Loe raamatut: «Война за проливы. Операция прикрытия»

Часть 29

17 мая 1908 года. 17:06. Великобритания, Лондон, Белая гостиная Букингемского дворца.

Присутствуют:

Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких Берти);

Первый лорд адмиралтейства – адмирал Джон Арбенотт Фишер (он же Джеки).

Адмирал Фишер дочитал донесение британского дипломатического агента в Софии и, отложив его в сторону, взялся за высокий стакан горячего «адмиральского»¹ чая.

– У вашего племянника, Берти, – отхлебнув обжигающего ароматного напитка, проворчал он, – хватка как у нильского крокодила. Бедняга Фердинанд оказался ему на один укус – и вот уже, как вы и предсказывали, русские войска стоят на турецкой границе в ста километрах от Константинополя.

– Господь с вами, Джеки, – усмехнулся король, отпив той же адской смеси. – Майкл очень милый и гуманный молодой человек и совсем не заслуживает сравнения с крокодилом. Бывшего князя Фердинанда выставили из Болгарии как проворовавшегося лакея из приличного дома. С глаз долой – из памяти вон. И никакой, обычной в таких случаях мелочной славянской мстительности с нарубанием нелюбимого монарха вместе с женой на порционные куски. Хотя не могу не признать, что в этом деле стремительность и решительность моего племянника просто поражают.

Адмирал в ответ пожал плечами.

– Меня, Берти, больше удивляет то, – произнес он, – что ваш племянник отчего-то не торопится воспользоваться своим политическим успехом и ввести свои войска на территорию Болгарии?

– Возможно, – сказал король, – он и его советники знают несколько больше, чем соизволили сообщить нам с тобой. Ведь Британия так и не перестала быть геополитическим противником России, и поэтому глупо рассчитывать на полную откровенность со стороны Майкла и его советников из будущего. Врать нам они не будут, но и всей правды тоже не скажут. И это меня тревожит.

– А почему, Берти, вы думаете, что нам не будут врать? – спросил адмирал. – О родственных чувствах вашего зятя и племянника попрошу не упоминать, мне хотелось бы услышать аргументы повесомее.

– Достоверно известно, – сказал король, – что пришельцев из мира будущего – около пяти тысяч человек. И это не только высокопоставленные господа, состоящие в окружении русского царя, но и экипажи кораблей, а также солдаты наземных подразделений, герои Фузана и Окинавы. При этом они не спрятаны в каком-то потайном месте, а, так сказать, внедрены в российское общество на всех его уровнях, перемешавшись с аборигенами. Сохранить полную тайну в таких условиях не получится, несмотря ни на какие меры секретности. Хотя бы в общих чертах, но информация просачивается, и ее возможно собрать. Из общего шумового фона трудно вычленить конкретные факты, но все, что удается выяснить нашим людям, в целом подтверждает информацию моего зятя и племянника. Правда, есть тут одно «но». Большинство простых людей, даже таких высокообразованных, как простолюдины из будущего, живет сегодняшним днем и совсем недавним прошлым. То есть большая часть информации, которую удается выяснить таким путем, касается непосредственно мира будущего, а точнее, того временного слоя, в котором существовали те люди. И если собрать и обобщить информацию, касающуюся Британии начала двадцать первого века, то возникают только два чувства: жалость и омерзение. И эта информация не противоречит тому, что адмирал Ларионов рассказывает моей дочери, а Майкл мне. Единственная разница – Тори трепетно берегут от самых мерзких подробностей, которые не подобает знать настоящей леди; мне же рассказывают все.

– Ну, если дела обстоят именно так, Берти, – спросил адмирал Фишер, – то в чем же тогда причина вашей тревоги?

– Причина в том, Джеки, – задумчиво произнес король, – что я не уверен, что нас добросовестно информируют о событиях, которые непременно произойдут или должны произойти в самом ближайшем будущем. Точнее, я уверен в прямо противоположном. У меня такое чувство, что, взяв под контроль Болгарию, Майкл ждет какого-то события, о котором основная масса пришельцев попросту не помнит, а специалистам из его окружения – например, господину Тамбовцеву, господину Бережному или моему зятю – о нем прекрасно известно.

– Не секрет, – ответил адмирал Фишер, – что турецкая империя в настоящий момент изрядно напоминает изношенный бурдюк, наполненный бродящим навозом. Султан Абдул-Гамид Второй (чтобы он поскорее издох) не только ограбил свою страну, но и привел ее в полное расстройство. В упадке не только промышленность, сельское хозяйство и торговля; этот старый придурок не платит жалование своим военным и полицейским чиновникам, отчего те тоже находятся в состоянии, близком к возмущению. Дела в Турции и так обстоят неважно, а тут еще и это.

– Вы думаете, мой племянник Майкл ждет, когда в Турции разразится революция, чтобы провернуть свое дельце с минимальными потерями? – быстро спросил король.

Адмирал покачал головой.

– Революция – нет, я бы это так не назвал, – сказал он, – просто переворот, во время которого под восторженные крики дикой толпы одни мерзавцы и убийцы сменят у власти других. И неважно, отрубят голову самому султану или только его визирю. В отличие от революций, перевороты крайне скоротечны, так что период замешательства в османском государстве будет коротким. Я даже не исключаю, что поводом для вмешательства в турецкие дела станет реставрация «законной» власти свергнутого султана. Ну а потом все пройдет, как это обычно бывает в таких случаях: спасенный султан благодарно отписывает своему спасителю пару провинций на границе…

– Это едва ли, Джеки, – покачал головой король, – для Майкла такая комбинация была бы слишком мелочной. Тут что-то другое. При несомненном интересе русских к Черноморским проливам конечный замысел моего племянника либо предусматривает полное разрушение Турции как государства, либо же переворот в Болгарии – это лишь отвлекающая операция, а главный удар последует в каком-нибудь другом месте. Не зря же люди моего племянника с таким усердием сколачивают так называемый Балканский Союз, пытаясь соединить несоединимое: Сербию, Черногорию, Болгарию и Грецию. Уж по крайней мере, греки, сербы и болгары терпеть друг друга не могут, ибо все эти три нации претендуют на одни и те же земли, сейчас входящие в состав Турции. Но если они объединятся, то ослабленные внутренними неустройствами турки будут биты и без непосредственного русского вмешательства. К тому же меня настораживает, что русские дипломаты тщательно обхаживают Софию, Афины и Белград, но при этом игнорируют Бухарест. Без Румынии антитурецкая коалиция получается неполной, ведь одними морскими перевозками на Варну при снабжении ведущих сражения войск не обойтись.

– А если война окажется крайне короткой – такой, что не успеет всполошиться ни одна европейская страна, а русские войска уже маршируют по улицам Константинополя? – высказал предположение адмирал Фишер.

– В таком случае, Джеки, – парировал король, – количественный или качественный перевес стран Балканского Союза над турецкой армией должен оказаться подавляющим. Даже десантный корпус господина Бережного, который, как говорят, вышколен безупречно, не способен настолько переломить ситуацию в пользу противников Турции, чтобы война закончилась ее поражением за несколько дней. Есть еще какое-то неизвестное, которое мы упускаем в своих расчетах. Скорее я бы предположил, что, пока союзники России в стиле прошлой войны на Балканах возятся с Турцией, мой племянник нанесет сокрушительный удар где-то в другом месте…

– При таком раскладе, – хмыкнул адмирал Фишер, – кандидатов в мальчики для битья всего двое: двуединая австро-венгерская монархия во главе с выжившим из ума старым императором Францем-Иосифом и Швеция… Других враждебных соседей на западном направлении у России нет. Я бы проголосовал за Швецию. Там у русских торчит самое мощное военно-морское соединение, которому шведский флот на один зуб, и там же дислоцируется корпус морской пехоты генерала Бережного – красивая и мощная игрушка, которая обошлась в немалые деньги, но тем не менее ни разу не бывала в деле… Кроме того, шведы изрядно замазаны в финских делах и были не раз ловлены на поддержке российских социалистов-революционеров – а такого ваш племянник обычно не прощает никому.

– Он много чего никому не прощает, – проворчал король, – в том числе и убийство своего брата. Линейные крейсера – убийцы торговли, это как раз по нашу душу. Моя дочь пишет, что, по словам ее мужа, в их конструкцию внесли достаточное количество новшеств из будущего, чтобы, при условии последовательных модернизаций, они продолжили оставаться в строю еще сорок или пятьдесят лет, то есть до естественного конца Британской Империи из другой истории. Ни одна ваша лоханка, Джеки, из-за естественного устаревания не продержится в линии и половины этого срока. Но разгром Великобритании не является для Майкла первоочередной необходимостью, поэтому вексель за убийство его брата выписан на очень длинный срок, и у нас еще есть возможность погасить его разными добрыми делами. А вот турки отмечены в поддержке единоверных им бандитов на Кавказе и в Центральной Азии, австрийцы поддерживают малороссийских и польских сепаратистов, а шведы, как вы уже сказали, поощряют силы, желающие отколоть Финляндию от России и снова присоединить ее к Швеции. Как видите, ни у одной из этих стран нет решающего преимущества, исходя из которого русская армия должна заняться ею в первую очередь…

– Швеция, – парировал адмирал Фишер, – накрепко связана с союзной России Германией, а что касается Австро-Венгрии – то это жилистый и неудобоваримый кусок мяса, в котором увязнут зубы и более опытного хищника, чем ваш племянник Майкл. В свое время от поглощения империи Габсбургов воздержался и старина Бисмарк – а уж этот волк от политики знал толк и вкус в аннексиях и контрибуциях. Если принять эти рассуждения за истину, то получается, что Турция и есть настоящая цель русской комбинации вокруг Болгарии… но это настолько очевидно, что не может быть правдой.

– Знаете что, Джеки, – хмыкнул король, – таким образом мы с вами можем гадать хоть до второго пришествия. Русские демонстрируют свой интерес к Черноморским Проливам, но мы ничего не знаем об их настоящих планах, составленных на основании неизвестной нам информации. Сейчас русский царь и его советники играют с нами в наперстки…

– Играют во что? – не понял адмирал Фишер.

– Это, – пояснил король, – такая старая азартная игра простонародья. С недавних пор стала чрезвычайно популярна в преступном мире Петербурга, так как хорошо подходит для обдуривания простаков. Суть игры заключается в том, что берутся три наперстка, под один из которых укладывают горошину, после чего ведущий начинает быстро-быстро их перемешивать. Как только процесс заканчивается, игроку (он же простак) предлагается сделать ставку и угадать, под каким наперстком расположена горошина. Даже если простак очень внимателен, это ему не поможет, потому что по ходу перемешивания ведущий жульничает, перекатывая горошину между наперстками. Ловкость рук позволяет ему делать это совершенно незаметно…

– А! – воскликнул адмирал Фишер, – я понял твою аналогию, Берти. Горошина – это действительный русский интерес, три предполагаемые страны-цели – это наперстки. Только вот в чем незадача. Ведь мы вовсе не собираемся делать ставку в этой игре, потому что мы с тобой не простаки и понимаем, что выигрыш, если он будет, окажется ничтожным, а вот потерять мы можем очень многое. Нет, лучшее, что простак может сделать в таких условиях – это вовсе отказаться от игры.

Произнеся эти слова, первый морской лорд сделал небольшой глоток почти остывшего напитка и задумался.

– Я ведь проверил те твои слова об информации из будущего, – сказал он через некоторое время, отодвинув опустевший стакан. – Наша империя действительно расползается по ниткам, как прелая тряпка, буквально на глазах. Канада, Новая Зеландия, Австралия и Индия с каждым днем удаляются от Метрополии, как будто их уносит морским течением. Пока этот процесс еще находится под контролем и почти незаметен… но время неумолимо. С каждым днем наша способность достигать своих целей уменьшается, а удерживать целостность наших территорий становится все труднее и дороже. Я, честно сказать, не знаю, что нужно для того, чтобы обратить этот процесс вспять, но в любом случае нам нужно перестать разбрасываться невосполнимыми ресурсами – и, в первую очередь, нашим политическим авторитетом. Мне ли не знать, как сильно подкосила нас Формоза… Авторитет Роял Нэви и британских кораблестроителей пал в грязь и повторение чего-то подобного добьет нас окончательно… например, гипотетическая стычка «Дредноута» с троицей русских прерывателей торговли или с единичным германским монстром, броня которого будет держать наши двенадцатидюймовые снаряды, а его четырнадцатидюймовая артиллерия сможет добиваться пробитий на всех эффективных дистанциях боя. Я уже не говорю о таком варианте событий, в котором точку в морском сражении поставят тяжелые ракетные снаряды с русских кораблей из будущего… Идти на схватку с Российской Империей в таких условиях будет безумием, тем более что мы даже не понимаем смысла задуманной игры, а противоположная сторона читает нас будто раскрытую книгу. Это как с болотом: чем больше ты в нем трепыхаешься, тем больше тебя затягивает… И неважно, что стоит на кону: Швеция, Австро-Венгрия или Турция. Выигрыш даже в случае успеха будет ничтожен, а издержки огромны…

– Знаешь, Джеки, – сказал король, также отодвигая от себя опустевший стакан, – я тоже много об этом думал и пришел к выводу, что пришло время прекратить бесплодные умствования и повторить тот трюк, который я провернул четыре года назад. Чтобы разобраться во всем детально, нам с тобой необходимо совершить небольшой рабочий визит к моему племяннику. Именно нам. С мистером Асквитом², как ты уже убедился, дела не сделаешь. К тому же есть вещи, которые нельзя доверять почте, даже дипломатической, и, кроме всего прочего, тебе пора лично познакомиться с моим зятем. А там, глядишь, и для нас забрезжит свет в конце тоннеля, поскольку ни Майкл, ни мой зять, ни господин Бережной не пылают ненавистью к Великобритании как к таковой. К кузенам³ их отношение не в пример хуже. Ведь у нас – русских и англичан – и вправду нет причин конфликтовать, и мы действительно можем разделить мир на сферы влияния как две равновеликие империи. А если на эту встречу припрется еще один мой племянник, кайзер Вильгельм, вместе со своим верным клевретом адмиралом Тирпицем, то мы можем предложить им полакомиться французскими колониями, если уж русский царь пока не разрешает им взять Париж и целиком съесть жирного французского каплуна. Должен же и у германцев быть в этом деле хоть какой-нибудь интерес. Попутно посмотрим на реакцию Майкла. Быть может, нам хоть немного удастся расшатать русско-германский союз. Как говорили древние: «разделяй и властвуй».

– Я думаю, Берти, – сказал адмирал Фишер, вставая из-за стола, – это ты неплохо придумал, особенно с германским кайзером. Это дело ни в коем случае нельзя пускать на самотек, и твой второй племянник Вилли непременно должен оказаться на этой встрече. На троих мир значительно приятнее делить, чем на двоих – хотя бы тем, что всегда можно найти виновного в неблагоприятном развитии событий. Я, пожалуй, организую утечку из Адмиралтейства – и тогда кайзер с Тирпицем прискачут хоть во Владивосток, хоть на Мурман.

– Не надо так далеко, – сказал король, – думаю, моя встреча с племянником Майклом состоится в Ревеле, где-нибудь в первых числах июня. А историки потом назовут ее, к примеру, «Ревельская конференция», желательно с эпитетом «судьбоносная». И, кстати, чтобы не умалить моего королевского достоинства, мы с тобой пойдем на эту встречу на «Дредноуте». Как говорят русские – себя показать и людей посмотреть. Ты уж не обижайся, Джеки, но так уж вышло, что на большее твое детище оказалось неспособно.

20 мая 1908 года. Полдень. Болгария. София. Княжеский дворец на площади Князя Александра I.

С момента детронизации князя Фердинанда прошло пять дней. В Софии отшумели вызванные этим поводом народные гуляния и отгремели дипломатические ноты ближних и дальних, не очень дружественных держав. Франция, Великобритания, Италия и даже Греция с Испанией – все были возмущены и требовали объяснений в меру фантазии жесткости своих антироссийских и антиболгарских позиций. Но больше всего отставка князя Фердинанда встревожила совсем не турецкого султана в Стамбуле (для него этот факт почти ничего не изменил). И самого султана Абдул-Гамида Второго, и его Великого Визиря Мехмед Ферид-пашу больше заботили брожения и неустройства во Фракии, Македонии и Албании, продолжительное время потрясавшие престарелую османскую державу. Это было смертельно опасно, особенно при том, что турецкие полицейские чиновники и армейские офицеры уже несколько месяцев не получали жалования. К тому же оружие к болгарским партизанам-четникам исправно поступало и при князе Фердинанде, как и русские офицеры-добровольцы. В Стамбуле прекрасно понимали, что любой болгарский политический деятель, кем бы он ни был, лишится головы сразу после того, как обрежет поддержку македонским революционерам. Этот поток можно было сделать больше или меньше, но совсем перекрыть его не представлялось возможным.

Зато в наивысшее возбуждение пришел старый венский маразматик Франц-Иосиф, одновременно накатавший грозное послание в Софию с требованием вернуть на трон «любезного брата Фердинанда» и жалобную кляузу кайзеру в Берлин о том, как его обижает плохой русский царь. Этот император-старожил, самый старый и долго правящий из ныне здравствующих европейских монархов, был замечателен тем, что во время Крымской (восточной) войны предал еще прадедушку нынешнего русского царя императора Николая Первого, незадолго до этого спасшего Австрийскую империю от развала, грозившего ей из-за мятежа в Венгрии. В результате восстание свободолюбивых венгров было задавлено русскими штыками, а всего пять лет спустя «благодарный» за спасение Франц-Иосиф де-факто выступил на стороне турко-франко-англо-сардинской коалиции. И причиной этого предательства было желание присоединить к Австро-Венгрии еще и территорию Валахии, то есть нынешней Румынии. Более полувека он выживал, паразитируя на страхе Бисмарка и его германских последователей перед размерами Российской Империи, и теперь по привычке отписался по старому адресу в надежде, а вдруг опять подействует.

Не подействовало. В Берлине прекрасно понимали выгоды от союза с Россией, и поэтому от австрийского жалобщика отмахнулись как от назойливой мухи, а Санкт-Петербург разразился дипломатической нотой, требующей уважать свободный выбор болгарского народа. Министр иностранных дел Австро-Венгерской Империи Алоиз фон Эренталь по слогам читал короткую как удар плетью русскую дипломатическую ноту и не понимал смысла слов «свободный выбор». Как же это возможно – позволить каким-то там болгарам свободно выбирать себе государя? Или эти русские так нагло издеваются: с помощью своих ставленников провели военный переворот и посадили на трон мальчишку-марионетку, за спиной которого стоит верный царский клеврет, и теперь требуют уважать их право на добычу? Болгария не хочет видеть Фердинанда своим князем ни в каком виде, а переход власти к его сыну Борису закрывает все вопросы к легитимности этого процесса. При этом в Европе стало известно, что Великая княгиня Анастасия Николаевна, которая кричала, что болгарский трон следует отдать ее супругу Великому князю Николаю Николаевичу Младшему, помещена под наблюдение врачей в лечебницу закрытого типа с диагнозом «Вялотекущая шизофрения». Ну в самом деле, не может же нормальный человек, подобно пулемету «Максим», выговаривать по шестьсот слов в минуту…

Пока грохотали эти дипломатические баталии и контрбаталии, означенный «мальчишка-марионетка» Борис, а также его брат Кирилл и сестры Евдокия и Надежда проводили время в компании вышеупомянутого царского клеврета и его супруги и в то же время дочери английского короля Виктории Великобританской. Тетушка Тори, добрая душа, вдобавок к собственной двухлетней дочери Елизавете взяла опеку над несчастными сиротками, старшему из которых было четырнадцать лет, а самой младшей девять. Мать этих детей, Мария Луиза Бурбон-Пармская, умерла девять лет назад, а отца у них не было вовсе, поскольку князь Фердинанд этому высокому званию соответствовал мало. Чтобы считаться отцом, мужчине недостаточно просто оплодотворить женщину, бросив в нее свое семя, для этого необходимо воспринимать родившихся детей как неотъемлемую часть себя самого – а этого Фердинанд не умел. Точно так же, как он не умел воспринимать частью себя доставшееся ему в удел Болгарское княжество и его народ. Когда император Михаил говорит, обращаясь к русским людям «дети мои» – это ведь не просто фигура речи, пришедшая из глубины веков, а знак того, что монарх воспринимает свое владение как часть себя, а себя – как часть единого народа.

Этому-то русский адмирал на правах воспитателя и наставника и учит юного болгарского князя, а также его брата и сестер. Монарх должен находиться в резонансе со своим народом, как свои воспринимать его беды, стремления и надежды, и только в таком случае его существование может быть оправдано. И дети, особенно самовластный, но пока ограниченный в правах юный князь Борис, слушают его слова крайне внимательно. Еще бы – ведь адмирал Ларионов – пришелец из будущего, ему открыты многие тайны, победитель японского флота и сподвижник молодого русского императора. Да и те несколько дней, которые болгарские княжеские отпрыски прожили с адмиралом и супругой, кажутся им поездкой на курорт после долгого существования в темной и затхлой тюрьме. Но душой и любимицей детской компании стала двухлетняя Елизавета – дочь адмирала и британской принцессы. Правда, общаться им приходится на немецком языке, потому что адмирал и его супруга не знали болгарского языка, а дети русского. Некоторая схожесть между двумя языками при общении «напрямую» можгла стать источником комических ситуаций, ведь фраза «заперди прозорища» при переводе с болгарского обозначает «задерни занавески».

Но сегодня лирика отошла на задний план. Во дворец на площади князя Александра Первого на посольском «Руссо-Балт Дипломате» приехали премьер-министр Болгарского Княжества Александр Малинов и русский дипломатический агент Сементовский-Курилло. Вид у мужчин был деловой и немного встревоженный.

– Ваше княжеское высочество, – сказал премьер, обращаясь к насторожившемуся Борису, – пришло время исполнить задуманное. Народ ждет от вас объявления полной независимости Болгарии.

– От имени моего государя, – добавил Сементовский-Курилло, – официально заявляю, что Российская Империя безоговорочно поддержит провозглашение болгарской независимости и незамедлительно признает вас самовластным царем Болгарии, разумеется, с ограничениями, которые накладывает на вас возраст. Одновременно, в случае провозглашения независимости, я уполномочен предложить вам незамедлительно подписать с Российской Империей Договор о Дружбе, Союзе и Взаимной Помощи, который обеспечит безопасность вверенного вам Богом Болгарского царства и невмешательство третьих стран в его внутренние дела.

– Значит ли это, – звонко спросил юный князь, – что право вмешиваться во внутренние дела Болгарии ваш император оставляет исключительно за собой?

– Однажды, – ответил русский дипломатический агент, – тридцать лет назад Российская империя штыками своих солдат вмешалась в болгарские дела, после чего у болгарского народа появилось собственное государство со всеми его атрибутами…

– Мы, болгары, помним об этом, – сказал Александр Малинов, – и благодарны русскому царю и его народу за то, что они сделали для Болгарии.

– Когда в болгарские дела наконец вмешалась Европа, – добавил Сементовский-Курилло, – то территория Болгарии была урезана втрое, а сама она оказалась снова в вассальной зависимости от Османской империи. И по сей день после того вмешательства на землях Западной Болгарии льется кровь из-за того, что магометане убивают христиан, а так называемая «просвещенная Европа» смотрит на это сквозь пальцы, озабоченная исключительно сдерживанием Российской империи.

– И это мы тоже помним, – кивнул Александр Малинов, – ну что, государь, решайтесь…

– Я, в общем-то, не против, – ответил Борис и тут же спросил: – Но почему именно сейчас, сразу после того, как вы изгнали моего отца?

– Дело в том, – ответил Сементовский-Курилло, – что сегодня власти Великобритании объявили о предстоящем рабочем визите своего короля и первого лорда адмиралтейства адмирала Фишера в город Ревель, где произойдет его встреча с моим государем. Одновременно туда же засобирался и кайзер Вильгельм с адмиралом Тирпицем.

– Враги, – сказал Александр Малинов, – хотят устроить нам новый Берлинский конгресс, ограничивающий права болгарского народа, а русский царь не сможет их отстаивать, если вы, государь, не объявите о независимости Болгарии.

– Император Всероссийский, – сказал Сементовский-Курилло, – считает, что эта встреча была бы хорошим поводом подвергнуть ревизии статьи пресловутого Берлинского трактата, а то и для полной отмены этого дипломатического недоразумения, ставшего результатом выкручивания рук царю-освободителю Александру Второму. Но это возможно только в том случае, если вы, Борис, будете присутствовать там в качестве полностью самовластного болгарского царя, а не вассального князя Османской империи.

– Я должен присутствовать на встрече трех императоров? – удивился тот.

– А как же иначе? – пожал плечами адмирал Ларионов, – Разве можно решать судьбу Болгарии без самой Болгарии? Ты – первый урожденный болгарский государь; тебе, как говорится, и бросить первую горсть земли на могилу Берлинского трактата. Для начала Россия будет требовать полного уничтожения несправедливого Берлинского соглашения и возвращения к условиям Сан-Стефанского мирного договора.

– Но разве германский кайзер Вильгельм, – спросил Борис, наморщив лоб, – согласится с уничтожением того, что когда-то было создано гением великого Бисмарка?

– Великий Бисмарк, – ответил адмирал, – тоже допускал ошибки, за которые нынешней Германии еще платить и платить. По его инициативе был заключен антирусский австро-германский союз, втягивавший Германию во всеобщую бойню на проигравшей стороне. Кайзер Вильгельм уже согласился, что это была ошибка, и заменил австро-германский союз русско-германским. На этом фоне признание независимости Болгарии и ее права на Македонию и Фракию кажется кайзеру не столь уж выдающимся подвигом. Ведь Германия ныне не имеет никаких интересов в этой части Европы, а следовательно, ей незачем упираться по этому вопросу. Могу гарантировать, что государь-император Михаил Александрович будет чрезвычайно упорен в этом вопросе, а в таких случаях германский кайзер обычно пасует перед его натиском.

Борис глубоко вздохнул, зажмурился, как перед прыжком в холодную воду, и решительно произнес:

– Хорошо, господа, я согласен. Пусть будет посему. Давайте сюда вашу бумагу о провозглашении независимости, господин Малинов, я ее подпишу. И договор о дружбе с Россией тоже. Надеюсь, господин посол, оба экземпляра у вас с собой?

Пять минут спустя премьер-министр теперь уже Болгарского царства стоял и смотрел на непросохшую еще подпись своего князя на декларацию о провозглашении независимости и экземпляры договора с Россией, от имени императора Михаила подписанные адмиралом Ларионовым и русским посланником Сементовским-Курилло.

– Свершилось! – сказал он с чувством, – благодарю вас, государь. Болгария полностью свободна и даже формально независима от своего старого угнетателя. И вам тоже спасибо, господин адмирал, ведь мы, болгары, знаем, что лично вы и все пришельцы из будущего сделали много для того, чтобы этот день однажды наступил. Кстати, должен вам сказать, что Народное Собрание решило удовлетворить запрос вашего судебного ведомства на выдачу им генерал-майора Данаила Николаева для производства над ним справедливого суда и осуществления наказания.

– Этот деятель, – в ответ на непонимающий взгляд пояснил Борису адмирал Ларионов, – первоначально дал присягу русскому царю, и только потом перевелся в болгарскую армию. Поэтому его действия вразрез российским интересам в Болгарии может и должны трактоваться как измена присяге, со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Он-то об этом факте своей биографии, наверное, уже забыл, а у нас помнят все и даже немного больше. Не можешь держать слова – не клянись, а раз поклялся, так уж держись. От тех, кто предает только для того, чтобы выслужиться перед новым хозяином, в основном и происходит все мировое зло. Россия укрыла у себя семью этого деятеля, взрастила его, дала образование в гимназии на болгарском языке, а потом направила в военное училище, а от него вместо благодарности – лютая ненависть.

– О да, господин адмирал, так и есть, – ответил Александр Малинов, сам тоже человек со сходной судьбой и при этом не безгрешный, но находящийся сейчас на правильной стороне.

На этой оптимистической ноте встреча политических деятелей с новопровозглашенным царем Болгарии закончилась – и они вышли прочь, унося с собой подписанные экземпляры судьбоносных документов. Общение с прессой господин Малинов взял на себя. Ему, как профессиональному краснобаю-адвокату, для которого умение заливаться соловьем перед почтеннейшей публикой важнее знания законов, это было совсем не сложно. Никаких пресс-конференций (вроде той, которую отчебучил принц Георгий) он устраивать не собирался. Просто несколько особо доверенных получат черновики статей, которые им будет дозволено напечатать в этот исторический день.

26 мая 1908 года. Стамбул. Дворец султана Долмабахче.

Владыка Османской империи султан Абдул-Гамид Второй, встревоженный событиями, случившимися в формально вассальной ему Болгарии, вышел из полусонного забытья, навеянного дымом гашиша, и вызвал к себе Великого Визиря Мехмеда Ферида-пашу и министра иностранных дел Ахмеда Тевфика-пашу. При этом следует отметить, что оба эти государственных деятеля отнюдь не были османами. Великий визирь по происхождению был турко-албанцем, а министр иностранных дел – крымским татарином из рода Гиреев. Нация, поднявшая на своих плечах Оттоманскую Порту, к началу двадцатого века пришла в полный упадок, и ее остатки влачили жалкое существование среди потомков разноязыких народов и авантюристов всех мастей, сменивших веру на карьеру. Задыхаясь в миазмах собственного гниения, Больной Человек Европы медленно умирал, мучаясь сам и мучая подвластные ему народы.