Loe raamatut: «Шамбала», lehekülg 24

78

– Что это? – спросила сразу.

– Биопленка. Придумали американцы, Комитет выкупил технологию. Въедается в кожу или одежду. Местоположение не определишь, зато прослушка отменная.

– Он будет копать, да? – я смотрела на проносящиеся мимо ночные здания неземной красоты.

– Да. Боюсь, это он, кто обо всем догадывается.

В те секунды я молилась о Каре, о том, чтобы малейшая ниточка не связала ее личность с моей, о том, чтобы Гриф не сумел об этом догадаться. Господи, как же мало у нас времени, если этот человек всерьез займется поисками наших биографий. Теперь мы подобрались к правительству по-настоящему близко. Я не готова была признать, что из таких игр живыми выходят не все ее участники. Вспомнились слова Кары: «Он один может спасти тебя. И спасет». Но нуждалась я в существенно ином.

– Эйф, – опустила голову, пытаясь собраться. От неожиданности, он пытался заглянуть мне в лицо – не каждый раз звала его по имени, – я хочу попросить тебя… пока еще не поздно. – вдох. – Помоги Каре бежать. – я знала, что сразу он не ответит; знала, что выгоды в этом ему никакой, а, значит, должна предложить что-то взамен. Но что у меня было? Тело, душа, пара монет под подушкой Волчьего Ущелья – и жизнь. И самое страшное то, что ничто из этого ему не было нужно… – Хочешь, я отдам тебе любые деньги. – выдох. – У меня ничего нет, но если понадобится, я сумею достать. Хочешь, стану тебе верной собакой. Забери у меня все, что угодно, только спаси ее. – вдох. – Однажды ты уже поместил ее в Министерство. Теперь помоги ей бежать.

Никто и никогда не заставлял меня чувствовать себя такой растерянной. Никогда прежде не доводилось просить кого-то о помощи, ведь по большей части помощью являлась сама. Каждый раз правила браздами собственных положений, любой ситуации, и редко доводилось зависеть от чьих-то возможностей. Кто бы мог подумать, что на двадцатом году жизни паду ниц коленей люто ненавистного коммитетника в мольбах о спасении единственного человека, за которого готова поплатиться всем.

Его руки в напряжении сжимали руль, глаза также растерянно и безуспешно пытались сосредоточиться на широком проспекте. Если бы только я обладала хоть каплей обаяния! Хоть одной крупицей из тех женских даров, благодаря которым иные особи слабого пола подчиняли себе сильнейших мужчин! Если бы только я знала рычаги действия и бездействия… Но что я сведала о природе любовников? Попытка вывела бы меня из равновесия, не принеся результатов, ибо приучена была действовать лишь в условиях полной уверенности собственного положения. Эти глаза повидали слишком много, чтобы польститься на деревенскую простушку, в этих руках таяли ослепительные, как звезды, метрополийки, способные бросить к его ногам половину мира. Кто я рядом с ними?

Именно тогда я чувствовала себя не солдатом, не натренированной пешкой, готовой опрометью исполнять приказ, – а по-настоящему слабой маленькой девочкой, несведущей, пустой, бесполезной, глупой. Хотелось забиться в угол, плакать, жалеть собственную никчемность.

–Ты можешь меня завербовать… – бросила последний козырь.

– Нет, – резко осадил он, явно погруженный в мысли. Многое хотел бы он высказать, – и я могла только догадываться, что именно – но вместо этого молча вел машину, рассекая блистательные улицы Метрополя. Почти весь наш путь пролежал в самом нелегком молчании моей жизни. О чем думал этот странный, таинственный человек? Отчего лицо его, такое уставшее, покрыто пеленой тяжких дум? Что ввело его в подобное заблуждение?

Припарковавшись на пустынной площадке, мы несколько минут сидели в тишине. Ноздри вдыхали ароматы кожаного салона, мяты, его одеколона… От него, как всегда, мутило в мозгу, немного кружилась голова. Затем он вышел и, обойдя автомобиль, распахнул передо мной дверь, подавая руку. Застучали каблуки туфель, кожа превратилась в гусиную от ночной мглы. В нашей долине никогда не бывало так холодно. Даже когда морозы изъедали землю вглубь, никогда еще мои плечи не чувствовали такого отчаянного холода.

Капитан вдруг переплел в локтях наши руки, и мы, точно взаправду обрученные метрополийцы, неспешно зашагали к жилому дому.

– Ты здорово мне сегодня подыграла, – с теплотой, свойственной ему одному, произнес он, будто и не произошло меж нами того мучительного диалога. – А уж как разговаривала с Премьер-министром!.. Вылитая О’Хара из старого фильма! Он просто пал к твоим ногам.

– Актриса из меня никудышная, – он ввел код. – Ну, хоть платье помогло… – капитан усмехнулся, и пропустил меня внутрь.

Мы зашли в лифт, он нажал три раза семерку.

– Откровенно говоря, я думал, они все просверлят в тебе по паре дырок. Вот уж не думал, что нашему правительству не хватает красоты.

В иных условиях стоило бы смутиться, но я лишь улыбнулась, глядя ему в лицо. С этими невыносимыми мыслями, в этом уставшем теле, с этими поразительными глазами – он тот, кто заставил меня по-настоящему улыбнуться. Как ему это удается? Самый чудовищный спектакль из всех, в котором мне когда-либо доводилось участвовать.

Лифт остановился, мы вышли на нижнюю площадку, и капитан отчего-то нажал не на биозамок, а зазвонил в дверь. Через минуту послышались движения, в скважине повернулся ключ. Перед нами стояла Тата.

79

Признаться, это немного выбило из колеи. Тата – единственная нить, теперь связующая наш сектор. Ей одной известно, где сейчас находится Герд, Киану, Орли, Руни, Нат. Неужели и она ведет здесь двойную игру? Неужели и ее впутали в этот заговор? Быть может, она сумеет помочь мне связаться с Киану, и тогда я буду заклинать его всеми святыми, лишь бы он помог мне вытащить Кару… Едкие синие глаза Таты черство блеснули, губы сжались еще плотней, образуя яркую линию на фоне уставшего бледного лица. Мы ступили в квартиру, и только когда дверь закрылась, она колко высказалась:

– Неужели это ты, Кая?

– Удивительно, что может сотворить Дмитрий, не правда ли? – шутливо отозвался капитан. – Истинная метрополийка. Не отличить от местной элиты.

Мы сбросили с себя верхнюю одежду, и вместе с ней – свои шуточки. Капитан сразу же изменился в лице, собравшись, отгоняя въевшуюся во все его существо усталость. Провел рукой по лицу, будто смахивая желанную мысль об отдыхе. Неужели ему так же, как и мне, ненавистно одно только представление грядущего дела?

– Нужно кое-что обсудить, – обратился он к Тате. – Сейчас.

Она быстро кивнула, и мы, все в той же парадной одежде, отправились в один из рабочих кабинетов. Кольцо сжимало безымянный палец; как сильно жаждалось от него избавиться!

Тата примостилась в углу мягкой софы, я устроилась в кресле напротив. Эйф обошел стол светлого дерева, но не сел; вперил руки в столешницу, глядя куда-то перед собой.

– Где Ксан?

– Сейчас будет.

– Гурз?

Тата покачала головой.

– Сегодня на задании. И, боюсь, завтра тоже.

– Гриф приложил руку?

– Час назад.

Ни одна клеточка его лица не утвердила недовольства. Но стоило догадаться, что этот комитетник принес немало неприятностей капитану и по-прежнему продолжает строить козни.

– Почему Ксана не вызвал?

Тата едва заметно помотала головой в незнании.

– Он будет копать, – чуть слышно произнес капитан.

– Эйф, Ксана теперь нельзя использовать, – говорила Тата. – Его могут выследить.

– У нас не хватает людей. Ты не можешь вести машину, тем более что это буду делать я, а не Гурз. Лиши нас двух людей и операция может сорваться.

В эту минуту в кабинете едва слышно возник Ксан. Казалось, со дня нашей последней встречи он похудел еще больше: щеки его и без того тонкого лица ввалились, посерели, все сильнее сквозь форму виднелись кости острых локтей и тонких, хоть и сильных, ног. Весь облик его производил впечатление призрачной фигуры – коммитетника на побегушках капризного правительства. Я могла только догадываться, какие работы они выполняли и какие города патрулировали в компании таких капитанов, как Гриф, вытаскивая людей из их постелей, шля угрозы, допрашивая, избивая, убивая…

– Плохо… – прервал кошмарные мысли Эйф. – Он наш водитель. Ксан, придется тебе заменить его.

Собеседник кивнул, усаживаясь в другом конце софы.

– Есть еще кое-что, – продолжал Эйф, ни на кого не глядя. – Нужно вытащить одного человека… Кару Штарк. Операция через двенадцать часов.

– Да ты рехнулся! – безудержно вспылила Тата. – это невозможно. После двух выстрелов у нас будут считанные минуты, чтобы убрать свои задницы с того участка! Двух, прошу заметить.

– Двух? – переспросила я.

– Я не спрашивал, возможно ли это, – твердо, но без злости парировал капитан, – план изменился. Нам нужно подстроиться под это обстоятельство.

– Герд псих. Самый настоящий.

– Таково условие.

Я смотрела на капитана и не могла поверить своим ушам. Очевидно же, что Герд не замолвил слово за Кару, что эта женщина предоставлена самой себе, и лишь волей случая сумеет выжить в этой кровавой бойне. Не слишком ли отчаянное положение для той, кто проделала большую часть работы, положив на плаху собственную жизнь? Это значило только одно: капитан был на моей стороне, и он также готов был потупиться многим во имя спасения этого человека. Но почему? В чем его собственная выгода? Какие цели он преследует? Быть может, они давние возлюбленные?

Лицо Таты исказила гримаса неприязни, какого-то отвращения. Вероятно, за вечерним платьем она видела не воина, а молодую мордашку, посланную на черт пойми какую миссию – такую же глупую, как и ее исполнительница. Ее что-то коробило, и я поняла, что она мне хуже Орли с ее причитаниями и бесконечными комментариями в спину.

– Почему два выстрела? – повторила вопрос.

– Министр внутренних дел и Премьер-министр, – ответил Ксан.

Я вытаращила глаза.

– Кто взял на себя Премьер-министра?

– Ты это серьезно сейчас? – язвила Тата. – Это твоя забота.

Я глянула на капитана, и он, осознав положение дел, устало опустился на свой стул.

В ту секунду я готова была пришить Герда за то, что он до самого последнего мига держал эту новость в строжайшей тайне. Об этом наверняка знал Киану, ведь это он беседовал с наставником в часы моей операции с Натаниэлем. Это были последние часы выработки конечного плана главной операции, где каждый получал последние инструкции. И все они умолчали… Почему?

– Кто обеспечивает безопасность квадрата? – спросила.

– Все они. Уже пробивают почву. – ответил капитан.

– Должна ли я еще что-то знать? – я старалась скрывать то чудовищное негодование, что заставляло белеть костяшки пальцев и предательски дрожать голос.

– Оружием займемся перед выездом. Тата, нужен почасовой прогноз погоды на ближайшие сутки. Ксан, сможешь настроиться на волну Натаниэля? К ним сейчас соваться нельзя. Да и времени нет, они в восьмидесяти километрах. Нужно их предупредить о Каре.

– Что ты сделаешь? – спросила я.

– После того, как она расправиться с Министром иностранных дел, должна выйти не через черный вход, а через парадный. За черным ходом рвы и сеточный забор. К нему мы приближаться не будем, вполне вероятно, что там установлены дополнительные камеры. В любом случае, ты будешь сокрыта. Твоя работа – всего два выстрела. А у парадного Кару перехватит кто-то из вашего сектора. У нее будет не больше двух минут. Натаниэль должен будет настроить внутренние и внешние камеры видеонаблюдения и включить обычный показ старых пленок. У него нет специальной техники, так что примерно через полчаса диспетчеры охранной системы это засекут. Именно за это время ваш сектор должен успеть покинуть Вторую провинцию.

– Но этого не достаточно, – я начинала нервничать.

– Именно поэтому нам нужен был Гурз с его молниеносным транспортом.

– Но если Ксан заменит Гурза и повезет всю эту шайку за пределы Второй провинции, как мы доберемся до Метрополя? – справедливо заметила Тата.

– Я поведу.

– Эйф! – она даже покраснела от возмущения. – Ты должен следить за одним из квадратов, а не сидеть на стремени.

– Прекрати сеять панику, Тата, – по-прежнему спокойно, не теряя лица, отзывался Эйф. – в конце концов, бывало много хуже. Я буду отслеживать свой квадрат, машину спрячем хорошенько. Сделаем дело и разбежимся по углам. Среди нас все люди подготовленные. Никто не говорил, что будет просто, – он еще недолго был погружен в собственные мысли, затем встал. – Собрание окончено. Ксан, нужно переговорить с Натаниэлем.

Они быстро покинули комнату, оставив после себя шлейф диковинной неопределенности. Пока я выпутывалась из подола платья, чтобы нагнать их, Тата неожиданно резко протянул мне маленький лист бумаги, сложенный в несколько раз.

– Что это?

– От Киану. я вам не почтовый голубь мира, но очень уж сильно он просил об этом.

Первая мысль: как это не похоже на Киану. Раскрыла лист. Почерк его: кривой, крупный, угловатый. В смысл не вдавалась.

– Откуда мне знать, что это не подделка? – Тата сверлила меня холодными глазами, сложив руки на груди. – И что вы не сговорились с капитаном сдать меня правительству?

– Не корчи из себя идиотку, Кая. Его брат в тюрьме Комитета. Тебе этого не достаточно?

Я умолкла, растерявшись.

–А теперь он сам впутался в такое дерьмо, что уже не разбирает, где опасность, а где нет. И эта девчонка Кара… Ты думаешь, я не знаю, что это ты его попросила? Заманчиво было бы после этого сдать тебя правительству.

Она вышла из кабинета, наверняка радуясь, в какой ступор сумела ввести очередную нежелательную напарницу. Разумеется, я многого не знала, и, стало быть, не учитывала межличностные отношения этих двух странных людей – Таты и Шимана, а, значит, одним своим присутствием сумела вызвать ее пока еще необоснованный гнев. Быстрей, быстрей бы покончить с этим делом и позабыть, как самый страшный кошмар. Если бы только можно было стереть себе память, я бы пожелала забыть каждую минуту своей жизни, защиту Киану, приказы Герда, лицо Эйфа и его всевидящие глаза.

80

Комната, предназначенная мне, слишком роскошна, чтобы существовать даже в воспоминаниях. Свобода пространства, изысканная мебель, странные картины, функциональные предметы быта – все кажется необыкновенным, сущим плодом фантазии. Но даже поразительно высоким потолкам и безгранично мягкой постели, сошедших со страниц модных каталогов, не удается склонить измученное тело ко сну. Мысли горят, в глазах мелькают блики – и нет спасения от роя мыслей.

Освободила слишком пышные волосы из заколки, позволяя им рассыпаться по плечам, спине. Облегченно вздохнула. До чего приятно не быть скованным этими условностями женской красоты.

Внутри пылает неясный гнев. Ни одна минута вечера не прошла спокойно: каждая идея возвращалась к Киану, Натаниэлю, Руни, Герду, Каре – даже Орли. Они канули в небытие, как растворяется диспергатор в воздухе – и ни разу не дали о себе знать. Случайность или продуманный план? Слишком хорошо изучив Герда, я склонялась к последнему. Но какие цели он преследует теперь, отделив меня от союзников, предоставляя полную свободу действий? Это ли есть истинный план? Операция представляла слишком большую опасность, чтобы игнорировать происходящее.

В какую-то мимолетную секунду поняла, что ужасно боюсь. Так называемый «выход в свет» подтверждал мое полностью заявленное участие в операции; и то, что происходило несколько часов назад – точка невозврата. На финишной прямой у тебя нет права на ошибку. Страх до того сковал мое жалкое существо, что я начала задыхаться, только не могла пошевелиться. Меня объяли каменные цепи, но я сопротивлялась. Они давили, врезались в горло; они шипели, как потревоженный выводок змей, нашептывая на ухо свои проклятия. Перекрыли кислород. Еще секунда – и задохнусь. Темнота над головой все сгущалась – и тут я закричала.

Проснулась.

В мягкой, прохладной тьме, щеки касается стена. Я в углу. Меня трясет. Холодный пот пробил каждую клетку тела. Я вся сжата в комок, – нет сил расправить плечи, встать, пройти к постели. Как я тут очутилась? Ведь отчетливо помню, как цинковая голова касалась не в меру мягкой подушки…

Нещадно распахнулась дверь, впуская в комнату широкий луч слабого света. Мы глубоко под землей, никто не станет тревожить наших страхов. Это Эйф. Он не включал лампы, только собственные глаза сверкают во тьме. Какой же он сейчас земной, пусть и в рубашке и брюках, которые до сих пор не сменил. Пытался ли он вообще отдыхать? Он устал, и эта очевидная изможденность читается во всем его лице, нарочито расслабленных движениях.

Беспокойно колотится сердце, и меня все еще трясет. Дергаются руки, ноги, пальцы, плечи. Я вся – сплошной нерв. Не могу с этим справиться. У меня просто нет сил.

Мы смотрим друг на друга, и я чувствую, что он единственный, кто меня понимает. Он капитан, он комитетник, злейший мой враг и тот, кого я, по неясным причинам, буду ненавидеть всю жизнь, – но он единственный, кто не смотрит на меня свысока, кто, кажется, разделяет каждое мое слово, тот, в чьем взгляде есть тот луч заботы, подобный тому, что он только что впустил в комнату. Я смотрю на него, и осознаю, какое испытываю безразличие к собственному положению, измучившим душу страхам, тому, что он видит меня такой – пугливой, слабой, беспомощной. Стыдно ли? Без сомнения. Я закрываю глаза и отворачиваю голову к стене. Беззвучно пожирали слезы.

Слышу его шаги, он проходит сквозь комнату, садится рядом – плечо к плечу – громко выдыхает, откидывая голову. Зудят глаза, и пелена слез все еще застилает видимость. Ломит все тело. Начинаю осознавать, что во сне больно ударилась о стену, не то сорвавшись с места, не то падая, не то ища то, чего у меня никогда не было. До чего ж паршиво!

– Уходи, – прохрипела.

– Ты не обязана проходить через это в одиночку.

– А ты не обязан быть мне психологом, – я сглотнула ком слез.

Я чувствовала на себе его взгляд, некий внутренний его призыв стать тем, кто способен помочь. Почему он так добр? Почему я не могу потупиться призрачной гордостью и просто принять это тепло? Ведь оно так мне необходимо, так жизненно необходимо… Все мы в конечном итоге осознаем себя людьми – столь простыми, будто Господь никогда и не создавал великих.

Слишком долго мы просидели в молчании. Минуты – или часы – кто их разберет? – отсчитывали свои круги, приближая нас к страшащей развязке. Он откинул голову, ни на секунду не сомкнув глаз, и умиротворенно дышал. От рубашки все еще исходил аромат одеколона, будоражащего мое восприятие окружающего. Больше не уснуть – все, что возможно, это закрыть глаза, прижаться лицом к стене, обхватив себя слабыми руками, и знать, что рядом сидит кто-то живой. Кто-то сильнее тебя. Быть может, на самом деле, только этого и достаточно?

– Пожалуйста, вернись в постель, – произнес он спустя долгое время.

– Зачем ты делаешь все это? – не раскрывая глаз, протянула я.

– Думай о том, что страдает дело. Тебя учили этому.

Я горько усмехнулась.

– Правое дело превыше всего… – и даже разочарование мелькнуло в тембре голоса. – Ты сам в это не веришь… Уже не веришь… Или никогда не верил? Ха… хотела бы я знать твои истинные мотивы.

– Хотя бы четыре часа, – будто уговаривал он.

Чувствовала я себя прескверно; но, благо, прекратилась дрожь, и затаился страх, ослабив мертвую хватку. Конечно, он всегда прав, почти как Герд; надо немного поспать.

Безуспешно попытавшись подняться, с трудом размяла затекшие конечности, едва не упав. Эйф все время рядом – вертится, как собака, но ни на долю не верю в его доброту. Легла в постель, с блаженством вытянула ноги, зарылась в подушку.

– Как давно начались кошмары?

– Не помню. Не помню, когда в последний раз спала, – перевернулась на живот, заложила одну руку под подушку, наслаждаясь ее небесной мягкостью. – Чего бы тебе ни наобещал Герд, я всего лишь человек.

Он не предложил остаться; было бы сущей банальностью ожидать от него этого. Он знал, что мне это будет неприятно. Мою сущность уже не под силу кому-то изменить. Несмотря на все противоречия, таилось в той ночи нечто интимное – что-то гораздо более сакральное и глубокое, чем тьма, поглотившая двух страстных любовников. Произошла некая странность: бессильная дремота в одну секунду завладел разумом, верно превращаясь в размеренный сон. На задворках сознания только диву давалась, что являлось тому причиной. Однако напрасно я соблазнилась подобным чудом: спустя некоторый срок кошмары возобновились.

81

Страх. Жажда. Бессилие. Бессмысленность. Пустота. Снова страх.

Цепочка, ведущая к саморазрушению. Какое безумие: страдать от того, что не в силах изменить.

Чьи-то сильные руки обхватили меня со столь непривычным уютом, что сердце постепенно перестало колотиться, и я громко выдохнула, прижимаясь к этим рукам. Кто же это? Только во сне так обнимала Кара… или Киану… или кто-то, кого я почти никогда не знала – мама и папа.

Тело вздрогнуло.

Это действительно был сон. Страшный кошмар, преследующий теперь каждую ночь вдали от дома и всего того, что когда-то знала.

Я дернулась, но тут же услышала настойчивое:

– Шшш…

И эти руки. Эти сильные, необыкновенные руки, в чьей власти изменить все – весь мир, и даже больше.

Я не готова сопротивляться, кричать или бунтовать. Понимаю, что в этом нет смысла. Его помощь – то, в чем я нуждалась, как в воздухе. В конце концов, пусть содействие приходит с неожиданной стороны, она существенна для реализации амбициозных планов Герда.

– Не знал, что во сне можно себя убить.

– Что?

– Ты ходила, и падала, и билась… Но не кричала. Лучше бы кричала, как все люди.

– Ты знал, что мне поручат две головы?

– Да. Об этом сообщил Герд.

– Ну конечно… – тихо возмутилась.

В коридорах наверху тишину прорезали тяжелые, шумные шаги; сыпалась из женских уст ругань.

– Шиман, какого лешего я должна искать тебя?! – бесновалась Тата. – Выходи, старый черт!

Капитан не утруждал себя быстротой движений. Он поднялся, натянул носки ног, размял шею и, как был в рубашке да брюках, оставшихся после Инаугурации, так и отправился наверх.

– Эйф! – позвала я.

Он обернулся.

– Спасибо, – негромко произнесла.

В его лице мелькнуло что-то истинно человеческое, то, чего я еще не замечала ни в одних глазах, ни в одной натянутой улыбке, ни в одном праведном жесте. Имя тому было понимание; единство и подобие вопреки иным различиям; то, что мы оба разделяли и будем разделять всегда.

– Все мы люди, – отозвался он и отправился наверх.

– Завел себе подстилку? Хоть бы выбрал кого постарше, не этого же ребенка. Наивная, как три копейки! – громко возмущалась Тата, чтобы это точно долетало до моих ушей.

Я лежала и смотрела в высокие потолки – простые, но не лишенные изыска, как и любая деталь в этом огромном подземном жилище. Как это ему подходит: цивилизация, холеность, комфорт. Не слишком ли дешево он продал собственную свободу во имя всех этих благ? Смогла бы я отдаться логову шакалов и стать одной из них?

Еще ближе оказалось время операции. Следовало подготовиться, надеть форму, познакомиться с оружием. Сегодня все кончится. Сегодня я увижу Кару. Возможно, мы даже вернемся вместе домой. Только где-то в самой глубине души что-то отвратительно поскрипывало, как тянут когти о стекло, настаивая на чем-то скверном. Гоните прочь подобные мысли! Им не место там, где нужна уверенность. Пусть грех двух отъявленных голов ляжет на мою душу – только бы это знаменовало конец всем мучениям.