Loe raamatut: «Брат и Брат»
Солнце давило испепеляющим жаром. Белый автобус экскурсионной группы остановился в центре саванны. Среди сухой травы, там и тут, высились колючие кустарники. Далеко, в знойном мареве, плыли могучие баобабы.
– Что у тебя, Джонни? – экскурсовод, губастый африканец, в очках и полосатой футболке, вытащив микро-наушники мп3-плеера, возмущенно взглянул на бритого на лысо водителя.
Тот лоснился от пота, источая крепкий запах из всех пор своего могучего тела, смотрел вперёд, и отвечать не торопился…
Остановка в сорокаградусную жару посреди дикой саванны не могла понравиться никому, а особенно она не понравилась экскурсоводу, ведь он отвечал здесь за всё…
– Чертов двигатель, – буркнул Джонни и улыбнулся, скупо, но словно издеваясь.
Заметив эту улыбку, экскурсовод совсем взбесился:
– Вызывай аварийку!
Чуть не трясясь от злости, добавил:
– Быстрее-е-е…
У него возникла мысль добавить ещё пару «ласковых», но, уперев взгляд в беспомощное лицо водителя, решил промолчать. Что орать на него? Не он же, по большому счёту, виноват в том, что автобус держался на «честном слове» всё это время! … Не производился ремонт, о котором настойчиво просили и водитель, и он сам – Авессалом. Ничего не делалось! А всё жадность хозяина! …
Экскурсовод расслабился, но всё же упрекнул устало:
– Я же просил тебя… Я, как чувствовал, что случится такая лажа…
– Что просил!? – верзила-водитель зло стукнул ладонями по рулевому колесу, бросил ответный, полный ненависти, сощуренный взгляд. Отозвался злее злого: – Я самый главный го..юк здесь, да?! Так ты придумал?! Я всё решаю в этом чертовом парке? Какие ко мне могут быть претензии?! Я виноват в этой поломке?! … Я пятый день допекаю босса, прошу выделить новые фильтры…
Заметив, что туристы затихли, обалдев от резкой перепалки водителя автобуса и экскурсовода, Авессалом, глядя вглубь салона и приветливо улыбаясь, спросил на местном наречии у водителя:
– Сколько у нас времени ?… Скоро полдень, затем самый зной…С водой, мягко говоря… четыре литровые бутылки… А у меня двадцать туристов, из них шестеро детей и десять женщин… Джонни, ты понимаешь, что я имею в виду?! …
Водитель вздохнул, ничего не ответил и, зло толкнув свою дверцу, выпрыгнул наружу…
Туристы ещё несколько секунд смотрели на экскурсовода, но, видя его совершенно спокойное лицо, решили, что волноваться не стоит, и тут же загомонили на своих кавардачных языках.
«Перекормленные твари!», – подумал Авессалом, потом обернулся к хмурому водителю (может с движком не полный «аут»?), улыбнулся ему по-доброму.
– Ну?!
Тот открыл капот, пару секунд смотрел на двигатель, потом выглянул, пожимая плечами, и задрал голову, устремив взгляд в небо – там очень-очень высоко парили грифы.
Водитель опять посмотрел на Авессалома.
Они снова друг другу дружелюбно улыбнулись… Два человека, которые друг друга не терпеть не могли, но были одной «командой».
Джонни-водитель снова задрал голову. Хоть двигатель накрылся, без какой бы то ни было возможности починить это убожество (а как ещё назвать раритет шестьдесят седьмого года!), он был доволен, потому что грифы парили в самой вышине, почти в стратосфере – наворачивали круги чёрными точками… Это означало то, что «прогулка по саванне» окончится обычным образом, без «страшных» приключений, за которые могло «поругать» начальство. То есть, это значило, что хищников поблизости не было, иначе падальщики скопились бы в тесную стаю, готовые атаковать, чтобы отбить у львов или гиен их добычу! Вот почему, щуря глаза в сторону Авессалома, и мысленно ругая его, Джонни радовался такой «успешной» поломке. Могли ведь заглохнуть и в зоне охоты львов, гепардов или леопардов, а ещё гиен и африканских собак (самых страшных тварей, которые нападают огромными стаями, не боятся выстрелов и ведут себя как беспощадные убийцы!).
Он толкнул Авессалома в плечо:
– Вон зебры, вон антилопы-гну, вон жирафы… Займи туристов… Я включил вызов аварийки… Попытаюсь что-нибудь сделать сам, но не буду обнадёживать… Может, получится, может, нет…
– О,кей, – экскурсовод повернулся к оживленно переговаривающимся туристам. Они были одеты в легкие белые футболки, панамы, шорты, почти все держали в руках фотоаппараты и видеокамеры. Дети (от шести до десяти лет) что-то жевали, вынимая лакомства из пакетиков. Их мамаши, восторженно тыча пальцами, пытались привлечь внимание чад к африканской природе.
Авессалом прервал идиллию:
– Леди, дети, господа ! У нас маленькая заминка. Автобус старый, двигатель немного перегрелся. Дадим ему время остыть! Пока это происходит, мы с вами покинем автобус и пообщаемся с природой тет-а-тет. Прошу вас… Нет никакой опасности! Выходите. Вы же хотели потрогать руками дикую Африку? Дикая Африка к вашим услугам. А наш великолепный водитель быстро устранит маленькую поломку!
– В памятке говорится о строжайшем запрете покидать салон автобуса во время движения по территории национального парка,– коверкая английские слова баварским акцентом, заявил толстый немец с заднего сидения.
Экскурсовод был предельно корректен:
– Все верно. Но сейчас автобус стоит, а не двигается по парку, и я, ваш экскурсовод, который отвечает за вашу безопасность и ваши жизни, рекомендую покинуть автобус тем, кто хочет пообщаться с Африкой по-настоящему, а не возле отеля… Вот реальная Африка! Хищников в этом районе парка не бывает, честно вам говорю (это истинная правда, подтвердит, кто угодно!), и все желающие могут фотографироваться на фоне дикой саванны и ее мирных обитателей.
Радостно возбужденные, переговариваясь, туристы полезли из автобуса наружу. Особенно радовались дети…
Внутренний голос грыз Авессалома, словно вампир: «Что ты вытворяешь, Авессалом? Нельзя выводить туристов из автобуса, чтобы не случилось! Плевать, что жара! Плевать, что они сойдут от неё с ума, дожидаясь починки двигателя! Возьми себя в руки, и загони всех внутрь этой раскалённой солнцем, железной посудины, пусть там изнывают от нестерпимого жара и скуки, и орут на тебя, и проклинают на все лады! Всем будет плохо! И тебе… Но совесть твоя будет чиста… А если сейчас, не дай бог, что-то случится? Даже мизерная дрянь: кто-то уколется о колючку и потом пролежит в лихорадке несколько суток. Чем ты себя тогда оправдаешь?».
Авессалом посмотрел на копошащегося в двигателе водителя.
Водителю «по шапке» при любом раскладе надают…
А ещё, если продержать экскурсантов внутри автобуса, все туристы этой группы, остаток жизни будут вспоминать и нудеть: «Чтобы когда-нибудь ещё угораздило поехать в Кению, а особенно, в такой национальный парк, где такой никчёмный, тупой экскурсовод!».
И снова Авессаломом овладел страх.
«Зато инструкции начальства будут соблюдены! В этом моё спасение!», – убеждал он себя. И тут же сам себе задавал вопрос: «Что будет потом? Меня назовут никчёмным, неумелым …» Это был бы самый лучший вариант. Могут и уволить. А сначала хозяин изобьёт так, что даже думать об этом было страшно. Искалечит, урод, а потом иди подыхай в сухой, долбанной саванне… Нет, он проведёт эту экскурсию на высоком уровне, а потом все они вернутся в новый отель, который был по плану в конце маршрута, и никто не вспомнит об этой мелкой неприятности с поломкой…
Защелкали затворы фотоаппаратов и смартфонов. Тут и там раздавались всполохи фотовспышек. Мамаши вели видеосъемку, смеялись.
Несколько женщин, сбившись в группку, направились к ближайшим кустарникам.
– Леди, не отходите далеко ! – закричал Авессалом. Плохое предчувствие, возникшее у него, как только автобус «захлебнулся» и «сдох», именно сейчас усилилось, давя на сердце, словно он был гипертоником.
– Леди!!! – закричал он что было сил.
«Это плохо кончится!», – предрёк внутренний голос.
Авессалом чертыхнулся своему предсказанию. Господи, как же плохо всё пошло!
– Леди!!! – снова, и более настойчиво, прокричал Авессалом.
Они обернулись. Все смеялись. Одна прокричала в ответ:
– Кусты живописные, прекрасный фон для фотографий!
Тут же Авессалому подумалось: «Я теряю контроль над ситуацией! Это недопустимо!». Но что можно было сделать? Только предупредить:
– Осторожнее, прошу вас! В кустах могут быть змеи и насекомые!
– Смотрите, смотрите, жирафы! – прокричал кто-то из мужчин-туристов.
Авессалом оглянулся на крик.
Две женщины с детьми и двое мужчин, изумленно глазели на пробегающих в ста метрах от автобуса жирафов.
Водитель, забравшись под капот, зло поругивался.
– Что у тебя? Сам не сможешь починить? – Авессалом изобразил внимание, хотя никогда ничего не понимал в механике, просто надо было как-то себя занять.
– Авессалом, не доставай меня. – огрызнулся водитель.
Злить его не следовало, и Авессалом отошёл.
Выхватывая взглядом группки, Авессалом пересчитал туристов – все были на месте… Да и куда им было деваться? Но… В это раз подобралась такая разномастная группа… Немцы, англичане, шведы, хорваты – вот группка, так группка – все европейцы, все приехали в далекую Африку полюбоваться на диковинных животных в их естественной среде обитания и заплатили за это «удовольствие» приличные деньги. Но Авессалом знал на своём опыте – такие группы считались самыми «проблемными» – европейцы были разбалованы, были всем недовольны и каждую минуту грозились, что нажалуются начальству. Во время общения с ними, улыбаясь им счастливо и плебейски кивая головой в знак полной покорности, Авессалому всегда хотелось их убить, таких упитанных, богатеньких и самодовольных. Они не были чем-то лучше его, они работали на обычной работе, отсиживали свои задницы с девяти до пяти, а здесь вели себя словно крезы… Просто здесь, в Африке, за ту же работу, в десять раз более качественную, платили в сто раз меньше, чем в старой доброй Европе. И вся Африка, весь мир мечтали порвать эту подёрнутую «благородной» плесенью старую Европу, которая незаслуженно почивала на лаврах… Ещё Европу называли континентом пенсионеров… Ничего, старпёры, держитесь, скоро Африка вам устроит такую старость, что вы проклянёте всё на свете, в том числе своих предков, которые создали колониальные империи. «Рабы» вернутся! Не ждали!? А вас уже никто ни о чём не спросит. Учите арабский!
Авессалом хмыкнул…
И тут поток мыслей оборвался, и сразу стали слышны гадкие, отвратительные звуки, которые Авессалом ненавидел с детства…
Звуки были совсем рядом – в высокой траве двигались обезьяны. Много обезьян. Стадо! Не меньше сотни особей.
Авессалом поморщился: как унюхали эти скоты запах туристического автобуса? Видимо, были совсем рядом. Сейчас начнется свистопляска – облепят автобус и будут выпрашивать подаяния. Милые такие, смешные обезьянки… Вот невезение ! Теперь проблем не избежать!
Авессалом, отвернувшись от автобуса, нервничая, стал торопливо мочиться в пыль. Только бы всё прошло нормально! Ему необходимо провести экскурсию по высшему разряду! И плевать ему на всех обезьян, вместе взятых! Он возьмёт ситуацию под свой полный контроль… Сейчас отольёт, стрясёт, и начнёт действовать. Сейчас…
Конечно, бабуины последние уроды, но иногда они ведут себя, как паиньки. И сейчас эти твари будут такими же добрыми и покладистыми…
Когда он оборачивался, пряча маленький, сморщенный член в ширинку, у него была только одна мысль – чтобы всё обошлось! Обезьяны придут, пройдут, и уйдут, а двигатель заработает, и они, вся группа, мирно и чинно, поедут дальше! И ему дадут премию! Большую, реальную премию, а не десять килограммов сушенной рыбы… Большую, реальную премию!
Водитель захлопнул капот. Отирая грязные руки ветошью, подошел к Авессалому, спросил прямо:
– Нервничаешь?
Авессалом дёргался, и никак не мог остановиться – всё трогал, и трогал член в штанах (казалось, что он располагался не так, как-то не правильно)… Сознался, мучительно кряхтя:
– Очень нервничаю. Видишь, обмочился…
– Руки убери.
– Откуда руки убрать? – не понял Авессалом.
– От туда. Не трогай его!
– Не могу! Боюсь я.
– Чего?
– Всего.
– Авессалом, при мне др…ить ты не будешь!
– Хорошо! Но меня всего трясёт! И я не др…ил! С чего ты взял?!
– Ничего я не брал. Успокойся.
– Трясёт меня, говорю!
– Почему?
– Видишь, вон там… – дёрнул Авессалом подбородком.
Джонни обернулся, и в душе у него похолодело.
– О-о… Бабуины… Только их не хватало!
Джонни вздохнул, добавил, совсем приводя Авессалома в подавленное состояние:
– Эти твари сейчас дадут нам жару!
– Они туристов задёргают вымогательствами… Облепят автобус…
– Что ты мне рассказываешь, – освирепел водитель, понимая, какая проблема приближалась. – Знаю без тебя, как нервы мотают эти ублюдки! Была бы моя воля – выбил бы всех бабуинов в саванне! Это самые мерзкие твари Африки! Это… слов нет…
Авессалом отозвался слабым голосом, совсем беспомощно:
– Будем надеяться, что аварийка прибудет скоро.
Он пошел к туристам, чтобы пришествие приматов не напугало детей и дам.
– Леди! Господа! Посмотрите туда!… Видите обезьян?… Не волнуйтесь! Они безопасны. Можете покормить их печеньем. Но берегите свою фото-видеотехнику и гаджеты – они назойливы, могут украсть смартфон!
– Детям можно их кормить?
– Конечно… Но будьте с ребятишками рядом. И не подходите к крупным самцам. Они безопасны, но, бывает, могут кинуться с воплем, и напугать. Им угощенье предлагать не стоит! Они ваше печенье отнимут у слабых обезьян…
Стадо бабуинов, под предводительством матерого вожака, выйдя из сухой травы на дорогу, вдруг, с леденящим душу визгом, бросилось на людей, не собираясь ничего просить…
Джонни охнул – самцы бабуинов, величиной с крупных собак, опрокидывали детей, рвали им глотки, лица. Женщин и мужчин облепляли пять, шесть, семь животных.
– Господи!
Авессалом содрогнулся, и тут же был сбит с ног налетевшими животными. Боль заглушила крики и вопли умирающих, липкая кровь наполнила его рот, и он забылся в красной предсмертной пелене. Его тело рвали острые зубы, и в его распоротом животе рылись лапы, выхватывая кишки, пожирая их.
– Ма-ма-а!
Малыш семи лет, плача, бежал по дороге от автобуса. За ним увязались несколько самок. Он оглядывался и орал, теряя голос от ужаса:
– Мама! Мама!
Обезьяны легко догнали и опрокинули ребенка.
Вопль отрезвил Джонни – он сбросил с себя оцепенение ужаса, окутавшее его от созерцания страшной оргии – в пыли, плача, ревя, бились люди, пожираемые заживо бабуинами.
Джонни, могучим ударом кулака, опрокинул главного самца, оравшего от своего могущества на своё стадо рядом с ним, и побежал к клубку из обезьяньих тел – там визжал разрываемый ими малыш… Самки, свистя при виде гиганта, бросились врассыпную.
Малыш сидел в пыли, весь в крови и соплях, и трясясь, громко ревел.
Джонни на бегу подхватил его и, прижав к себе, продолжил бежать прочь… Малыш ревел, сзади выли в голос пожираемые туристы, а Джонни бежал, и бессмысленно смотрел в небо – грифы сбивались в стаю – их ждал большой пир…
У него не было ни одного шанса выжить… Но львы спали после удачной ночной охоты, а гиен он не встретил…
Через три часа Джонни, с полумертвым малышом на руках, пришел к отелю «Свазерленд», куда и направлялся их экскурсионный автобус. Всех пронзил шок – такой трагедии в парке «Кейсбери» не случалось никогда…
Это страшное происшествие дало продолжение двум обыденным жизненным историям, начавшим своё течение в далёкой, зыбкой, морозной России… И продолжение это никому даже в самом страшном, жутком сне присниться не могло! Но оно случилось…
«»»»»
Лариса лежала расслабленно, в ожидании неистового наслаждения от близости с юным, похожим на хрупкого мальчика уборщиком бассейна Эдуардом. Она желала изощренных ласк и велела завязать себе глаза шелковой лентой, а руки приковать стальными наручниками к спинке широкой кровати.
С той поры, как отец увёз неверного мужа, подлого Савватея, куда-то в Африку, для своих грязных, но очень денежных дел, Лариса не скучала ни дня. Она мстила провинившемуся паршивцу мужу изощрённо и жестоко – повар Ашот, шофёр Николаша, охранники Прыщ и Сивый, тренер по теннису Дмитрий, тренер по фитнесу Аркадий, психотерапевт Самуил. Теперь она пригласила в свой альков Эдуарда. Эдика. Он возбуждал Ларису, впиваясь своим безусым ртом в её податливую «норку», но член у малыша, к сожалению, был совсем уж маленький. Лариса подумывала отшить Эдика, но желание его оральных ласк оттягивало прощание.
Сегодня всё началось как обычно – Эдик завязал Ларисе глаза, неторопливо приковал её к спинке кровати, а после жадно приник к её «норке». Лариса не стонала, а тихо вздыхала. Скоро наступит пик наслаждения, а после Эдик войдет в её лоно своим тонким, коротким членом и быстро-быстро, словно кролик, начнёт совокупляться. Лариса сегодня задумала жестоко «наказать» Эдуарда – как только он прекратит терзать её языком и соберётся «получить своё», она крикнет ему: «Эдик, негодный мальчишка, немедленно развяжи мне глаза» – и ногой столкнет его с себя. О-ля-ля! Это будет здорово! Да, вот оно – уже.
Лариса глубоко выдохнула – язык Эдуарда вышел из неё. Сейчас он будет впихивать свой убожество, и она…
– А-ай! – вскрикнул Эдик. Как ему не терпелось!
Лариса не успела осуществить свой план – толстый и очень твёрдый, словно стальная палка, член ворвался в неё и стал ходить бешенным поршнем. Это номер! Эдичка так возбудился, что его член распух до нормального размера! Против воли, Лариса застонала от удовольствия. Она отдалась соитию, уходя в пелену импульсов наслаждения. И вдруг поршень замер, извергая в её лоно горячие струи.
– Нет, мальчик, ещё! Я не кончила! – вскрикнула Лариса, злясь.
Повязку с глаз грубо сорвали.
Лариса обомлела – на неё смотрел грозный Карен Балаян!
Лариса сжалась от ужаса, подобралась вверх по подушкам, потянулась на спинку кровати, но она плотно сидела на тугом члене. Карен хлестанул её ладонью по щеке.
– Зато я кончил, сучка… Куда твой папаша-маразматик дел мою жену?
Лариса ловила воздух ртом – её изнасиловали, избивают, может, убьют, и всё из-за ужасной Лолиты. Она обалдело посмотрела в сторону двери. Там стояли с невозмутимыми лицами громадные мужланы Армена Балаяна, дяди Карена. А бедного Эдуарда, зажав ему рот огромной лапищей, громко пыхтя, насиловал убийца Кондрат. Двухметровая гора мышц, пустой взгляд. Эдик на его фоне походил на рахитичного карлика. Из его широко раскрытых глаз катились крупные слёзы.
– Что молчишь, дрянь? – Карен сжал рукой лицо Ларисы. – Твой упырь-муж домогался моей Лолы? Ведь так, сучка? А ты решила её сжить со свету! Думаешь, твой папаша всесильный? Надо было мне раньше всё это прекратить! Но ничего, я смогу постоять за себя!
Карен поднялся с Ларисы – его тугой член всё ещё был крепок, он с трудом натянул плавки и застегнул брюки. Указал кивком головы на Ларису:
– Берём её с собой.
Кондрат, завершив акт мужеложества, толкнул бессильного Эдуарда на пол:
– Что с этим?
Карен секунду смотрел на содрогающегося от рыданий худенького хлюпика, коротко произнёс:
– Утопи его в бассейне.
– Нет, нет! – поднял вверх руку Эдик, давясь слезами. – Прошу Вас! Я ничего никому не скажу! Я соберу вещи и уеду навсегда. Буду жить тихо. Прошу вас, прошу! Я простой уборщик бассейнов, маленький человечек. Я ничего не знаю, и буду молчать.
Здоровяк Кондрат усмехнулся:
– Может, его тоже возьмём с собой?
– Он тебе понравился? – хмыкнул Карен.
Кондрат сразу потушил в себе доброе начало, огромной лапой ухватил
Эдика за волосы, рывком поднял на ноги, но у того колени подгибались от наполнявшего его ужаса. Он заныл, гундося:
– Пожа-а-луй-й-ста-а, не надо.
Кондрат с придыхом всадил хлюпику кулаком в живот, вырубив его, взгромоздил обнаженное тело на плечо и пошёл к двери, услужливо распахнутой другими бандитами.
Лариса, придя в себя от шока, заорала:
– А-а-а-а-а!!!
К ней кинулись и двумя сильными ударами в лицо заставили замолчать.
Словно тряпичную куклу, отстегнули от спинки кровати.
– Карен, может, мы её тоже отымеем? – спросил один из дуболомов.
– Валяйте. Я пошёл к машине.
Выйдя из спальни в широкий длинный коридор, Карен прошёл мимо распростёртых в неестественных позах трупов охранников Ларисы – Прыща и Сивого, тупых ублюдков, которых давно следовало убить, вышел из дома, тяжко вздохнул, посмотрев на плавающее в бассейне тело Эдуарда. Следом за ним из дома вышел плюгавый Вазген, вытирая окровавленный нож о белоснежный платок – на кухне он зарезал повара. У «дона» Данилова много врагов, и чем позже он поймет, кто сделал налёт на виллу Ларисы, тем больше шансов покончить со стариком, а, может быть, и со всей «семьей».
Убийца Кондрат дожидался Карена у машины, заранее отворив дверь для него. На физиономии подонка было написано абсолютное равнодушие ко всему вокруг – он стоял у машины, жевал жевательную резинку и смотрел в небо. Карен заметил, что негодяй успел открыть багажник – для Ларисы.
Карен усмехнулся – как непредсказуема судьба, она за долю секунды может развернуть жизнь любого человека на сто восемьдесят градусов…
глава первая
Савватей Суев ненавидел Лолу Балаян. Лола была самой эффектной блондинкой и самой красивой «куклой» из многочисленного сонма редакционных сотрудниц «Курортной газеты», которая принадлежала Савватею Суеву. Всё в этой газете принадлежало Савватею Суеву – компьютеры, принтеры, копировальные аппараты, столы, стулья, видео– и звуковая техника, авторучки и бумага для записей. Ему принадлежали все смазливые сотрудницы газеты, которых Савватей (образцовый семьянин) пользовал по специально составленному графику.
И лишь одна возмутительная Лола Балаян не желала принадлежать Савватею.
Он её за это ненавидел…
Каждую субботу Савватей вызывал Лолу в свой просторный кабинет и велел, задрав юбку, вставать в известную всем дамам позу, опершись руками о стол.
Лола покорно исполняла приказ…
Савватей, толстый, в белой рубахе, в цветных подтяжках, при галстуке с яркими цветами, не спеша расстёгивал свои брюки и вынимал верного «друга».
Все прелести русоволосой, смуглокожей Лолы были въяве – загорелая гладкая попка, стройные ноги, расставленные в стороны и, конечно же, вожделенная «норка», красиво обрамленная специально обесцвеченными волосиками. Что же еще требовалось Савватею? Но он был не доволен.
– Ты уступишь или нет? – взъярился Савватей, ощущая полную беспомощность перед прелестями Лолы, несмотря на тугой твердостоящий член.
– Нет, босс, не просите. Я уже говорила и скажу снова – я буду верной женой своему Карену. Пользоваться мной как женщиной сможет только он!
Проклятая Лола, отправляясь на службу в газету, помещала в свою «норку» специальное устройство – изобретение японских инженеров – ловушку для насильников. Ловушка напоминала тампон, но, когда ничего не ведающий насильник пропихивал свой алчный член в «норку», из тампона выстреливала игла, пронзая самое чувствительное мужское место!
Савватей в первый раз не поверил Лоле, когда она честно призналась – вот я вся, но не изменю мужу, и полез шаловливыми толстыми пальцами Лоле между ног. Иглу, глубоко вошедшую под ноготь, пришлось вынимать в больнице.
Савватей посмотрел на свои пальцы. Что было бы, не прояви он тогда известную осторожность? Был бы сейчас кастратом. Прощай уважение друзей и врагов, прощай налаженный бизнес, преуспевание, семья. А все из-за проклятущей Лолы!
Недоступные Лолины прелести все больше раздражали Савватея.
– Как ты можешь считать себя верной женой Карену, если ты занимаешься со мной сексом в задний проход?! Как?! Объясни? Это же тоже секс, настоящий секс, а не гимнастические упражнения! – озлился Савватей, не понимая внутренних «установок» Лолы Балаян.
– Я с вами занимаюсь любовью через задний проход. Пусть так. Но моё лоно принадлежит супругу! Только ему! Ясно выразилась?
Савватей вскипел негодованием:
– Не важно, куда в тебя погружают член! Главное, что это – секс! Секс! И ты не можешь считаться верной женой, как бы не уговаривала себя! Ты шлюха, и должна признать это! Ты гадкая, мерзкая шлюха, Доступная любому мужчине, кто тебя пожелает… Нет! Ещё хуже! Ты сама предлагаешь себя мужчинам, и требуешь плату за близость с тобой!…
Савватей вдруг понял, что его понесло, он остановился и поспешил исправиться:
– Я обожаю тебя! Одно твоё слово, и мы были бы самими счастливыми любовниками…
– Я верю в то, во что верю.
Лола была спокойна и неумолима. Прекрасная в своей наготе и божественная в своей гордости! Кому под силу обладать такой женщиной? Только королям и президентам!
Савватей снова разозлился, вскрикнул:
– Пустые слова!
Она молчала, выражая тем свой протест.
Савватей, сердито сопя, подошел к Лоле сзади и медленно проник в неё в «другой проход». И сразу напрягся, поняв, что совершил старую глупую ошибку!
Она (эта тварь!) специально не пользовалась, как следует, туалетной бумагой по субботам, и всякими гелями, чтобы досадить ему (могучему Савватею Суеву), когда он, смирившись, в который раз удовлетворял свою страсть через задний проход.
За это тоже ненавидел Лолу Савватей Суев, ибо после «неправильного» соития, его член покрывался кровавыми ссадинами и нудно болел…
Кончив, Савватей, вздыхая, осмотрел свой член (опять в ссадинах! ), хлопнул Лолу по красивому, загорелому заду.
– Пошла прочь! Даю тебе последний срок… Если в следующую субботу не уступишь мне, я выгоню тебя из газеты, а твоего мужа – уничтожу!
Лола, одним движением оправившись, побледнев, пролепетала в гневе:
– Вы не смеете тронуть Карена! Его дядя…
Савватей не верил её кривляниям – он считал её отъявленной дрянью. Сказал, показывая, что ему даже говорить с ней противно:
– Я знаю, кто дядя твоего Карена, и знал это всегда, и знаю, что Карен гордец, и не очень почитает достойного родственника…
Лола не нашлась, что ответить, потом почти выкрикнула:
– В следующую субботу у меня начнутся критические дни!
Савватей хмыкул:
– Что ж, я потерплю… Иди, работай…Твоя прошлая статья меня не удовлетворила. К чему нашей газете разоблачения? Это может озлобить конкурентов! А я не хочу, чтобы мое уважаемое имя трепали бульварные газетенки! … Лола, я тобой не доволен, и дальше так продолжаться не будет!
Савватей обернулся, подавившись словами, которые ещё хотел сказать, но дверь за Лолой захлопнулась…
«Вот тварь!», – подумал Савватей. – «Совсем оборзела!».
Потом внутренний голос заявил ему, что не стоило ругаться по такому ничтожному поводу (неудача в сексе для него, внутреннего дурацкого голоса, это ничтожный повод!). Савву аж затрясло!
Суев ещё потряс указательным пальцем вслед ушедшей из кабинета «непокорной» Лоле, потом, морщась от своей неудачи, плюхнулся в кожаное крутящееся кресло. Всё плохо!…
Конкуренты, Лола, жена… Всё плохо! Всё не так! …
Мысли были самыми мрачными…
Савватей вырос на рабочей окраине Новороссийска, кое-как окончил школу, отслужил в Советской армии, потом попал в банду Данилова, где выполнял грязные поручения: бил, опускал, собирал дань, случилось, дважды, лично убивал ножом… До сих пор частенько вспоминал о тех случаях, неоднократно видел всё во сне, во всех подробностях, но раскаиваться не собирался, считал, что всё делал правильно, как велел ему великий «дон» Данилов!
С годами он дослужился до «бригадира» боевиков и сразу попросил руку дочери крестного отца! Почему он это сделал, нормальные люди не смогут объяснить. Такой поступок – вызывающая дерзость. За такое голову отвернут в три минуты! Но он это сделал! Он пересилил страх смерти, желая лучшего, имея очень много… Как такого человека называть? Героем? Савва на героя не тянул. Не был он героем! Он был решительным! И только…
Дочь «дона» Данилова звали Лариса.
Это была разбалованная красивейшая белокурая бестия! Один её яркий, колдовской взгляд вызывал желание. И ещё она была жутко умна и образованна!
Таких прекрасных женщин в мире было наперечёт (это Савватей знал верно – он иногда смотрел «Новости» и канал «Культура»), и одной из них была она – Лариса! Красавица и умница! Как в такую не влюбиться? Если ты нормальный, сильный мужчина, не влюбиться в этого ангела было невозможно. Савватей и влюбился. Или внушил себе, что полюбил обалденную красавицу из «светской» тусовки. У Савватея средств хватало, чтобы подкатить «на уровне»… Но её папа! Всесильный и злой, имеющий свои планы на брак дочери… Это была загвоздка! Савватей для него был никто!…
Савватей не испугался, попросил руку, явившись прямо к семейному обеду, с двумя огромными, дорогущими букетами (один букет – маме, второй – любимой!)… Он был уверен, что реально любит эту «фарфоровую куколку». А как её не любить, если она была идеалом в мозгу Савватея, самым высшим «стандартом», на который стоило ровняться!? Потому Савватей, презрев свою робость перед невестой, которая его никогда не видела (он-то в неё влюбился наблюдая издали, со стороны), наплевав на могущество её папы, пришёл и заявил, робея, глотая от испуга слова, и тушуясь, что хотел бы, очень хотел бы, если бы, как бы, то есть, как бы…
Самый жестокий авторитет Краснодарского края Данилов не отказал, потому что обалдел от великой наглости Савватея, и ещё «дон» знал, что на Суева всегда мог положиться… Он же не зря заявлял всем, на каждом шагу: «Савва – мой сын! Мой сынуля! Мой верный пёс, который перегрызет глотку каждому, если почует, что кто-то только подумал, только начал затевать дрянь против меня!». И «дону» Данилову верили, ибо всё так и было!
Поэтому Савватей Суев ныне обладал приличным состоянием и газетой, через которую отмывал все грязнодобытые бандитским ремеслом деньги. «Отмывал» не только для себя… Для себя он «вычищал» процента два, остальное – для «дона», который был настолько сильным, что даже не ездил на «стрелки-разборки» в столицу, считая эти «съезды» чем-то давно отжившим, как ныне считали в Генштабе армейское построение, состоящёё из дивизий, устаревшим, а новый, мобильный строй из бригад – веяньем нового времени, новыми «нанатехнологиями»… Данилов так и говорил Савватею, перебрав водки в его кабинете главного управляющего газетой: «Савва, как всем нам велел Президент, переходим на технологии и проводим модернизацию!».
Савватей пытался уточнить: «Вы сказали: «технологии», а забыли приставку : «нано».
– Что?! – горячился тесть, совершенно пьяный. – На! На? На? На! Это не мы должны говорить, это нам все будут говорить. На! А потом снова – На!
– Технологии, – подсказывал подобострастный Савватей.
«Дон» был «укатан» по полной программе, но ещё шебуршился:
– Да. Да… На! Это самое, на… – вдруг, узнав Савватея, произнёс историческую фразу, которая окрылила Суева:
– Савва! На-а! … На-а! Все нам будут говорить: На-а! … На-а!
И упал в пьяное забытьё…
Но идиллия отеческой заботы о «сыне Савватее» кончилась давно, хотя её видимость и держалась последние годы, и казалось, никогда гной противоречий не прорвётся вонючей жижей наружу!
