Loe raamatut: «Победители вещей»
… Может ли человек поцеловать своего потенциального, пусть и не состоявшегося убийцу? Ответ прост: да, может!.. Тогда, давно, наш вполне обычный полет рейсового самолета едва не закончился катастрофой, и я впервые увидел, как после посадки человек целует землю. Короче говоря, в мире могут происходить довольно странные, даже невероятные вещи, и именно поэтому я говорю вам, что не следует судить себя и других людей слишком строго…
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Для того, чтобы узнать вкус яблока его не стоит есть целиком?.. Но так ли убедительна эта простая истина? Да-да, а еще не стоит есть, например, вишни или груши с соседних деревьев, ведь они – точно не яблоки. Улыбнусь: но как оценить искусство садовника только по одному плоду?..
Уважаемый читатель, я решил вам немножко помочь и мое предисловие совсем не будет скучным. Здесь вы можете прочитать три рассказа. Первый, совсем крошечный, «Цветок», был опубликован в одесском «Фонтане» (Одесса), второй, «Антидепрессант» – в «Слово/Word» (Нью-Йорк), и третий, «Объект М» – в газетах «Эфир» и «Русская жизнь» (Россия). Если вы сочтете, что автор этих рассказов сможет удержать ваше внимание, можете смело приступать к чтению романа.
Собственно говоря, вот и все предисловие.
Ц В Е Т О К
Матерый шпион Ганс Грубе шел на конспиративную встречу. Встреча с тайным агентом должна была состояться непременно и от этого зависела судьба всей западной демократии. Ганс затравлено осматривался по сторонам и нервно курил одну сигарету за другой.
Возле гостиницы «Hotell Славянская» шпион остановился и сделал вид, что читает объявления на столбе. Его напряженный взгляд скользнул по окнам здания… В шестом окне от угла, на третьем этаже, стоял цветок.
«Провал!» – мелькнуло молнией в голове Ганса.
Он прикурил очередную сигарету и оглянулся. Редкие прохожие не обращали на него внимания. Прежде, чем направится к автобусной остановке, Ганс бросил последний взгляд на окно… Цветка исчез.
Шпион открыл рот от изумления. Сигарета упала за ворот куртки. Запахло паленым… Гансу удалось вытащить сигарету за горящий кончик. Окурок увял в сугробе.
Суперагент поднял глаза. В окне снова стоял цветок.
«Мамочка родная Матильда, – подумал Ганс – Что там творится-то, а?!»
Растерянный взгляд шпиона уперся в объявление на столбе.
«Приворожу любого мужчину, – механически прочитал Ганс. – Оплата – вперед».
На окне колыхнулась штора и цветок исчез. Ганс громко икнул. Мимо прошла молодая женщина с маленьким мальчиком. Мальчишка оглянулся и показал матерому шпиону язык.
Через полминуты цветок снова появился на подоконнике.
«Такого не может быть, – со стоном подумал Ганс – Бред какой-то!..»
Судьба демократии, цивилизации и жизнь шпиона повисла буквально на волоске. Суперагент жадно выкурил сигарету до фильтра и направился к отелю. Он то и дело косился на уголок воротника куртки и, тренируя челюсть перед возможной схваткой, несколько раз щелкнул зубами.
Поднявшись на лифте, Ганс подошел к двери 314 номера и приложил к ней ухо. За дверью пел веселый женский голосок.
Ганс перевел дух и осторожно постучал. Дверь простодушно распахнулась и перед шпионом предстала молоденькая горничная в белом передничке. В руке она держала не очень чистую тряпку.
«Пыль вытирала, – мелькнуло в голове суперагента, – потому и переставляла цветок с места на место».
Ганс облегченно вздохнул и нарочито грубо спросил:
– Сам-то где, хозяюшка?
– А где ж ему быть? – пожала плечами девушка. – Дрыхнуть изволят после вчерашнего.
Ганс смело шагнул в номер… Грубые руки тут же схватили его за запястья и принялись деловито их выкручивать. Ганс отчаянно клацнул зубами, но так и не смог дотянуться до ампулы с ядом зашитой в воротничке куртки.
Его втащили в комнату. Там, за столом, сидел майор с папироской во рту. Он деловито перелистывал бумаги, найденные во время обыска.
– Лейтенант Петрова, – строго спросил майор, обращаясь к горничной, – так ты не помнишь, когда мы предыдущего гада брали, стоял все-таки цветок на подоконнике или нет?
– Да не помню я, товарищ майор, – ответила горничная, снимая фартучек. – Честное слово, не помню. Тут такая драка была, что даже шкаф повалили. Вот и пришлось предлагать оба варианта…
Горничная улыбнулась, взяла цветочный горшок в руки и вопросительно посмотрела на Ганса.
Ганс осел на пол и закрыл лицо руками.
«Приворожу любого мужчину, – вспомнил он объявление – Оплата – вперед».
А Н Т И Д Е П Р Е С А Н Т
Мир цифр – лжив.
Простой пример: наверное, для большинства из нас видимая история человечества начинается с пирамиды Хеопса. Современному человеку – просто человеку, а не историку – трудно найти навскидку что-то более древнее, вот так, запросто, приходящее на ум. Древнегреческие философы, Троя, приручение лошади и чуть ли не все-все-все, что мы сможем припомнить было уже после пирамиды тщеславного египетского фараона.
Пирамида Хеопса была построена примерно 4500 лет назад. Очень давно, правда?.. Казалось бы, да. Но давайте просчитаем этот временной участок не в годах, а в человеческих жизнях. Ее средняя продолжительность при более-менее сносных условиях существования составляет примерно 75 лет. Если разделить 4500 лет на 75 мы получим 60.
Когда я сказал жене, что от пирамиды Хеопса нас отделят всего шестьдесят вытянутых в цепочку человеческих жизней, она удивилась и спросила:
– Шестьдесят?.. Может быть, шестьсот?
Нет, только шестьдесят. Всего шестьдесят.
Улыбнусь: что такое «цепочка» из шестидесяти человек?.. Если разместить эту крохотную толпу на стадионе, вы ее просто не заметите. А если ее выстроить в жиденькую очередь, ее длина будет меньше шестидесяти метров. Цифра «шестьдесят» вообще критически мала. Например, в юности я пробегал шестьдесят метров меньше, чем за восемь секунд.
Жене засмеялась и сказала:
– Да-да-да!.. От пирамиды Хеопса нас отделяет всего восемь секунд.
А почему нет?.. И что тут не так?
Жена пожала плечами и сказала:
– Тоже мне, умник. Да, я подумала, что до пирамиды этого… как его?..
– Хеопса, – подсказал я.
– … так далеко, потому что… – жена все-таки смутилась. – Потому что, если я вдруг застану тебя неожиданным вопросом, ты тоже, наверняка, ляпнешь какую-нибудь глупость.
Я понимаю реакцию жены. Например, если измерять время в человеческих жизнях, то от наполеоновских войн нас отделяет всего три. Понимаете?.. Три! И не подумав, можно легко назвать цифру десять или даже двадцать. Но тогда, в первом случае, мы увидим не наполеоновских гренадеров на фоне великого московского пожара, а, пусть и затухающую, но еще живую эру крестовых походов. Помнится, эти железноголовые, бравые вояки своими воплями «Этого хочет Бог!» достали всех. А если мы уйдем в глубину на двадцать жизней, то уже не найдем ни рыцарей, ни Москвы – в шестом веке племя вятичей только обосновалось на берегах тихой речушки.
Я хочу сказать, что мир цифр лжив, потому что он построен на фактах. А что такое факт? Это лишь что-то типа игральной карты. Она – есть. Но зачем она есть и какой смысл в одной единственной карте? Никакого. А значит смысл карты – выполнять какую-то функцию в игре. Для этого нужна колода. Кстати говоря, карты, начиная от валета, обозначили картинками чтобы было не так скучно. Людям нравятся разноцветные игрушки, а просто цифры не очень-то броски на вид… Но суть всегда остается одной и той же – любая игра, прежде всего, это игра в цифры. Именно она рождает логику, логика – систему и в конце концов человек оказывается в клетке.
… Эти двое пришли к нам домой из ночной, снежной пурги. Первым вошел мужчина чуть старше шестидесяти лет, широкий и настолько косолапый, что ему было нелегко протиснуться в дверной проем. Он был похож на слегка припорошенного снегом медведя. У гостя было расстёгнуто все: пальто, белый медицинский халат под пальто, пиджак под халатом и даже легкая кофточка под пиджаком.
– Ну, что тут у вас?.. – строго спросил врач-«медведь».
Наш пройдоха-кот Джеймс спрыгнул со стула и на всякий случай спрятался по стол.
Я невольно подумал о том, что если я сейчас скажу врачу, что у нас все не так уж плохо, то он рассердится и замахнется на меня чемоданчиком, который он держал в левой руке. Ведь у таких могучих человеко-медведей нет времени на пустопорожние случаи. Обычно их вызывают не к больным, а во время стихийных бедствий, тяжелых катастроф и нападений инопланетян. И такой герой-«медведь» приезжает не на «скорой помощи», а на танке с тремя пушками.
Я дал ему стул. Врач-«медведь» даже не взглянул в мою сторону, сел у кровати и строго уставился на мою маму.
– Ну?!.. – сурово спросил он. – На что жалуетесь?
– Понимаете, доктор… – начала мама жалобным голосом.
Пока она рассказывала врачу о своих проблемах, я рассмотрел его спутницу. Это была пожилая, бледная, очень худая дама, с поджатыми, как у богомола, к груди руками-лапками. Если бы я был кинорежиссером, я бы не раздумывая взял эту женщину на роль мумии и здорово сэкономил на гриме. У нее не было щек – то есть вместо них, чуть прикрытые тенями, зияли ямки – а зубы прикрывала тонкая, пергаментная кожица. Кроме того, невозможно было определить ее возраст. Медсестре могло быть семьдесят, но – я не исключал бы и такой вариант – возможно, она была старше пирамиды Хеопса. Медсестра постоянно смотрела в пол, ее глаза были полуприкрыты и темны, что создавало совсем уж жутковатое впечатление.
Теперь о проблемах мамы. Она всегда была красивой, сильной и молодой. Она была такой в двадцать лет, в сорок и даже в шестьдесят. Я никогда не видел ее сидящей перед телевизором или на лавочке возле дома. Она умела работать, она любила работать, но, когда ей перевалило за семьдесят, сил для работы стало не хватать… Сначала это удивило ее, а потом испугало. Затем она, наверное, все-таки вспомнила о своем возрасте и у нее окончательно упало настроение. Нет, это была не депрессия, а, возможно, только ее преддверие. У нее болело «то тут, то там», настроение сыпалось прямо с утра и, как женщина, все-таки обладающая сильным характером, она могла извести жалобами любого, в том числе и саму себя. Мы взывали «скорую» примерно пару раз в неделю. Врачи делали несколько уколов, молча кивали головами, уезжали, и ничего не менялось…
Тем временем диалог врача-«медведя» и мамы был в полном разгаре.
– И что тут такого особенного? – возмущался врач. – Сердце ноет?.. Ты вот на нее посмотри, – врач с трудом развернул свое массивное тело и показал на медсестру-«мумию». – У нее уже давно не ноет, поняла?
– Доктор, я думала… – пыталась возразить мама.
– Ты не думала! – тут же обрывал ее врач-«медведь». – Ты причину для своих страхов искала, – он снова повернулся к медсестре. – Людк, ты чего-нибудь боишься?
Я вдруг с удивлением почувствовал, что меня неудержимо тянет в улыбку. У медсестры Людки, которая, вполне возможно, все-таки была ровесницей пирамиды Хеопса, уже ничего не могло болеть. А значит ей нечего было бояться. Можно было испугаться ее, но что бы испугалась она?!..
Вскоре я с еще большим удивлением заметил такую же реакцию у своей мамы. Во время каждого (и довольно частого) обращения врача-«медведя» к медсестре у мамы вдруг светлели глаза, а с лица улетучивалась плаксивая, болезненная гримаса.
– Доктор, я хотела…
– Людк, а ты чего хочешь? Уже ничего, да?..
Медсестра молчала. За время своего визита она не сказал ни единого слова.
Я отвернулся, чтобы скрыть улыбку, а мама, делая тоже самое, подняла руку и стала тереть кончик носа. Я вдруг понял, что произошло. Мама попыталась разложить перед врачом свой обычный «игровой пасьянс» из фактов типа «тут болит и тут тоже», но он не дал ей этого сделать. Он поломал всю ее игру превращая, казалось бы, убедительные факты болезни, в обычных «валетов», «дам» и «семерок».
– Людк, у тебя тоже печень ноет?..
Уже едва сдерживая смех, я отошел в сторону. Судя по цвету лица, у Людки не было печени уже, примерно, лет триста… Мама опустила голову так низко, как это может сделать только провинившаяся девчонка. У нее начали подрагивать плечи…
Врач-«медведь» не верил фактам болезни. Более того, он презирал их. Он рвал «тузов» и «шестерок» с таким удивительным хладнокровием, что… не знаю… тут дело даже не в том, что лекарства от старости не существует, а еще и в том, что нужно жить дальше, как бы трудно тебе не было и поверить в жизнь пусть даже как во что-то невозможное. И, наверное, сам врач-«медведь» верил именно в это! А еще он хорошо знал, что любому человеку не стоит разрешать внутри себя нездоровую игру в воображаемые «факты» той или иной болезни. Ведь ее нельзя выиграть, потому что нельзя переспорить свой возраст или еще что-такое, имеющее вполне реальное и пугающее воплощение.
Удивительно, но, казалось, для врача-«медведя» не существовало ничего реального. Хотя, может быть, все было совсем наоборот?.. Врач просто пытался убедить маму в том, что она обязательно доживет до завтрашнего утра. А разве это не реальность и не факт?.. И до послезавтрашнего она тоже доживет. Что будет потом?.. А что будет с Людкой, ровесницей пирамид, и со всеми нами?
Да, врач-медведь» был смел, потому что сразу понял, что у мамы нет онкологии, тяжелого сердечного заболевания или чего-то другого, не менее грозного. Но разве этого не понимали другие врачи, в том числе и я ее сын?..
Когда врач-«медведь» и его странного вида медсестра ушли, мама упала лицом в подушку и захохотала. Она буквально стонала от смеха:
– Ну, и Людка… Я ему говорю… А он снова про Людку!.. Он что, ее специально с собой возит?
Я тоже смеялся. Хотя, мне было немного жалко тех двоих. Тогда мы жили в нелегкое время, пенсии и зарплаты были ничтожны и, чтобы выжить, даже больные старики и старухи, снова шли на работу. Например, как врач-«медведь» и его медсестра. Разумеется, «медведь» возил с собой медсестру Людку совсем не специально, а потому что не было других медсестер. Молодые, красивые и сильные нашли себе более высокооплачиваемую работу. Короче говоря, я бы не удивился, если узнал, что в «скорой помощи» остались только эти двое. Но они все-таки были!.. Они приходили из снежной пурги к другим людям, чтобы помочь им. Это были удивительные люди и таких уже больше нет…
Мама легко встала с кровати и пошла на кухню.
– Займусь чем-нибудь, – пояснила она. – Надоело без дела валяться. Кстати, ты борща не хочешь?
– На ночь? – удивился я.
– А если ради мамы? – улыбнулась она и ее улыбка стала совсем молодой.
Хорошее настроение мамы сохранилось и на следующий день, и на после следующий. Она долго вспоминала врача-«медведя» и его медсестру.
Я снова повторяю: мир цифр – лжив.
Он лжив, потому что построен на фактах, но эти факты – всего лишь игральные карты и невозможно понять, сколько «тузов» в колоде, и кто ее тасует. На нашем Земном шарике не существует абсолютных истин и абсолютных фактов. Например, мы часто говорим о свободе, как о существующем или отсутствующем факте. Но свободу не способны подарить даже самые умные и самые человечные правила игры, – законы, конституции и декларации. Игра всегда останется только игрой, а человек всегда становится свободным только изнутри. Правда, для этого нужно выйти за рамки игры, как сделал это врач-«медведь». Нужно победить лживый мир сухих цифр.
Я часто вспоминаю тех двоих людей… Я видел удивительно свободного человека, беспредельно свободного, возможно даже немного жестокого в этой свободе, но для того, чтобы обвинить его в жестокости, сначала попробуйте сами помочь страдающему человеку. Или, хотя бы, стать свободным самому, а это значит, что вы должны поверить в невозможное, помочь сделать это другим и тем самым превратить невозможное в реальность.
О Б Ь Е К Т «М»
Я хочу предупредить сразу, что два героя этой истории очень молоды, может быть не очень умны, но все-таки достаточно искренни для того, чтобы вы улыбнулись над их приключениями. Во-первых, она: чрезвычайно симпатичная девушка семнадцати лет, у которой буквально лопается на груди кофточка, а в глазах столько нежности и желания быть счастливой, что это не может не вызвать отеческой и снисходительной улыбки даже у закоренелого пройдохи-донжуана. Во-вторых, он: в общем-то, довольно здоровый малый, но не рыхлый, как большинство подрастающего поколения, а с мускулатурой, словно сделанной из переплетенной проволоки. Умственные способности нашего героя – на уровне восемнадцатилетнего ребенка.
Дальше что?.. Коля и Машенька встретились, полюбили и тут же чуть не подрались.
Он:
– Мне в армию идти. В общем, есть причина сходить на сеновал.
Она:
– А давай поженимся!
Он:
– А я че говорю? Пошли прямо щ-щас на сеновал жениться.
Разборка получилась довольно крутая. Коля порвал на Машеньке кофточку, она поставила ему фингал под глазом. Одним словом – любовь.
Потом проводы в армию: двое на вокзале стараются не смотреть друг на друга и ждут уничиженной мольбы о прощении. Мольбы ни с той, ни с другой стороны, разумеется, не последовало.
Ладно!.. Дальше – письма.
Он: «Защищаю Родину. С кем ходишь на сеновал, дура?»
Она: «Жаль, что ты так далеко. Убила бы!!»
Переписка умерла едва родившись. Дальнейшее гробовое молчание обоих сторон получилось настолько драматическим, что кое-кому хотелось сунуть голову в петлю.
А теперь немного о военной части, куда попал служить Коля. Начало службы: перед тем, как ребята приняли присягу, их бросили в тайгу. Из экипировки – только нож. Хочешь выжить – иди и попробуй. «Доходяги» ползли к вышке НП едва видимой на линии горизонта, возле нее сидел полковник с изуродованными шрамами лицом и ел пахучий борщ. «Доходяги» предлагали ему купить Родину за тарелочку борща и, наевшись, просились в другую часть. В конце концов, отдать долг Родине можно было где-нибудь в подмосковном тылу на вещевом складе. С такими никто не спорил.
Дальше – боевая подготовка: вывихи, ушибы и синяки в счет не шли. Учили всему на практике: как выстоять в рукопашной схватке против пяти головорезов; как незаметно проползти ночью по минному полю; как быстро распутать стропы парашюта во время прыжка с малой высоты. Впрочем, была и теория. Например, такие темы «Преимущества ножа перед автоматом» или «Огневая подготовка после десятичасового забега по пересеченной местности».
В части мало кто приживался из новичков. Но Коля страдал от любви и не обращал внимания на бытовые неудобства. Он благополучно избавился от полутора пудов веса, но то, что от него осталось, представляло из себя уже не просто крепкого парня, а несколько облегченный вариант Арнольда Шварценеггера отлитый из бронебойной стали. Через полгода молчаливый полковник Сидоров вручил Коле линялый черный берет и снисходительно похлопал его по плечу.
Но!.. Именно тут и стали происходить вещи, не предусмотренные боевым уставом. Все началось с того, что полковнику Сидорову вручили телеграмму примерно следующего содержания: «Передайте, пожалуйста, Коле, что через две недели я выхожу замуж. Целую. Машенька».
Полковник долго морщил лоб, силясь понять, кого именно целует неизвестная ему Машенька. Потом он спрятал телеграмму и постарался о ней забыть: в данный момент рядовой Коля учился подрывному делу. Практическая часть – «Подрыв моста из подводного положения без применения акваланга и всплытия на поверхность» – требовала максимальной сосредоточенности воина.
Житейская хитрость полковника не удалась – Коля получил телеграмму такого же содержания. Разумеется, рядовой Коля не дрогнул, но горькая улыбка на его мужественном лице говорила о том, что все красивые девушки – предательницы. Вечером Коля рванул учебное пособие «мост противника» боевым зарядом.
Прапорщики Петренко и Иваненко, слегка присыпанные бревнами, матерились так, что это несколько испортило тихий ужин полковника. Непострадавший Коля был извлечен из речки и награжден вполне заслуженной оплеухой.
На следующий день в часть снова пришли две телеграммы. Их содержание было тем же, но уменьшилось количество дней до свадьбы – их стало тринадцать.
За неимением учебного пособия «мост противника» в силу его фрагментарного существования в пределах ста метров возле речки Таежная, Коля рванул боевым зарядом «укрепленный пункт возле моста противника». Прапорщики Иваненко и Петренко, извлеченные из-под его завалов, уже не решились на прямое общение с хмурым Колей. Они написали письменную жалобу полковнику Сидорову.
Колю лишили взрывчатки и бросили на полосу препятствий под названием «Последний рубеж обороны базы ядерных подводных лодок». Полоса была гордостью полковника – ее преодоление занимало не меньше суток. Затем еще трое суток не многие прошедшие ее отлеживались в казарме и их кормили с ложечки заботливые первогодки.
Рядовой Коля поймал в тайге шайку браконьеров и конфисковал у них взрывчатку. Полосу «Последний рубеж» он прошел за один час. «Противник» в ужасе бежал в сторону штаба, а закрывшиеся в главном бункере прапорщики Иваненко и Петренко диктовали по радио последние послания своим семьям.
Полк подняли по тревоге и бросили на защиту «Последнего рубежа». Но было уже поздно – Коля курил на развалинах «рейхстага» и думал о чем-то личном. Его сунули «на губу». Прапорщиков Иваненко и Петренко извлекала из земных недр третья рота в течение суток, пробиваясь на слабый стон голосов сквозь толщу железобетона.
На следующий день в часть снова пришли телеграммы. До свадьбы неизвестной полковнику Сидорову Машеньки оставалось двенадцать дней.
Колю ловили всем полком в тайге. Рядовой, сжав зубы, шел в воронежском направлении с явным намерением познакомиться с женихом своей невесты.
Полковник снизошел до того, что лично обматерил Колю и приказал вернуть его на «губу». Но «губы» уже не было. Точнее говоря, она была, но требовала капитального ремонта всех трех дверных проемов. Колю посадили в подвальное помещение котельной.
Полковник с раздражением ждал следующего дня. Он надеялся на тихое завершение истории, но!.. Черт бы все побрал, но розовым мечтам бравого вояки не суждено было сбыться. В часть снова пришли телеграммы. До свадьбы Машеньки оставалось одиннадцать дней.
Полковник обматерил почтальона из села Большие Дойки. Невозмутимый почтальон ответил полковнику тем же и потребовал расписаться в книге. Полковник расписался, забрал обе телеграммы и высказался уже по поводу всей почтальонской службы. Почтарь снова не остался в долгу, поскольку понимал, что завтра ему предстоит та же беседа.
Под страхом личного общения с полковником один на один всему личному составу полка было запрещено рассказывать рядовому Коле о телеграммах. Но часы уже тикали… Месть хитрой Машеньки как раз в том и заключалась, что Коля отлично знал – Машенька не остановится, телеграммы будут идти и последняя из них будет самой жуткой.
Полковник кусал кулак и расхаживал по кабинету. В сущности, у него было только два выхода: либо отправить Колю в «психушку», либо отпустить его на свадьбу. «Психушка» отпадала по очень простой причине – вооруженный любовью Коля представлял из себя сверхценную боевую единицу. Например, он мог в одиночку оккупировать невинную банановую республику. Поездка Коли на свадьбу невесты тоже не могла состояться – оккупация банановой республики, с точки зрения потерь среди местного населения, была бы значительно более гуманной акцией.
На следующий день после уведомления Машеньки, что до свадьбы осталось десять дней, полковник Сидоров вызвал прапорщиков Иваненко и Петренко. На вопрос сурового начальника: «Как там этот идиот?», последовал быстрый ответ: «Грызет решетку, товарищ полковник!»
«И хрен с ним! – перешел на крик полковник. – Пусть грызет, пока не надоест». Прапорщики переглянулись. Более смелый Иваненко кашлянул в кулак и намекнул полковнику, что, судя по всему, решетке это уже здорово надоедает.
Прошло еще пять дней. Рядовой Коля подозрительно шуршал в подвале и к нему боялись заходить. Его кормили при помощи лопаты, просовывая ее в окошко.
Полковник собрал военный совет. Офицеры и прапорщики прятали глаза. Они старались не смотреть на командира, даже когда тот миролюбиво разглагольствовал о том, что, мол, время хороший лекарь. Личный состав полка почему-то сочувствовал рядовому Коле. Полковник заявил, что какая-то там Машенька – будь она даже суперэротической звездой «Плейбоя» – не достойна такого парня как Коля. Военный совет молчал, уставившись на плохо выструганные доски стола.
«Осталось всего пять дней, – сказал полковник. – Потерпим как-нибудь».
Прапорщик Иваненко осторожно поинтересовался, что же будет после. Полковник заверил, что по истечении указанного срока у рядового Коли пропадет всякая охота встречаться с бывшей невестой.
«Возможно, – согласился прапорщик, – но тогда он бросится на нас…»
Военный совет встал в тупик. Загнанное в угол военно-стратегическое мышление никак не могло согласиться с мыслью, что НЕ ОСТАЛОСЬ НИЧЕГО ДРУГОГО, КАК…
«Ну и черт с вами! – взорвался полковник. – Если вы сами ничего не можете сделать, тогда будите старшего прапорщика Кузькина».
Кое-кто потихоньку перекрестился. Кто-то еле слышно шепнул: «Мамочка родная!..»
Через полчаса в расположении замершего в ужасе полка послышался командорский грохот сапог. Пробуждение живой легенды вооруженных сил повергло в шок и трепет самых отчаянных сорвиголов. «Зеленые» первогодки с цыплячьим писком разбегались во все стороны; офицеры, включая начальника штаба полка, бледнели и вытягивались во фрунт; в селе Большие Дойки вдруг завыли все собаки. Даже реинкарнация былинного богатыря Святогора из горы в человека не произвела бы на полк такого впечатления, как шествие старшего прапорщика Кузькина из казармы первой роты в штаб полка.
За дверью скрипнули ступеньки под семипудовой тяжестью. Полковник смущенно кашлянул в кулак и на всякий случай одернул китель.
– Вот что, Мишенька, – ласково обратился он к заспанному гиганту с гранитным лицом. – Нужно поговорить с одним человеком…
Полковник рассказал старшему прапорщику Кузькину историю рядового Коли. Старший прапорщик слушал молча. Потом он снисходительно улыбнулся и вышел.
Разговор «живой легенды» и рядового Коли продолжался в течение трех дней. Гарнизон на цыпочках ходил возле котельной, с тревогой прислушиваясь к происходящему внутри: из глубин подвала доносились звуки, говорящие о том, что «дружеское» общение старшего прапорщика и рядового Коли не только не прекращается, но скорее всего набирает обороты.
По приказу полковника в окошко подвала перестали просовывать лопату с обедом. Командир полка явно подыгрывал своему любимцу Мишеньке.
На четвертый день дверь, наконец, распахнулась, и наружу вышел старший прапорщик. Кузькин был суров и задумчив.
– Бесполезно все, – доложил он командиру. – Представляете, Коля сделал лом из трубы, пробил метровую стену подвала и сделал подкоп. В общем, он хороший парень.
Полковник молчал.
– Нужно отпустить его на свадьбу, – сказал Кузькин. – Иного выхода нет.
Полковник молчал.
– Я за ним присмотрю, – пообещал Кузькин.
Полковник закурил и отошел к окну. Приговор или диагноз, вынесенный старшим прапорщиком, был окончательным и обжалованию не подлежал, потому что старший прапорщик умел делать все. При весе в сто двадцать килограммов он обладал выносливостью стайера-кенийца, почти абсолютной невидимостью японского ниндзя и ударом, превосходящим по силе удар «заднего копыта» слона. Старший прапорщик мог вслепую разрядить не извлекаемую мину с тремя «глухими» взрывателями, вскрыть швейцарский сейф и удалить гнойный аппендицит в полевых условиях пустыни Сахара.
Полковник Сидоров вздохнул и согласился.
В помощь старшему прапорщику Кузькину отрядили его коллег Иваненко и Петренко. Те смотрелись на фоне своего старшего коллеги как легкие миноносцы рядом с могучим дредноутом и использовались им для мелких поручений. Всю ответственность по транспортировке рядового Коли в район будущих «боевых действий» Кузькин взял на себя.
Нашли самолет. Старший прапорщик лично доставил рядового Колю на борт и не спускал с него глаз, пока самолет не набрал высоту девять тысяч метров. Иваненко и Петренко сидели рядом, готовые в любую минуту прийти на помощь.
Полет, посадка самолета, поездка в пригородное воронежское село отняли какое-то время. «Десант» прибыл к месту действия только тогда, когда, судя по всему, свадьба Машеньки была в полном разгаре. Оставалось только найти нужный дом. Именно тут Коля исчез. Он исчез так, словно вдруг наткнулся на дороге на шапку-невидимку. Старший прапорщик Кузькин обматерил своих коллег и бросился на поиски.
Между тем свадьба действительно была в полном разгаре. Машенька сидела за столом в полном облачении невесты и, подперев щеку ладошкой, грустно смотрела в окно. Гости разливали по стаканам местный первач, настоянный на сорока травах, и не обращали внимания на молодую.
Неожиданно дверь с грохотом… Впрочем, нет! Дверь не распахнулась, она просто пала на пол вместе с коробкой. Перед гостями, замершими в самых живописных позах, предстал Коля с дрыном в руках.
«Тю-ю-ю!.. – сказала мама невесты, она же будущая теща. – А вот, наконец, и жених пожаловал!»
Коля обозрел комнату. Место рядом с Машенькой было вызывающе пустым. Машенька встала, подошла к Коле и поцеловала его в щеку. Тут Коля наконец-то сообразил, что телеграммы Машеньки были ничем иным, как приглашением на его же собственную свадьбу.
Дверь подняли и поставили на место. Еще никто не успел крикнуть «Горько!» как вдруг дверь снова рухнула, и перед гостями предстали запыхавшиеся прапорщики Петренко и Иваненко.
«Свидетели со стороны жениха, наверное», – догадалась теща.
«Свидетелей» усадили за стол.
В мозгах рядового Коли и двух прапорщиков все еще происходил мучительный процесс осознания происшедшего, как вдруг дверь пала на пол в третий раз. Когда клубы пыли рассеялись, взорам собравшихся предстало нечто громадное и квадратное, олицетворяющее собой, если не самого бога войны Марса, то, по крайней мере, его старшего заместителя.
«О, цэ ж мужчина!..» – ойкнула грудастая доярочка.
По рядам гостей пробежал уважительный шепот: «Цэ ж не мужчина, дура!.. Цэ сам посаженный отец».
Кузькина усадили рядом с Колей.
«Гости дорогие! – обратилась теща к собравшимся, – Поскольку все вы уже туточки, то и ждать нам боле некого. Здравы буди, молодые, и дай вам Бог!..»
Первый день свадьбы отгуляли хорошо. Вечером старший прапорщик Кузькин лично проинструктировал рядового Колю перед тем, как запустить его в спальню невесты. Кажется, речь шла о Женевской конвенции, а в частности о гуманном обращении с пленным противником. Коля от нетерпения «бил копытом» и рвался в бой. Кузькин неодобрительно покачал головой. Азарт мог сыграть с бойцом нехорошую шутку.
