Последующие два часа я разносила коробки с мелом по классам. Делать это, держа в одной руке свечу и стараясь не накапать на пол воском, довольно проблематично, а кто не верит – пусть попробует.
Под конец я так устала, что была готова лечь спать прямо на полу в своём классе. Потом я вспомнила про библиотеку. Там стоял старый, потёртый, но вполне удобный диван. Днём на нём всегда хихикали девчонки. Иногда сидели с книжкой учителя. Но сейчас, ночью он будет полностью в моём распоряжении.
Я опять спустилась на первый этаж, выбрала в шкатулке ключ от библиотеки, открыла её, не забыла положить ключ на место и с ощущением хорошо сделанной работы устроилась на старом диване. Свечка у меня полностью догорела. Зажигать вторую мне не хотелось. Я неплохо видела при том скудном лунном свете, который проникал в давно не мытое окно библиотеки. «А зрение у меня, как у волка» – усмехнулась я про себя и заснула.
Когда я открыла глаза, было совсем светло. Людей в библиотеке не было, из чего я сделала заключение, что занятия ещё не начались. Я уже хотела спокойно пересечь вестибюль, взять ключ и закрыть за собой библиотеку, как вдруг до меня донёсся бой часов на городской ратуше, они били десять часов. Даже дома, в выходной день я никогда не просыпалась так поздно. Удивительно, что меня не заметила библиотекарша, когда пришла на работу. Впрочем, её пока видно не было.
«У Вас железные нервы, фройляйн!» – сказал кто-то новый, взрослый, хладнокровный и опытный в моей голове. Я внутренне хихикнула. Это ж надо, как мне повезло, что никто меня не обнаружил.
До звонка делать было нечего. Я прошла в самый дальний конец библиотеки и спряталась за высокими шкафами. Здесь стояли коробки с подшивками старых газет. Газеты, видимо, приготовили на списание.
От нечего делать я начала перелистывать их, и вдруг знакомое имя привлекло моё внимание. Это была газета за семнадцатое марта примерно пятилетней давности. На том месте, где был напечатан год, газету проткнули шилом, чтобы присоединить к подшивке.
В статье говорилось о полицейском расследовании ограбления дома одного из старейших городских жителей ростовщика Лейзермана.
С интересом и удивлением я нашла в статье имя Зеппа и с ещё большим удивлением прочла, что неоценимую помощь полиции в этом деле оказала преподавательница нашей гимназии Ингрид Лауэр.
«Инга?» – удивилась я, и стала листать подшивку в обратном направлении.
История была довольно любопытная. В то время по малолетству я ничего не могла о ней знать. Тогда Инга мне казалась почти ангелом. Но судя по этим газетным публикациям, она может быть очень упорной и беспощадной, и если уж она решит чего-то добиться, то добьётся обязательно.
Красотка, обладающая такой невинной и безобидной внешностью, смогла растормошить целое полицейское отделение.
Ведь судя по газетным статьям, поначалу в ограблении подозревали совсем не заезжую банду, а какого-то деревенского дурачка. Этот бедняга меня интересовал мало, а вот Инга…
На днях я своими ушами слышала её разговор с математиком, касаемо моей скромной персоны. Она с горячим убеждением доказывала своему старшему коллеге, что добьётся того, чтобы фрау Вельзер исключила меня из гимназии. В разговоре упоминалась какая-то Эрмина Хаусвальд. Ещё одна бедолага, которую не устраивала травля «милых девочек» из класса. Насколько я поняла, она была одноклассницей Инги, происходила из бедной многодетной семьи, где отец пил, а мать едва сводила концы с концами, отдавала все силы, чтобы обучать дочку в гимназии. И вот Эрмина однажды нагрубила инспектору и была за это исключена. Инга что-то ещё говорила про эту неизвестную мне Эрмину, я тогда не особо вслушивалась.
Если раньше это меня не слишком заботило, то сейчас, когда всё уже было решено, я не хотела бы, чтобы Инга путалась под ногами. Наверняка она за мной будет следить при любой подвернувшейся возможности. Ну что ж, тем хуже для неё. Всё равно я их всех убью, значит, Ингу надо убить первой. Конечно, будет полицейское дознание, но насколько можно судить по этой газетной истории, дело это не быстрое и не всегда успешное. Пока все будут заняты убийством Инги, я смогу осуществить свой план, и вся эта ненавистная мне компания взлетит на воздух.
Глава 39. Герда
Внезапно раздались тихие лёгкие шаги. Я осторожно выглянула из-за шкафа с книгами и увидела девочку, лет девяти. Видимо, первоклассницу. Она опустилась на продавленный диван, где я так чудесно проспала эту ночь, и заплакала. Щёки у малышки были грязные, на руках чернильные пятна.
Потихоньку выйдя из-за шкафа, я приблизилась к девочке и опустилась перед ней на корточки.
– Чего ревёшь? – спросила я не слишком грубо.
Я думала, что ребёнок меня испугается. Но девочка только вздохнула, вытерла сопли рукавом и взросло сказала:
– Я их всех ненавижу.
– Тебя дразнят? – спросила я.
Она промолчала и отвела глаза в сторону.
– Ты хочешь их всех убить? – змей-искуситель в моём лице продолжал свой допрос.
Малышка не отвечала, но её лицо было красноречивей любых слов.
– Ну что ж… – я сделала вид, как будто раздумываю, – это можно устроить.
– Что устроить? – спросила девочка осипшим от слёз голосом.
– Устроить такой большой «бах» – ответила я, – Представляешь, «бах» – и гимназии нет!
– Хорошо бы… – тяжело вздохнула первоклассница, – да только как же его устроишь… Так не бывает.
– Кто знает, – подпустила я загадочности, – иногда, если очень хочется, то бывает.
Она первый раз внимательно посмотрела мне в лицо, и спросила:
– Ты кто?
– Да какая разница, – я махнула рукой, – главное, что я тебя понимаю.
– Тебя тоже дразнят? – спросила она, – но ведь ты же большая, ты можешь дать сдачи!
Она полезла в карман форменного фартука, достала червивое яблоко и протянула мне.
– Да, – снова улыбнулась я, – как раз собираюсь это сделать.
– А ты можешь наказать Еву Гюнст?
– Что за Ева? – спросила я, впиваясь зубами в яблоко.
– Да так… – девочка пыталась стереть с пальцев чернильные пятна грязным платком, – на два класса старше меня. Сегодня отобрала мою сумку и швырнула на пол, там была чернильница. Чернила разлились, все книги и тетради в чернилах, руки вот, – она показала свои грязные ладошки, – классная дама выгнала меня, сказала пойти помыться, я мыла, мыла, а чернила не отмываются.
– Это ещё только начало, – философски проговорила я, – тебя ещё не заражали вшами, не брили налысо, не запирали в шкафах, не оставляли в туалете на целую ночь…
Девочка смотрела на меня явно непонимающим взглядом.
– А что, кого-то оставляют здесь на ночь в туалете? – сказала она скорее с любопытством, чем с ужасом.
– Ну, это я так, для примера, – проговорила я и швырнула огрызок в ближайшую мусорную корзину.
Прозвенел звонок, моя собеседница вздрогнула и вскочила на ноги.
– Я должна идти, – затравленно проговорила она, моя сумка в коридоре, сейчас они её найдут и начнут смеяться, и разбрасывать тетрадки, и вообще… – она снова заплакала.
– Не стоит плакать, – сказала я, – Фортуна переменчива. Кто знает, что ждёт твоих обидчиц.
В библиотеку вошли какие-то ученицы, дверь в противоположной стене распахнулась, в помещение вплыла важная библиотекарша с напудренной причёской.
– Так что не переживай! Не забывай про большой «бах»! И я не советую тебе в ближайшие две недели ходить на уроки, – шепнула я на ухо первокласснице.
– А что мне делать? Если я буду сидеть дома, мама меня накажет…
– Кроме школы, вокруг в городе столько всего интересного, – подмигнула я ей, – ну давай, беги-беги…
Выйдя из библиотеки, я последовала своему собственному совету, и отправилась не на уроки, а в лес.
Не знаю, что на меня нашло в тот день. Может быть, встреча со своим собственным детством в образе этой малышки повлияла. Раньше я никогда не отличалась слезливостью, и уже не помнила, когда плакала в последний раз. Но придя на знакомую полянку, где мы с Ненадом устраивали «отложенный взрыв», я опустилась на пожухлую траву и разрыдалась. Я оплакивала свою дурацкую загубленную жизнь, свою несостоявшуюся любовь, вспоминала сухое, до неприличия короткое письмо Ненада, вспоминала все насмешки и издевательства последних лет, равнодушие родителей, несправедливость учителей.
Не знаю, сколько прошло времени. Наверное, немало. Когда я очнулась и вытерла заплаканное лицо, солнце уже шло к закату. Мне ни на минуту не пришло в голову, что всё ещё можно изменить, план свой отложить или вообще забыть о нём. Всё уже было предрешено, как будто мной управляла какая-то высшая сила. Как я тогда думала, тогда я пролила последние слёзы в моей жизни, но я ошибалась…
Затем я деловито высморкалась, собрала свои вещи, валяющиеся тут же на траве, и отправилась домой. Пора было провести последнюю репетицию.
Когда я дошла домой, мои слёзы окончательно высохли. Ни мама, ни прислуга не заметили в выражении моего лица ничего необычного. Впрочем, они и не особо вглядывались.
Я снова раскрыла учебник химии, доставшийся мне от Ненада. Делом чести было разобраться в непонятных формулах, и всё-таки выяснить, могу ли я полностью рассчитывать на «отложенный взрыв» в подвале. Ведь если толстые перекрытия всё-таки выдержат, то весь мой план пойдёт насмарку. Разобраться с текстом учебника мне так и не удалось. Ну почему в нашей стране химии учат в гимназиях только мальчиков? Чему учат нас? Классической литературе? Закону Божьему? Домоводству? Зачем мне домоводство? Для того, чтобы выйти замуж за одного из своих пресыщенных толстых соотечественников? Одного из этих мещан, которые ничего не понимают, кроме вкусного обеда или разговора о банковских операциях? Нарожать кучу сопливых ребятишек, которым уготована та же участь? Или ещё лучше: пойти преподавать потом в ту же гимназию, вроде Инги!
Вспомнив Ингу, я вздрогнула. С Ингой надо было что-то делать.
Несмотря на полное непонимание, после чтения учебника химии у меня всё-таки сложилось интуитивное ощущение, что взрыва в подвале будет недостаточно.
И тут я вспомнила о здании старой заброшенной прядильной фабрики. По преданиям, в этом здании с самого начала завелась нечистая сила. Первый хозяин, который здание и построил, очень быстро разорился, и фабрику выкупил какой-то приезжий, человек он был богатый, дело поставил на широкую ногу, в городе его любили, так как он давал балы и устраивал благотворительные базары. Но лет восемь назад и этот хозяин внезапно разорился, причём скрылся из города он очень поспешно, и зарплату рабочим не выплатил.
Пару лет фабрика стояла закрытая, потом постепенно мальчишки выбили окна, местные бродяги повадились устраивать там ночлег, и однажды на фабрике случился пожар. Крыша и всё, что было внутри, выгорело, теперь здание торчало посреди города, как огромный гнилой зуб. Я знала, что в бывшей прядильной фабрике имеются довольно обширные подвалы. Среди детей ходили страшные истории о том, что в этих подвалах однажды заблудился какой-то мальчик, и когда родители его нашли, от него остался только обглоданный крысами скелет. Толщина стен заброшенной фабрики, по моему мнению, была точно такой же, как и толщина стен нашей гимназии, и я решила на свой страх и риск провести эксперимент – последнюю репетицию.
Правда, для этого мне надо было снова проникнуть в дом Манджукичей, так как если я использую имеющуюся у меня взрывчатку на репетицию, на взрыв в гимназии у меня уже ничего не останется. Но решать эту проблему я собиралась уже потом. Поздно вечером я, захватив с собою железный фонарь «летучая мышь», свои пакеты, несколько свечей, бутылку керосина и старый будильник, отправилась к зданию бывшей прядильной фабрики. Моросил дождик, на улице не было ни души, хотя ещё и не до конца стемнело. Пересекая по диагонали площадь перед ратушей, я увидела маленькую сгорбленную фигурку в клетчатом дождевике. Поравнявшись с ней, я оглянулась и с удивлением узнала первоклассницу, с которой я разговаривала сегодня утром.
– Ты чего это здесь делаешь? – спросила я.
– Гуляю, – ответила малышка и зачерпнула башмаком воду из лужи.
– Ты что делаешь? – я дёрнула её за руку, выдернув из лужи.
– Ну, ты же сама сказала, в гимназию лучше не ходить… – взросло усмехнулась она, – вот сейчас я заболею, и в гимназию ходить не буду.
– Не выход, – ответила я, – в твоём возрасте я часто проделывала подобные штуки, но ни разу у меня не получилось заболеть. А заболевала я как раз тогда, когда не хотела, на каникулах, например.
– А у меня получится, – упрямо сказала первоклассница, атакуя очередную лужу.
– Но ведь можно не болеть, а просто гулять, – ответила я.
– Если мама меня увидит на улице, или ей расскажет кто-нибудь из наших знакомых…
– А кто твои родители? – спросила я, – как тебя зовут?
Девочка шмыгнула носом и ответила:
– Герда Хаусвальд.
Фамилия Хаусвальд показалась мне знакомой.
– А родители твои – кто? – повторила я свой вопрос.
– Отец умер, – мрачно ответила малышка, а мама… она очень строгая, – она помолчала, а потом добавила, – только знаешь, мне кажется, что мой отец всё-таки жив, хоть мне об этом и не говорят.
– Почему? – спросила я.
– Он присылает нам деньги, и мне всякие хорошие вещи.
– Значит, хорошие вещи? – повторила за ней я и с сомнением посмотрела на её истоптанные ботинки.
Она поймала мой взгляд и кивнула:
– Ну да, это старые ботинки, это не хорошие. Хорошие дома. Мама мне их разрешает носить только в церковь.
– Твоя мама получает пенсион? – спросила я.
– Нет, – ответила Герда, и посмотрела на меня расширенными глазами, – а что это такое?
– Ну откуда-то же она берёт деньги? Вот, в гимназии тебя учит…
– Лучше бы не было этих денег и этой гимназии, – пробурчала Герда.
– Так как, ты говоришь, зовут твою маму?
– Эрмина Хаусвальд.
И тут я остановилась, как вкопанная. Эрмина Хаусвальд. Ну да, это та самая одноклассница Инги, о которой та говорила с математиком! И если я правильно помню, то именно эта Эрмина была в своё время отчислена из гимназии за общественно-опасное поведение. И вот же, как интересно складывается судьба! Это же надо было мне столкнуться с её дочерью! Решив расспросить родителей об этой Эрмине, я продолжила свой путь, а малышка тащилась за мной следом.
Потом я подумала – а почему бы и нет? В моём деле не помешает вот такая помощница, на которую точно никто ничего не подумает.
Мы приблизились к разрушенной фабрике.
– Зачем мы сюда пришли? – спросила Герда, тоскливо оглядывая почерневшие развалины, – я слышала, здесь нечистая сила!
– В нечистую силу верят только неграмотные старые бабки, – ответила я ей, – а у нас здесь с тобой интересное дело.
Я видела, что девочка боится, но показывать этого не хочет, и поэтому начала её подзадоривать:
– Помнишь, я тебе говорила про большой «бах»? Сейчас мы посмотрим, как это делается… Или, может быть, ты боишься?
– Да ничего я не боюсь, – ответила Герда, глядя в сторону.
– Ну хорошо, если не боишься, тогда пойдём.
На улице уже почти совсем стемнело. Мы прошли в пролом в стене и оказались в помещении, заполненном битым кирпичом и обломками досок.
Я установила свечку в фонарь и стала обходить здание по периметру, ища спуск в подвал. Люк, который, видимо, закрывал проход в подвал, оказался под наполовину обрушившейся лестницей.
Сверху были навалены куски железа, покорёженного огнём, разбухшие от влаги доски с торчащими из них ржавыми гвоздями, какие-то тряпки и ещё бог знает что. Я с ужасом смотрела на всё это, не представляя, как можно сдвинуть с места эту кучу, и хватит ли у меня на это сил.
В это время Герда, которая шла позади меня, внезапно вскрикнула.
Я обернулась и направила на неё свет фонаря.
– Я застряла! – прошипела она.
Я увидела, что одна нога Герды попала в дыру между гнилыми досками пола. Я подошла к девочке и с радостью увидела, что здесь находится другой люк, гораздо меньше основного, видимо, предназначенный для спуска тюков с товаром. Освободив свою маленькую спутницу, я привязала фонарь на верёвку и стала осторожно спускать фонарь в подвал через этот люк. Высота здесь была впечатляющей, и кирпичные своды подвала в толщине ничуть не уступали сводам подвала гимназического. Верёвки у меня не хватило. С одной стороны, это было неплохо, для чистоты эксперимента это было как раз то, что надо. Но я пока что понятия не имела, каким образом смогу спуститься в подвал. Видимо, подготавливать взрыв надо будет здесь, а спускать его потом на верёвке, только верёвку надо будет принести подлиннее. Герда, окончательно освоившись, совсем перестала бояться. Она наблюдала за моими манипуляциями с большим интересом. Когда я вытащила фонарь обратно, она спросила:
– И когда же будет большой «бах»?
– По всей видимости, завтра… – ответила я, – я кое-что не учла, и не совсем хорошо подготовилась.
– Зааавтра… – протянула Герда разочарованно, – завтра я, может быть, уже заболею…
– На твоём месте я бы на это не надеялась, – сказала я ей, – пойдём обратно.
Спрятав взрывчатку и керосин под гнилыми досками, я закидала всё сверху тряпками, и мы отправились в обратный путь. То и дело спотыкаясь о битые кирпичи, мы вышли на улицу. Здесь уже стояла непроглядная ночь.
– Мама твоя ругать тебя будет, наверное, – спросила я.
– Не знаю, – ответила Герда неуверенно, – может быть, она спит. Она часто спит. Даже днём.
«Мда», подумала я, «по всей видимости, эта дамочка ещё и выпивает»…
Я прибавила шагу.
– А на девчонок не обращай внимания, – поучала я свою маленькую спутницу, – кто там тебя обижает?
– Ева Гюнст, – ответила она. А ещё Симона Вильхельм.
– Ну, так в чём дело, возьми булавку да и уколи эту Симону в заднее место!
– А так можно? – спросила она с сомнением, – что, прямо так, взять булавку – и уколоть?
– Ну конечно, – широко улыбнулась я, – или вот ещё, они разлили чернила у тебя в сумке, да?
– Да, – вздохнула Герда.
– Так ты завтра возьми бутылочку чернил, и вылей ей на голову, этой, как там её, Еве или Симоне!
– Но меня же выгонят из гимназии!
– А разве ты не этого хочешь?
– Меня мама будет ругать…
– Ну поругает сначала… Не убьёт же она тебя. Да и не думаю, чтобы тебя выгнали из гимназии в первом классе. Скажу тебе по секрету, из гимназии в первом классе никого не выгоняют, только грозятся и проводят душещипательные беседы. А вот одноклассницы тебя после такого точно трогать не будут.
– Какая ты смелая… – восхищённо прошептала Герда.
– Жизнь научила, – вздохнула я.
На следующий день у меня было запланировано два дела. Во-первых, мне надо было из подвала гимназии стащить побольше керосина, так как брать керосин дома было небезопасно. Сегодня утром мама уже ругала прислугу за пропавшую бутылку. Во-вторых, вечером меня ждала репетиция «отложенного взрыва». К воровству керосина я хотела привлечь свою новую маленькую знакомую. Хочет же она посмотреть большой «бах», пусть постарается.
Глава 40. Большой «Бах»
Но день не задался с самого утра. Прямо у гимназических дверей я столкнулась с математиком Бекермайером. Из всего состава наших учителей только этот человек обладал каким-то гипнотическим влиянием. Причём, как я замечала, не только на меня.
– Решили почтить нас всё-таки сегодня своим присутствием, фройляйн Зигель? – спросил математик с иезуитской усмешкой.
Моя попытка проскользнуть мимо успехом не увенчалась, так как учитель загородил мне дорогу.
– Иду на занятия, господин учитель, – пробормотала я, глядя под ноги.
– И где же Ваши книги? – спросил он уже серьёзно.
Я ничего не ответила, потому что отвечать было нечего.
– Так, я жду Вашего ответа! – не отставал Бекермайер.
– Я оставила их у Сары Манджукич, – на ходу придумала я отговорку, – мы с ней вчера занимались вместе немецким языком, и она должна была захватить их сегодня с утра.
– Самое печальное, – твёрдо произнёс математик, глядя мне в лицо, – что вы обладаете недюжинными интеллектуальными способностями. Если бы вы их направили, например, на мой предмет, добились бы немалых успехов, но к сожалению, для этого уже поздно. Предупреждать о чём-то вас бесполезно. Но имейте в виду, что каждый ваш шаг в этом здании находится под моим личным контролем. Я знаю, что вы за человек.
– Ха-ха, – произнёс внутри меня новый взрослый ироничный голос, – так уж и каждый шаг, может, ты скажешь, где я провела позапрошлую ночь?
Но математик уже быстро удалялся по длинному коридору, и фалды зелёного сюртука трепетали позади него.
Я заметила, что шёл он как раз по направлению к первым классам. Если Герде вчера так и не удалось простудиться, ей предстоит сомнительное удовольствие через несколько минут присутствовать на уроке Бекермайера.
Интересно, как он к ней относится? Наверняка ничуть не лучше, чем ко мне. Тем более, он знает, чья она дочь.
От нечего делать я поднялась в свой класс. Вокруг Симоны Кауффельдт толпились одноклассницы. Она, прислонившись к своей парте, читала какое-то письмо вслух.
Переступив порог, я услышала:
– Ну, вы посмотрите, девочки, какой он душка! «Когда мы с тобой поженимся, я куплю особняк как раз в этом районе, здесь живут все сливки общества». Тут ещё и карточка вложена, смотрите, девочки, какая красота!
– А знает ли он, что ты дочь лавочника? – со смешком спросила гренадёрша.
– Ну почему лавочника, – жеманно улыбнулась Симона, – я ему писала, что мой отец сделал своё состояние на торговле, а что, разве это неправда?
И она тоненько захихикала.
Вот интересное дело, когда я не вижу своих одноклассниц, я даже могу думать о них спокойно. Но стоило мне увидеть эти опостылевшие лица, услышать это противное хихиканье, как ненависть снова всколыхнулась во мне.
Едва я прошла дальше в класс, по направлению к своему месту, девочки замолчали, и десятки пар глаз уставились на меня. Я всеми силами делала вид, что мне всё безразлично, однако, поймав на себе взгляд гренадерши, решила напомнить ей о событиях почти двухлетней давности и, многозначительно глядя ей в глаза, показала жест удушения. Хельга мигом изменилась в лице и коснулась пальцами своей шеи. Всё это время она молчала о случившемся, как и я сама, а вместе со мной – Сара. Та, как ни в чём не бывало, села рядом со мной.
– А почему ты так и не пришла? – спрашивала Сара,– Мы ведь ждали тебя. Думали, ты нам расскажешь, как прошла встреча с твоей сестрой.
– Ну… В обморок упала на обратном пути, ведь это было для меня большое потрясение, – соврала я,–только потом очнулась, долго ещё репейник отдирала от себя.
– А как же так? – сокрушалась Сара, а я думала только о том, чтобы побыстрее от неё отделаться.
– Не сейчас, – отмахнулась я,–голова гудит.
Кажется, это успокоило хорватку. Как ни странно, в этот раз день прошёл без особых происшествий. После уроков ко мне подбежала Герда, вся такая счастливая, словно клад нашла.
– Анна! Я им отомстила! – радостно верещала первоклассница.
– Молодец, – одобрительно кивнула я,– ты правильно поступила, не сожалей об этом.
Как же приятно было почувствовать себя манипуляторшей! Я всё время думала, что мной помыкают,а теперь я сама могла науськать эту несчастную забитую девочку на кого угодно. Оставалось лишь молиться, чтобы этот противный математик не вмешался, или его пудель – Ингрид Лауэр… Да, права была Сара, когда нарисовала эту обидную карикатуру!
Опять я слонялась до вечера по городу. Что могло бы быть дома, чтобы я туда рванула на всех парусах? Новых писем ждать не приходится, тупо сидеть в своей комнате мне тоже не хотелось, а проводить опыт со взрывом рановато, я планировала это произвести, когда полностью стемнеет.
Если же у меня ничего не получится, неплохо было бы попросить помощи у самого Ненада с его друзьями-пироманами. Точно! Он ведь не откажется блеснуть своими познаниями и рассказать, как он делает фейерверки! Я напишу ему сей же час! Окрылённая этой мыслью, я побежала домой. Путь мой проходил через парк, и тут я почувствовала, как меня кто-то схватил за руку. Я завизжала, как оглашенная, и медленно повернулась. Передо мной стоял Филипп Гранчар собственной персоной. Инженер выглядел озадаченным, а я гадала, что же он хочет мне сказать? Прежде он таких резких выпадов в мой адрес себе не позволял, и вообще, в последнее время казался мне вполне адекватным, чего нельзя было сказать о Миле.
– Прости, не хотел тебя пугать, – развёл руками Филипп,– Ты ведь всё ещё пишешь Миле?
– Пишу! Отпустите меня, мне домой пора!
– Отпущу… Отпушу…
Филипп отпустил меня и сделал шаг назад.
– Чего вам надо? Я и так пишу ей достаточно!
– Да вот, опять бредить начала, – посетовал Филипп,– Марко говорит, про взрывы и фарш какой-то бормотала во сне. Припадки у неё. Ты ведь лучшая подруга, может, в гости к ней как-нибудь съездишь, а? Меткович – хороший город, тебе там понравится…
– А может, я ещё нянькой должна стать вашей дочери?! – вспылила я, мгновенно вспомнив вшей и историю нашего мнимого родства. – Отдайте уже её в лечебницу, если она больная!
Я рванула вперёд, но Филипп не отставал. Уже на выходе из парка я резко обернулась и пригрозила:
– Может, мне уже закричать?
Мой глаз как раз зацепился за патрульного, он-то тут очень кстати! Мне хотелось поскорее отделаться от назойливого Филиппа.
– Тьфу на тебя! – проворчал Филипп, – что за народ – лишь бы в душу нагадить, а как помочь – шиш тебе… Ну ладно, перебьюсь…
Он сказал что-то ещё, но меня это уже решительно не волновало. Вконец рассерженная расспросами Филиппа, я спешила домой. Буквально влетев в свою комнату, я сделала вид, что выполняю домашние задания. На деле же я писала очередное письмо Ненаду с просьбой рассказать об отложенном взрыве и о том, как он это всё проделывал, якобы я увлеклась химией, а самостоятельно изучать не получается.
"Так, а что, если"… Я не смогла внятно додумать свою мысль. Совершенно неожиданно я вспомнила сегодняшний разговор с Филиппом. Точно! Мила начала бредить! Ещё немного, и наша неряха сорвётся! Хотя неряхой она уже и не была, по привычке я именно так её и называла, ровно как и нас с ней – "блохастыми". Вот, вот, на кого можно списать пожар и всех жертв!
Я достала чистый лист бумаги и начала другое письмо, к Милице.
Боюсь, что тон его был ещё более сумбурным, чем обычно, писалось письмо только ради последней фразы.
«Надеюсь, моя дорогая подруга, ты понимаешь, что письма мои хранить нельзя, ведь если твой дядя или другие родственники найдут эти письма, в которых говорится о твоих планах, они определят тебя в сумасшедший дом, а там, как ты понимаешь, жизнь не сахар».
Теперь я была абсолютно уверена, что если даже Мила хранила где-то мои письма, получив это моё письмо, она тут же их все сожжёт, так как сумасшедший дом был самым главным её страхом.
Довольная собой, в этот день я ела с отменным аппетитом и была куда более разговорчивой с родителями. Как ни крути, а я молодец! Завтра я отправлю Миле это моёновое письмо, с куда более извращёнными подробностями жуткой бойни, о которой мечтала сама, и с предупреждением.
Когда начало темнеть, отец удалился в кабинет, а мама занялась чисткой столового серебра вместе с кухаркой. Так как столового серебра у нас было достаточно, я была уверена, что она хватится меня не скоро.
Накинув плащ, я взяла свою корзинку со всем нужным для взрыва, добавила туда же самую длинную имеющуюся у нас верёвку и потихоньку выскользнула в дверь чёрного хода.
Здесь я тут же столкнулась с маленькой фигуркой.
– Давно ты здесь? – спросила я у Герды.
– Целый час тебя жду… – ответила она, – или даже больше.
– Но ведь мы не договаривались?..
– Почему же не договаривались, – обиделась девочка, – ты же говорила вчера, что большой «бах» будет завтра, вот я и пришла!
Честно говоря, я была уверена, что первоклассница уже успела десять раз забыть о моём обещании. Её поведение меня удивило.
Мы медленно шли по направлению к заброшенной фабрике, и я подумала – а может быть, сделать из неё себе настоящую подругу? Воспитать её так, как хотела бы я, развить в ней незаметно те качества, которые я бы хотела видеть в подруге… Сейчас это пока возможно… Мать ею не занимается, похоже, я первая, кому она по-настоящему поверила.
Внутренне посмеявшись сама над собой за такие «педагогические» мысли, я спросила:
– А как ты отомстила своим обидчицам?
– Я сделала всё, как ты сказала! – гордо ответила Герда, – сначала я вылила Еве на голову чернила, а когда все сбежались и начали визжать, уколола Симону иголкой в задницу. Вот крику-то было!
– Молодец, – сказала я задумчиво, – теперь тебя обижать не будут. А если будут, ты мне скажи.
Мы приблизились к зданию фабрики. Теперь моя спутница совсем не боялась, не то, что вчера. Она почти подпрыгивала от нетерпения и интереса.
Мы зажгли фонарь и уже знакомым путём отправились к тому месту, где я вчера выломала доску в люке. У меня было небольшое опасение, что кто-нибудь из местных бродяг за время моего отсутствия побывает на фабрике, или, не дай бог, устроится там ночевать. Но насколько я могла судить, со времени нашего ухода ничего не изменилось. Я, старательно сверяясь со своими записями в тетрадке, держала тетрадь у самого фонаря.
– Ой, что это? Часы! – сказала Герда, доставая мой будильник со склянкой, прикрученной проволокой вместо одной из чашек.
– А ну не трогай! – строго сказала я.
– Ну и подумаешь… – обиделась Герда, – посмотреть нельзя, – но тут же заинтересованно спросила, – а зачем нужна эта бутылочка?
– Сейчас увидишь, – ответила я загадочным голосом, – кажется, всё готово.
Привязав на ручку корзины верёвку, я стала осторожно спускать корзину в люк. Потолок в подвале был действительно очень высок.
Когда я уже испугалась, что длины и этой верёвки не хватит, корзина, наконец, опустилась на пол.
Пожалев верёвку, которая теперь пропадёт, я отпустила конец и стала тащить Герду в сторону.
– Зачем? – сопротивлялась она, – я хочу посмотреть, что будет!
– Если я всё сделала правильно, – ответила я, – мы и так всё увидим.
Мы отошли, на всякий случай, в самый дальний конец помещения и сели там на какое-то тряпьё у стены.
– И что мы теперь будем делать? – спросила моя спутница.
– Ждать, – ответила я.
– Ууууу… – протянула Герда, – я не люблю ждать. Ждать скучно. Особенно в церкви. Или на уроке.
– Ну, здесь ждать будет поинтересней, чем в церкви или на уроке, – пообещала я ей, – да и недолго. Я поставила будильник на 11 часов вечера. Спускали мы корзинку не больше трёх минут. Значит, осталось полчаса. Давай ты мне пока расскажешь, с чего началась ваша вражда с Евой и Симоной, ведь у тебя нет вшивой подружки, какая была у меня!
– Я и сама не знаю, – ответила Герда, – сначала со мной все разговаривали, а потом стали только дразниться и шептаться про мою маму.
– Ну, понятно, – вздохнула я, – у меня была подружка, у тебя – мама. Всегда что-нибудь такое находится.