Loe raamatut: «Шамбала», lehekülg 19
62
На меня надели элегантный костюм и еще более изысканное кашемировое пальто, выдали маленькую сумочку на кожаном ремне. Она была яркого желтого цвета, со всякого рода дурацкими заклепками и шипами. Киану сказал, такая мода пришла из столицы, и эти тренды были когда-то ведущими пятнадцать лет назад. Однако сегодня каждая уважающая себя девушка просто обязана иметь подобную сумку. Его высокопарный комментарий разрядил и без того напряженную обстановку – мы все засмеялись.
На грудь повесили ламинированный журналистский пропуск на шелковой ленточке: очередное вымышленное имя и моя фотография. Не иначе как сам капитан подсуетился для подобного произведения искусства.
Едва Герд одобрил мой внешний вид, и все оставили меня в покое, я впервые уставилась на себя в зеркало: пожалуй, не отличить от элиты; и волосы уложены, и костюм прекрасен. Не хватает уверенности в глазах – как и всегда, но это поправимо.
Незаметно в комнату прокралась Орли и, что поразило меня больше всего, достала из-за пояса пистолет.
– Возьми, – я тут же спрятала его, опасаясь свидетелей, – Герд, как никогда, в себе уверен, но все же.
– Спасибо.
– И… – она замялась. – Вот еще что. Поцелуй за меня Кару.
Я с нескрываемым чувством не то сожаления, не то личностного восторга уставилась на союзницу, и, сдается мне, сделала я это со всем душевным пониманием, на которое была когда-либо способна.
– Хорошо, – кивнула и по привычке затянула пояс потуже.
До чего бесполезна эта глупая мода – ни одного функционального предмета одежды!
Натаниэль вел машину. Ехали объездной дорогой, ибо Герд предварительно устроил ему хорошую взбучку относительно безопасности. Мы вышли немного раньше, оставив транспорт в заброшенном закоулке, где не ошивались даже бездомные животные или лесные грызуны. Ведя к заветной цели, Нат почти держал меня за локоть, как Киану в день нашей первой встречи, но я взбунтовалась и велела ему прекратить это ребячество. От главной дороги, на которой не виднелось ни одного автомобиля, вела узкая тропка с провалившимися и потрескавшимися квадратами серой плитки.
– Будь осторожна, – холодно отозвался Нат и двинулся к лесу.
Несмелым шагом подходя к заброшенному гиганту, цвета грязного песка, я вдруг почуяла опасность, таящуюся в его недрах. Это не походило на страх, скорее, внутренне ощущение предосторожности. Но когда я поняла, что рабочий шум действительно имеет место быть, оказалось слишком поздно: я уже не могла повернуть назад.
Натаниэль понял это секундой позже моего, и несколько раз прокричал: «Поворачивай, Кая! Ну же! Не делай вид, что не слышишь меня! Уговора посылать тебя на верную смерть не было!» Я слышала панику в его нарочито приказном тембре, и самый настоящий страх – но уже действительно было поздно. Нет, мы не зря тащились в такую даль, не зря Нат корпел над этими рациями, а Киану рисковал жизнью ради разноцветных тряпок. Что бы там ни было, я завершу эту миссию, и мы вернемся в Ущелье.
Территорию завода никто не охранял. Кругом пыльно, как во времена процветания. Я почти приблизилась к источнику звука, грозясь себя выдать, как вдруг грохот, где-то совсем близко, раздался из недр земли.
Колени мои подкосились.
Вцепившись руками в сумку, я стала отходить в сторону, оглядываясь. Плохая идея – очень плохая. Нужно вернуться к Нату. Как тут… что-то ловко щелкнуло. У меня за спиной.
Сумка исчезла.
В одну секунду перед моими глазами пробежали чудовищные картины, пытки, смерть. Я обернулась: за спиной стояла блестящая коробка мусоропровода. Крышка, поскрипывая, слегка покачивалась на ветру. Несмотря на все безумие, я вздохнула с облегчением: это кто-то из наших. Только мы, подпольные крысы, выжившие в этой революции мученики, готовые ставить на кон свою жизнь сотню раз, – только мы объявляли свое присутствие таким способом. Власти бы молча пустили пулю в лоб, и даже не спросили твоего имени.
Я протянула руку – в чудовищно дорогой кожаной перчатке до самого локтя – и остановила колыхающуюся крышку.
Мои пальцы схватила резвая сильная рука, и я вздрогнула, в ужасе.
– Лучше беречь такие дорогие вещи, – раздался голос.
– О-о!.. – мои нервы, казалось, вот-вот сдадут, и я лишусь не только чувств, но и рассудка.
С другой стороны пустого мусоропровода сняли крышку, и в широком отверстии показалось знакомое до боли лицо.
– Кара!.. – воскликнула я.
О, эти чудесные ясные глаза, эта обезоруживающая очаровательная улыбка, достойная пера величайших мастеров искусства, эти необыкновенные волосы, худое гибкое тело, готовое пройти сотню километров и пронести все невзгоды – о, этот великий образ, отпечатавшийся в моей памяти навеки!
Я бросилась обнимать свою покровительницу, пока сквозь бурлящий поток мыслей не пробился голос Натаниэля.
– Ради всего святого, спрячься где-нибудь! Не устраивай цирк!
Я отстранилась от Кары, насладившись объятиями и мягко, точно завороженная, произнесла:
– Иди к черту, Нат.
Кара негромко рассмеялась и молча потащила меня за стену – все же следует быть очень осторожной.
– Там опасно, – предупредила я. – почему завод работает? Взгляни, сыпется песок. Тонны песка. Как это понимать?
– Это сделала я.
– Зачем?! – изумилась.
– Чтобы никто не услышал нашей беседы. Но да черт с ним, Кая! Взгляни, какая ты красавица – просто чудо, сошедшее с небес!
– Теперь ты говоришь, как настоящая столичная леди, да?
Она снова меня обняла и притянула к себе, страстно выпаливая фразы.
– Как же долго я тебя не видела! Теперь я могу послать к черту каждого, – каждого, кроме тебя.
Мне не давали покоя работающие механизмы, создающим своим скрипом шуму на всю округу.
– Кара, запустить двигатели – плохая затея, – я отстранилась, сосредоточившись. – нас могут с легкостью вычислить. На мне нет серьезной техники, за нами ведется охота. Хороши только самые проверенные средства. Надеюсь, у тебя тоже?
Если бы перед ней стоял другой человек – Орли, Натаниэль, малышка Руни – то наверняка не заметили каких-либо перемен в этом прекрасном лице. Однако что-то насторожила меня в этих кристально-чистых, необыкновенных глазах. Что-то мелькнуло за их праведной пеленой, за маской, что почти слилась с сущностью в попытках разоблачить безумие существующей системы – и я не сумела заставить себя поверить в подлинность ответа.
– Нет, – сказала она. – Но мне сделали тату, – она вытянула левое запястье. – Знак Метрополя. Меня заклеймили – теперь я одна из них.
Я опустила рукав элегантной блузы, ощутив досаду.
– Ты одна из нас. Помни, кто ты, и каково твое истинное предназначение. Мы все живем ради одной цели – ради лучшего будущего.
Кара взяла меня одной рукой за подбородок, подняла лицо, и улыбнулась:
– И когда наша маленькая Кая успела повзрослеть?
Столько нежности крылось в этом жесте, столько материнской заботы… она была юна и прекрасна, как ангел, но так нежна – точно действительно являлась мне дорогой кровной родственницей. Она называла меня настоящим именем – и в такие моменты я чувствовала особое умиротворение. Это имя знаменовало мои корни, то, ради чего я пришла на эту землю, то, что я хочу вернуть. Я верила, что все непременно наладится.
Мы стояли за стеной, рядом с нами грохотали тонны песка – сложный механизм пересыпал его, отсеивая сквозь многочисленные решетки камни, и бело-желтая масса, точно далекий южный пляж, озаряла угрюмое, старое помещение. В потолке зияла дыра, а полуразрушенные перегородки давно заросли сорняками и травой. В тени, казалось, нам ничто не угрожает.
– Теперь слушай, – прервала мои размышления Кара. – Ты должна передать Герду и остальным, что сейчас нельзя соваться в Метрополь. Они проводят проверку гражданских, простых жителей и особенно – приезжих. Я знаю: у вас нет возможности достать приличные документы, так что придется дождаться лучшего часа для действий. Вчера мне удалось подслушать один разговор. Правитель отдал приказ негласно патрулировать каждый город рабочих провинций. Начнут с Третьей, закончат Ущельем – по кругу. Будьте осторожны. Уходите в горы – куда угодно – только не слушайте Герда. Он безумен, Кая, милая! Вы должны выжить. Оставайся с теткой, ври напропалую, но молчи о нашем доме в долине, иначе мы все – трупы. Мою квартиру тоже обыскивали, когда меня не было дома. Благо, накануне я сожгла последнее письмо Герда. И еще: вы должны знать, что всюду восстания. Восстали везде: во всех провинциях, почти в каждом городке, люди приходили даже из дальних деревень и селений. В госаппарате обсуждают стратегии усмирения народа. Они хотят не просто припугнуть, а, возможно, сократить само население, а молодых заставить работать еще больше. Об этом пишут в листовках, – она достала из кармана смятый клочок бумаги, но я, даже не взглянув, засунула его в карман брюк, все еще жадно впиваясь глазами в лицо Кары. – Инаугурация пройдет в мае. После нее Министры внутренних и иностранных дел отправятся в коттеджи в пределах Метрополя. У вас будет до сорока восьми часов, чтобы убрать их. Кто-то из вас будет работать со мной, остальные позаботятся о нашей безопасности. И еще, – она порылась во внутреннем кармане короткого плаща, извлекая подобие записки, – передай это Герду.
Наушник вдруг стал издавать легкий навязчивый звук – вторжение в частную сеть, попытка взлома, приближение чужого.
– Нат, что происходит? – тихо спросила я.
– Кто-то направляется к вам… – раздался навязчивый треск. – уходи, Кая. Уходите обе. Живо!
Я с тоской бросила взгляд на Кару, затем быстро вспомнила о данном обещании. Чуть приподнялась на носочках, чмокнула ее в щеку.
– Это от Орли. Прощай, Кара.
Она ни на секунду не задумалась – сразу исчезла где-то в отверстии стены. Должно быть, она добиралась, используя мусоропровод, дальше – убегая в чащи леса, через подземные ходы Второй Мировой. Я огляделась, все еще слыша навязчивый звук, доносившийся из наушника. Затем последовало наставление Ната.
– Заходят с восточной стороны.
– Они? – удивилась я, но он полностью прервал связь.
Времени на размышления не оставалось. Неизвестные перекрыли мне выход, иного я не ведала. Я вскарабкалась по стене на второй этаж. Кругом все в руинах красного кирпича и песка – всюду песок, нигде от него не скрыться. Длинное пальто ужасно мешало и отнимало драгоценные секунды. Я достала пистолет, легла наземь и замерла.
63
В эту секунду тем же путем, что я – несколько секунд назад – зашли стражи. Трое. Подо мной прошло еще двое. Пистолет горел в руках. Держать его наготове совсем не то, что баловаться пустой игрушкой на учениях. Я боялась выстрелить и убить, боялась обнаружить себя.
Двигались они осторожно, мягко, словно кошки. Их грубые ботинки почти не издавали звуков – лишь легкий шорох, трепетный, точно сердце влюбленной девицы.
– Не двигайся, – прошипел в наушнике Нат.
В те секунды я молилась всем богам, готова была поверить в какие угодно высшие силы, будь только уверена, что они меня спасут.
Страж заинтересовал работающий механизм. Говорила же: плохая идея его задействовать. Лучше бы мы в тишине порешили свои разговоры, и также незаметно исчезли. Но сердце колотилось так громко и зубы отбивали армейскую дробь, – стало быть, к лучшему, что грохот аппаратуры заглушает все остальное.
Стражи обходили механизм со всех сторон, широко ступая, похожие на изящных танцоров. Автоматы наготове; что может мой пистолет против одной их пули? Один выстрел – и я труп, хорошо, если Нату удастся вовремя скрыться. Но и ему лучше оставаться на месте. Лес сокроет его. Мы оба в ловушке.
Я прижималась лицом к земле, старалась неслышно дышать; меня прикрывал небольшой кусок разрушенной стены, но если мушка имеет инфракрасное излучение – мне крышка. Экипированные стражи переговаривались жестами. Кто-то из них с грохотом вывернул блестящую коробку мусоропровода. Секундой раньше – это отправило бы Кару на верную смерть.
В горле пересохло так, что можно рычать.
Двое из них исчезли за стеной, где стояли мы с Карой. Послышался адский скрип. В это мгновение сатанинский механизм медленно, нехотя прекратил свою работу. воцарилась тишина. Трое показались из-за стены, остальные орудовали в северной части завода. Сердце колотилось так сильно, что меня начинало тошнить. Этот страх не унять, ибо тут два выхода: божественное везение или же смерть в лютых мучениях. Ноги непроизвольно дергались, руки пылали, держа оружие наготове. Я убрала палец с мушки, опасаясь несдержанности. О Господи, да какой, к чертям собачьим, из меня солдат?! Я девчонка! Капризная, несдержанная, неподчинимая, глупая, пустая девчонка! Что толку с учений Герда, ползаньям по горам, навыкам стрельбы и выживания? Все это пустое, как только ты лежишь, окоченев от страха, в паре метров от своей погибели… Страх поработит кого угодно.
В воцарившейся тишине щупальца ужаса все безжалостней подкрадывались к горлу. Солдаты продолжали исследовать территорию, то появляясь, то исчезая из поля зрения. Кто-то поднимался на второй этаж. Туда, где была я.
Лицо мое еще больше вдавилось в землю. Я почти ела почву и касалась ее белками глаз. Я чувствовала запах старой травы. Я слышала, как течет кровь по жилам. Я чувствовала, как сердце содрогается. Как переворачивается все внутри.
И я слышала шаги, громыхающие над бедными ушами все ближе и ближе.
– Чисто! – наконец выпалил голос.
Я дернулась и выдохнула. Громко сглотнула.
Ноги быстро сбежали по каменной лестнице, обсыпанной песком.
Оглядываясь в нескончаемых поисках, солдаты нехотя опустили оружие и, негромко переговариваясь, постепенно покинули помещение.
Из уст вырвался непроизвольный стон. Все нервы, натянутые до предела, выразились в этом легком, на первый взгляд, жесте моего тела. Я разом захлопнула ладонью рот. Меня услышали! Меня точно услышали!
– Кая, – дрожащим голосом просипел Нат в наушник, – без шума выходи через южную сторону. – по тембру и сбивчивости можно было подумать он поседел за те несколько минут, что я лежала на земле.
Я не могла встать. Мое обездвиженное тело окаменело, и, казалось, заставь я его это сделать, оно бы сломалось. Несколько раз зажмурилась, широко раскрыла глаза. Тяжело перевернулась на спину. Надо мной небо. Светлое, чуть покрытое серыми облачками недосягаемое небо. Оно слепит своим ангельским светом. Какое же оно далекое, это небо.
Меня спасла еще одна высокая стена, со всех сторон укрывшая меня от видимости страж. Кажется, эта подсобка, в которой только и можно было что растянуться, подобно гусенице, и лежать, не двигаясь, – видимо этот благословенный кусочек был ничем иным, как уборной или же кладовой для швабр и ведер.
– Кая, ты жива? – чуть ли не рыдал Натаниэль.
Я разрядила пистолет, спрятала его поглубже в широкий карман брюк. Потом встала, лезла по отвесной стене, не преминув пару раз здорово удариться. Но вот чудеса – одежда почти не пострадала! Пара незначительных и едва заметных пятен – только и всего. я оглядывалась тысячу раз, не видя никого, почти не слыша из-за идиотского шума в голове. Если хоть одна живая душа и находилась поблизости, я этого уже не чувствовала. Страх сковал меня всю, он перекрыл мою жизнеспособность. Впереди было сухое, бездыханное поле с сорняками и серой травой. Оно смотрело на меня с таким же равнодушием, как и я.
Ноги сами шагали в сторону леса, туда, где должна была стоять машина.
– Ох, Кая…
Натаниэль выскочил прежде, чем я сумела его узнать. Я закрыла лицо ладонями и заплакала. А он обхватил меня руками – так неловко, так скованно.
64
Дорога домой оказалась много дольше и тяжелей, чем то случилось на пути к злосчастному заводу. Первый час держалась, не пускала глупых слез, даже не вздрогнула. Приказывала себе держаться во что бы то ни стало. Сколько еще предстоит таких операций? А сколько позади?.. Потом перекочевала на заднее сиденье, сняла противное длинное пальто и уснула. Разбудили меня крики с руганью. Киану, неистовствуя, метая и искря, как обрезанный провод на высоковольтке, со всей силой выволок Натаниэля из-за руля и швырнул на землю.
– Киану! – я выскочила, крича не своим голосом.
Он ревел и страшно сквернословил. Противно было слушать.
Колотил руками по лицу Ната. Удар. Два. Три.
Повалил на землю. Удар ногой. Второй. Третий.
– Киану! – визжала я.
Подбежала к нему и запрыгнула на спину. Он сбросил меня. Я больно ударилась, не владея со сна телом. Встала, опять закричала. Все собрались вокруг нас и глазели.
Натаниэль – невысокий, сбитый, какой-то щуплый после пережитого – не успевал отбиваться от подобной ярости. Киану кричал ругательства. Все его слова – сплошная матерщина, брань, падаль; сыплется на землю сплошной массой, и хочется закрыть уши и никогда этого не слышать.
– Ты совсем с ума сошел, да? Идиот! Я слышал каждый ее вздох! Каждый, мать его, вздох! И даже когда у нее сердце останавливалось, ты продолжал сидеть в своих закромах! Я убью тебя..!
– Киану! – я стала между ними и с силой ударила его в грудь.
Он почти не пошатнулся.
– Прекрати! Слышишь, замолчи! Сейчас же замолчи!
– Они оба отправили тебя за смерть!
– Киану, – твердо осадил Герд.
– А ты, – он ткнул пальцем в сторону наставника, – ты отправил ее в это логово! Такого уговора не было! Так ты избавляешься от ненужных тебе людей?! И от Ноя ты тоже так решил избавиться?
– Замолчи, мальчишка! – взревел Герд, и его лицо налилось краской, обозначая глубокие морщины. – Это война, черти тебя возьми, а на войне люди гибнут!
– Ты стратег, Герд, и ты не сумел предвидеть смерть, но смерть Каи ты увидишь за тысячу километров – и все равно отправишь, да?
– Не каждая стратегия оканчивается успехом, пора бы уже свыкнуться с этим.
– Брось, Герд, просто признай, что все это – детские игры. У нас нет оборудования, нет людей, нет плана, обучение ни к черту, а ты хочешь вершить революцию!
– Да, мы часть этой революции, глупый ты мальчишка! – впервые в жизни мы наблюдали, как скалится Герд. – Что ты видишь в этой нации? Слабый народ, загнанный в угол, у которого отняли все: кров, пищу, детей, семьи, оставив одним лишь никчемные жизни. да, у нас нет ничего, и мы подняли революцию. Потому что никто больше не согласен жить по канонам Правительства! А теперь успокойся и возьми себя в руки. Твоя Кая жива – стоит перед тобой цела и невредима. Чего ты еще хочешь?
Он молчал, наверняка даже не зная, что ответить. Герд с умением дельца душ замыкал потоки изречений.
– Киану, я сама вызвалась на эту операцию…
– Замолчи! – оскалился он, резко обернувшись ко мне. – Тебя черти несут бог весть куда! Сама не знаешь, что тебе нужно. А ты, – он повернулся к Натаниэлю, чье лицо истекало кровью, – еще раз к ней приблизишься – неважно, спасти или убить – я тебя сам прикончу, – он поднял испачканные кровью изящные длинные пальцы. – Вот этими руками.
Полный ярости, бурлящий в своей ненависти, он развернулся и ушел в направлении леса.
– Ах, мальчик мой, Киану… – Мальва сложила ладони в жесте молитвы, едва касаясь тонких губ.
Руни, с видом жалостливой девочки, подбежала к Натаниэлю, попыталась коснуться его лица, но он грубо оттолкнул ее. Я смотрела ему в глаза, и читала в них ненависть. Глаза Орли, несмотря на неожиданную ее помощь с пистолетом, отражали чуть более оскорбленную злобу, чем оные напарника. Они все меня ненавидели.
Я побежала в сторону, где несколько мгновений назад исчез Киану. Пробежала мимо могилы Ноя, импровизированного летнего душа, мусорной ямы, оказалась в чаще леса. Я все звала его. Ну что на него нашло? Зачем было устраивать это представление? Разве это что-то изменит? Все мы избиты и ранены, одиноки, как волки, и все миримся, ибо смирение – в крови народа.
Он не отзывался, да и не глупо ли было ждать иного? Но я шагала вперед, пока, наконец, не набрела на одну из гор, на коих Герд учил нас лазать. Он сидел на вершине, точнее, я видела одни его ботинки. Неприкаянный, такой дикий, – как наши скалы. Я вскарабкалась по западной стороне. Заслышав, он даже не шелохнулся. Я устроилась рядом. Его взор вперился в горизонт Ущелья: купол церквушки, разрушенное здание Совета, погромы на площади, разбитый завод, взорванные шахты, горевшие дома советников и приезжих вельмож, опустевшие улицы, обреченность. Вот он, наш малый мир: сломленный, разгромленный, пустой, безнадежно утерянный. И с каждым разом глядя на него, – все только хуже.
– Зачем ты пришла? – немного поунявшись, спросил он.
Я смотрела на его красивый профиль, контрастными чертами ложившийся на портрет того мальчика, который много лет назад встретил меня на волчьем пустыре.
– Что с тобой? Зачем? Все это бессмысленно…
– Когда ты выдохнула… я думал, это конец… В этой операции было что-то важное… сам не пойму, что.
Я почему-то засмеялась, как малолетняя дура.
– Я жива.
Глазами вперилась в свои лакированные роскошные ботинки и укороченные темные брюки из добротной материи – эти метрополийские тряпки все еще украшали мое тело.
– Герда не остановить. Мы завершим все его планы, нравится нам это или нет. – подумав, я добавила: -В Метрополе сейчас очень неспокойно.
– Его планы меня не интересуют. Все, к чему они ведут – смерть.
– Раньше ты не был так категоричен относительно всех миссий…
Он вдруг разом развернулся в мою сторону.
– Да, я трясся за твою жизнь, и предпочел бы не пережить этих жутких часов. Но дело в другом. Мы. Едем. В Метрополь.
Я подняла на него глаза, страшась самых сокровенных догадок.
– Там начнется резня, а то, что рассказал мне Герд – его планы – одна чушь. Если мы будем им следовать, то все погибнем.
– Нет, Киану, мы столько раз уже это проходили. Стратегии Герда безошибочны.
– И смерть Ноя безошибочна?
– Киану…
Он глубоко вздохнул, весьма сдерживая свои порывы; ноздри его раздувались и сдувались, как воздушные шарики. Глядя вдаль, он произнес ледяным тоном:
– Согласно его плану, мы должны разделиться. Я работаю с Орли и Натаниэлем, Руни остается с Гердом. – Я ждала оглашения собственной участи, но он подозрительно молчал, и я, наконец, начинала понимать, что же заставляло его так беситься. – А о тебе мне велено молчать.
– А ну говори! – взмылилась я, бросаясь на него.
Он перехватил мои руки.
– Ты будешь работать с капитаном.
Мои глаза округлились так, что едва не выпали.
– И давно ты это узнал?
– Когда вы были в отъезде.
Я выпрямилась, чувствуя глубокую досаду. Все чувства, не нашедшие должного выхода, скопились в горле болью, от которой хотелось плакать.
–Я не буду работать с капитаном, – упрямо ответила я, кусая губы. – Он комитетник! – в отчаянии крикнула я. – Киану, я ненавижу комитетников! Я могу убить его собственными руками! – всхлипы душили меня. Не могу собраться, не могу быть солдатом, не могу стать гордостью Герда! – О, Киану, что это? Убийство? Как мы дошли до этого?
Я не хотела этого делать, но руки сами обхватили его шею, а тело прижалось так сильно, словно искало неведомой опоры, которой у меня никогда не было. Он не мог мне статью ею, но я нуждалась в человеческом тепле, которое бы хоть на одно мгновение напомнило о чем-то естественном и живом.
– Я не буду работать с капитаном, – все вторила под нос. – Я убегу… поеду в Метрополь и убегу… кому какое дело, останусь я жива или нет? Это совсем неважно, ведь мы все – мертвые души…
Киану ничего мне не отвечал, и благом стало невидение его лица и всепоглощающих глаз. Я гадала, что заставило его молчать теперь, когда я хотела услышать от него хоть какие-то слова?
