Сенявин

© Алексей Викторович Федотов, 2020

ISBN 978-5-0051-9011-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Детство Дмитрия Сенявина. Первый морской поход в Португалию. Назначение на Азовскую флотилию. Первая зимовка в Ахтиаре. Адьютант контр-адмирала Макензи

Во время великих перемен в стране и Калужской губернии в селе Комлеве Боровского уезда у отставного подпоручика Измайловского полка Николая Фёдоровича Синявина и его жены Марии Васильевны (в девичестве Хитрово) летом 1763 года (6 августа) родился мальчик которого назвали Димитрием. Это село было вотчиной, полученной Фёдором Акимовичем Синявиным, который строил при Петре северную столицу в звании «комиссара». Его сын 42-летний дворянин Николай Фёдорович сразу после издания государем Петром III «манифеста вольности дворянства» в 1762 году вышел в отставку и занялся своими вотчинами, которые приносили небольшой доход. Отставной поручик владел двумя имениями: родовым в Тульской губернии «сельцо Ольховцово Венёвской округи с 78 душами мужского пола» и «благоприобретённым в Калужской губернии селе Комлево, деревнях Кирилловой, Маланьиной и в сельце Фатееве». Там по «ревизской сказке» числилось: 261 душа мужского пола, и 235 душ женского пола вместе с новорождёнными «с их землями и всякими принадлежностьми равно и с отхожими многими пустошми». Дмитрий Синявин родился на следующий год после восхождения на престол Императрицы Екатерины Алексеевны. Он был вторым ребёнком в семье, и у него был старший брат Сергей, родившийся на 2 года раньше. Село Комлево находится на высоком берегу одноимённого озера, далее за ним простирается лес и протекает река Протва которая делает плавный изгиб. С другой стороны его подпирает болото, где раньше крестьяне собирали клюкву. Село Комлево фактически примыкает к уездному городку Боровск. По ранней истории эти земли в 14 веке московский князь Иван Калита, отдал во владения своему сыну Андрею. Внук Ивана Калиты Владимир Андреевич Храбрый (двоюродный брат Дмитрия Донского) позже владел этими наделами. Он в 1408 году руководил обороной Москвы защищая столицу от набегов хана Едыгея. В детские годы Дмитрия Сенявина и по нынешнее время в Боровском уезде в память об этом князе всегда проходили и ныне проводятся народные кулачные бои.

В семье Синявиных жизнь протекала неспешно, как и во всех деревнях. В воскресенье и по праздникам ходили на службу в церковь. В будние дни помещики ездили друг другу в гости, пили вино и рассуждали о политики. Османская империя в очередной раз готовилась вступить в войну, как бы защищая Речь Посполитую от давления Российской империи. Дворянин Николай Фёдорович часто выезжал на охоту со своими соседями: отставным поручиком Иваном Фёдоровичем Зенбулатовым, ротмистром Павлом Ивановичем Голохвастовым, майором Иваном Фёдоровичем Безобразовым и другими помещиками. Отставные военные дворяне, проживавшие в Боровском уезде, имели сведения из газет, что после так называемого Репнинского сейма прошедшего в Польше были недовольные которые вступали против короля Станислава Понятовского. Российский посол Николай Васильевич Репнин и Императрица Екатерина Алексеевна помогали становлению молодого польского правителя. Собранный сейм уравнял права православных граждан и протестантов с католиками и был подписан трактат о «вечной дружбе» Речи Посполитой и Российской Империей. Консервативная шляхта выступила против короля и начала гражданскую войну. В 1768 году в правобережных землях Днепра вспыхнуло восстание гайдамаков.

Об этих событиях, конечно, не знали два малолетних брата Синявиных. Сергей и Дмитрий вместе с дворовыми детьми радовались жизни и летом постоянно проводили время на берегу озера, которое было совсем рядом. Они играли в мальчишеские игры, устраивали катание на лодках и плотах, а иногда даже ходили в лес за грибами. По праздникам всё семейство посещала службу в знаменитом Панфутьев-Боровском монастыре, который находится недалеко за рекой Протвой. Мать Мария Васильевна приучала детей к вере и рассказывала сыновьям как в этом монастыре в остроге содержали под стражей «мучениц за истинную веру» боярыню Феодосию Морозову и её сестру Евдокию Урусову. Эти две женщины пошли против царя Алексея Михайловича, не поддерживая церковные реформы и были заточены в монастырь. Я же напомню читателям про то что их 14 слуг как еретиков «инокиню Иустину и священника Полиекта» летом 1675 года в Боровске «сожгли на срубе», а сами они умерли от голода в земляной тюрьме городского острога. Художник Василий Суриков в своей картине «Боярыня Морозова» показал всем нам то событие нарисовал людей русской деревни, проживающих в тот период.

Контр-адмирал Алексей Наумович Синявин в этом 1768 году командовал Кронштадтской эскадрой. После объявления войны Османской империей (турки заключили посла Алексея Орбескова в Семибашенный замок) в октябре он был срочно послан в Воронеж, Тавров, Икорец для обследования верфей. Именно в это время в ноябре контр-адмирал заезжает в Комлево и приглашает своего двоюродного брата Николая снова вернуться на службу. Молодая Императрица Екатерина Алексеевна тогда сказала: «…туркам с французами заблагорассудилось разбудить кота, который спал. Я сей кот, который им обещает себя дать знать… он бросится за мышами и вот об нас будут говорить, и вот мы зададим звону, какого не ожидали и вот турки будут побиты».

На следующий год Государыня по представлению планов братьев Орловых даёт команду готовить эскадру в Средиземное море под командованием вице-адмирала Григория Андреевича Спиридова. Контр-адмиралу Алексею Синявину поручается ускоренными темпами наладить строительство кораблей, прамов, баркасов, островских лодок на Дону и сплавлять их потом до Азова.

Весной 1769 года у ворот усадьбы Синявина остановилась незнакомая государственная карета в сопровождении 20 конных казаков. Из неё вышел молодой человек в красивом морском мундире, это был Иван Фёдорович Сенявин, двоюродный брат Николая (рождённый от Федора Михайловича Сенявина) с которым они не виделись 7 лет. Лейтенант флота почти пять лет проходил обучение в Англии, а теперь по указанию Императрицы был отправлен к вице-адмиралу Алексею Синявину с «денежной казной» для донской экспедиции. Старший племянник Сергей тут же подошёл к морскому офицеру, а младший Дмитрий рассматривал всю в перьях треуголку. Иван подозвал племяшей и расспросил что они знают и умеют делать в свои малые года. Сергей (9лет) сказал, что умеет читать, писать и «смыслит немного в арифметике». Шестилетний младший Дмитрий читал по складам и выводил некоторые буквы алфавита. При отъезде брата Николай Фёдорович передал письмо вице-адмиралу с просьбой взять его к себе на службу. Племянники дали слово дяде что, обязательно выучатся и поступят в морскую службу. Вот как писал позже Дмитрий Синявин: «…священник (Боровского) прихода учил меня грамоте, а на 8 году я читал хорошо и писал изрядно. На девятом году матушка ездила в Петербург затем только, чтобы определить меня в сухопутный корпус. Матушка (Мария Васильевна Синявина-Хитрово) имела хорошую протекцию, но принят я не был, а по какой причине не знаю; одно то справедливо, кому, где определено, тому там и быть. Матушка в большом от сего огорчении тем же временем возвратилась со мною в Комлево. В это время не было еще у нас ни публичных училищ, ни наемных учителей, а чтобы мне не быть в деревне праздну, я отдан был для изучения арифметики в городскую школу, состоявшую из солдатских детей, под особым присмотром смотрителя той школы гарнизонного поручика Наследова. Выучил я в одно лето первые четыре правила, несколько дробей и деление квадратное и кубическое». Старшего сына Сергея Мария Васильевна устроила в Морской кадетский корпус через директора вице-адмирала Ивана Логгиновича Голенищева-Кутузова. Как видим из слов Дмитрия его отца в Комлево уже не было, значит он уехал на Дон.

Как вице-адмирал Алексей Наумович Синявин строил корабли, как потом сплавлял их в Азовское море, как восстанавливал город Таганрог, как первым захватил крепости Керчь, Еникале в турецком Крыму, как создавал Черноморский флот всё это описано в моей другой ранее написанной книге с похожим названием «Синявин».

В конце 1772 года граф Иван Григорьевич Чернышев и Императрица приказывают вице-адмиралу Алексею Наумовичу Синявину прибыть в Санкт-Петербург для получения от него «сведений о крепостях Крымскаго полуострова Керчи и Еникуля». Вице-адмирал приказал своему адьютанту Николаю Синявину собираться в дальнюю дорогу. Он приготовил быструю 12 вёсельную лодку, на которой они передвигались по рекам. Новый 1773 год отец Дмитрия и дядя встретили на Новопавловской верфи. Дойдя по Дону до Воронежа, они пересели в конный экипаж и далее их путь лежал по суху. Далее ещё раз процитирую воспоминания Дмитрия: «Матушка моя зимнее время проводила обыкновенно в Москве. В это время дядюшка мой, адмирал Алексей Наумович Синявин, проезжая из Таганрога в Петербург, остановился в Москве. Батюшка мой находился при нем генеральс-адъютантом. Перед самым выездом их из Москвы, батюшка представил меня дядюшке, я ему очень понравился, взяли меня с собой, привезли в Петербург и очень скоро определили в Морской корпус. Это было в 1773 году, в начале февраля, батюшка сам отвез меня в корпус, прямо к майору Голостенову, они скоро познакомились, скоро подгуляли. Тогда было время такое: без хмельного ничего не делалось.

Санкт-Петербург. Старинная гравюра. Худ. О. Элигер

Распростившись меж собою, батюшка садился в сани, я целовал его руку, он, перекрестя меня, сказал: «Прости, Митюха, спущен корабль на воду, отдан Богу на руки. Пошел, ямщик!» и в миг он из глаз сокрылся».

В этом же году Голостенову Алексею Давидовичу было присвоено звание подполковник и он был назначен главным инспектором в Морском шляхетском корпусе. Позже он дослужился до звания генерал-майор и был правителем Костромского наместничества «человек весьма крутого нрава и притом любившего хорошо кутить, а больше выпить». Морской корпус в это время после пожара был переведён в Кронштадт в здание Итальянского дворца. Перед ним находится пруд, которой является частью Купеческой гавани. Из окон морского корпуса ученики каждый день видели корабли и поднимались на практические занятия прямо на палубу военных фрегатов. Директором морского корпуса был вице-адмирал, генерал-интендант, член Адмиралтейств-коллегии Иван Голенищев-Кутузов. Он не часто появлялся в классах, но в вёл в штаты учителей разных наук, таких как: «учитель эволюции и морской практики, корабельной архитектуры, механики, артиллерии и фортификации; для словесных наук учитель философии, географии, генеалогии, риторики; учителя иностранных языков, французского, датского, шведского, английского, немецкого: учителя чистописания и правописания, танцмейстер, фехтмейстер, такелажник и боцман». Молодой и шустрый Дмитрий, много шалил и мало интересовался учёбой и вскоре оказался в числе худших по учению и поведению. Его уже хотели отчислить, но Голостенов рассказал о племяннике капитану 1 ранга Сенявину, жившему в Кронштадте. Вот как описывает учение в морском корпусе сам кадет Дмитрий Синявин: «Три года прошло, но я все в одних и тех же классах; наконец наскучило, я стал думать, как бы поскорее выбраться на свою волю. Притворился непонятным, дело пошло на лад, и я был почти признан таковым, но, к счастью моему, был тогда в Кронштадте дядя у меня, капитан 1-го ранга Сенявин. Узнав о намерении моем, залучил меня к себе в гости, сперва рассказал мне все мои шалости, представил их в самом пагубном для меня виде, потом говорил мне наилучшие вещи, от которых я убегаю по глупости моей, а потом в заключение кликнул людей с розгами, положил меня на скамейку и высек препорядочно, прямо как родной, право, и теперь то помню, вечная ему память и вечная моя ему за то благодарность. После обласкал меня по-прежнему, надарил конфектами, сам проводил меня в корпус и на прощанье подтвердил решительно, чтобы я выбирал себе любое, то есть или бы учился, или каждую неделю будут мне такие же секанцы. Возвратясь в корпус, я призадумался, уже и резвость на ум не идет, пришел в классы, выучил скоро мои уроки, память я имел хорошую, и, прибавив к тому прилежание, дело пошло изрядно». Двоюродный дядя это 50-летний контр-адмирал Николай Иванович Сенявин (двоюродный брат вице-адмирала Алексея Синявина), который исполнял должность главного командира в Кронштадте.

Из кадетов Дмитрий Синявин был переведён приказом в гардемарины в начале 1778 года и в этом же году совершил «первую кампанию» в море. Морскому корпусу был передан 66-пушечный корабль «Преслава» под управлением капитана 2 ранга Ивана Фёдоровича Сенявина (двоюродный дядя Дмитрия), на котором все гардемарины и некоторые сухопутные унтер-офицеры Семёновского и Измайловского полка выходили в учебное плавание до Ревеля. Всем воспитанникам выдали новую форму одежды (зелёные кафтаны и белые сюртуки), яловые туфли («шиблеты») с большими пряжками, чёрные треуголки и шпаги. Вот как вспоминает об этом походе Дмитрий: «…будучи в Ревеле в ожидании корабля от города Архангельска, чтобы с ним соединиться и вместе следовать в Кронштадт, случилось в первых числах сентября время дождливое и холодное. После просушки парусов и прикрепления их упал у нас матрос в воду с грот-брам-рея. В тот самый миг офицеры и матросы бросились все на борт, кто кричит: „Давайте катер!“, другой кричит: „Хватайся, хватайся!“, а человек еще и не вынырнул. Суматоха сделалась превеликая, упавший матрос был из рекрут, тепло одет, в новом косматом полушубке, крепко запоясан, что и препятствовало ему углубиться далеко. Он скоро вынырнул, не робея нисколько, отдуваясь от воды и утираясь, кричал на салинг: „Добро, Петруха, дай только мне дойти на шханцы, я все расскажу: эку штуку нашел дурак, откуда толкаться“. Мы тогда почти все захохотали. Вот что бывает с людьми. Несколько секунд назад все почти были от ужаса в беспамятстве, а потом хохочут. Матрос скоро взошел на корабль, повторяя те же слова на шханцах. Позвали Петруху с салинга, спрашивали его, но Петруха божился, что не толкал его, а сказал ему только: „Экой мешок, ступай на нок проворней, а не то я тебя спихну, а он, дурак, взявши и полетел с рея“. Тут мы больше еще смеялись и помирили их. Чудно, что, падая с грот-брам-рея, нигде он не зацепился и даже ни за что не дотронулся и после был здоров совершенно. Множество я видел подобных ему примеров».

На следующий год ранней весной 15-летнего гардемарина Сенявина и всех остальных кадетов (33 человека) отправили по суху в Ревель (нынешний Таллин). В это число входили: Яков Нилус будущий капитан 2 ранга и управляющий Луганским литейным заводом, Башуцкий Даниил, ставший позже капитаном 2 ранга и тайным советником, Муханов Матвей, дослужившийся до генерал-майора, Плюсков Дмитрий-так же ставший генерал-майором, Антон фон Моллер-будущий адмирал, Василий Языков ставший вице-адмиралом, Василий и Алексей Кутузовы, Пётр Родионов, Капитон и Петр Корниловы, Яков Голенищев-Кутузов, Петр Тыртов, Петр Баранов, Иван Бачманов и другие.

Дмитрий писал в своих воспоминаниях: «…при нас были капитан корпуса Фёдоров (небольшой был охотник заниматься нами, а любил больше сам повеселиться) и учитель астрономии, который учил нас поутру два да после обеда два часа и то не всякий день, прочее время мы резвились и гуляли, где кто хотел, только бы ночевали дома. Баня была у нас вещь важная и необходимая, каждую субботу мы в нее ходили не столько мыться, как от безделья резвиться: например: несколько человек выбежим из бани, ляжем в снег, и кто долее всех пробудет в снегу, тот выигрывал с каждого по бутылке меду и угощал, кого хотел. Наместо слова „честолюбие“ употребляли мы „молодечество“. Были у нас еще в употреблении разные пословицы, самые варварские, как то, „ухо режь, кровь не капнет“, „смерть копейка“, к тому же похвала сверстников, когда говорят: „Этот хват, славный околотень“. Все это делало нас, некоторым образом, отчаянными, смелыми и даже дерзкими. Я был крепкого здоровья и часто, иногда с горем пополам, оставался победителем товарищей и бутылок с медом. Бутылка меду самого лучшаго стоила тогда 3 копейки. Лед в гавани был еще крепок, как началось вооружение 5 кораблей и одного фрегата, тогда-то сделалась наша волюшка, только обедали да ночевали дома, в корпусе, прочее время кто на корабле, кто в трактире, кто разгуливает по городу. На другой день как эскадра стала вооружаться, в ночи 3-го числа загорелся корабль „Всеволод“. Сперва показался густой дым из форд-люка, а потом вскоре и пламя; сделалась тревога, команда вся сбежалась, проломили лед, выхватили корабль из средины кораблей, поставили на мель, и корабль сгорел до подводной части без всякого другим судам приключения. Причина пожара сего не открылась и осталась неизвестна. На место сего сгоревшего корабля назначен корабль „Дерись“ из Кронштадта. 19 апреля эскадра наша была на рейде и к походу готова; 23-го числа против Ревеля показался корабль „Дерись“, мы снялись с якоря, соединились и пошли в море. Вот как расторопно в наше время делались дела. Правда, старики, как говорят, мало знали, однако видно, что знали хорошо распорядиться, нонича знают много, только под носом не видят ничего».

Капитаном этого сгоревшего 66-пушечного корабля был Амандус Берх, который получил только выговор за слабое содержание караула. В этом же году он принял в команду корабль «Преслава». Именно на этот корабль попал гардемарин Синявин. Кораблём «Дерись» командовал капитан 2 ранга Томас Макензи в последующие годы он станет отцом командиром для нашего героя. Упомянутый Дмитрием капитан 2 ранга Николай Степанович Фёдоров командовал 32-пушечным фрегатом «Святой Евстафий». Молодым гардемаринам на флоте в основном давали практические знания «больше приучали к морю, давая простор молодым головам».

В апреле эскадра контр-адмирала Степана Петровича Хметевского вышла из Ревеля и после 2 месяцев тяжёлого плавания 12 июня 1779 года прибыла к мысу Норд-Кап (север Норвегии). Целый месяц корабли крейсировали вдоль северных берегов до острова Кильдин в Баренцевом море. В июле эскадра встретила отряд новопостроенных 32-пушечных фрегатов, шедших из Архангельска («Святой Михаил» капитан Г.И.Муловский, «Патрикий» капитан Г.И.Бухарик, «Семеон» капитан Г.К.Голенкин). Далее контр-адмирал Хметевский продолжал крейсировать в рамках «вооружённого нейтралитета» соединённой эскадрой до начала сентября. Закончив патрулирование, эскадра направилась в Балтийское море, но у входа в пролив Скагеррак (севернее Дании) попала в жестокий шторм, продолжавшийся 3 дня. Все корабли претерпели различные поломки, но больше всех пострадал 66-пушечный корабль «Храбрый» капитана 2 ранга Алексея Васильевича Мусина-Пушкина. Он лишился грот, бизань мачт и часть фок-мачты. Холодные волны смыли за борт 43 моряка, которых не удалось спасти.

Контр-адмирал С. П. Хметевский. Художник Карл Христенек.

В рапорте Адмиралтейств коллегии контр-адмирал Степан Хметевский докладывал: «корабли „Храбрый“ и „Кильдюин“ под проводкой местных лоцманов укрылись в гавани Эквог, где „Храбрый“ видимо, вынужден будет остаться на зимовку, если ему не будут доставлены мачты взамен утерянных». Только 17 октября соединенная эскадра пришла в Кронштадт.

За время этих учебных плаваний Синявин заслужил от своих командиров хорошие отзывы «один из лучших». Он проворно лазил по вантам на марсы и салинги, умело распускал и собирал паруса стоя на реях в любую погоду. Вместе с матросами драил палубу и никогда не жаловался на трудности морской жизни. Обладая от природы живым характером, он всегда был среди своих товарищей заводилой.

Наступил новый 1780 год. Праздники Дмитрий встречал в Кронштадте вместе со своим страшим братом Сергеем, который уже получил своё первое офицерское звание и который так же выходил в плавание. В северной столице адмирал Алексей Наумович Синявин работает в Адмиралтейств-коллегии и при нём состоит адьютантом отец наших юных моряков. В свободное зимнее время они конечно приезжали в Санкт-Петербург и проводили время в кругу своих двоюродных сестёр Анастасии, Екатерины и Марии, которые были чуть старше Дмитрия и учились в Смольном институте. Этих девочек кабинет-секретарь Императрицы граф Пётр Завадовский называл «нимфами». Их мать 43-летняя Анна-Елизавета Сенявина умерла три года назад от оспы можно сказать на руках Алексея Наумовича и была похоронена на Старом Немецком кладбище. Ныне это Смоленское лютеранское кладбище у реки Смоленка на Васильевском острове в Санкт-Петербурге.

В доме адмирала часто в эту зиму появлялся бывший поручик Преображенского полка граф Семён Романович Воронцов, который ухаживал за старшей Екатериной Алексеевной. Рождество Христово все встречали в новом доме на Васильевском острове, который построила Императрица Екатерина Алексеевна взамен сгоревшего адмиралу Синявину. Вся молодёжь в этом году вместе с адмиралом ходили на службу в Успенскую церковь и Никольский морской собор.

У читателя может возникнуть вопрос почему я пишу фамилию Синявиных через литеру «и». В те года почти все Синявины подписывались таким образом. Адмирал Алексей Наумович Синявин, до 50 лет так себя и писал. Только в 1773 году он начал подписывать документы как Сенявин. Отец Дмитрия Синявина (Николай Фёдорович Синявин), всю жизнь прожил с такой фамилией. Остались в архивах судебные документы, в которых фамилия именно так и пишется. Примерно в эти года и Дмитрий начал подписывать документы с буквой «е».

Отец его помимо имения Комлево владел землями и селом Ольховцево в Тульской губернии. Он бросил свою жену Марию Васильевну и жил с «девицей дочерью умершего прапорщика Дарьей Беседновой». Возможно, по этой причине Дмитрий Сенявин больше тянулся к своему дяде адмиралу. Скорее всего тот показывал Дмитрию старые документы, касающиеся магнатского рода Сенява (по-польски Sieniawa). В этом шляхтецком написании присутствуют обе литеры «и» и «е». В Польше до сих пор в Подкарпатском воеводстве в Пшеворском повяте (районе) у границы с Украиной существует с 14 века Бережанский замок, принадлежавший коронным гетманам (Hetman polny koronny) этого рода. Так, например очень богатый магнат Николай Сенявский (Mikołaj Sieniawski) с 1553 по 1569 являлся воеводой в Русском воеводстве (Województwo ruskie) Польского королевства и Речи Посполитой. Именно он возглавлял военный поход на Крымское ханство (1530—1537гг.) в частности, на крепости Очаков и Аккерман (Белгород-Днестровский). Резиденцией Руского воеводства в Польше являлся город Львов. Именно к этому роду и стал себя причислять Дмитрий Николаевич с подачи адмирала Алексея Николаевича Синявина.

Весь март гардемарин Сенявин готовится к выпускным экзаменам из Морского шляхетского корпуса. На следующий месяц проходили множественные экзамены по разным дисциплинам, которые Дмитрий сдал на хорошие баллы. Наконец 1 мая был издан указ о присвоении ему первого офицерского звания мичман. Он определён был на корабль «Князь Владимир» под командой капитана 2 ранга Леонтия Никитича Шаховского. Этот корабль входил в эскадру капитана бригадирского ранга Никифора Львовича Палибина, для похода в Португалию для контроля проводки торговых кораблей, участвуя в программе «вооружённый нейтралитет». Эскадра состояла из флагмана 78-пушечного линкора «Иезекииль» (капитан П. И. Ханыков), 66-пушечных линейных кораблей: «Князь Владимир» (капитан Л. Н. Шаховский,) «Спиридон» (Е. С. Одинцов), «Давид Селунский» (В. П. Фондезин), «Дерись» (Т. Макензи) и фрегат «Александр» (капитан Н. П. Макаров).

Вот как описывает эту весну Дмитрий Сенявин: «…дано нам каждому на экипировку жалованье вперед за полтрети, то есть 20 руб., да сукна на мундир с вычетом в год, да дядюшка Алексей Наумович Синявин подарил мне тогда же 25 руб. Итак, я при помощи мундира и 45 рублей оделся очень справно; у меня были шелковые чулки (это парад наш), пряжки башмачные серебряные превеликие, темляк и эполеты золотые, шляпа с широким золотым галуном. Как теперь помню-шляпа стоила мне 7 рублей. У меня осталось еще достаточно на прожиток. Время тогда было благодатное, во всем изобилие и дешевизна чрезвычайные. Правда, лакомых вещей было мало, но зато мы были сыты, румяны и хорошо одеты; одним словом, ни в чем не нуждались. Я могу сказать, будучи мичманом и далее капитаном, получал жалования в год в первом чине 120 рублей, а капитаном-450, я жил, право, богаче, как теперь в генеральском чине».

Перед уходом в плавание 17-летний Дмитрий Сенявин успел побывать на помолвке своей двоюродной сестры Екатерины Синявиной с графом Семёном Воронцовым. Здесь он повидал своего отца, дядю-адмирала и почти всю родню, как со стороны невесты, так и со стороны жениха. Первый раз он был представлен старому графу Роману Илларионовичу Воронцову, Пензенскому и Тамбовскому генерал-губернатору. После граф писал своему старшему сыну: «…весьма рад его выбору, что Семён предпочёл взаимную склонность всему другому. И тем охотнее буду я стараться оказывать им всякую помощь, а теперь уступаю им мой дом, приморские дачи и Муринскую фабрику со всеми их доходами… И как на первый случай для Екатерины Алексеевны надобно купить хороший цуг». Хорошо было находиться в северной столице, но море всегда зовёт моряка в путь, и молодой офицер начинает свою карьеру. Передам слово самому мичману Дмитрию Сенявину: «В этом лете три наших эскадры вышли из Кронштадта. Одна- пять кораблей и один фрегат- до Англии; другая- семь кораблей и один фрегат- в Средиземное море и зимовала в Ливорно; третья-пять кораблей и один фрегат-до Португалии и зимовала в Лиссабоне. Тут и я находился на корабле „Князь Владимир“. В Кронштадт возвратились на другой год. В Лиссабон пришли мы скоро и тут расположились на зимовку. У нас на корабле капитан был князь Леонтий Никитич Шаховской, а эскадрой командовал бригадир Никифор Львович Палибин. В наше время мы, молодые, скоро и хорошо росли, но не скоро старились. До двадцати лет называли нас: „ребенок“, „молокосос“. Старики наши как будто нарочно более заботились о здоровье нашем, чем изнурять оное различными науками. Я был тогда на восемнадцатом году и резв до беспамятства. Случилось капитану моему послать меня к бригадиру просить позволения 6 офицерам съездить в Цинтру. Я приехал на флагманский корабль. Тотчас меня окружили мичмана. Сперва, как водится, поздоровались, а потом принялись, по обыкновению, болтать всякие глупости, хохотать. Я тороплюсь к бригадиру- меня не пускают. Я к каюте, меня держат за полы. Наконец я растолкал, вырвался, подбежал к каюте и только занес ногу за порог, как мичман Лызлов, отличный мой приятель, так искуссно подставил мне ножку, что я упал и чуть нос себе не разбил. Бригадир играл в карты, сидя спиной к двери. „Болван! Ты никогда порядочно не войдешь. Только и дело за тобой, что беситься“. Я подошел, поклонился и начал говорить: „Князь свидетельствует свое почтение Вашему Высокородию и просит позволения… и вдруг я позабыл, о чем“. Никифор Львович погодя немного спросил: „Ну, о чем же“? Я молчу и только краснею. „Ну, дурак, поди вон. Вспомни и приди“! Я вышел на шханцы. Мичмана меня опять обступили, хохочут. А мне не до того. Решаюсь возвращаться на корабль и хоть с большим стыдом да переспросить капитана. Как вдруг вспомнил, обрадовался и иду докладывать. „Хорошо, ответил бригадир, офицеров отпустить. А ты, друг мой, знаешь ли, то, что я могу тебя розгами сечь. Отец твой и дядя дали мне на то полную доверенность и, если ты не перестанешь беситься- я тебя отдеру на обе корки. Ступай и помни“! Бригадир наш был настоящий русский господин, свободного времени не тратил напрасно- любил повеселиться. А как кто любит что, -тот обыкновенно желает, чтобы и все любили то. И мы все на эскадре были свободны, весело и время провели, -не видали, как прошло. Два дня в неделю были в городе ассамблеи, которые составляли все иностранные министры, консула, богатейшие негоцианты и вельможи португальские. Один день имел консул голландский Гильдемейстер. Два дня было собрание у Стеца, а остальные два- бригадир имел у себя на корабле. В этих собраниях были всякий раз две сестры англичанки, по фамилии Плиус. Меньшая называлась Нанси. Ей было около 15 лет. Мы один другому очень нравились, я всегда просил ее танцевать, она ни с кем почти не танцевала, кроме как со мною. К столу идти-я к ней подхожу или она ко мне подбежит, и всегда вместе. Мы так свыклись, что в последний раз на прощание очень, очень скучали и чуть ли не плакали. Капитан мой, князь Шаховской, был лет под пятьдесят, весьма кроткого нрава, так что за всю кампанию, то есть около полутора года, никто не слыхал громкого или гневного его приказания. Время проводил он каждый день одинаково. Поутру вставал в шесть часов, пил две чашки чаю, а третью с прибавлением рома и лимона (что называлось тогда „адвокат“), потом, причесавши голову и завивши длинную косу, надевал колпак, на шею навязывал розовый платок, потом надевал форменный белый сюртук и всегда в туфлях, вышитых золотом, торжковой работы. В восемь утра выходил в этом наряде на шханцы и очень скоро возвращался в каюту. В десять часов всегда был на молитве, после полудня обедал, а после обеда раздевался до рубашки и ложился спать. Чтобы скорее и приятнее заснуть, старики имели привычку-заставляли искать себе в голове или рассказывать сказки. Вот и князь наш после обеда искался в голове, а ввечеру сказывали ему сказки. Соснувши час, другой, а иногда и третий, вставал, одевался снова точно так, как был одет поутру, только наместо сюртука надевал белый байковый халат с подпояскою, пил кофе, потом чай таким же манером, как и поутру. Около шести пополдни приходил в кают-компанию, садился за стол и закладывал банк в рубль медных денег. Тут мы, мичмана, пустимся рвать. Если один банк не устоит, -князь делает другой и третий, а потом оставляет играть. А когда выигрывает, то играет до девяти, потом уходит к себе ужинать и в десять ложится спать».

Цель, поставленная Императрицей этим трём эскадрам, состояла в том, чтобы воспрепятствовать воюющим странам в Европе захватывать торговые суда в Балтике и Немецком море «…флаг наш везде надлежащим образом уважаем был и плавание наших торговых судов не было подвержено от воюющих ныне держав». В середине октября эскадра Палибина вышла из Лиссабона, но встретив в пути сильные северные ветра вынуждена была вернуться назад в устье реки Тежу. Только корабль «Дерись» проскочил до пролива Ла-Манш и в начале ноября бросил якорь в английском порту Портсмут. У корабля капитана Фомы (Томаса) Макензи были поломки в такелаже, порваны паруса и некоторые реи. Английские газеты того времени писали, что русские на своём корабле доставили освобождённых из плена англичан и большое количество денег. В ту зимовку Дмитрий Сенявин близко познакомился с флаг-офицером бригадира Палибина 25-летним капитаном-лейтенантом Николаем Семёновичем Мордвиновым. Весной следующего года вся эскадра вышла из Португалии и летом благополучно возвратилась в Кронштадт. Вот как говорит очевидец: «…в июле месяце встретили на Копенгагенском рейде эскадру нашу (контр-адмирала Якова Сухотина) в 9 кораблей и 3 фрегата, идущих в Средиземное море. Вот в царствование Императрицы Екатерины сколько кораблей ежегодно плавало в дальних морях, чтобы офицеры и матросы приобретали лучшие познания. Тогда флот Балтийский состоял из более 40 кораблей. Разом, бывало, в море 32 корабля, в том числе пять 100-пушечных с медной артиллерией. Можно сказать-флот был славный. Шведы и турки везде и всегда были биты и истребляемы. И сами англичане не осмеливались согрубить Ее Величеству и, стиснувши зубы, старались лишь угодить».