Loe raamatut: «Чума, пади на наши души»

Алексей Зарицкий

Font:

Пари, ставшее проклятьем

И вот я здесь, желаю снова видеть

Глаза ее и губы, стройный стан.

Джульетта, я вернулся, покажись же!

Дай вновь почувствовать тебя в своих руках!

Я слышу твои речи, слышу голос.

Я знаю, что ты там, иду к тебе!

Джульетта, выйди вновь, дай насладиться

Объятием твоим, коснуться вновь

Губами губ твоих, что вкуса вишни.

Дай мне напиться, хоть и пьян я от тебя…

И если будет надо мною смерть смеяться,

Я рассмеюсь тогда же ей в лицо!

И пусть она Венчает нас короной

Слез, крови и страхов, знай,

Я раб твой, воля я твоя, свидетель

Пустоты, и буду я готов пасть с тобой рядом,

С какой прикажешь стороны, с той я паду.

Лишь одари меня одним ты своим взглядом,

И я скажу, как сильно я влюблен.

И пусть я шут в короне королевы

Маб, она венчала, сыпала проклятьем

На меня и голову мою.. Твою…

Так пусть чума падет на наши души,

С тобой мы уже прокляты вдвоем…

Глава I. Игра начинается

Верона дышала вечерним жаром, когда лето только вступало в силу. Улицы звенели смехом и гулом кубков, вплетаясь в крики торговцев и скрип колес. В доме Капулетти слуги торопливо развешивали багряные ткани, чтобы праздник сверкал, как подобает славе их рода. Факелы отбрасывали золотистый свет на старинные стены, и, казалось, сами камни затаили дыхание в ожидании музыки и танцев, что сотрут с них вековую пыль.

Джульетта, юная хозяйка этих сводов, стояла у окна, вглядываясь в мерцающие улицы. Ее сердце, не испытавшее еще настоящей любви, сжималось странной тревогой. Не от предстоящего бала, а от чего-то неуловимого, чьего имени она пока не знала. Джульетта чувствовала: сегодняшняя ночь многое изменит в ее жизни.

В это же время на соседней площади Меркуцио смеялся, горячо препираясь с Бенволио. Ромео, чуть в стороне, погруженный в думы о Розалине, хранил мрачное молчание, словно глухой колокол, и не ощущал, что судьба уже ведет его в иную бездну.

– О, взгляните! Наш Философ Любви вновь тонет в слезах, – белозубая усмешка Меркуцио резанула Ромео, и тот отвернулся, всем видом показывая досаду. – Неужто твоя Розалина столь сурова, что лишает тебя дара слова?

– Поостынь со своими насмешками, Меркуцио, – Ромео проговорил едва слышно, будто его голос рождался на дне фонтана, у которого он сидел. – Ты, чье сердце вольнее ветра, не ведаешь мук, что терзают влюбленную душу.

– Муки? Ха! – засмеялся Меркуцио, и смех его разлетелся, как сноп искр. – Ты любишь не деву, а лишь сладкий сон о ней. Ты влюблен не в Розалину, но в само чувство любви, как пьяница не в вино, а в хмель!

Бенволио, что доселе молча наблюдал, качнул головой. Его рассудок презирал и жалобы Ромео, и дерзкие забавы Меркуцио. И он знал: если его друг смеется тьме в лицо, она расценивает это как приглашение на пир.

– Не усугубляй, Меркуцио, – вмешался он наконец. – Его рана требует не соли, а бальзама.

Но Меркуцио уже разгорелся, и во взгляде его прыгнул бес. Он резко хлопнул в ладони, от чего Ромео вздрогнул, будто проснувшись.

– Я дам лекарство лучше всяких притворных вздохов! Клянусь честью Монтекки, за три дня любая будет моим сердцем покорена! Пусть Бенволио укажет мне на кого – и ты, Ромео, увидишь искусство настоящего соблазна! Ну же, друг мой, покажи ее!

Бенволио, втянутый в этот замысел, нахмурился, но медлил недолго:

– Говорят, лорд Капулетти ныне даст бал, где соберется вся знать Вероны. Но нам там не будут рады, – Меркуцио, театрально заломив руку, отозвался со смехом:

– Тем слаще победа! Мы войдем в их львиное логово. Ты будешь рыдать у ног своей Розалины, а я… – он чуть поклонился, – …преподам тебе урок истинного соблазна.

Ромео, тяжело вздохнув, все же поднялся. В его глазах блуждало сомнение, но и любопытство тоже.

– Твое бахвальство столь же велико, как и твоя самонадеянность. Но будь по-твоему: посмотрим, не подведут ли тебя твои слова.

Так решив, молодые люди купили маски у уличного торговца и, смеясь над шутками Меркуцио, направились к дому Капулетти, где уже звучали лютни. Соловей запел в темных ветвях – предвестник любви и гибели.

Дом Капулетти был в двух шагах от площади и уже кипел гостями, куда злейшим врагам не было дороги, но сегодня им все же хватит дерзости шагнуть туда.

– А наши лица скроют маски, каких не видел никто и никогда, – выдал Меркуцио, заворачивая на узкую улочку, коя пахла гниющими фруктами и ладаном. Когда трое друзей остановились у лотка с масками, из тени выскользнула сгорбленная фигура в лохмотьях. Ее костлявые пальцы вцепились в рукав Меркуцио:

– Король шутов носит терновый венец… Твой последний смех застынет на губах к утру, – Меркуцио хотел усмехнуться, как всегда, но в его глазах скользнул сполох страха, почти неуловимого, но ощутимого каждым кусочком его души. Он сжал челюсть.

– Дедуля, прибереги страшилки для Ромео; он их любит, – бросил он, швыряя старику монету, примеряя маску шута. Ветер резко захлопал ставнями соседнего дома, когда они уходили

Шум улиц растворился позади, когда трое друзей подошли к высокому каменному забору, за которым уже мерцали огни. Ветер доносил оттуда звуки лютни и пряный аромат вина. Меркуцио, смеясь, шел вперед дерзко, точно сам черт, Бенволио следовал осторожно, а Ромео, все еще ощущая тень Розалины в глазах, плелся за ними. Впрочем и его сердце, несмотря на мрак, невольно дрогнуло от осознания, что скоро он увидит свою возлюбленную.

Джульетта вздрогнула, обнаружив тонкую трещину на зеркале. «Странно… Это сегодня появилось?» За окном прокричала сова, и на миг ей показалось, будто в стекле отразилась не она, а кто-то другой. С распущенными волосами и глазами, в которых пылал огонь. Она резко обернулась, но комната была пуста.

– Игра воображения… – прошептала она, поправляя складки платья, но дрожь в пальцах не унималась. Трещина в стекле казалась живой, все больше и больше расширяясь под ее взглядом. Джульетта на миг увидела в отражении себя – постаревшую, сгоревшую.

Вся знать Вероны собралась здесь под масками: вороньи клювы и позолоченные личины сменяли одна другую, стирая любые следы истинной души. Только Тибальт, выделялся своей рыжей гривой и пламенным нравом, что мерцал во взгляде острее клинка. При виде него Ромео, Меркуцио и Бенволио благоразумно отступили в тень кипарисов, не желая срывать их замысел в самом начале.

Факелы вспыхивали от легчайшего дуновения, отбрасывая колышущиеся отблески на мраморные колонны. В этом колдовском свете невозможно было сразу угадать, кто леди, кто служанка, кто вдова. Каждая маска хранила чужие тайны, и каждая улыбка прятала ложь. Чем не поле для забавы?

– Ну что, Бенволио, – подзадорил Меркуцио, хитро щурясь, – твоя очередь ткнуть перстом в судьбу!

Он рассматривал гостей так, будто предвкушал охоту.

– Видишь вон тех троих у фонтана? Или, быть может, вон тех под аркой? – Бенволио колебался, теряя уверенность. И в эту секунду, словно спасение, явилась она.

Джульетта, укрытая лунным серебром платья, словно сотканная из паутины и росы, выступила из-за колонны, на миг замерев. Она казалась эфемерно легкой, как дыхание летней ночи. В ее глазах отражался огонь факелов, и это делало ее еще более призрачной.

– Ну? – Меркуцио не терпелось. Бенволио, почти не глядя, ткнул пальцем:

– Та, в одиночестве, облаченная в серебро, – Ромео только усмехнулся, вспомнив недавнее поведение Меркуцио, но промолчал.

– Серебро ей к лицу. Видно, не ищет она покровителя, раз стоит одна, – пробормотал Меркуцио с легкой улыбкой, и уже в следующую секунду поправил свой камзол, встряхнув перья на шляпе.

– Сказано – сделано. Я принимаю вызов. И если окажется, что она – жена старого Капулетти, тем славнее будет сражение! – он вспыхнул смехом, полным вызова, и, не оглядываясь, растворился в толпе, оставив Ромео и Бенволио наедине со своими опасениями. Над садом пропел соловей, слагая свою песнь. Где-то уже звучал первый аккорд лютни, извещая о начале бала и, быть может, начале гибели.

Ромео успел потерять друга из виду, когда в окне замаячила та, ради которой он согласился прийти в этот дом. В сине-зеленом платье она выглядела, как нимфа, как королева Маб, о которой так любил рассказывать Меркуцио. Колени молодого человека подкосились, и он, сорвавшись с места, покинул кузена Бенволио. Ромео обтекал толпу, надеясь не упустить возлюбленную из вида и вновь поведать о своих чувствах. Быть может, это смогло бы лишь на мгновение увидеть нежность в ее колючих глазах.

– Сударыня, неужто столь прелестное создание сочло за благо уединиться в эту золотую ночь? – Меркуцио возник из полутьмы так внезапно, что незнакомка в испуге прижала ладонь к груди и поспешно втянула воздух. – Прошу прощения, не хотел напугать.

– Там, где лица скрыты масками, – ответила она, чуть оправившись, – уединение кажется мне честнее, чем прятать душу под чужой личиной.

– Ах, как благородно! – он усмехнулся, склоняясь чуть ближе. – Но все же скажите: коль пришли на праздник, неужто совсем не желаете компании?

– Вы ведь были с друзьями, – напомнила она мягко. – Неужели их общество наскучило столь быстро?

– Ваше общество, сударыня, в тысячи крат слаще, – галантно ответил Меркуцио, протягивая руку, и в дрожащем свете факелов его силуэт и вправду напоминал дьявола в бархатной маске. – Позвольте честь сопровождать Вас этим вечером?

Джульетта с опаской взглянула на него, нерешительно вложив свою ладонь в его. Даже сквозь тонкую перчатку она ощутила тепло его пальцев, обжегшее ее так, будто это был живой огонь. Сердце забилось мучительно быстро, и внутри поднималась странная тревога. Все подсказывало ей, что не стоит принимать приглашение этого чужака. И все же в его легком обращении с ней было что-то, что унимало страх, как будто он вовсе не был чужим.

Джульетта пообещала себе, что это лишь один танец, один вечер – и больше ничего. Но отчего сердце стучало так страшно, когда она, под руку с незнакомцем, шагнула в зал? Его рука, крепко и в то же время бережно обхватив ее запястье, вела ее легко, словно по воздуху.

Затылком Джульетта почувствовала взгляд Тибальта – тяжелый, недоверчивый, сдерживаемый лишь правилами приличия. Его пальцы легли на эфес шпаги, готовые выхватить клинок, стоит чужаку сделать неверный шаг.

Меркуцио между тем уверенно вел ее, словно с рождения знал каждое ее движение, каждую робкую паузу. Его темные глаза, в которых искрилось бесовское веселье, неотрывно ловили ее взгляд, вызывая у Джульетты смущение и странное восхищение.

– Сударыня, – прошептал он, обводя ее ладонью по кругу, и на секунду пугаясь собственной искренности. – Я вижу в Вас пламя, которое тщетно пытается скрыться за маской. Скажу откровенно: будь я Вашим супругом, я бы исполнился ужасной ревности, зная, с какой отвагой Вы сегодня отдали свое сердце в эти руки.

Джульетту обожгли его слова. Ни разу в жизни ей не приходилось разговаривать с мужчиной, который позволял себе ставить женщину равной себе. И она в порыве уложила ладонь на его щеку, позволяя себе улыбнуться и ответить на его замечание:

– Сударь, будь я Вашей женой, не смела бы смотреть на других, – и Меркуцио расценил это как знак верного направления в его пари с Бенволио, чей восхищенный и вместе с тем снисходительный взгляд следил за другом. Меркуцио на миг опешил, различив в ее голосе не только скромность, но и тихую гордость, что отозвалось в его собственной душе.

– Сударыня, я бы пожелал иметь такую жену, что не подарит и взгляда иному мужчине, – сказал он уже мягче, почти серьезно, и тут же поспешил вернуть игре легкость. – Но, к счастью для всех присутствующих, Вы пока вольны танцевать с кем пожелаете.

Он чуть склонился ближе, так, чтобы только она могла слышать:

– Окажете мне честь и подарите ли Вы мне еще один танец? – Джульетта ответила не сразу. Ее сердце рвалось прочь из груди не то в страхе, не то в сильном желании схватиться за его руку и держать всю жизнь. В его взгляде было столько дерзости, и вместе с тем странного, необъяснимого тепла, что она почти забыла, где находится.

– Вы слишком смелы, сударь, – тихо заметила она, но все же позволила ему вновь обхватить ее ладонь.

Танец под звуки лютни и барабанов завораживал. Она словно плыла по воздуху, ведомая его уверенностью и легкостью. Меркуцио умело вел Джульетту, ловя каждое движение ее тела. Он и сам не понял, в какой момент ему захотелось нарушить все правила приличия, запятнав их честь чем-то простым, но в то же время сложным. Окончательно лишившись рассудка, Меркуцио позволил низменным желаниям захватить его тело.