Шах и мат

Original title:

CHECK & MATE

by Ali Hazelwood

Научный редактор Екатерина Смирнова

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© 2023 by Ali Hazelwood

First published in the United States of America by G. P. Putnam’s Sons, an imprint of Penguin Random House LLC, 2023

Translation rights arranged by Sandra Dijkstra Literary Agency

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024

* * *

С. А. и Х.

Пролог

– Мне достоверно известно, что ты секс-символ поколения Z.

Я едва не роняю телефон.

Ладно, на самом деле я его роняю, но успеваю поймать, прежде чем он упадет в стакан с аммиаком. Затем осматриваю кабинет химии в надежде, что никто ничего не заметил.

Остальные или переписываются, или бесцельно переставляют оборудование по парте. Миссис Агарвал и вовсе притворяется, что проверяет работы, хотя, скорее всего, занята чтением какого-нибудь эротического фанфика про Билла Ная^[1].

От моей парты исходит надеюсь-не-смертельный запах этановой кислоты, но эйрподсы я, к счастью, не потеряла.

Никто не обращает внимания ни на меня, ни на видео, которое я смотрю, так что нажимаю на воспроизведение.

– Это цитата из выпуска журнала «Тайм» двухнедельной давности. С обложки, если быть точнее. Там под твоим фото подпись: «Секс-символ поколения Z». Ну и как ощущения?

Я ожидаю увидеть Зендею, Гарри Стайлса, Билли Айлиш или хотя бы BTS в полном составе на диванчике какого-нибудь вечернего шоу, которое алгоритм автовоспроизведения «Ютьюба» решил подсунуть мне сразу после окончания видео о водородном показателе. Но это всего лишь какой-то чувак. Нет, даже правильнее будет сказать мальчишка. В красном вельветовом кресле он выглядит немного неуместно. Темная рубашка, темные слаксы, темные волосы, хмурое выражение лица. Едва ли можно понять, о чем он думает, когда говорит своим глубоким, серьезным голосом:

– Кажется, это неправильно.

– Неужели? – удивляется ведущий – как его там, Джим, Джеймс, Джимми?

– Я действительно отношусь к поколению Z, – отвечает гость, – но не могу сказать то же самое о секс-символах.

Зрители буквально смотрят ему в рот, аплодируют и улюлюкают. И именно в этот момент я решаю прочесть текст на экране. «Нолан Сойер». Тут же дается небольшое описание с пояснением, кто он такой, но мне оно и не требуется. Возможно, я не узнала бы его в лицо, но имя всегда было на слуху.

Разрешите представить вам Убийцу королей – лучшего игрока в шахматы в мире.

– Позволь мне кое-что сказать тебе, Нолан. Быть умным в наше время очень сексуально.

– Все еще не уверен, что подхожу под критерии, – его тон такой сухой, что я задаюсь вопросом, как агент вообще уговорил его на интервью.

Но зрители смеются, и ведущий к ним присоединяется. Он наклоняется вперед, заметно очарованный этим молодым человеком с телосложением атлета, смекалкой теоретического физика и состоянием как у предпринимателя из Кремниевой долины. Необычный, невероятно красивый вундеркинд, который отрицает свою уникальность.

Интересно, слышал ли Джим-Джеймс-Джимми то, что слышала я? Сплетни. Истории, которые люди пересказывают друг другу шепотом. Мрачные слухи о шахматном принце.

– Давай хотя бы сойдемся на том, что шахматы – это сексуально. И ты тот самый игрок, который сделал этот спорт популярным. Именно начало твоей карьеры ознаменовало возрождение массового интереса к шахматам. Видео одной из твоих игр завирусилось в тиктоке – шахтоке, как объяснили мне наши сценаристы, – и люди поголовно захотели научиться играть. Но обо всем по порядку. Ты гроссмейстер, а это высшее шахматное звание, которого игрок может достичь. Плюс ты только что выиграл второй матч на первенство мира против… – ведущий смотрит в карточку в поисках имени, потому что остальные гроссмейстеры не на слуху, как Сойер, – Андреаса Антонова. Мои поздравления!

Сойер кивает.

– И тебе только что исполнилось восемнадцать. Напомни когда?

– Три дня назад.

Три дня назад мне исполнилось шестнадцать.

Десять лет и три дня назад я получила в подарок свои первые шахматы – пластиковые фигурки розового и фиолетового цветов – и заплакала от счастья. Я играла с ними дни напролет, повсюду таскала с собой и засыпала в обнимку.

Теперь я даже не могу вспомнить, что чувствовала, держа их в руке.

– Ты начал играть в юном возрасте. Тебя научили родители?

– Дедушка, – отвечает Сойер.

Ведущий выглядит ошеломленным, будто и подумать не мог, что такое возможно, но быстро приходит в себя.

– Когда ты понял, что играешь достаточно хорошо, чтобы назвать себя профессионалом?

– А я достаточно хорош?

В зале раздаются смешки. Я закатываю глаза.

– Давай так. Ты всегда хотел стать профессионалом?

– Да. И еще я знал, что нет ничего слаще победы.

Ведущий вздергивает брови:

– Так уж и ничего?

Сойер не сомневается ни секунды:

– Ничего.

– А…

– Мэллори? – На мое плечо опускается чья-то рука. Я подпрыгиваю, из уха вылетает наушник. – Тебе помочь?

– Нет! – улыбаюсь миссис Агарвал, засовывая телефон в задний карман. – Только что закончила смотреть видеоинструкцию.

– О, замечательно. Не забудь о перчатках, когда будешь добавлять кислый раствор.

– Не забуду.

Остальные почти закончили опыт. Я хмурю брови и пытаюсь ускориться. Несколько минут спустя, осознав, что нигде не могу найти воронку и кругом рассыпаю пищевую соду, перестаю думать о Сойере и о том, как звучал его голос, когда он сказал, что никогда ничего не хотел так сильно, как играть в шахматы.

Я не вспомню о нем еще около двух лет. До тех пор, пока мы не встретимся в первый раз у доски.

И пока мне не удастся размазать его по стенке.

Часть I. Дебют

^[2]

Глава 1

Два года спустя

Истон умна, потому что заманивает меня обещанием купить бабл-ти. Но если бы она была умна по-настоящему, то дождалась бы, пока я пригублю свой шоколадный напиток с сырной пенкой и бобовыми шариками, прежде чем сказать:

– Сделай для меня кое-что.

– Нетушки. – Я ухмыляюсь, затем выдергиваю две трубочки из контейнера и предлагаю одну ей, но подруга как будто не замечает.

– Мэл. Ты даже не дослушала, что…

– Нет.

– Это касается шахмат.

– Что ж, в таком случае… – Я с благодарностью улыбаюсь девушке, которая протягивает мой заказ.

Мы несколько раз тусили с ней прошлым летом, о чем у меня сохранились смутные, но приятные воспоминания. Малиновая гигиеничка, мурлыканье группы «Бон Ивер» в ее «Хендае-Элантре», прохладная кожа. Ни в одном из этих воспоминаний нет ее, но на моем стаканчике она написала «Мелани», так что, думаю, мы квиты.

Обмениваемся с ней короткой, заговорщической улыбкой, и я поворачиваюсь к Истон.

– В таком случае – дважды нет.

– Мне нужен игрок. Для командного турнира.

– Я завязала. – Проверяю телефон. Время 12:09. У меня есть еще двадцать одна минута, чтобы вернуться в гараж. Мой босс Боб не совсем добрая и понимающая душа. Иногда я даже сомневаюсь, что она у него есть. – Давай посидим снаружи, прежде чем я проведу остаток дня, копаясь в «Шевроле-Сильверадо».

– Ну давай, Мэл, – сердится Истон. – Это шахматы. И ты все еще играешь.

Когда учительница моей сестры-шестиклашки Дарси объявила классу, что собирается отправить их морскую свинку на «ферму с зелеными лугами», Дарси решила выкрасть ее, сомневаясь, что это реальная ферма. Естественно, выкрасть свинку, а не учительницу. Я жила бок о бок с Голиафом Спасенным весь последний год, в течение которого мне приходилось отказывать ему в остатках от ужина, потому что ветеринар на коленях умолял нас посадить его на диету. К сожалению, у Голиафа есть сверхспособность: он пялится на меня, пока я не растаю. Собственно, в этом они с Истон похожи. Одинаковое выражение чистого, непреклонного упрямства.

– Не-а. – Я присасываюсь к трубочке. Божественно. – Я забыла правила. Напомни, как там ходит эта маленькая коняшка?

– Очень смешно.

– Нет, правда, что это за игра? Королева захватывает Катан^[3], минуя золотое по…

– Я не прошу делать то, что ты делала раньше.

– А что я делала раньше?

– Ну, помнишь, когда тебе было тринадцать и ты положила на лопатки всех подростков в шахматном клубе Патерсона, а потом и взрослых? Им пришлось приглашать игроков из Нью-Йорка, которые тоже опозорились. Вот такого мне не нужно.

На самом деле мне было двенадцать. Я прекрасно помню это, потому что папа встал рядом со мной, положил руку на мое костлявое плечо и гордо заявил: «Я не выиграл у Мэллори ни одной игры с тех пор, как год назад ей исполнилось одиннадцать. Не правда ли, она невероятная?»

Но я не поправляю Истон и плюхаюсь на участок травы рядом с клумбой увядающих цинний. Сомневаюсь, что в Нью-Джерси живет хоть кто-то, у кого любимый месяц – август.

– Помнишь, что случилось на показательном сеансе? Когда я чуть не грохнулась в обморок, а ты велела всем отойти в сторону…

– …и отдала тебе свой сок. – Истон садится рядом со мной.

Краем глаза замечаю ее идеальные стрелки, затем перевожу взгляд на мой заляпанный маслом рабочий комбинезон. Мне нравится, что некоторые вещи не меняются. Перфекционистка Истон Пенья, у которой всегда есть план, и ее взбалмошная напарница Мэллори Гринлиф. Мы учились вместе с первого класса, но почти не общались, пока в возрасте десяти лет не стали ходить в шахматный клуб. Истон в каком-то смысле была уже довольно зрелой. С тех пор она почти не изменилась: потрясающая и крайне целеустремленная.

– Тебе правда нравится играть в это дерьмо? – спросила она меня, когда нас объединили для совместной партии.

– А тебе нет? – удивилась я.

– Конечно нет. Мне просто нужны разноплановые кружки. Университетские стипендии сами себя не заработают.

Спустя четыре хода я объявила ей шах и мат и с тех пор безумно полюбила.

Забавно, что Истон никогда не нравились шахматы так, как они нравились мне, но она до сих в них играет. Необычный любовный треугольник, надо признать.

– Ты все еще должна мне за тот сок, так что приходи на турнир, – приказывает она. – Для команды нужны четыре человека. Все остальные либо разъехались на каникулы, либо не могут отличить шахматы от шашек. Тебе даже необязательно побеждать. Вдобавок ко всему это ради благотворительности.

– Что за благотворительность?

– Это важно?

– Конечно. Может, это для правого аналитического центра. Или нового фильма Вуди Аллена. Или, в крайнем случае, какой-нибудь новой выдуманной болезни типа истерии или непереносимости глютена.

– Непереносимость глютена вполне реальна.

– Неужели?

– Еще как. А турнир посвящен… – Истон неистово барабанит пальцами по экрану смартфона. – Не могу найти, но давай начистоту. Мы обе знаем, что ты скажешь да.

Я хмурюсь:

– Ничего подобного.

– Может, ты и не знаешь, а я – еще как.

– Я не такая уж бесхребетная, Истон.

– Конечно. – Она принимается с вызовом жевать свои шарики тапиоки, внезапно напоминая больше медведя гризли, нежели морскую свинку.

Вряд ли она забыла, как в девятом классе уговорила меня стать вице-президентом во время школьных выборов президента, где она, судя по всему, рассчитывала на самый высокий пост. (Мы продули. Причем с отрывом.) Еще был десятый класс, когда Мисси Коллинс распространяла грязные слухи и Истон наняла меня, чтобы я взломала ее твиттер. Не стоит забывать и одиннадцатый класс, когда я согласилась играть миссис Беннет в школьном мюзикле по «Гордости и предубеждению», который ставила Истон. И все это несмотря на мои сомнения и диапазон в пол-октавы. Я бы наверняка согласилась на очередную дурацкую авантюру в выпускном классе, если бы моя ситуация не была такой… скажем так, финансово нестабильной. Именно поэтому все свободное время я проводила за работой в гараже.

– Мы все знаем, что ты не умеешь отказывать, – продолжает Истон, – так что соглашайся уже.

Я проверяю телефон. Еще двенадцать минут перерыва. На улице адское пекло, я подчистую допила свой бабл-ти, а тот, что Истон держит в руках, выглядит невероятно соблазнительно. Медовая дыня – мой второй любимый вкус.

– У меня нет времени.

– Это еще почему?

– Я иду на свидание.

– С кем? С тем парнем, похожим на плотоядный цветок? Или с двойником Пэрис Хилтон?

– Ни с одним из них. Но я обязательно кого-нибудь найду.

– Брось. Так мы хотя бы сможем провести вместе время перед колледжем.

Я сажусь, стукаясь своим локтем о локоть Истон.

– Когда ты уезжаешь?

– Меньше чем через две недели.

– Что? Мы же только выпустились, всего…

– Всего три месяца назад? Мне нужно быть в Колорадо к середине августа, чтобы попасть на ориентацию.

– О. – Это все равно что проснуться после небольшого послеобеденного сна и понять, что за окном уже темно. – О, – повторяю я, слегка шокированная.

Этот момент должен был наступить, но, видимо, я совсем потеряла счет времени, потому что сначала сестра заболела мононуклеозом, потом мама неделю провалялась в больнице, затем заболела другая сестра, и в итоге я взяла себе больше смен на работе. Признаться, мысль, что мы с Истон будем жить в разных городах, пугает. Не было ни одной недели, когда я бы не наблюдала за тем, как она играет в «Дрэгон эйдж», или говорит о «Дрэгон эйдж», или смотрит видео с прохождениями «Дрэгон эйдж».

Возможно, нам стоит подумать о новых увлечениях.

Я пытаюсь выдавить улыбку:

– Похоже, время и правда летит, когда тебе весело.

– А тебе весело, Мэл? – Истон прищуривается, и я прыскаю от смеха. – Несмешно. Ты вечно торчишь на работе. А когда не на работе, то возишь сестер по их делам или мать к врачу. И… – Она проводит рукой по своим темным кудрявым волосам и оставляет их в беспорядке – верный признак, что она раздражена. Пожалуй, на семь из десяти. – Ты была лучшей в классе. Ты просто фея математики и можешь запомнить что угодно! Тебе предлагали три стипендии, одна из которых была в Боулдере, где мы учились бы вместе. Но ты решила не ехать и теперь застряла здесь без какой-либо надежды на светлое будущее. И знаешь что? Это твой выбор, и я уважаю тебя за него, но тебе следует хоть раз позволить себе поучаствовать в чем-то веселом. В чем-то, что тебе действительно нравится.

Я пялюсь на раскрасневшиеся щеки подруги целых три секунды и почти открываю рот, чтобы сказать, что стипендия – это прекрасно, если хочешь учиться, но стипендия не оплатит ипотеку, или лагерь роллер-дерби для твоей сестры, или гранулы с витамином С для похищенной морской свинки. Ко всему прочему, стипендия не поможет избавиться от чувства вины, сидящей у меня в печенках. Почти не поможет. В последний момент я отвожу глаза и вижу время.

Уже 12:24. Черт.

– Мне нужно идти.

– Что? Мэл, ты злишься? Я не хотела…

– Нет, – я посылаю ей улыбку. – Просто мой перерыв закончился.

– Ты только пришла.

– Именно. Боб не в восторге от нормального рабочего графика и идеи баланса между работой и личной жизнью. Лучше скажи: ты будешь допивать чай?

Истон закатывает глаза, но все же протягивает мне свой стакан. Уходя, я сжимаю и разжимаю ладонь.

– Дай мне знать, что там с турниром! – кричит вслед Истон.

– Я уже сказала.

Раздается стон, затем ее голос резко становится серьезным:

– Мэллори!

Я разворачиваюсь, несмотря на то что есть все шансы, что несвежее дыхание босса ударит мне в лицо, когда он будет вопить, что я опоздала.

– Послушай, я не собираюсь заставлять. Но шахматы были для тебя всем. А сейчас ты не хочешь сыграть даже ради хорошего дела.

– Типа поддержки людей с непереносимостью глютена?

Она снова закатывает глаза, и я бегу на работу, смеясь на ходу. Едва не опоздав, хватаю инструменты, но прежде чем успеваю скрыться под кузовом машины, чувствую, как вибрирует телефон. На экране появляется скриншот объявления: «Командный турнир олимпийских клубов. Недалеко от Нью-Йорка. Совместно с “Врачами без границ”».

Я улыбаюсь.

МЭЛЛОРИ. ладно это хорошая организация

БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Говорила тебе! Еще смотри.

И отправляет мне ссылку на статью о непереносимости глютена. Оказывается, она все-таки существует.

МЭЛЛОРИ. теперь ВЕРЮ что это реальная штука

БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Говорила тебе.

МЭЛЛОРИ. это твоя козырная фраза

БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Моя козырная фраза: «Я была права». Так что, планируешь участвовать в турнире?

Я фыркаю и едва не пишу «нет». С трудом сдерживаюсь от того, чтобы напомнить Истон, почему я на самом деле больше не играю в шахматы.

Но затем вспоминаю, что скоро она уедет в колледж, а я останусь здесь совсем одна. Истон будет пытаться завязать разговор о последнем прохождении «Дрэгон эйдж» с кем-нибудь другим, кто захочет с ней просто пососаться. Представляю, как она изменится, когда вернется домой на День благодарения: с выбритыми висками, веганка, предпочитающая коровий принт. Вполне возможно, она превратится в совсем другого человека. Мы встретимся в знакомом месте, посмотрим сериал, который смотрели раньше, обсудим общих знакомых, но перестанем быть теми, кто мы есть сейчас, потому что встретим новых друзей, обретем новый опыт и воспоминания.

Грудь сдавливает от страха. Страха, что Истон изменится, расцветет и больше никогда не будет прежней. Но я буду. Здесь, в Патерсоне. Я законсервируюсь. Мы вряд ли будем об этом говорить, но обе знаем наверняка.

Так что я пишу:

МЭЛЛОРИ. лады. в последний раз

БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Видишь? Я была права.

МЭЛЛОРИ:

МЭЛЛОРИ. взамен ты отвезешь мою сестру в лагерь на следующей неделе чтобы я могла взять еще смены

БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Мэл, нет.

БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Мэл, прошу. Что угодно, только не это.

БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Мэл, это маленькие монстры.

МЭЛЛОРИ.

– Эй, Гринлиф! Я не плачу тебе за то, что ты сидишь в соцсетях или заказываешь себе сэндвич с авокадо. Чеши работать.

Я закатываю глаза. Мысленно, конечно.

– Мы сломанное поколение, шеф.

– Мне плевать. Иди. Работать.

Я опускаю телефон в карман комбинезона, вздыхаю и делаю то, что он говорит.

– Мэл, Сабрина ущипнула меня за руку и назвала вонючим хреном!

– Мэл, Дарси зевнула мне прямо в лицо, как самый настоящий вонючий хрен!

Я вздыхаю, продолжая готовить сестрам овсянку. Корица, обезжиренное молоко, никакого сахара, иначе я получу от Сабрины: «Прибью тебя. Слышала когда-нибудь про такую штуку, как забота о здоровье?» А для Дарси арахисовое масло, магазинная «Нутелла», бананы вместе с «Добавь еще немного “Нутеллы”, пожалуйста, я пытаюсь подрасти на фут перед восьмым классом!».

– Мэллори, Дарси только что пукнула на меня!

– Нет, это Сабрина по собственной дурости находилась рядом с моей задницей!

Я самозабвенно слизываю с ложки купленную по скидке «Нутеллу» и представляю, как добавляю в кашу жидкость для снятия лака. Всего ложечку. Или, может, две.

Побочным эффектом станет внезапная кончина двух людей, которых я люблю, как никого на свете. Но сколько плюсов! Больше никаких полуночных нападений на пальцы моих ног от Голиафа, который, не исключено, болеет бешенством. И никаких скандалов, что я постирала розовый лифчик Сабрины, положила его не туда или вовсе украла и отказываюсь сообщать его координаты. Никаких вездесущих постеров с Тимоти Шаламе, с которых он крипово пялится на меня. Только я и моя острая заточка в благословенной тишине тюремной камеры Нью-Джерси.

– Мэллори, Дарси ведет себя как полная какашка…

Я роняю ложку и марширую в сторону ванной. Это всего три шага, потому что поместье Гринлифов совсем крошечное и стоит сущие гроши.

– Если вы двое не заткнетесь, – говорю я своим крутым, хриплым голосом, который бывает у меня только в восемь утра, – я отведу вас на фермерский рынок и обменяю на самый сладкий виноград, который смогу найти.

В прошлом году случилось нечто странное: буквально за ночь мои два маленьких сладеньких пельмешка из лучших друзей превратились во враждующих болотных ведьм. Сабрине исполнилось четырнадцать – и она стала делать вид, что слишком крута, чтобы быть нашей родственницей. Дарси же исполнилось двенадцать – и… ох. Дарси осталась такой же, какой была. Всегда носом в книжку, развитая не по годам и слишком много замечает. Мне кажется, именно по этой причине Сабрина на свои карманные деньги купила новый замок и вышвырнула сестру из их общей комнаты. (Я впустила Дарси к себе – отсюда и «эффект Моны Лизы»^[4]: Тимоти Шаламе и последовавшие за этим приступы бешенства.)

– О боже, – Дарси закатывает глаза. – Расслабься, Мэллори.

– Да, Мэллори, разожми булки.

Ах да, эти неблагодарные отлично ладят, когда необходимо объединиться против меня. Мама говорит, что это переходный возраст. Я склоняюсь к тому, что они одержимы демонами. Но кто знает? В чем я уверена наверняка, так это в том, что мольбы, слезы или рациональные аргументы не самые эффективные способы привести их в чувство. Они цепляются за любое проявление слабости, и все заканчивается шантажом, после которого мне приходится покупать им нелепые вещи типа подушки с Эдом Шираном или магистерской шапочки для морской свинки. Мой девиз: «Доминируй через страх». Никаких переговоров с этими гормонально нестабильными анархистками, которые чуют кровь почище акул.

Божечки, я люблю их так сильно, что готова зарыдать.

– Мама спит, – шиплю я. – Клянусь, если вы не будете вести себя тихо, я напишу «вонючий хрен» и «полная какашка» у вас на лбу перманентным маркером и отправлю на улицу в таком виде.

– Предлагаю еще раз подумать об этом, – заявляет Дарси, тыкая в меня своей зубной щеткой, – или мы сообщим в Службу защиты детей.

Сабрина кивает:

– Может быть, даже в полицию.

– Может ли она позволить себе адвоката?

– Сомневаюсь. Удачи с выгоревшим на работе, низкооплачиваемым адвокатом, которого назначит тебе суд, Мэл.

Я опираюсь на дверной косяк:

– Ну, вы теперь хотя бы в чем-то согласны друг с другом.

– Мы много в чем согласны. Например, в том, что Дарси – вонючий хрен.

– Сама такая! А еще ты шлюха!

– Если разбудите маму, – грожу я, – я вас обеих спущу в унитаз…

– Я не сплю! Не стоит засорять трубы, дорогая.

Я оглядываюсь. Мама на нетвердых ногах идет по коридору, и внутри у меня все переворачивается. В последний месяц по утрам ей стало особенно тяжело. Да что уж говорить, все лето я наблюдала за ее мучениями. Мельком смотрю на Дарси и Сабрину – обе, к их чести, выглядят виноватыми.

– Раз уж я встала вместе с цыплятками, могу хотя бы обнять своих матрешечек?

Мама любит шутить, что мы с сестрами уменьшенные копии друг друга: пепельные волосы, темно-голубые глаза, румяные овальные личики. Правда, Дарси достались все веснушки, Сабрина полностью приняла свою эстетику «Виско»^[5], а что касается меня… Если бы в «Гудвиле» не было столько дешевой одежды в стиле бохо, я бы не была живым косплеем Алексис Роуз^[6].

И все же нет сомнений, что все трое девчонок Гринлиф сделаны из одного теста; мы не слишком похожи на маму с ее загорелой кожей и поседевшими волосами, некогда темными. Если она и думает о том, что мы все пошли в отца, то никогда об этом не говорит.

– Почему вы вообще встали? – спрашивает она, поцеловав Дарси в лоб и поворачиваясь к Сабрине. – У вас тренировка?

Сабрина напрягается.

– Мои начнутся только на следующей неделе. Хотя есть шанс не попасть на них, если кое-кто не удосужится записать меня в лагерь Ассоциации роллер-дерби. Это нужно сделать до следующей пятницы.

– Все оплачу вовремя, – заверяю я.

Она смотрит на меня с максимальным скепсисом и недоверием. Будто я много раз разбивала ей сердце своей ничтожной зарплатой автомеханика.

– Почему ты не можешь заплатить сейчас?

– Потому что мне нравится играть с тобой, как пауку со своей жертвой.

И потому что мне нужно отработать еще несколько смен в гараже, чтобы накопить нужную сумму.

Сабрина щурится:

– У тебя нет денег, да?

Мое сердце пропускает удар.

– Конечно есть.

– Я уже почти взрослая. А Маккензи давно работает в этом месте с замороженным йогуртом, так что я могла бы спросить у нее…

– Никакая ты не взрослая. – Мысль о том, что Сабрине придется беспокоиться о деньгах, причиняет мне физическую боль. – Ходят слухи, что ты полная какашка.

– Раз уж мы заговорили о том, что нам нужно, – вмешивается Дарси с полным ртом зубной пасты, – Голиафу все еще одиноко без подружки.

– М-м-м, – я прикидываю количество отходов, которое смогут произвести два Голиафа. Фу. – В любом случае Истон любезно предложила отвезти вас в лагерь на следующей неделе. Я не буду просить вас хорошо себя вести. Даже сносно не буду. Потому что мне нравится ее выбешивать. Не благодарите.

Я выхожу из ванной, но перед этим замечаю, как сестры обмениваются удивленными взглядами. Их сильная любовь к Истон осталась в прошлом.

– Выглядишь очень мило сегодня, – говорит мне мама на кухне.

– Спасибочки, – я обнажаю зубы. – Воспользовалась зубной нитью.

– Шикарно. Может, еще и душ приняла?

– Воу, угомонись. Я тебе не модный инфлюенсер.

Она хихикает:

– Ты сегодня не в костюме.

– Это называется комбинезон, но спасибо за комплимент.

Я смотрю вниз на свою белую футболку, заправленную в ярко-желтую юбку с вышивкой.

– Я не собираюсь в гараж.

– Свидание? Давно ты на них не ходила.

– Никаких свиданий. Я обещала Истон, что… – замолкаю.

Мама чудесная. Самый добрый, терпеливый родитель из всех, что я знаю. Она бы не возражала, если бы я сказала ей, что иду на шахматный турнир. Но сегодня она взяла трость. Ее суставы выглядят набухшими и воспаленными. И я не произносила при ней слова на букву «ш» уже три года. Зачем ломать рекорд?

– Она уезжает в Боулдер через пару недель, так что мы поедем потусить в Нью-Йорк.

Мамино лицо мрачнеет.

– Мне бы так хотелось, чтобы ты еще раз подумала о том, чтобы продолжить учебу…

– Ну, ма-ам, – ною я обиженным тоном.

Методом проб и ошибок я пришла к лучшему способу заставить маму поменять тему. Обычно я говорю, что вообще не хочу в колледж и меня ранит, что она не уважает мой выбор. Возможно, это не совсем правда, да и я не в восторге, что приходится врать, но все ради маминого блага. Не хочу, чтобы кто-то в моей семье думал, что чем-то мне обязан, или чувствовал вину за мои решения. Так не должно быть, потому что я знаю, на что иду.

И если кого-то здесь можно винить, то только меня.

– Хорошо. Прости, пожалуйста. Я очень рада, что ты проведешь время с Истон.

– Правда?

– Конечно. Это твоя юность. Делай все, что делают другие девчонки, когда им восемнадцать, – мама задумчиво смотрит на меня. – Я просто рада, что у тебя выходной. Живем много раз, все такое.

– Правильно говорить «живем один раз», мам.

– Уверена?

Я смеюсь и, подхватывая сумочку, целую ее в щеку.

– Буду к вечеру. Ничего, что я оставляю тебя с этими мартышками? В холодильнике есть кое-что готовое. Сабрина была абсолютной занозой на прошлой неделе, так что если Маккензи или кто-то из друзей пригласит ее к себе домой, то не пускай.

Мама вздыхает:

– Ты помнишь, что тоже моя дочь? Ты не должна воспитывать их вместо меня.

– Эй, – я притворно улыбаюсь. – Я что, плохо справляюсь? Может, мне добавить седативного в завтрак маленьких гарпий?

Я так хочу, чтобы мама снова засмеялась, но она лишь качает головой:

– Мне не нравится, что я удивлена, когда ты берешь выходной для себя. Или что Сабрина смотрит в твою сторону, когда ей нужны деньги. Это не…

– Мама. Мам, – я улыбаюсь как можно более искренне. – Честное слово, все в порядке.

На самом деле, наверное, нет. Не в порядке.

Есть что-то глубоко неправильное в том, что на стартовой странице «Википедии» у нас сохранена статья о ревматоидном артрите. Или что по морщинам у маминого рта можно предсказать, насколько плох будет день. В прошлом году мне пришлось объяснять Дарси, что «хронический» означает «навсегда». Неизлечимый. Болезнь никуда не денется.

У мамы магистерская степень в области биологии, и она профессиональный медицинский писатель, причем чертовски хороший. Она написала множество образовательных материалов на тему здоровья, документы для Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов, а также изысканные заявки на гранты, которые приносили ее клиентам миллионы долларов. Но она фрилансер. Когда папа еще был с нами и она могла работать ежедневно, это не было проблемой. К сожалению, сейчас это не вариант. В некоторые дни боль мучает ее так сильно, что она едва может встать с кровати, не говоря уже о том, чтобы брать какие-то проекты. Ее запутанное донельзя заявление на получение пособия по инвалидности отклоняли уже четыре раза.

Но хотя бы я здесь. По крайней мере, я могу как-то помочь.

– Отдыхай, хорошо? – Я кладу ладонь на мамину щеку. Под ее глазами залегли угольно-серые тени. – Иди обратно в кровать. Чудовища сами себя развлекут.

Последнее, что я слышу, выходя за дверь, как Сабрина и Дарси жалуются на овсянку на кухне. Я делаю мысленную пометку затариться жидкостью для снятия лака, а затем замечаю выезжающую из-за угла машину Истон. Машу ей и бегу к дороге.

Это похоже на начало конца моей жизни.