Loe raamatut: «Школа для двоечников»

ГЛАВА 1. ЛИНЕЙКА

Эта глава о том – что бывает, когда плохо учишься в школе… И о том – почему в некоторых школах иногда творится форменный беспредел.

– Смотри, Мур! На директрису смотри! – Макарова толкала Мура в бок, и эти её вечные острые локтевые толкания ему были сейчас особенно неприятны.

– Чего я там не видел? – отбрыкивался Мур, не желая смотреть в указанном направлении.

– На начес её смотри! – Макарова, приподнявшись на цыпочки, отчего юбка её задралась до головокружительной высоты, двумя руками насильно повернула муровскую голову вправо.

– Ну? – Муру сегодня было лень сопротивляться.

– Праздничный у неё начёс сегодня, не видишь, что ли? До небес почти. Чикуля!* – прокомментировала Макарова.

– Ну, и мне-то… – Мур отвернулся.

– Ты не наблюдательный, Мурёнок. Когда у неё такая копна на черепе – это всегда по нашу душу!

– В смысле? – вяло поинтересовался Мур, игнорируя уменьшительно-ласкательное склонение своей фамилии, от которого он всегда заливался краской и злился.

– В смысле чего‑то она опять придумала для расправы над нами, – терпеливо пояснила Макарова.

– Ещё ни разу эти расправы ей не помогли, – совсем уж равнодушно зевнул Мур.

– Так‑то да… Но она постоянно совершенствуется, – заметила Макарова.

– Ну и ладно…

Расшевелить Мура сегодня было невозможно. Похоже, опять были проблемы дома, о которых он не любил распространяться.

– Ну я тебя предупредила, – и Макарова оставила Мура в покое, к его великому облегчению.

– Может же эта Макарова из мухи элефанта раздуть, – вздохнул Мур и нехотя побрёл в свой класс.

Однако Макарова оказалась права. После третьего урока созвали линейку на первом этаже. Школьный народ толпился в недоумении, завуч Валерия Сергеевна выдергивала двоечников из своих классов и выстраивала их в первый ряд. Макарова, которую тоже волокли из своего 10 Б, торжествующе поглядывала на Мура, мол, чего я тебе и вдалбливала час назад.

Когда всех расставили согласно табели о рангах, в центр на своих толстеньких коротких ножках выкатилась директриса. Торжественно глядя на двоечников, выстроенных по росту в первом ряду, она начала свою пламенную речь. Начиналась речь, как обычно, перечислением всего плохого, чего сделали двоечники во вверенной ей замечательной школе (эту часть Мур даже не слушал – знал наизусть). А закончилась совершенно неожиданно:

– Отныне и прямо с завтрашнего дня эти люди (директриса обвела полыхающим гневным взором первый ряд) будут переведены в другую школу! В специальную школу для двоечников!

– …

– И не будут позорить больше школу нашу! – добавила она после многозначительной паузы чуть тише и значительнее. Но эта зловещая фраза громом прозвучала в небывалой доселе в стенах этого здания тишине.

Школьный народ безмолвствовал. Народ не знал, радоваться ли этому факту или нет. Будет ли жизнь без двоечников в этой школе так же нескучна и прекрасна, как раньше? И вообще, кроме того, что выселяемые двоечники плохо учились, других отклонений за ними не наблюдалось. Мур из 10 А так вообще был красафффчик. Это признавали все девочки, даже из 11-х. А без мини‑юбки Макаровой мужская половина учебного заведения даже не представляла себе школьных перемен.

– Мы чё, дебилы, что ли? – сиплым басом спросил Сизов, двоечник из 11 В. – Не имеете права!

Его поддержал нестройный гул товарищей по успеваемости, не понимающих ещё, к чему всё клонится.

– Сизов! – директриса не скрывала своей директорской радости. – Вас не в школу для олигофренов переводят, если ты это имел в виду. А в школу для двоечников – для тех, кто учится на двойки и не желает учиться ни на какие другие оценки. Хотя и может, между прочим! Там будут собраны двоечники со всего города, и вы будете чувствовать себя в своей тарелке.

– Мы и так в своей тарелке! – не сдавался Сизов.

– НАША тарелка больше не для вас, – с особым нажимом на первое слово типа сострила директриса. – Завтра за вами приедет персональный автобус и доставит вас к новому месту учебы. Прошу не опаздывать.

– Ага, щас! – грубо прервал её Сизов, который гордился и славился тем, что не боялся грубить никому, даже скорой на расправу директрисе.

– Впрочем, можете опаздывать, – милостиво разрешила она ему, улыбнувшись, что было совсем уж не по-директриссински. – Мне абсолютно все равно, или, по-вашему, фиолетово. Вы уже не наши ученики. Линейка окончена, все по классам! – рявкнула она и, колыхая своим начёсом, покинула честное собрание.

– Кто-нибудь чё-нибудь понял? – спросил Сизов у собратьев по выселению.

– Чего непонятного? – Макарова протиснулась в середину стянувшихся в кольцо двоечников. – Выселяют нас, чтобы не портили успеваемость. Такая печалька*.

– Кому нужна эта их грёбаная успеваемость? – не унимался Сизов.

– Директрисе нужна, кому ж ещё! – сказала всезнающая Макарова. – Знаешь, как её каждый раз в министерстве имеют за нас.

– Ну и пусть имеют, мы‑то здесь при чём?! – горячился Сизов. – Мы никого не трогаем… Спокойно себе учимся, грызём этот, как его, гранит… И всё такое.

– Ну ты, Сизов, и тупой! – сказала Макарова, покрутив пальцем у виска.

– Сама тупая, – заорал Сизов истеричным голосом, почти сорвавшимся на плач.

Он всегда чувствовал себя неуязвимым в этой школе, где младшие боялись, а учителя старались не связываться с грубияном. А тут так запросто взяли и выпинули в другую школу, даже не интересуясь его – сизовским – мнением. Беспредел какой-то, а не школа!

ГЛАВА 2. ОТЕЦ

Эта глава о том – как плохо бывает человеку, когда не с кем поделиться своими проблемами… И о том – почему переход в новую школу – это всегда интересно.

Мур пришёл домой, в свою коммуналку, и, открыв дверь ключом, долго стоял в коридоре, не решаясь пройти. На душе было неспокойно. Дома успокоить было некому.

Наконец, после того как из соседской комнаты высунулся любопытный нос бабки Нины Григорьевны Непроливайкиной, он разулся и прошествовал в свое жилище, находящееся в конце тускло освещённого общего коридора.

За столом, как всегда, сидел отец, брезгливо ковыряясь вилкой в трёхглазой яичнице собственного приготовления и запивая её водкой.

– Меня в другую школу перевели, – сообщил он отцу. Потому что надо было кому‑то сообщить.

– Денег нет! – отрезал отец, опрокидывая в себя рюмку.

– Там и не надо, – вздохнул Мур.

– Тогда вперёд! В другую школу! – прокричал отец театрально и уронил пьяную голову на стол.

Мур вывинтил у него из‑под руки сковородку и отправился на кухню её мыть, по дороге спрятав оставшуюся водку под диваном.

На кухне, погрузив закопчённую посудину под струю воды, он обречённо уставился в окно.

– Опять отец напился? – бесшумно материализовался на кухне сосед Артём Витальевич.

Мур кивнул, одновременно здороваясь и отвечая на вопрос.

– Пошли со мной пообедаем, – пригласил Артем Витальевич. – Не могу один есть, ты же знаешь.

– Если хотите, я с вами просто посижу, – сказал Мур. – А есть мне чего‑то не охота.

– Случилось что, а, Устин? – спросил сосед, накрывая на круглый стол в своей комнате и разливая по тарелкам свой знаменитый харчо.

– Да так… Ничего особенного, – ответил Мур, поморщившись. Он не любил, когда его называли по имени – оно ему не нравилось, казалось слишком старинным, вернее стариковским. Фамилия, хоть и кошачья, звучала лучше. Он принялся вяло бултыхать ложкой в супе. – В школу меня в другую переводят.

– Что за школа? – заинтересовался сосед.

– Для двоечников, – покраснел Мур. И уставился в суп.

– Не знал, что бывают такие школы, – удивился Артём Витальевич. – И что ты двоечник, тоже, извини, не знал.

Мур пожал плечами, продолжая изучать суп.

Артём Витальевич ложкой плюхнул ему сметаны в тарелку и пододвинул нарезанный ровными ломтиками хлеб.

– А почему ты вдруг двоечником-то стал? – спросил он. – Если не секрет, конечно…

– Да так… Надоело всё, – ответил Мур. – Неинтересно, непонятно, скучно. Училки все – истерички. Нормально объяснить ничего не могут, сразу орут. Школа – это не для меня, – подвёл он итог.

– Знавал я одну двоечницу с таким же настроем, – улыбнулся Артём Витальевич. – Умная была девчонка, но принципиально на двойки училась. А потом все экзамены на пятёрки сдала. И речь такую на выпускном произнесла, что все учителя попадали с каблуков… В общем, пообещала всем, что откроет школу для двоечников, которые утрут нос всем отличникам.

Мур усмехнулся:

– И где она теперь?

– Не знаю… – Артём Витальевич отвёл глаза, уставился в окно. – Замуж вышла за богатого иностранца вроде бы. Уехала в дальние страны, за моря-океаны… – Он произнёс это с грустью, и Мур понял: видимо, что‑то у них с той двоечницей было. Типа любовь. Но озвучивать свои догадки не стал. Помолчал немного, дав соседу попутешествовать по детству.

– Может, это она приехала и создала эту школу? – вдруг оживился Мур.

– Вот завтра и узнаешь, – подмигнул Артем Витальевич. – Доедай суп. Сейчас чай с тортом будет.

Мур кое‑как доел суп, к торту даже не притронулся и отправился восвояси.

– Я бы на твоём месте так не переживал, – сказал ему уже у двери Артём Витальевич. – Ведь никогда не знаешь, чем закончится очередная история в твоей жизни, но пока она длится, цени каждый момент.

– Угу, – мрачно кивнул Мур.

– А вообще, переход в новую школу – всегда интересно, – крикнул вслед Артём Витальевич. – Я тебе даже завидую.

Но Мур считал, что завидовать тут особо нечему.

ГЛАВА 3. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

Эта глава о том, что иногда реальность бывает во сто крат лучше, чем её ожидания… И о том – почему деревянная швабра во сто крат круче электронной.

Утром, когда Мур подошёл к школе, он увидел всех своих братьев-двоечников, а также сестёр под предводительством Макаровой, толпящихся около входной двери. Несмотря на трескучий мороз, тётя Клара, размахивая шваброй, внутрь их не пускала. А уборщицу тетю Клару боялись все. Она работала в этой школе с момента её – школы – рождения, знала не только родителей, но и прародителей нынешних учеников, и даже те до сих пор её боялись. Иногда, чтобы вызвать в школу чьего-нибудь очень занятого работой родителя-бизнесмена или даже депутата, учителя обращались к ней. Тетя Клара звонила неуловимому родителю и приказным тоном повелевала явиться в школу в означенное время. И родители являлись всегда, подобострастно кланяясь при входе монументальной женщине со шваброй, заискивающе поднося ей подарочки да сувениры. А мэр так однажды новую электронную швабру с кнопочным управлением подарил – сама моет, сама вытирает и сопровождает процесс мытья полов приятной вальсовой мелодией. Швабра стоит в кладовке у тёти Клары как музейный экспонат и регулярно протирается от пыли. Работать же она предпочитает проверенным способом – с помощью деревянного орудия труда, сколоченного ещё первым трудовиком данной школы.

– У меня приказ директора не пускать вас, оглоедов, сюда больше никогда! – провозгласила тётя Клара, опираясь на деревянный раритет. – Сейчас за вами автобус приедет. Так что кыш отседова!

Сизов побоялся вступать в бой с тётиклариной шваброй, но торжественно пообещал всем прямо сейчас уйти домой и написать жалобу в Министерство образования за то, что несовершеннолетних детей держат на трескучем морозе и не пускают получать желанные знания. Но осуществить обещанное не успел – из‑за угла появился автобус. И какой автобус! Новенький, двухэтажный, ярко-красный, со словами на «лбу»: «Добро пожаловать, друзья!».

Автобус остановился у входа, с водительского сиденья выпрыгнул водитель в синей форме с золотыми пуговицами и в белых перчатках.

– Прошу садиться, друзья, – склонился он в полупоклоне, открывая двоечникам, как каким-нибудь суперотличникам, дверь в салон. А девчонкам так даже руку предложил – помог подняться по ступенькам, деликатно отвернувшись, когда поднималась Макарова в своей суперминиюбке.

Тётя Клара, не видавшая со времен открытия школы такого отношения к подрастающему поколению, остолбенела со шваброй наперевес.

Водитель, закрыв дверь автобуса, поворотился к ней передом и поклонился чуть ли не до земли. Затем резво запрыгнул на своё сиденье, и автобус, будто круизный лайнер, мягко отчалил от школы, провожаемый восхищенными взглядами прилипших к окнам оставшихся учеников.

– Всем задротам** счастливо оставаться! – прокричал Сизов на прощанье, высунувшись в окно автобуса.

…Всю дорогу двоечники обалденно молчали, лишь изредка переглядываясь. В автобусе было тепло и вкусно пахло карамельками. В кармашке каждого сиденья лежали пакетики с разноцветными леденцами, и младшеклассники к концу путешествия осмелели настолько, что стали забрасывать их в рот целыми горстями. Но, когда увидели школу, в которой им предстояло учиться, про леденцы забыли.

Даже Гарри Поттер в знаменитом Хогвартсе не видел такой красоты! Величественное здание с колоннами, больше похожее то ли на дворец, то ли на пятизвездочный отель в каких-нибудь Арабских Эмиратах, чем на рядовую школу, встречало их знакомым уже автобусным слоганом на воротах: «Добро пожаловать, друзья!».

– Крутяк! – озвучил всеобщее восхищение Сизов.

Остальные потрясённо молчали.

– Может, нас не туда привезли? – прошептала Макарова, хлопая наращенными ресницами.

– Наверное, мы не в тот автобус сели, – подал голос Мур и закашлялся.

– В тот, в тот, – не дал им долго сомневаться водитель в белых перчатках. – Следуйте за мной, друзья.

Двоечники покорно последовали.

Ворота гостеприимно распахнулись, и по вычищенной от снега широкой дороге все потопали к дверям. У которых их поджидала прелестная молодая женщина, над чьей головой, на двери, из золотых букв складывались не менее прелестные слова: «Школа для двоечников».

– Крутяк! – опять восхитился Сизов и гордо расправил доселе сутулые плечи. Впервые со времен вступления в школьную жизнь он чувствовал себя великой личностью. И даже почти что нобелевским лауреатом.

– Добро пожаловать, друзья! – сказала женщина, ожидавшая их под табличкой, и пригласила всех внутрь, где дар речи опять покинул обалдевший народ.

– Меня зовут Ольга Артуровна, – представилась женщина, – я директор этой школы. Её построила моя мама, которой, как и вам, довелось учиться в средней школе на одни двойки. Познав все прелести жизни рядового российского двоечника, она решила создать такую вот альтернативу. Сейчас вы можете осмотреться, прогуляться по школе, а ровно через 20 минут, когда закончится урок и дети освободятся, всех милости прошу на второй этаж, в ресторан, где мы все вместе будем обедать и знакомиться.

Директор поклонилась двоечникам, что было совсем уж ни в какие ворота, и ушла по своим делам.

ГЛАВА 4. ВЕЛИКИЕ ДВОЕЧНИКИ

Эта глава о тех – чья карьера не задалась с самого начала… И о том – почему ничто не смогло их вышибить из седла.

– Ничего себе директриса у них! – присвистнул Сизов.

– И никакого начёса! – оценила Макарова.

Младшеклассники начали несмело разбредаться в стороны.

Сизов пошёл искать туалет.

Макарова прилипла к огромному зеркалу в вестибюле.

А Мур отправился по коридору влево, рассматривая портреты выпускников школы, украшавшие стену. Около каждого портрета он притормаживал и внимательно читал информацию под ним. Невозможно было поверить, что все эти известные личности – хирурги, артисты, футболисты, журналисты – тоже были такими же, как и он, рядовыми двоечниками. Но так оно, судя по табличкам, и было.

Вот, например, Надежда Мухатаева – бизнесмен из Самарской области по части разведения оленей. Поставщик оленины для самых взыскательных ресторанов мира. Мур попытался вспомнить, где находится Самарская область, и вспомнил лишь, что уж точно не на Крайнем Севере.

У Надежды Мухатаевой тоже были двойки по географии, но это не помешало ей (а может, наоборот помогло) развести оленей в центре России и обогатиться до состояния миллионерши. Выглядела дамочка дорого-богато.

Константин Плохов – ректор университета. Этому двоечнику даже фамилия не помешала хорошо устроиться в жизни. Сей факт Мура, постоянно комплексующего из‑за своей фамилии, особо порадовал.

Евгений Овчинников вообще космонавт. Не то чтобы Мур мечтал о такой профессии… Он вообще о будущем не задумывался. Но, прочитав, что Евгений был двоечником по физике, фразу своей физички: «Садись – два. Таких не берут в космонавты!» – сейчас вспомнил. И порадовался за космонавта Овчинникова.

На противоположной стене висели более известные, если не сказать великие, двоечники. Некоторых из них он знал в лицо. Кто ж не знает Пушкина! Отпетого, оказывается, двоечника по математике, да и по всем связанным с цифрами наукам. Или кто не знает Чехова, который, прежде чем стать великим писателем, дважды оставался в школе на второй год. В третьем классе – из‑за плохих отметок по арифметике и географии, в пятом классе – из‑за сплошных двоек по греческому языку. Теперь-то Греция, небось, читает его в переводе на греческий…