Loe raamatut: «Руслана»

Альфред Портер

Руслана

Повесть

Издательство «Skyporter»

London – 2012

© Альфред Портер 2007

© Оформление: Автор, с участием Леи Портер 2011

Я поставил свой старый фургон, переделанный несколько лет назад под передвижное походное жильё, в обычном месте – там, где ставил всегда, возвращаясь из Памучака в Кушадаси. За углом в узкой улочке, что уходит вверх полого по склону от набережной. Отсюда рукой подать до агентства «Тоя-Туризм», бизнеса моего давнишнего приятеля Феридуна.

Вот уж дней десять, как я приехал опять в эти южные, жаркие края, пропахшие запахами кебабов и моря. В страну пронзительно тычущих в небо, грозя и пугаясь своей дерзости, минаретов. В страну смуглых, учтивых и непонятных в своём восточном гостеприимстве людей, у которых всё смешалось – вежливость и обман, гордость и заискивание, лукавство и туповатость, ислам и жадная тяга к материальным посулам и свободным нравам Европы.

Мне было одиноко. По приезде, после дальней дороги с нередкими, не всегда приятными приключениями, остановился я, для начала, в маленькой частной гостинице, как раз вот на углу этой самой улочки и набережной. Был конец апреля, сезон ещё не начался, и в трёхэтажном доме гостиницы было пусто. Хозяйка, чуть надменная в силу своего богатого положения турчанка, явно пожившая немало лет в Германии и сделавшая там, как и большинство других новоденежных турок, своё нынешнее состояние, была весьма рада, заполучив от Феридуна меня к себе в постояльцы. Какие-никакие, а всё ж деньги.

За комнату с душем и завтраком с меня причиталось по десять марок в день. Германская марка уже давно была основной турецкой валютой в тех местах, где стремительно набирал размах туризм.

С утра, позавтракав в столовой на крыше, где кроме меня да улыбчивого, кареглазого Мустафы-буфетчика, почти никого в эти дни и не бывало, я отправлялся по набережной в центральную часть городка. За те десять лет, что прошли с наших здешних приключений с моим старым партнёром по крылышкам Феликсом – мы с ним, случайно заброшенные тогда судьбой в эти края, оказались нечаянно в пионерах турецкой сверхлёгкой авиации – городок Кушадаси сильно разросся и стал уже больше городом. Жилые кварталы и гостиницы повырастали, как грибы после дождя. Выросли заметно и цены в заведениях для туристов – но, впрочем, и в прежние времена с Феликсом, и теперь не жаловал я ресторанов для туристов. На узкой торговой улице, неподалёку от почты и Керван-серая, знавал я скромное заведение в одно окно, с парой столиков снаружи на тротуаре. Там усатый толстый Мехмет, с двумя подручными мальчишками, готовил в больших чанах настоящую, повседневную турецкую еду – для турок и по турецким, таким же как в прежние бестуризменные времена, скромным ценам. Там можно было поесть «фасулие» – полную миску слегка разварившихся бобов, и жаркое, напоминавшее мне то, что когда-то, во времена моего детства, привычно готовила бабушка. Вот только супы по-турецки были странно пустые и редкие, не то что наши домашние борщи. В остальном же непривычно скромные по размерам здешние блюда явно были в родстве с едой причерноморских краёв Украины, едой моего детства. Не оттого ли и чувствовал я себя здесь, в этой цветистой, полной пряных запахов, чужеязычной стране странно почти как дома?

Поболтавшись бесцельно по набережной, пройдясь мимо трогательно-забавного в своей нелепости памятника вождю – Отец Народа был тут изваян в компании юноши и девушки в спортивных одеждах, которых вёл за руки, надо думать, по Правильному Пути (хорошо хоть самого изобразили в пиджаке, а не в маечке и трусах!) – я сворачивал вверх по широкому бульвару, вдоль древней стены Керван-серая, и шёл мимо почты, мимо целого ряда лавок, торгующих коврами и золотыми безделицами, к старым аркам, которыми кончался бульвар. Многие из приказчиков уже знали меня в лицо, и не приставали. Только почтительно здоровались. Я был странный человек: из Европы, а вроде не турист.

Что носило меня по этим улицам, сам не знаю. Скорее всего, острое ощущение одиночества, неудовлетворённая тяга к общению, тёмным облаком вечно лежавшая на душе. С англичанами давно уже ничего, кроме обязательных лицедейных улыбок и вопросов, неправда ли хороша сегодня погода, меня не соприкасало. В жарком и бестолковом Израиле делать было особо нечего. А здесь, где можно было летать, пусть нелегально и без спросу, но сколько душе угодно – вокруг были загадочные усатые, вежливо и непроницаемо улыбчатые турки, с их непонятной мне речью. Да ещё туристы обоих полов из северных стран Европы, а с ними тоже каши особо не сваришь.

Поболтавшись вот так часок-другой по городу, садился я в свой старый, повидавший виды фургон и ехал в Памучак. К плоской, как стол, равнине, что выходит своим широким раструбом к морю, к нашему с Феликсом старому кемпингу, где стояли мы во времечко оно с моим лендровером, дешёвым караванчиком, зелёным самодельным трейлером и двумя трудовыми дельталётами, занимая место размером с площадку для баскетбола под самыми густыми деревьями кемпинга, в благословенной тени. Другим концом эта мрачная, в солончаковых проплешинах, заросшая колючим чертополохом долина, над которой в синем прозрачном воздухе будто витают неясные тени тысячелетий, упирается в городок Сельчук, обтекая по пути знаменитые развалины Эфеса.

С тех пор на одной из белёсых проплешин, самой ближней к зачарованным развалинам древних, которую мы пытались когда-то использовать для полётов, турки успели построить настоящий местный аэропорт. Широкая лента асфальта раздвинула бесцеремонно чертополохи и подсолнуховые делянки, устремясь почти от самой ограды древней греко-римской колонии в сторону моря. Впрочем, до моря отсюда было ещё далеко: за две тысячи лет береговая линия отодвинулась километров на восемь. Узкая улица Эфеса, мощёная мраморными булыганами, что вела в древности к пристани, в наши суетные времена заводит неожиданно и нелепо в те же заросли верблюжьей колючки, да там и обрывается.

Тщета… Невидимая река времени течёт сквозь сухой и жаркий воздух над выветрившимися глыбами мрамора, в миражах восходящих потоков и звоне цикад.

Наша с Феликсом «взлётная полоса» – проплешина солончака, туго-резиновая под ногой, будто припорошенная белыми разводьями соли – исчезла навсегда под толстым слоем каменной крошки, залитой сверху асфальтом. Теперь здесь взлетают, стремительно мчась к морю при разгоне, винтовые мини-лайнеры коммерческих авиалиний. Романтика птичьего полёта с видом на вековые развалины испуганно отступила под натиском массового туризма и бизнеса.

Теперь небо над нашей равниной, от сильно разросшегося и побогатевшего Сельчука и до просторного дикого пляжа в Памучаке, скучало по прежней воле, томясь под контролем диспетчера, сидящего в стеклянной будке на крыше нового аэровокзала. Но я всё же надеялся, что каких-нибудь три-пять самолётов в день, к тому же успевающих до подлёта к берегу набрать с тысячу метров высоты, не станут помехой моим планам. Главное, чтобы даже самый тупой контролёр воздушного движения нисколько не сомневался, что мы при любом раскладе не представляем ни малейшей опасности для его самолётов. Чтобы он видел в нас просто безобидных эксцентриков. Чудаков, от которых вреда ещё меньше, чем от мурашей, суетливо ползающих по полу его будки, остеклённой наклонно-наружу со всех четырёх сторон.

На этот раз я свернул с шоссе не направо, к Сельчуку и Эфесу, чей знаменитый огромный театр, врезанный в склон холма, можно было легко заметить отсюда, с перекрёстка, а налево – к морю. Здесь была всё та же старая узкая ленточка потресканного асфальта, которая – я это помнил с прежних времён – утыкалась в самый пляж. Справа мимо окна фургона привычно потекла плоская скучная равнина, густо заросшая грубой сорной травой и кучками тощих кустов.

Потом я вдруг заметил что-то новое. Белая, плохо сложенная известняковая ограда, несколько беспорядочно разбросанных домиков, делянки, вроде бы как для караванов, среди жидких, молодых деревьев. У домика побольше стояла чёрная коляска, выпряженные кони мирно паслись чуть в стороне. Посередине в белой ограде был проезд, над которым поднималась арка из гнутых реек, затянутая синим холстом. На холсте были изображены криво и самодельно, как на рисунке школяра, несколько звёзд и месяц. И косо накарябано: «Мави Ай».

Цыганщина какая-то…

Проехав, не снижая скорости, это место, я вскоре добрался до нашего прежнего кемпинга на берегу. Здесь всё выглядело, как прежде. Крохотные деревянные бунгало с окнами, упрятанными под жалюзи. Ресторан, веранда которого выходит прямо на пляж. Только море как будто отступило за этот десяток лет ещё на несколько шагов. Да вдоль веранды вырос густой высокий забор камыша.

Вокруг не было ни души. Запустение и густое жуж-жание мух. То ли ещё закрыто до начала сезона, то ли закрыто и заброшено вообще. Было в любом случае ясно, что рассчитывать на постой здесь не приходится. А мои новые, пока ещё заочные, приятели-пилоты из Москвы обещались вот-вот уже приехать – Феридун сумел, наконец, сделать для них приглашение, по которому им должны были выдать визы в Турцию на всё лето.

Я побродил с полчаса по кемпингу, над которым уже сгустилась та же река времени, что мерно и неслышно течёт над заброшенными развалинами Эфеса и других давно мёртвых, пустых обиталищ…

Вот здесь, под этими заметно возмужавшими деревьями, стоял наш дряхлый, но уютный караван… а вот здесь я впервые столкнулся с Феридуном, которого привели с собой переводчиком типы из турецкой госбезопасности. Им почему-то обязательно надо было выяснить, что мы за птицы и зачем приехали в их страну… А тут у меня был учёный спор с дворником Юсуфом о достоинствах и недостатках турецкого туалета в сравнении с европейским… Спор происходил по-немецки, на языке, которого мы оба почти не понимали – но никакого другого общего языка у нас с Юсуфом не было.

Послушав минут десять шум волн, набегавших из широкого открытого залива на безлюдный пляж, я поехал обратно.

У непонятного объекта за белой оградой я нерешительно притормозил. Потом всё же съехал по крутому песчаному спуску под синюю арку и остановился оглядеться получше.

С разных сторон к моему старому «мерседесу» кубарем слетелись с оголтелым лаем разношерстные дворняги. Потом подошла смуглая девочка в цветастом платьице, из-под которого виднелись джинсы. Она с робким любопытством осмотрела мой белый фургон и стала отгонять собак.

Хош гельдиниз!.. с милым выговором чуть в нос (отчего с непривычки на слух всегда кажется, будто турецкие женщины эротичны и плаксивы) сказала девочка. И застенчиво улыбнулась. Её большие серые глаза светились приветливо и чуть опасливо.

Кемпинг?.. не сразу спросил я, тщетно обыскав сперва все закоулки памяти в поисках какой-нибудь подходящей вежливой фразы по-турецки.

Эвет!.. радостно сказала она. И во всю прыть побежала к дому, возле которого стояла чёрная бричка и всё так же смирно и безучастно паслись две лошадки.

Али-бееей!.. кричала девочка на бегу.

Из домика вышел смуглый сухощавый человек в жилетке на голом туловище. Босые ноги были обуты в шлёпанцы, с круто загнутыми кверху носами и без пяток.

Это и был хозяин нового кемпинга, выросшего на приэфесской равнине за истекшие с моего предыдущего пребывания годы. Али-бей был человек простой и небогатый, который все свои «миллионы» в ничего не стоящих лирах вложил в это место, купленное на бесплодной, засоленной равнине, где ничего не растёт, кроме сорной травы. Построил сам, корявыми от тяжёлого, привычного с детства труда руками, ограду, душевую, туалет и скромный дом для себя. Придумал арку над въездом, из гнутых реек, и надписал название: «Мави Ай». По-турецки «Лунный Свет».

Поэт!

Мы договаривались на пальцах – простой человек Али-бей в Германии, как миллионы других, более склонных к труду на чужбине турок, не живал. И ни на каком языке, кроме родного турецкого, не понимал ни пол-слова. Но люди, которым искренне хочется договориться, всегда сумеют это сделать. Я был долгожданной первой ласточкой в его только что открывшемся кемпинге. Для меня же это было возможностью поставить, наконец, на прикол мой походный дом, собрать старый, повидавший немало видов дельталёт…

Дальний угол ограды кемпинга выходил на пустую равнину, ту самую, над которой мы когда-то летали с Феликсом. В ограде был проход. Я промерил его и убедился, что мой трайк, с широко расставленными колёсами шасси, удастся протащить за ограду.

Возле прохода стоял небольшой сарай. Он тоже поступал в моё распоряжение, там можно было сделать кладовку и запирать её на ночь.

Все эти угодья, вместе с самой лучшей стоянкой, совсем рядом с душевыми, я получал от Али-бея за царскую сумму в пять марок в день. За трёх человек – я ожидал приезда Игоря и Олега из Москвы – это было, можно сказать, задарма. А ещё мой фургон да их машина! А ещё несколько дельталётов!

Это была, можно смело сказать, Сделка Века.

Ударив с Али-беем по рукам, я вернулся в Кушадаси.

Феридуна в конторе не оказалось – он в последнее время всё чаще околачивался в Анталии, где поток туристов был куда гуще. Посидев на мини-веранде у входной двери в «Тою», я испил кирпично-крепкого чаю в крохотной стеклянной посуде, похожей на лабораторную колбочку, почтительно принесённого мне одним из подручных мальчиков. Пил терпкий чай и глядел, как вдали, у таможни, медленно подва-ливает к пирсу белый греческий лайнер.

Море было густо-синее, с едва заметными белыми барашками от свежего бриза. Пора было отправ-ляться на привычную прогулку в центр города, а потом на ланч к Мехмету в его буфет.

Набережная была почти пуста. Туристов в такое межсезонье в городе было совсем мало, местным жителям не до прогулок, свои дела. Я шёл неспеша в направлении «Ататюрка – вождя спортсменов», за которым дальше располагались международный причал и таможня, а ещё дальше, над крутой излучиной берега поднимался округлый холм, похожий на огромную женскую грудь. На верхушке холма шла какая-то стройка, и уже становилось понятно, что там зиждят ещё один памятник Отцу Народа, причём такого размера, чтобы длань, протянутую в светлые дали, можно было разглядеть снизу издалека.

Не дойдя до старого Ататюрка, который поменьше, я свернул налево в улицу, уходившую в сторону от моря. Здесь были магазинчики модной одежды, кафе, туристические офисы и небольшие гостиницы. Дальше улица расщеплялась натрое, и мне было как раз в среднюю из трёх, где среди ресторанчиков, магазинов и кафешек для туристов незаметно пристроилась народная столовка-буфет толстого Мехмета.

Навстречу мне медленно, держась за руки, шла молодая парочка. Крепкий, спортивного вида блондин лет тридцати, в трикотажных синих штанах с красными маршальскими лампасами и подобной же куртке. Лицо его было грубоватое и неспокойное, бледно-землистого оттенка. Он держал привычно-пренебрежительно за руку крашеную блондинку, из гладких волос которой химия вытравила всё, что в них было своего от природы. В точёной фигурке девушки было что-то слегка цыплячье. Особенно её стройные, чуть-чуть слишком мускулистые ноги, да плоская грудь едва с намёком на женские формы. Одета блондинка была в невыносимо короткую юбку из джинсы и почти прозрачную блузку. Голени по самые икры игриво оплетали тонкие причудливые завязки сандалий. На бледном личике эротическим криком горели ярко-карминные губы, в странном и резком контрасте с холодными белёсыми глазами, в которых застыла скука.

Усатые турки при виде этой пары несколько столбенели и долго провожали её глазами, жадно и клейко ощупывая обоих, в особенности женщину.

Что за странная пара… Откуда они? Я даже замедлил шаг и остановился у какой-то витрины, чтобы успеть неспеша рассмотреть их.

Скандинавы какие-нибудь? Нет… у парня что-то уж слишком несытая физиономия, а девушка не в меру темпераментно и безвкусно выложила себя на прилавок. И фигура у неё тренированно-мюзикхольная. Какой-то болезненной бедностью отдаёт, к тому же, от этой парочки… Откуда они?

Мужчина с девушкой неспеша, бездельным прогулочным шагом прошли мимо. И у меня за спиной я услышал голос блондинки. На неизвестном мне языке она сказала что-то спутнику. Звучали слова её странно, и даже отдалённо похоже на русскую речь.

Удивительно!.. подумал я. До чего похоже на слух…

Мне показалось, что я даже смог бы легко повторить эти звуки. Нечто вроде:

«слышьколяжратьохотанупростосилнет».

На что её спутник, поморщась, ответил какой-то сердитой тирадой. Она прозвучала приблизительно так:

«даланперебьёшьсякапустасовсемнадне».

Удивительно, до чего необычный язык! Но какой?..

По звучанию смахивает на португальский, подумал я. Тоже много шипящих и жужжащих звуков. Что за язык такой странный?..

И вдруг меня точно током ударило.

НАШИ?!.

Вздрогнув, я повернулся и медленно пошёл вслед за парочкой, старательно делая вид, что рассматриваю витрины, но при этом изо всех сил пытаясь расслышать, что они говорят, общаясь между собой.

Мне было смешно и неловко – тоже ещё Инспектор Клюзо…

Это продолжалось с полчаса, пока наконец они оста-новились, у витрины с женским бельём. Я медленно подошёл совсем близко и тоже стал рассматривать трусики, бюстгальтеры и ночные сорочки, весь обратясь в слух. Девушка тоскливо и долго смотрела в витрину. Потом сказала:

Коль… ну правда сил нет уже… ужас как жрать хочется!..

Он тяжело вздохнул. Потом подумал и сказал:

Ну может, давай какой пирожок купим. Или поесть бы где супу, да только где б подешевле найти?..

Наши…

Но как же – их отпустили гулять вдвоём? Без положенного на троих стукача?

Перестройка… подумал я. Стало даже смешно – я ведь и сам-то ждал приезда двоих дельталётчиков из Москвы. Забыл!..

Мне хотелось заговорить с ними, но я опасался их спугнуть – не подумают ли, что я подосланный провокатор? Я ещё помнил, как сигали от меня на другую сторону улицы редкие советские граждане, на которых раза два-три за все эти годы довелось мне наткнуться в Лондоне. Как, при попытке заговорить с ними, всей тройкой взлетали орлами над бренной землёй и опускались на противоположную сторону улицы, глядя на меня из почти безопасного далека испуганно-настороженными глазами…

Спасла положение девушка. Повернувшись ко мне, она вдруг сказала:

Ю это… спик инглиш?..

Sure I do, весело сказал я. What’s the problem?

Девушка озадаченно смотрела на меня. Потом повернулась к мужчине.

Коль… он, мне кажется, не понимает. Тупой какой-то. Тоже, видно, турок… Может, спросим кого другого?..

Не надо другого, милая!.. поспешно сказал я… Вы же просто вытянули счастливый билет!..

Чево-о?.. испуганно сказала девушка. И вдруг добавила: Ой!..

И ухватилась за руку своего Коли.

У того по землистому лицу расползалась недоверчиво радостная улыбка.

Пошли обедать, ребята!.. сказал я.. Пока вы не окочурились от голода.

Да у нас тут такая история… поспешно сказал мужчина… Остались на нуле. Нам бы где подешевле…

А мы как раз в такое место и пойдём… успокоил его я, и прикинув мысленно, сколько десятков тысяч лежит у меня в кармане, добавил:

Сегодня я вас угощаю. Такая приятная неожиданность…

Толстяк Мехмет меня помнил ещё со времён наших с Феликсом авиа-приключений. Мы сели за столик на тротуаре. Подошёл почтительно один из поваров.

Что берём?.. спросил я у новых знакомых.

А можно меню?.. спросила девушка.

Можно!.. сказал я и улыбнулся… Можно и тебю. Но сначала всё же лучше покушать.

Мужчина засмеялся. Девушка непонимающе вытаращила глаза.

Анекдот такой… примирительно сказал я… А меню тут простое. Загляни в витрину и ткни пальцем в то, что тебе по душе. У них тут всё вкусно готовят. Рекомендую фаршированные перцы или жаркое.

Они ели жадно и долго. Поначалу немного стесняясь, но потом увлекшись не на шутку. Толстый Мехмет радостно смотрел сквозь открытое окно, как ест голодная девушка. Потом поманил меня пальцем. Я подошёл.

Уруслар?.. спросил он… Наташа?..

Всех русских женщин в этой стране почему-то звали «наташами».

Эвет!.. сказал я.

Чок гюзель!.. уважительно сказал Мехмет и разгладил усы. Потом подумал и положил в тарелку самый красный и большой из фаршированных перцев. Ткнул себя пальцем в грудь, потом показал на девушку: мол, от меня подношение в знак искренней любви к красоте.

Я поставил тарелку с перцем перед ней.

Это вам от хозяина!.. сказал я. Девушка подняла глаза от тарелки. Мехмет поймал её удивлённый взгляд и просиял.

Чо-ок гюзель!.. сказал радостно он и помахал рукой, сложив колечком большой и указательный пальцы.

Тешекюлер!.. тихо сказала девушка и неожиданно послала Мехмету воздушный поцелуй, приведя толстяка в полный восторг.

За чаем Николай рассказывал неспеша их историю. Девушка Вера молча слушала и согласно кивала.

Он был артист цирка, жонглёр «оригинального жанра»: жонглировал увесистыми гирями, небольшими штангами и – самое эффектное! – мечами. Когда лопнула неожиданно советская власть, и жить материально стало просто невмоготу, Коля решил – надо ехать работать заграницу. Безвестным артистам вроде него приглашений из Лондона и Парижа не поступало, и будучи по натуре человеком авантюрного склада, он занял пять тысяч долларов у каких-то бандитов (а у кого ещё можно занять?.. у банков?.. под что?.. под честное слово?..) и стал собирать труппу, поехать работать в Турции.

А как же эти бандиты вам одолжили, сумма всё же не маленькая?.. спросил я.

Его землистое лицо расплылось в иронической горькой ухмылке.

За такие проценты они самому чёрту одолжат… А в залог родители или дети. Не отдашь во-время, штрафные проценты тикают, только держись! А если вообще не отдашь – самого пришьют, если дотянутся. А не дотянутся, так детей убьют. Или отца с матерью. Очень просто…

Помолчав, я вздохнул. Русь бандитская…

Николай продолжал свой рассказ. Какие-то турки, обретавшиеся в Москве, пообещали, если он соберёт группу девушек-танцовщиц, устроить им работу в Измире. Выступать с концертами в каком-то солидном увеселительном заведении.

Ну, дал объявление… желающих тьма, все хотят заграницу, все голодные. Ни работы, ни перспективы дома… Отобрал вот троих – балерины, отлично танцуют, и вообще…

Он неловко запнулся.

А чего ты, Коль?.. вдруг сказала молчавшая до сих пор Вера… Чего стесняешься?.. что есть, то и есть. Начал, так уж рассказывай. Человеку интересно же, правда?..

Она смотрела на нас обоих с горьковатой усмешкой.

Мне стало неловко.

Ну, может, не стоит?.. предложил нерешительно я.

Николай вздохнул и повёл могучими плечами – свою трикотажную синюю куртку он снял и сидел теперь в спортивной майке, весь в бицепсах и дельтах мощных мускулов.

Ладно… чего там. И правда, что нам стесняться, все свои. Натянули нас турки, от души. Приехали мы в Измир вроде выступать, а попали в самое то.

В газино… сказала Вера… Знаете такое?

Казино, что ли?.. неуверенно сказал я.

Нет, это совсем не казино. Это… ну как бы сказать?..

Она сыто, тяжело призадумалась, глядя вдаль своими белёсыми скучающими глазами. Наполовину съеденный перец потерянно лежал в миске перед ней.

Николай вздохнул.

Да вроде как смесь бара с бардаком, если честно.

Ну да, в общем… согласилась она… Правда, девушки там, в основном, для консумации. Остальное (она посмотрела откровенным долгим взглядом мне в глаза) уже личное дело, по желанию…

Я не знал, что такое «консумация». Наверное, от английского to consume, потреблять? Латинское сло-во. Старое, как мир. Но что обозначалось им в этом турецком контексте?..

Так вы даже и не выступали с вашими концертами?.. спросил деликатно я.

Ну почему же, выступали!.. сказал Коля… Я крутил штанги и мечи, девочки танцевали. Но это так, для отчётности. Главная работа была не эта. Главное было раскручивать клиентов. Чтобы побольше заказывали выпивки, да подороже. Надо было подсаживаться к ним, строить глазки… заводить, чтоб брали почаще выпить… Ну, и всё такое…

Он был явно смущён.

Я молчал, не зная, что сказать. Мне тоже было неловко, будто нечаянно прочёл чужое и очень интимное письмо.

Вот это и есть консумация, сказала девушка Вера… Официально это запрещено. Полиция за такие дела может устроить налёт и закрыть заведение.

Нас вот и закрыли… сказал грустно Коля и опустил голову… На целых две недели… Забрали всех в полицию: хозяев, красоток, клиентов, и нас за компанию. Паспорта отобрали… правда, назавтра отдали.

Он тяжело вздохнул.

И что теперь?.. спросил осторожно я.

Ничего… равнодушно сказала Вера… Хозяева велели придти обратно, когда разрешат снова открыться. Денег не дали ни копейки. За квартиру плати, жрать тоже, простите, что-то надо. Город большой, всё дорого…

Вот приехали сюда посмотреть, может тут дешевле переждать… сказал тихо Николай… Эх, найти бы где хоть пару выступлений!..

Он сидел, сильный, весь в буграх мускулатуры, потерянно, как ребёнок.

Я вдруг подумал о моём приятеле Феридуне, который всю жизнь крутится в мире гостиниц, туристов, яхт и чартерных авиалиний.

Знаете что?.. сказал осторожно я… Вы же, наверное, сегодня уедете обратно в Измир?.. Оставьте телефон, я поговорю тут с приятелем – вдруг удастся вам хоть сколько-то помочь.

Вера испытующе посмотрела мне в глаза своим усталым разочарованным взглядом. Знаю я вас всех, самцов… говорили её белёсые скучающие глаза.

В глазах Коли я тоже не заметил больших надежд. Мне подумалось, это и к лучшему – ведь скорее всего, так вот сразу ничего и не получится. Но всё-таки…

Ребята… сказал я… У меня тут старый приятель, я его знаю вот уже десять лет. Он в тур-бизнесе, знает здесь всех кошек и собак. А вдруг? Вы ж ничего не теряете, верно?

Вера молча, оценивающе посмотрела мне в глаза своим стылым белёсым взором.

А может, лучше мы бы вам позвонили?.. сказала наконец она… У нас там такой бедлам, что… Вообще трубку не поднимут…

Да и поднимут, так не позовут… сказал Николай.

Я записал на клочке бумаги номер Феридуновой «Тои» и положил на стол. Чтобы не выбирать, кому из них протянуть эту бумажку.

Позвоните завтра, часа в три… сказал я, расплатился за наш обед с одним из подручных Мехмета, жестом попрощался с толстяком и встал из-за стола.

Феридун наутро был уже у себя в офисе. Ночь он провёл в дороге: ехал, на старом, слегка помятом «пежо» своего младшего компаньона Зеки, из Анталии. Дорога была не близкая, с полтысячи километров. Да и шоссе в горах на пути местами было небезопасным, с крутыми поворотами над гибельными обрывами.

Но мой приятель был, как всегда, свеж и чисто выбрит. Начавшая седеть аккуратная щёточка усов выглядела ухоженной и довольной жизнью на его смуглом, моложавом лице. Как многие люди небольшого росточка, Феридун любил обширные столы и высокие многозначительные кресла.

Чай?.. протягивая мне сухонькую небольшую руку, спросил он. И не дожидаясь ответа, негромко повелел в общую комнату своей конторы:

Чай для Альфрет-бея…

Эфенден!.. донёсся оттуда голос мальчишки-посыльного.

So!.. How are you, my friend?.. сказал он, оглядывая меня долгим внимательным взглядом.

Окей… сказал я и пожал плечами… Скоро приедут мои пилоты, а пока вот – нашёл новый кемпинг и поле рядом. Наверное, сегодня переберусь туда.

Альфрет, ты никогда не меняешься!.. улыбнувшись одними глазами, сказал Феридун. Он, как все люди практического склада, относился к моим полётам с уважительным скепсисом: красивое дело и не для робкого десятка, но серьёзным не назовёшь. Ибо денег на нём явно не сделаешь…

А зачем мне меняться?.. пожав плечами, сказал я… Будет хоть что вспоминать на старости лет.

Наверное, ты прав… вздохнув, сказал мой приятель. В его живых карих глазах промелькнула грусть.

Я рассказал о вчерашней встрече с молодой русской парой.

Не знаешь, куда бы их можно было пристроить на пару недель выступать?.. спросил я… Жалко, пригласили людей приехать, и выбросили как мусор. Некрасиво вышло.

Эээ!.. укоризненно и ворчливо вздохнул Феридун, разведя руками… Эти хозяева газино!.. Мафия, бессовестные люди… Позорят нашу страну!..

Когда мой приятель что-то очень не одобрял, он издавал долгий горловой звук, напоминавший ворчание большой собаки.

Он погрузился в раздумье, машинально пощипывая щёточку усов. Я молчал, разглядывая открытку с видом на Птичий островок, от которого и пошло название города, Куш-адаси.

Yes!.. сказал, наконец, мой приятель… That’s it!

Он вгляделся в какой-то список, лежавший под стеклом на столе. И защёлкал кнопками телефона.

После короткого разговора с кем-то Феридун удовлетворённо положил трубку и посмотрел испытующе на меня.

Акбюк!.. сказал он и поднял кверху палец.

Я недоумевал. Слово было мне неизвестно.

Он понял и усмехнулся в усы.

Там, в Акбюке, только что закончили строить два больших отеля. Тоже, конечно, мафиозные деньги… но какое нам дело… Я говорил с хозяином гостиницы «Акдениз». Он согласен, пусть приезжают твои артисты. Дадут комнаты, питание. Может быть, даже какие-то деньги… Будут выступать раз в день, вечером, когда туристы обедают… Хорошо?

Ещё бы!.. в восторге сказал я… Да эти русские девушки тебя ещё как отблагодарят!..

Ооо!.. проворчал укоризненно Феридун и поднял кверху обе руки, ладонями ко мне… Я же семейный человек…

Он вздохнул и сокрушённо пожал плечами. Было видно, что тяжёлый груз семьи моему другу всё же хотелось бы иной раз сбросить, хоть на денёк.

Как туда добраться, в этот Акбюк?.. спросил я.

На стене висела карта. Феридун ткнул пальцем в причудливой формы залив, к югу от Кушадаси.

Очень просто, сказал он… Из Измира?.. Пусть доедут через Сельчук до Сёке, ты же там бывал, у меня дома. Потом в Аккёй, возле Дидимы. А уже оттуда, наверное, что-нибудь да найдётся. Там же туристы. Такси, а может, там есть и долмуш¹… Кстати, красивый залив. Тоже посмотри, может, там устроить полёты твои?..

В три часа я сидел у телефона, напряжённо ожидая звонка. Сам удивляясь тому, как вовлечён, оказывается, в судьбу этих совершенно не знакомых мне людей, попавших в невесёлый турецкий переплёт. Что меня так затронуло в рассказе этой случайно встреченной пары? Чтó они мне? Эта девушка Вера, с её стылым, разочарованным взором… Этот не шибко приятный внешне парень, с его почти лошадиной мускулатурой… Была ли причиной тому их откровенная, детская беззащитность – беззащитность людей, выросших в пионерском лагере и веривших, вопреки тому, что видели их глаза вокруг, в красивые сахариновые сказки, вроде «морального кодекса строителя коммунизма»?.. Человек человеку – друг, товарищ и брат?.. А теперь они попали вдруг в страну откровенного, жёсткого капитализма, с грязным бизнесом и безо всякой социальной защиты. В страну, где иностранец без денег – законная добыча для бесчисленных торгашей живым товаром и жулья.