придумаю, когда окажусь рядом в доме, – подумал он. – Я уверен, удача улыбнётся мне, если я буду действовать решительно и храбро. К тому же, если я каждый день смогу говорить с моей ненаглядной Ноель, это придаст мне сил, и я придумаю, как действовать дальше…»
Жюль уговорил своего друга сыграть роль носильщика, а сам, истратив почти все свои скромные сбережения, купил новый костюм, цилиндр, туфли и два огромных чемодана, в которые, для солидности, положил несколько кирпичей завёрнутых в газеты. Что бы сойти за англичанина, он целый месяц брал уроки у своего дедушки, который много лет служил во флоте и знал немало английских слов и выражений. Жюль выбрал английский потому, что Матильда, знавшая немецкий и итальянский, ничего в нём не смыслила и таким образом, он мог запросто обмануть её. Помимо всего прочего, по выходным дням, юноша бесплатно помогал хозяину большого модного магазина в центре города, взамен, получая у него уроки хороших манер. Всё это, плюс страстное желание добиться своей цели, позволило юноше произвести тем утром хорошее впечатление на Матильду, а это, как он справедливо полагал, было залогом успеха.
Попрощавшись с дамами тем утром, Жюль действительно направился к отелю, но, вместо того, чтобы поселиться в нём, предупредил служащего, что если кто-либо будет разыскивать в его отеле преподавателя музыки из Англии, некого мистера Пик Ника, следует сказать, что его сейчас нет в номере, и попросить оставить для него записку. Служащий всё отлично понял и, принимая из рук Жюля его последнюю серебряную монету, заверил молодого человека, что он всё устроит самым наилучшим образом.
Закончив, таким образом, свои дела в отеле, Жюль вышел на улицу, свернул вглубь переулков, и быстро дошёл до дома, где жил его друг изображавший носильщика. Там он переоделся и принялся терпеливо ждать, точно рыбак, забросивший в пруд удочки.
Тем временем, в доме Ноель кипели страсти. Один за другим, в него приходили лучшие учителя музыки, но никто из них не устраивал девушку. Один был слишком глуп, другой, слишком толст, у третьего дурно пахло изо рта, четвёртый фальшивил, а пятый, якобы, смотрел на неё недоброжелательно. Несчастный отец не знал что делать, не понимая, отчего это его покладистая и миролюбивая дочь, стала вдруг такой капризной. Но самое странное было то, что Матильда тоже с ней соглашалась! У старушки всё ещё стоял перед глазами тот безупречный джентльмен с перекрёстка, а в ушах звенело «Лондон, Париж и Королевская Академия» и поэтому она с лёгкостью принимала отставку каждого кандидата, невольно сравнивая его с безукоризненным иностранцем в шёлковом цилиндре.