Loe raamatut: «Ведающая Водой»

Глава 1

Громкий стук в дверь испугал канарейку, и та заметалась в клетке под потолком, ударяясь крылышками о решетку. «Великое небо, велел же не беспокоить!» – простонал про себя наставник Арамил, но все же кивнул стоявшему у двери послушнику. Тот распахнул створки; в комнату, путаясь в длинном одеянии, ввалился один из младших жрецов. Предусмотрительный послушник бесшумно скрылся за дверью.

– Как ты посмел нарушить мое уединение? – рявкнул Арамил.

Стоявшая в углу ваза из имперского фарфора пошла трещинами. Наставник сделал глубокий вдох, успокаивая расшатанные нервы.

– Мне приказали созвать Совет, – робко проблеял жрец.

Это было неожиданно.

– Основание? – прищурился наставник.

– Третий запрет Устава был нарушен! – выпалил жрец и, не дожидаясь реакции, пал ниц на темный мраморный пол.

Арамил медленно поднялся на ноги; ваза раскололась надвое, но наставник этого даже не заметил.

– Продолжай!

– В Святилище вошел посторонний, – дрожащим голосом проговорил жрец.

– Кто осмелился?

– Всего лишь ребенок!

– А стража?

– Так ведь праздник в разгаре…

– Казнить, – процедил Арамил. – Сегодня же, без права на последнее слово и прощание с родными!

Жрец вздрогнул, не смея поднять глаз: ходили слухи, что в гневе наставник способен убивать взглядом.

– Веками наши предшественники оберегали Святилище от посторонних, – Арамил тяжело опустился на стул. – Виновника ожидает суровая расплата!

– Это девочка.

– Родители будут рады избавиться от лишнего рта.

– У нее белые одежды, – осторожно вставил жрец.

Арамил поморщился.

– Она из благородных?

Жрец беспомощно пожал плечами.

– Почему не выяснили это сразу? – сказал с досадой Арамил. – Позже решу, как вас всех наказать… Где этот ребенок?

– В зале за купелью. Брат Лорвус остался на страже, а я поспешил к вам.

Арамил впервые внимательно посмотрел на жреца. Тот, кажется, действительно торопился – волосы в беспорядке, драпированные складки растрепались, на подоле виднелись темные пятна…

– Скажи-ка, – прищурился наставник, – почему на твоих одеждах кровь?

Жрец оглядел себя и зарделся – явиться в верхние покои в таком виде!

– Это не моя… Должно быть, испачкался, когда нес девчонку.

– Что вы с ней сделали? – нахмурился Арамил.

– Великое небо… Мы ее и пальцем не тронули! – залепетал жрец. – Негодница вцепилась в Саркофаг так, что мы еле отодрали, вот у нее все руки и в царапинах!

Поднявшись на ноги, Арамил сделал три широких шага и склонился над распластавшейся по полу фигурой. Жрец съежился, но напрасно – наставник лишь присел рядом и внимательно осмотрел кровавые отпечатки на ткани. Нет, ему не показалось: красные кляксы действительно складывались в знакомый узор… Арамил встал и с небрежным изяществом стукнул костяшками пальцев в дверь; послушник, дежуривший в коридоре, тут же рванул створки на себя. Это означало, что аудиенция закончена.

Стоило жрецу скрыться за дверью, как наставник переменился в лице. От напускного высокомерия и следа не осталось: Арамил заметался по комнате в поисках белой маски и, отыскав ее в сундуке за кроватью, выбежал из комнаты, едва не сбив с ног удивленного послушника.

***

Окна были закрыты изнутри глухими ставнями; жрецы считали, что дневной свет напоминает о радостях жизни, а потому не должен озарять храмовые своды. Тусклые масляные светильники нагоняли по углам тени, потолок терялся в сумрачной высоте – а уж от жертвенника в центре зала и вовсе пробирала дрожь: узкий каменный стол, покрытый выточенным узором, по размеру был маловат для взрослого человека, но вот для ребенка… И пусть жречество уже много столетий не приносило человеческих жертв – девочка, примостившаяся на скамейке у стены, все равно косилась со страхом то на жертвенник, то на мрачного жреца-стража, не сводившего с нее глаз.

В тишине раздались шаги. Пленница гордо выпрямила спину и в то же время попыталась стать как можно незаметней.

– Почему ее сразу не казнили? – послышался из-за двери недовольный голос, заставивший девочку вздрогнуть.

В залу вошли трое жрецов, облаченных в белоснежные туники и плащи с золотым шитьем. Просторные капюшоны были надвинуты до самых бровей, руки скрыты перчатками, а лица – масками из белого алебастра.

Маски улыбались.

Страж у входа бухнулся на колени и возвел руки над головой, что могло значить лишь одно: облаченные в белые одежды никто иные, как наставники Храмовой школы. Девочка хотела встать и поклониться, но жрецы вдруг разом сняли маски, заставив пленницу плотнее вжаться в стену. Даже маленькие дети знают: лица служителей Первохрама запрещено видеть под страхом смертной казни.

***

Наставник Аргус негодовал.

– Почему ее сразу не казнили? – шипел он всю дорогу к залу.

В Храме оказалось лишь трое из членов Совета: пятеро отбыли в северные провинции, где бушевал черный мор; еще четверо посещали празднества, проводимые в городе. Впрочем, трое из присутствующих были самыми могущественными из членов Совета: старший наставник Еримил, всегда голосующий последним; наставник Аргус, магическую мощь которого питали не знания, а изрядный темперамент; наставник Арамил, самый молодой из членов Совет, чьи выдающиеся способности с лихвой восполняли отсутствие опыта.

– Разве вина уже доказана? – раздражение Арамил привычно скрывал за безмятежной улыбкой.

– Мягкотелость тебя погубит, – прищурился Аргус, который не умел притворяться и всегда говорил то, о чем думал.

– Это угроза? – Арамил улыбнулся еще шире.

– Если девочка из хорошей семьи, нам придется ее отпустить, – вклинился между спорщиками наставник Еримил. – Сколько же будет пересудов!

– Значит, нужно всего лишь доказать, что преступления не было, – хмыкнул Арамил, первым входя в зал.

Внутри было душно из-за курящихся благовоний. Пряный запах корицы, землистый аромат нарда и тонкие древесные ноты сандала… Арамил, который терпеть не мог сильных запахов, поморщился.

Юная преступница забилась в дальний угол, но ее выдало платье, белеющее в полумраке залы. Справа послышался тоскливый вздох наставника Еримила: белый цвет одежд неоспоримо свидетельствовал о благородном происхождении нарушительницы храмового Устава. Приблизившись, Арамил увидел тощую невысокую девочку с растрепанным пучком светлых волос и огромными, но удивительно осмысленными глазами. На вид не больше десяти лет… Ее лицо дрогнуло в тот миг, когда наставники сняли маски, но то, как умело девочка справилась со страхом, вызвало у Арамила восхищение.

– Тебе ничего не угрожает, дитя, – сказал он успокаивающе.

Аргуса возмущенно фыркнул, но молодой наставник лишь улыбнулся.

– Как тебя зовут? – продолжил он, присаживаясь на край скамьи.

Девочка расправила плечи, сказала:

– Сайа́радил, – и попыталась встать для поклона, но неловко плюхнулась обратно, запутавшись в складках длинного одеяния.

– Сайарадил? – переспросил наставник с усмешкой.

Он решил, что это шутка: имя было благородным, но мужским, и не могло принадлежать девочке, но… Смешок застрял в горле; Арамил вспомнил скандальную историю с именем новорожденного ребенка, всколыхнувшую Старый город много лет назад.

– Кто твой отец? – резко спросил Еримил.

Видно было, как девочка усилием воли заставляет себя встать на ноги. Выпрямившись, она тщательно расправила скомканное платье и звонко произнесла:

– Мой отец – Дижи́миус Вэй, сын Кармаила, глава рода Валла́рдов, сенатор Эндроса! – и, словно испугавшись гулкого эха, быстро опустилась на место.

Наставники переглянулись, в полной мере осознав, кто попал к ним в руки. Перед ними сидела не просто знатная особа, а фамильная аристократка, отпрыск одного из двенадцати родов-основателей города! Дижимиус Валлард Вэй – двадцать седьмой глава рода, знаменитый не только своим ораторским искусством, но и тем, что к сорока годам не сумел произвести на свет сына, из-за чего наследницей рода Валлардов считалась его десятилетняя дочь… Без сомнения, это была она! Сайарадил Валлард Вэй! В присутствии этой маленькой девчонки только избранным разрешалось сидеть. Лишь некоторые имели право с ней заговорить. Многим не дозволялось на нее даже смотреть! Осквернительница Святилища оказалась вдруг неприкосновенной.

Арамил подавил смешок, глядя на своих собратьев. Наставник Еримил хотел что-то сказать, но лишь шлепал губами, как выброшенная на берег рыба. Аргус же от злости покраснел еще больше.

– Знаешь ли ты, – угрожающим тоном начал он, нависая над ребенком, – какое наказание тебя ожидает?

«Вот оно, плебейское происхождение», – философски подумал Арамил. Усиленные осознанием собственной власти, старые обиды Аргуса вылились в ненависть ко всем лицам благородной крови.

Девочка стойко выдержала полный злости взгляд неприятного жреца.

– Прошу слова, – сказала вдруг она.

– Что? – поперхнулся наставник Аргус.

В глаз девочки мелькнула отчаянная решимость.

– Право слова перед Сенатом и жречеством принадлежит Валлардам по праву рождения, – выпалила она.

– Что?! – Аргус всхрапнул, как загнанный конь.

Наследница Валлардов молчала, ожидая ответа. Арамил куснул губу, чтобы не расхохотаться.

– Говори, – выдавил наконец Еримил, мудро сочетая в голосе строгость и благосклонность.

– Наставники Храмовой школы, – тонким голосом начала наследница Валлардов. – Мои помыслы чисты перед вами! Я не хотела входить в Святилище.

– Вот как? – с издевкой спросил Аргус. – Может, тебя кто-то заставил?

– Так и есть, – с неожиданной серьезностью кивнула та. – Это был человек с белыми волосами…

Наставники переглянулись.

– …бледной кожей и бесцветными глазами, – продолжала девочка; голос ее стал совсем звонок. – Сколько себя помню, он являлся мне во снах, а сегодня впервые мы встретились наяву, – девочка заметила, как наставники косятся друг на друга, и вскочила на ноги. – Вы ведь поняли, о ком я!

В зале воцарилась тишина. Сайарадил переводила взгляд с одного наставника на другого, и решимость в ее глазах погасла.

– Я должна узнать наконец, что этому человеку нужно от меня, – прошептала девочка.

Арамил первым прервал затянувшееся молчание.

– Позволь осмотреть твои руки, – попросил он.

Ладони и часть предплечий наследницы Валлардов были красными, словно от ожогов, но на ощупь оказались ледяными. Арамил вгляделся; покрасневшая кожа была испещрена багровыми линиями, складывающимися в таинственный узор.

– Это не просто царапины… Это метки. Взгляните! – позвал он остальных.

Аргуса покосился на отметины и отвернулся. Наставник Еримил, напротив, долго рассматривал узоры, щуря подслеповатые глаза.

– Супруга сенатора Вэй из народа вандов, не так ли? – пробормотал он наконец. – А раз так… Великое небо!

– Что вы имеете в виду? – взволнованно спросила девочка.

Арамил ободряюще улыбнулся ей:

– Судя по всему, ты – маг Воды, Сайарадил Вэй.

Девочка вздрогнула. Великое небо! А ведь еще этим утром мир казался ей таким беззаботным и прекрасным!

***

Едва первые лучи солнца осветили верхушки смотровых башен, славный город Эндрос стал просыпаться ото сна, но не так, как обычно – хмуро и вяло, а бойко и радостно. Первыми ожили Окраинные кварталы: простолюдины засновали по узким улочкам, возбужденно переговариваясь между собой. Торговцы с радостными улыбками открывали лавки, предвкушая отличную выручку. На площадях кипела работа: плотники возводили помосты, цветочницы украшали их букетами, дети стайками сновали под ногами, мешая взрослым. Даже стражники на крепостной стене, утомленные ночным дежурством, предвкушали скорую смену. Царившее повсюду оживление объяснялось просто: Эндрос готовился встречать Смену сезонов. Весна уступала свои права лету, наступал сезон сбора урожая и свадебная пора. Этот праздник отмечали два дня – последний день весны и первый день лета, за что народ любил Смену сезонов вдвойне.

Ночью накануне Сайарадил долго не могла уснуть. Она сидела на кровати, обхватив коленки руками, и думала, что где-то рядом не спят другие девочки; так же, как она, ныряют под покрывало, когда в комнату заглядывает кормилица; с таким же трепетом ждут своего первого выхода в свет, по традиции приуроченного к началу лета.

Что за глупая традиция! Почему девочке должно исполниться десять лет, прежде чем она впервые предстанет перед обществом? Обидней всего, что на мальчиков это правило не распространялось. К ним на дом не приходили учителя, о нет! – мальчики поступали в Академию, где изучали удивительные науки! Когда дом посещали гости, мальчиков не отправляли под надзором кормилицы в дальнюю комнату, где можно было занять себя стихосложением или игрой на арфе. Мальчики могли гулять в парке, скакать на лошади, стрелять из лука и даже выходить в море на корабле!

Если вас десять лет скрывали от посторонних глаз, если даже от учителей вам приходилось прятаться под кисейной накидкой, только тогда вы сможете по достоинству оценить первый выход в свет! Правда, кое-что все же смущало Сайарадил: однажды она случайно услышала разговор служанок о том, что молодой госпоже вскоре подыщут мужа. Впрочем, девочку это мало трогало. Ей было доподлинно известно, что дочери из благородных семейств могут выходить замуж только по достижении четырнадцати лет; раз так, то у нее, Сайарадил, было еще полным-полно времени!

Все, о чем сейчас могла думать девочка – городские площади, башни Сената и Академии наук, фонтаны, парки и пристани, которые она наконец-то увидит… А белоснежное платье в пол? И взрослая прическа – не с лентами, а с жемчужными нитями, как у мамы! Промечтав всю ночь напролет, Сайарадил уснула лишь под утро. Ей снился высокий сводчатый зал, толпа важных мужчин в белых тогах и ярких, слово экзотические цветы, женщин, среди которых краше всех была, конечно, ее мама… А это кто? Из хоровода разноцветных людей вдруг вышел мужчина. Светлые волосы, вытянутое лицо и острый нос, бесцветные глаза навыкате – он был изможденно худ, а из-за неопрятного серого балахона походил скорее на тень, чем на живое существо.

Сайарадил отшатнулась. Она всем сердцем ненавидела этого человека – и он, кажется, понимал это. Цветы, веселая толпа, даже мама – все исчезло; пространство вокруг заполнил белый вязкий туман. Бледный мужчина слился с туманной пеленой. Где он? Да где угодно! Белая неизвестность вокруг пугала. Сайарадил знала, что произойдет дальше, но не могла сопротивляться этому ненавистному сну, повторяющемуся много лет. Выставив перед собой руки, она осторожно двинулась вперед. Через пару шагов ладони наткнулись на что-то шершавое и твердое – камень, сначала ледяной, а через мгновение – раскаленный! Девочка закричала то ли от ужаса, то ли от боли – и проснулась, сев на кровати.

Отшвырнув ногами одеяло, Сайарадил метнулась к кувшину для питья и с плеском засунула туда руки. Прохладная вода подействовала, как успокоительная микстура. Какое-то время девочка стояла без движения, всматриваясь в сумрак комнаты. Это была привычная темнота, скрывающая только сундуки с одеждой и занавески, трепещущие от сквозняка. Страх отступил; Сайарадил поняла, что продрогла. Она вытащила руки из воды – на них не было ни царапины – и краешком туники насухо вытерла расплескавшуюся по столу воду.

– Великие предки! – раздался в дверях удивленный возглас – в комнату вошла кормилица. – Милочка! Опять проснулась до зари? Тебе надо спать больше, а то станешь такой же морщинистой, как я!

Лучше уж морщины, чем этот проклятый сон, повторяющийся каждую ночь!

Привычно причитая, кормилица хлопнула в ладоши, и в комнату скользнули две служанки – они должны были помочь маленькой госпоже одеться и уложить волосы

***

Каждый народ чествовал наступающее лето, следуя традициям предков. Жители южных пустынь собирались у источников, приносили в жертву овцу и молили Вечное солнце умерить пыл, послав больше дождей, а прочих божков помельче – скажем, бога песчаной бури или священного верблюда – просили о вещах, понятных лишь пустынным жителям: о чистых колодцах, урожае фиников и змеях, изживших свой яд. Народы из северных лесов, приветствуя лето, разжигали костры, приносили в жертву оленя и молили Великое небо послать больше тепла, а божеств лесной чащи или священных бобров просили о вещах, естественных для северян: об урожае морошки, верной тропе на болотах и доброй добыче на охоте.

Но то все были простые люди, живущие по законам привередливой природы и во всем зависящие от ее милости. Иначе Смену сезонов праздновали жители городов. Чем крупнее был город, тем разгульней проводилось веселье, а поскольку на всех Обозримых землях не было города больше и богаче Эндроса, то и праздник здесь проходил с размахом. Купцы, рисуясь друг перед другом, выкатывали на улицы бочки с хмельным вином, и виночерпии наливали каждому взрослому мужчине, сколько тот захочет. На городских площадях жарились бараньи туши и пеклись пшеничные лепешки, а сушеные фрукты – финики, курагу и изюм – насыпали прямо в руки всем желающим. Юные простолюдинки вплетали в стриженые волосы цветы и до мозолей на ногах танцевали под ритмичные звуки барабанов. Для них этот праздник был особо значим, ведь за ним следовало лето – время покончить с беспечной девичьей жизнью! На празднике девушки присматривались к молодым людям, мечтая заполучить кого поприличней – сына мельника или кузнеца, который унаследует отцовское дело… А может – кто знает? – даже купеческого сына! Конечно, такое случалось редко, потому что купцы были склонны подыскивать своим сыновьям невест среди обедневшей знати. Впрочем, простолюдинки не отчаивались: надев лучший наряд, на который семья зачастую копила всю жизнь, они отправлялись на запруженные площади в надежде встретить своего суженного.

Зажиточные горожане – граждане Эндроса, живущие ближе к центру города – во всем стремились подчеркнуть свое превосходство над простолюдинами. Считая развеселые гулянья Окраинных кварталов уделом черни, достопочтенные мужи праздновали по-другому. Разместившись в удобных закусочных за обильным столом с кувшинами доброго вина, они ворчливо рассуждали, что раньше-де было не так, раньше простолюдины знали свое место! После новой перемены вина добропорядочные граждане расплывались в улыбках и начинали хором выводить легкомысленные куплеты уличных музыкантов, не замечая даже, что их юные сыновья потихоньку улизнули из-за стола. Молодым людям наскучило сидеть с благочестивыми родственниками, потягивая разбавленное водой вино. Куда интересней переодеться в грубую одежду и отправиться в окраинные кварталы, где захмелевшие виночерпии щедро наполняют чаши крепким напитком, а простолюдинки улыбаются так сладко!..

Иное дело – знать. С каждым годом ее празднования проходили лишь роскошнее: спрятавшись от глаз простых смертных за высокими стенами сердца Эндроса – Старого города, те, кто был рожден от благородной крови, изощрялись в выдумках и расточительстве.

Праздник начинался около полудня, когда в тенистых рощах парка Семи фонтанов проводился смотр будущих невест. Девочек десяти лет впервые представляли обществу, после чего их родители могли официально договариваться о будущем браке. Ближе к закату в Розарии, парке-лабиринте, начинался пир, плавно перетекающий в дикую попойку, мало чем отличающуюся от гуляний на окраине – за исключением того, что жен и детей отцы-аристократы отправляли по домам.

В женских покоях поместья Вэй с утра царил переполох. Хлопали сундуки. По коридорам носились слуги, в спешке перерывавшие гардероб госпожи. Жена сенатора, одна из красивейших дам города Айстриль Вэй, была сосредоточена до предела. Она не могла подобрать верх к наряду из роскошного охристо-рыжего шелка, выкупленного на аукционе за огромные деньги. Расчет был прост: скучные матроны явятся в белых туниках и привычных шалях; городские красавицы обрядятся в синий – цвет, еще недавно популярный, но уже порядком всем надоевший; она же, Айстриль Вэй, законодательница мод Эндроса, произведет настоящий фурор своим ярким нарядом! Еще вчера госпожа планировала накинуть на плечи простой плащ, который не спорил бы с рыжим шелком, но теперь сомневалась – может, все-таки рискнуть и облачиться, скажем, в сочно-зеленую накидку? Но какое тогда выбрать украшение?

Дижимиус Вэй, облаченный в традиционную белую тунику и такую же белую тогу, стоял тут же. Он был не в духе, потому что ему предстояло произносить речь перед простолюдинами, но за сборами жены следил с особой тщательностью. Сенатор лично желал убедиться, что свет увидит женщину, красоте которой поэты посвящали стихи, музыканты – песни, а скульпторы – вольного вида статуи. Жена была одновременно гордостью сенатора и неизменным атрибутом его статуса. Он покупал ей баснословно дорогой шелк из империи Райгон, заказывал украшения у лучших ювелиров, хоть сам не любил всей этой мишуры. Дижимиус, как приверженец строгих традиций, осуждал знатных матрон, копирующих вульгарные наряды наложниц из южных пустынь – а то, что многие мужчины по примеру варваров-северян стали носить нелепые штаны или, того хуже, разноцветные одежды, словно пустоголовые женщины, он считал просто омерзительным. Белая тога – вот одежда благородного человека!

Губы Дижимиуса тронула легкая улыбка, когда в комнату вошли две девочки, его дочери: старшая Сайарадил, уже успевшая надеть новое белоснежное платье, и младшая Эйлинур, благодаря копне огненных волос похожая на маленькое солнышко. Малышка тут же присоединилась к матери, зарывшись в шкатулку с украшениями. Сайарадил церемонно поприветствовала родителей и отошла к окну; было видно, что она нервничает, но старается не подать вида.

– Сайарадил, подойди, – позвал отец. – Пришло время кое-что передать тебе.

На его ладони лежало кольцо, широкое, грубо обработанное, грязно-серого цвета; в металл была надежно вставлена печатка из сердолика с выбитой буквой «В» на первоязыке… Это же родовое кольцо Валлардов! Точно такое же носил Дижимиус; второе же кольцо предназначалось для наследника рода.

– Сегодня ты будешь официально представлена обществу, – торжественно произнес отец, – и я хочу, чтобы все понимали твой статус!

Дижимиус вложил кольцо в руки старшей дочери. Сайарадил видела, что он ждет от нее каких-то слов; она всем сердцем хотела радоваться, но радости не было.

– Я… благодарю тебя, отец, – выдавила девочка через силу и улыбнулась. – Вот только как же его носить? Оно велико мне…

Сенатор посмотрел на дочь пристально; в его глазах явно читалось недовольство.

– Милая, беги ко мне! – раздался мелодичный голосок Айстриль. – Давай подберем тебе красивую цепочку… Будешь носить на ней кольцо, пока не станешь старше.

Сайарадил облегченно выдохнула и скользнула к матери. Младшая Эйлинур тем временем решительно направилась к отцу.

– Пл-лаздник! – требовательно пропищала она, дергая Дижимиуса за руку; это значило: «Я тоже хочу пойти с вами!»

Дижимиус расплылся в улыбке; он обожал младшую дочь, так похожую на него самого.

– Тебе придется посидеть дома, моя радость!

Эйлинур надула губки, глядя на отца исподлобья. Тот усмехнулся и подхватил рыжеволосую крепышку на руки.

– Подожди, тебе еще успеют надоесть бесконечные пиры, которые так любит твоя мать! – вздохнул он.

– С-сая, – заупрямилась Эйлинур; это значило: «Если идет сестра, то и я могу».

– Что за плебейское сокращение! – нахмурился Дижимиус, чуть встряхивая дочь. – Твою сестру зовут Сайарадил. Это славное старинное имя, подходящее наследнице рода Валлардов!

– Да, это лучшее имя, которое ты мог выбрать, отец, – пробормотала Сайарадил, но так, чтобы тот не услышал.

Отец не услышал, но услышала мать. Она украдкой бросила на старшую дочь тоскливый взгляд, но уже через мгновение ее глаза вновь задорно заблестели. Айстриль давно научилась быть веселой, когда нужно, а грустить, только если никто не видит. И все же она улучила мгновение, чтобы прижать Сайарадил к груди – они виделись редко, ведь старшая дочь всегда находилась подле отца.

Дижимиус мечтал о первенце-мальчике, который приумножил бы славу семейства Вэй из рода Валлардов на политическом поприще или в военном искусстве. Он заранее выбрал имя для первенца – Сайарадил, что на первоязыке означало «победитель». Сайарадил Валлард Вэй. Отличное имя для наследника!

Но ранним утром в первый день зимы 975 года от основания Эндроса Айстриль произвела на свет девочку.

Роды проходили тяжело. Ребенок был недоношен до положенного срока; в поместье пошел слух, что госпожу сглазили завистники. Преданные слуги в попытках помочь принялись окуривать дом благовониями, которые мало чем помогали роженице. Когда измученная повитуха сказала, что у него родилась дочь, Дижимиус возликовал, поскольку и мать, и ребенок были живы. Но ликование его длилось ровно до тех пор, пока он не увидел жену. Еще вчера цветущая, Айстриль выглядела так, словно вернулась из мира мертвых. Глядя на ее осунувшееся лицо и запавшие глаза, Дижимиус не мог отделаться от мысли, что новорожденная дочь выпила из матери все жизненные соки. В поместье Вэй были приглашены лучшие из жрецов-целителей Эндроса; осмотрев мать и дитя, они сказали – ребенок будет жить, но Айстриль больше не сможет иметь детей.

Выслушав это, Дижимиус пришел в ярость. Он так мечтал о сыне, законном наследнике, но Великое небо распорядилось иначе! Что теперь делать? Развестись? Повод был самый законный, но… Нет, Дижимиус не мог отослать бесплодную Айстриль обратно в отчий дом. Основой его состояния служила торговля с родней жены; лишиться этой поддержки означало для Дижимиуса потерять все.

Целители твердили – Айстриль молода и может поправится, но эти увещевания не действовали на Дижимиуса, решившего, что из него просто вытягивают пожертвования для Храма. «Я ведь могу воспитать дочь как сына!» – подумал глава Валлардов и, желая доказать, что Великое небо не властно над ним, дал девочке мужское имя Сайарадил.

Айстриль, как впоследствии шептались слуги, пыталась воспротивиться этому решению, но… (в этом месте сплетники обычно разводили руками). Дижимиус был не тем человеком, воле которого можно воспротивиться. Возражать ему решались только отважные люди. Айстриль же относилась к мужу с благоговением, как и полагалось послушной жене. Кроме того, ей было шестнадцать, когда родилась Сайарадил, а Дижимиусу – двадцать семь лет. Для Айстриль муж был сродни божеству, сошедшему на землю, перечить ему она была не в силах.

Через полгода, остыв, Дижимиус осознал всю нелепость своей затеи. Как может дочь заменить сына? Ведь женщина не обладает ни должным умом, ни силой воли – не говоря уже о физической крепости! Дижимиус пожалел, что дал девочке неподходящее имя, но изменить его означало бы признать свою неправоту, а это было совсем не в его характере. Скрепя сердце, он оставил все как есть.

Шло время. Айстриль, в отличие от мужа, выполняла все рекомендации целителей, усердно моля о снисхождении богиню милосердия Вайдер, в которую верили у нее на родине. Должно быть, молитвы нашли адресата: через пять лет после рождения Сайарадил Айстриль понесла. Это вновь оказалась девочка, но Дижимиус был счастлив: целители сказали, что его жена, судя по всему, способна родить еще, и причина чудесного выздоровления, без сомнения, в благочестии супругов Вэй. В ответ на это Дижимиус сделал щедрое пожертвование в пользу Храма.

Новорожденную полагалось назвать по имени рода – Валлардией, именем, которое так и не досталось Сайарадил. К удивлению семьи, Дижимиус Вэй вновь оказался против традиций. Столь долгожданный ребенок не мог носить то же безликое имя, что и с десяток других девиц из рода Валлардов! На этот раз сенатор позволил Айстриль выбирать; та дала девочке имя звонкое, как ручей – Эйлинур, что на языке вандов означало «радость».

Для родителей маленькая Эйлинур Вэй оказалась воплощением своего имени: она начала ходить раньше, чем нужно, хорошо питалась, крепко спала и строила очаровательные гримаски… Огорчало одно: малышка молчала, хотя срок говорить давно уже подошел. Целители разводили руками, хором утверждая – ребенок полностью здоров. Дижимиус сходил с ума от злости, но даже он не мог заставить жрецов с помощью магии вылечить здорового ребенка. Храм вновь оказался в немилости сенатора, и целителям было запрещено приближаться к поместью Вэй. Эйлинур была оставлена на попечение матери – старшую же дочь Сайарадил отец всегда держал рядом.

Из года в год Дижимиус наблюдал за своей наследницей, и разочарование унылой волной накрывало его. Маленькая Сайарадил отличалась любознательностью и прилежанием, слушалась учителей, обучавших ее языкам, геометрии и истории, но была улыбчивой и скромной, как полагалось обычной девочке. Дижимиусу же нужна была необыкновенная дочь.

«Из нее не выйдет толк», – недовольно повторял он себе. Порой эти слова в сердцах произносились вслух; их слышала Сайарадил, и ее веселая улыбка тускнела год от году.

Роды-основатели Эндроса состояли из многочисленных семейств, среди которых лишь одно было правящим. Вот уже пять сотен лет род Валлардов возглавляло семейство Вэй. Несколько поколений бестолковых наследников разорило некогда процветающий род; все чаще сплетники шептались, что Валлардам пора задуматься о смене правящей семьи. После смерти своего отца, пьяницы и транжиры, Дижимиус оказался в опасном положении. Многие мечтали занять его место, а у новоиспеченного главы рода не было ни денег, ни власти, чтобы противостоять им. Старый город затаился, предвкушая скорое падение славного семейства, но Дижимиус поразил всех, неожиданно взяв в жены дочь клана Ури из западного народа вандов. Казалось, этой свадьбой безумец подписал себе приговор: породниться с вандами, которых в Эндросе считали людьми второго сорта, было равно изгнанию из благородного общества, но… Огромное приданое новобрачной, выгодные контракты на поставку соли и драгоценных металлов, юная и послушная красавица-жена, блестящие выступления самого Дижимиуса в Сенате – все это заставило злые языки притихнуть. Старый город оставил в покое семейство Вэй. Единственное, чего не хватало Дижимиусу – наследник, но благосклонность Великого неба всегда была непостоянна.

Законы Эндроса позволяли женщине возглавить род, но, будучи сенатором, Дижимиус меньше всего верил в законы. Он понимал, что робкая Сайарадил не годится на роль главы Валлардов. А тут еще Айстриль, не любившая полное имя старшей дочери, повадилась называть ее Саей – разумеется, за спиной у мужа. Дижимиус возненавидел это плебейское имя, но поймать с поличным жену ему не удавалось, и потому он ругал Сайарадил. Та не перечила, а просто молчала, потупив глаза, отчего сенатору становилось почему-то неловко. После таких ссор он обычно дарил дочери имперское кружево, кукол или ленты для волос, хотя в другое время предпочитал не баловать ее.