Loe raamatut: «Спонсор», lehekülg 2

3
Лиана

Всю ночь я глаз сомкнуть не могла – думала о том, что случилось в доме Рената Алиева и о его намёках. Да какие там намёки! Он прямым текстом сказал, чего ему от меня нужно! Господи, да у меня волосы на затылке начинали шевелиться, стоило вспомнить это грязное, мерзкое предложение! Как он может?! Как он вообще мог подумать, что я хоть на секунду допущу мысль о том, чтобы согласиться? Никогда! Ни за что! Вначале на меня волнами накатывала злость, за ней пришла обида, а после…

Лежа в ночи и глядя, как причудливые тени собираются на стенах моей крохотной комнатки, я плакала от досады и разочарования. Меня, оказывается, так легко обмануть… Простушка из прилегающего к небольшому городку села, попавшая в главный театр исключительно из-за своего таланта. Так ли это? И что будет со мной дальше…

Какой бы я ни была наивной идиоткой, всё-таки понимала, что отказа такие люди, как Ренат Алиев, не принимают, поэтому утром, идя на репетицию, я ждала, что Ольга Константиновна выставит меня вон. Однако всё было, как обычно. За исключением, разве что, меня самой: не выспавшаяся, дёрганная, я никак не могла собраться. В итоге, увлечённая невесёлыми мыслями о собственной висящей на волоске карьере, я сама себя поставила под удар. При выполнении пируэта потеряла равновесие и упала так больно, что ушибла бедро. Получила втык от балетмейстера, но собралась и продолжила репетицию. Это самое начало моего пути. Я должна пробиваться, причём пробиваться лишь своим усердием и талантом.

Вечером, закрывшись в комнате, снова пыталась уснуть, но до сих пор не отпускающее меня напряжение скребло по нервам, не давая забыться. Я ждала, что Ольга Константиновна вызовет меня к себе для разговора, однако этого не произошло. Она ничего мне не сказала даже когда мы столкнулись в коридоре нос к носу. Лишь бросила странный, показавшийся мне укоризненным взгляд. Что я не так сделала? И была ли она в курсе настоящей причины приглашения меня к нашему «благодетелю»? Я всегда верила в лучшее, да и мама учила, что в людях в первую очередь нужно видеть положительную сторону, поэтому и сейчас успокоила себя, решив, что руководитель театра и правда отправила меня к Ренату Алиеву из искренних побуждений.

Подключенный к зарядке телефон вдруг завибрировал на тумбочке, а следом тишину нарушила незамысловатая мелодия. Я вытянула руку из-под одеяла и тут же напряженно всмотрелась в мигающее на дисплее имя. Пашина мама. Она никогда не звонила мне, а уж тем более, так поздно. В сердце мерзким червём закралась тревога, и я, подобрав ноги, села в постели. Заколебалась, судорожно пытаясь понять, что могло случиться, однако ничего путного в голову не шло, и я ответила.

– Алло? – с некой опаской сказала я и услышала дрожащий голос. Тревога усилилась в десяток, сотню раз, сердце неприятно сжалось. – Тётя Маша, что случилось?

Но разобрать ответ я не смогла, потому что его, по большому счёту, не было: только судорожные рыдания и нечто похожее на лепет.

Тяжело опустившись на лавочку, я закрыла лицо руками в безуспешной попытке унять катящиеся слезы. Нет, это не может быть правдой. Это лишь сон, страшный кошмар, я проснусь и… и всё будет как прежде.

Волосы мои были забраны в давно растрепавшийся хвост, выбившиеся прядки липли к мокрым щекам. Я провела по ним, убирая за уши, а после обернулась на здание районной больницы. Что произошло, из сумбурного рассказа Пашиной матери я поняла плохо. Лишь одно – пожар. Пожар, уничтоживший наш дом. Мама в реанимации, сестра наглоталась дыма, и Паша… Господи, это не может быть правдой!! Паша полез спасать Маришку, передал её через окно, а сам… Выбраться из огня так и не смог. Мой Пашка… Любимый Пашка, с которым мы были знакомы с самого детства. Я просто не могла в это поверить. Нет! Не могла!

Приехав в больницу, я пыталась сохранять хотя бы видимость спокойствия, однако давалось мне это с большим трудом. Хотелось опуститься на пол прямо в коридоре с выкрашенными в белый болезненный цвет стенами отделения реанимации, сжаться в комок и перестать дышать. Боль заволокла моё сознание, и доктора я понимала слабо. Он говорил много, но единственное, что я услышала:

– Вашей маме нужно дорогостоящее лечение, а после – реабилитация, которая может растянуться на много месяцев. Вы понимаете, Лиана?

«Вы понимаете, Лиана? Понимаете?» Его негромкий голос казался мне криком и буквально бил по натянутым до предела нервам. Не отводя взгляд, я смотрела на мужчину в белом халате, молча слушала его, а после, кивнув, ушла всё так же не говоря ни слова. К маме меня всё равно не пустят, а с Маришкой тётя Маша. Я же… Я же вышла на улицу и уселась на первую подвернувшуюся лавочку. Запрокинула голову к тёмному небу, проглотила ядовитый комок из слёз… Господи, это не может быть правдой! Не с нами, не с моей семьёй, не с Пашкой…

– Нет, я не приеду сегодня. Нет. – Внезапно донеслось до моего слуха.

Голос звучал совсем рядом. Знакомый до боли голос, низкий, с чуть хрипловатыми нотками. Я резко повернула голову и… И увидела Рената. Он стоял буквально в двух шагах от лавочки и смотрел на меня в упор, не отрывая телефон от уха. Подобранный, мрачный. То ли разговор его раздражал, то ли что ещё. Тёмный незастёгнутый пиджак, брюки… Я буквально кожей чувствовала исходящую от него властность.

– Мне кажется, ты забываешься, – снова произнес он невидимому собеседнику. В голосе его появились предостерегающие нотки, и мне самой стало зябко от этого тона. Снова вспомнился наш недавний разговор, когда он посмел предложить мне быть его любовницей. Любовницей на определённых условиях. Что он тут делает, да ещё в такое время?

Я вытерла мокрые щеки, откинула хвост с плеча на спину и выпрямилась. Совсем забыв о лежащей на коленях сумочке, дёрнула ногами в попытке плотно свести их. Сумка упала, и я чуть не завыла в голос. Ну почему у меня всё валится!? Слезы снова подступили, я бросилась поднимать рассыпавшиеся на асфальте вещи: телефон, зеркальце, бесцветный блеск для губ, мелочь на проезд. Затылком ощущала тяжелый взгляд стоявшего рядом мужчины. Он не двинулся с места. Стоял и наблюдал за тем, как я ползаю перед ним на коленях. Руки дрожали, горло сжималось от готовых вырваться рыданий, слёзы застилали глаза, и я практически ничего не видела. Господи, как же мне больно!

– Хорошо. – Я вздрогнула, услышав голос Рената практически у себя над ухом. Подняла голову и встретилась с его взглядом. – Я разберусь с делами и позвоню тебе, возможно, смогу приехать.

Я отлично понимала, что он говорил это не мне, но глаза, жёсткая усмешка… Он протянул ко мне руку, и я нервно дернулась. Опустила взгляд и только тогда заметила, что на его широкой ладони лежит моя резинка для волос. Осторожно, чтобы не касаться его, забрала её и пролепетала:

– Спасибо.

Ничего не ответив, он одарил меня ещё одним холодным, непроницаемым взглядом и не спеша направился в сторону центрального входа в больницу. А я так и сидела на асфальте, не в состоянии отвести от него взгляда. Что он здесь делает? Почему так ведет себя?

Через минуту я таки собрала рассыпавшиеся вещи. Тяжело поднялась на ноги и снова села на скамейку. Задрав голову, снова посмотрела в звёздное небо и судорожно всхлипнула. Мой Пашка умер, мама в реанимации, сестре не у кого остаться, дома нет… ничего больше нет. И всё теперь зависит лишь от меня. В голову невольно закралась крамольная мысль. Я опять посмотрела в сторону главного входа, но Рената там, конечно же, уже не было. Он бы мог помочь. То, что для меня огромные деньги, для него не значит ровным счётом ничего. Я бы могла догнать его и… Но тогда я сама себя возненавижу. И что скажет мама? Не смогу же я вечно врать ей… Нет. Я справлюсь, обязательно что-нибудь придумаю…

Я так и сидела, пребывая в какой-то прострации. Не понимала, что делать дальше, куда идти, за что браться. Почему-то подумалось, что завтра у меня репетиция и я не могу её пропустить… Но и маму оставить я тоже не могла. А ещё Маришка… Должны же быть какие-то фонды, помогающие людям в тяжёлых ситуациях. Благотворительные организации, меценаты… Меценаты. С одним я даже знакома лично, а учитывая, что он фактически правит всем городом, вряд ли какой-либо фонд откликнется на мою просьбу. Тем более что почти все документы поглотил огонь, а времени на то, чтобы восстановить их, потребуется порядочно. Маришке в школу нужно, маме – хорошие лекарства. Глянула на свои изношенные кеды и тяжело вздохнула. Какие уж тут кеды, когда всё вот так? Скоро совсем похолодает, а вся моя зимняя одежда… осталась в доме.

Даже не знаю, сколько просидела на лавочке. Должно быть, достаточно долго, потому что руки стали совсем ледяными, поднесла к лицу и выдохнула, пытаясь согреть пальцы теплом дыхания, и услышала чьи-то шаги. Ренат? Но, подняв голову, увидела я вовсе не Рената: к лавочке шли Пашина мама – тётя Маша и моя сестра. Увидев укутанную в какую-то растянутую кофту Маришку, я невольно поджала губы. Она же бросилась ко мне и заплакала.

– Ну что ты, не плачь, пожалуйста, не плачь, – шептала я, поглаживая светлые волосы сестрёнки, а сама снова начала всхлипывать. Опустошение, выбившее из меня все нормальные человеческие эмоции, испарилось, способность чувствовать вернулась, едва я встретилась с потухшим взглядом тёти Маши. Пашка… Пашки нет.

Маринка сидела у меня на коленях, обняв за шею своими маленькими ручонками, а я наблюдала за Пашиной мамой. Она старалась не смотреть мне в глаза, присела рядом и, опустив голову, сдавленно произнесла:

– Забирай сестру. Я больше видеть тебя не желаю. Ни тебя, ни семью твою.

Тон её был ледяным, слишком ровным для женщины, только что потерявшей сына, и это пугало. Я невольно поёжилась. Что она такое говорит?!

– Тёть Маш, я… – Я хотела сказать, что случившееся – трагедия для всех нас, но она, подняв голову, посмотрела на меня с такой непроглядной чернотой в глазах, с такой злобой, что я осеклась.

– Пашка сестру твою спасти хотел! – зашипела тётя Маша, с силой сжав ткань простенького платья в кулаки. – Он мой единственный сын! Был… Был моим единственным сыном. Он был моей семьёй, моим всем! А ты… вы… его больше нет, Лиана! Ты мне никто, мать твоя всего лишь соседка, а сестра… – Она смерила прильнувшую ко мне Маришку презрительным взглядом. – Видеть её не могу! Лучше бы Паша её в том чёртовом шкафу оставил! Девке семь лет, а настолько бестолковая…

– Что Вы такое говорите?! Как Вы можете при Марине! – перебив её, я подскочила на ноги. Маринка была достаточно тяжёлой для меня, но я так и продолжала прижимать её к себе. В ужасе смотрела в злобное бледное лицо женщины, которая ещё недавно с улыбкой говорила мне, что будет очень счастлива, когда мы с её сыном поженимся. Когда все мы станем единой семьей. Дома наши находились по соседству и … Теперь моего дома нет, а у тёти Маши есть дом, но нет Паши. Этот пожар разделил нас непреодолимым препятствием, и я вдруг поняла, что исправить это не сможет уже ничего.

– Врач сказал, что твоя сестра в порядке, забирай её и уходи, – как-то устало выдохнув, произнесла Пашина мама. – Через несколько дней нужно привести её на контрольный осмотр и сдать анализы, но это условности.

– Тёть Маш, – в каком-то даже мне непонятном порыве я потянулась, чтобы коснуться её плеча, но она резко дернула им и рявкнула:

– Уходи! И чтобы я тебя на похоронах своего сына не видела! Ты бросила его, бросила свою семью, а ради чего?! Ради танцулек!? – хрипло засмеялась она. – Так иди и танцуй, Лиана. Танцуй, девочка.

– Лиана, я замерзла, – прошелестела Маришка мне в ухо.

Мне хотелось разреветься. Хотелось до безумия, до хрипа, но позволить себе этого я не могла. Слова тёти Маши неровными осколками врезались в сердце, причиняли боль.

Еще раз глянув на неё, я опустила Маринку на асфальт и, скинув с себя куртку, укутала её.

– Так теплее? – выдавила улыбку. Сама я осталась в одной блузке, но холода не ощущала. Ничего не ощущала, только горечь и усталость.

– Да. – Марина просунула руки в рукава и протянула мне ладошку. Я обхватила её маленькую кисть, взяла с лавочки сумочку и, не прощаясь, пошла прочь.

– Лиана, а где мама? – спросила Марина, когда мы уже прошли добрую половину больничного сквера. Я не сразу поняла, что она спросила – так была погружена в лихорадочные рассуждения о том, куда ехать, где взять денег, у кого оставить Маришку, как вылечить маму… Мысли путались, цепляясь одна за другую, но дельных среди них не было.

– Мама скоро поправится. Пока ты поживешь со мной. – Распахнула железную кованую дверь и пропустила Маришку вперед.

Как только мы оказались за территорией больницы, осмотрелась в поисках остановки.

– Мы поедем домой?

– Нет, Малыш, – погладила сестру по голове.  – Ты пока поживешь у меня. У меня есть комната в общежитии. Она маленькая, но уютная и тёплая, тебе там понравится.

– А потом?

– А потом… потом мама поправится, и мы что-нибудь придумаем.

Когда мы остановились у дороги, я вытащила телефон и глянула на время. Господи, почти двенадцать! Да автобусы уже не ходят, придется вызывать такси. Но деньги… Я не имела понятия, хватит ли у меня денег, чтобы добраться до общаги, и принялась шарить в сумке. После падения содержимое её перемешалось, и найти несколько банкнот мне удалось с трудом. Я была так увлечена этим процессом, что заметила остановившуюся возле нас машину только после того, как ощутила, что Марины рядом нет.

– Марина! – бросилась к сестре, с интересом рассматривающей красный, должно быть, жутко дорогой автомобиль, похожую на авто из старых американских фильмов. Сколько стоит такой, я даже думать боялась, а уж кто может сидеть за рулем …

Дверца вдруг открылась, и я инстинктивно заглянула в салон. Сердце подпрыгнуло к горлу и, пропустив несколько ударов, зашлось пуще прежнего.

– Садись, – на губах Рената играла циничная ухмылка. Небрежная поза, блеск перстня на указательном пальце… Уловив запах кедра, я рванула за капюшон подавшуюся было к дверце Маринку. Судорожно выдохнула и отпрянула на тротуар.

– Садись, Котёночек, – с нажимом повторил Ренат. Впился в меня непроницаемым взглядом, едва заметно кивнул – не милость, а приказ. – Я не съем тебя.

– Нет, – в панике мотнула головой.

Ренат Алиев… Он заставлял цепенеть от ощущения тревоги, приковывал к месту. Ухватив сестру за руку, я метнулась прочь. Меня трясло, было страшно, он пугал меня… Пугал в первую очередь своей властью, которая окутывала его. Власть, деньги… такие как он могут всё. Он может получить любую женщину, вот только на кой ему тогда сдалась я?!

– Я устала, – хныкала Марина, а я продолжала бежать вперед по тротуару, будто бы Ренат Алиев мог гнаться за мной. Как же… Когда до меня дошла вся тупость ситуации, я наконец остановилась и, тяжело дыша, выговорила:

– Скоро я уложу тебя в постель, Мариш, потерпи.

Кое-как наскребла нужную сумму и вызвала такси.

А через час я уже сидела у постели, пытаясь успокоить заходящуюся слезами сестру, голосящую, что она хочет домой, хочет к маме, и сама пыталась сдержаться, чтобы не завыть в тон ей. Как же я сама хотела к маме. Хотела в свою старую комнату, обклеенную плакатами балерин. Я думала, что жизнь моя наконец обретет настоящий смысл, я буду блистать на сцене, я буду танцевать лучшие партии в лучших спектаклях. А теперь я даже не знала, что ждет меня завтра.

4
Лиана

Утро мне тоже не принесло хороших вестей. Кому-то из живущих в общежитии слёзы Маришки не давали покоя, и на меня нажаловались. Пришедшая в комнату женщина-комендант осмотрела вначале меня, затем спрятавшуюся под одеялом Маришку, и сухо выдала:

– У нас тут не детский сад. Чтобы ребенка здесь не было, иначе вылетишь отсюда как пробка, – презрительно скривила некрасивое морщинистое лицо и молча вышла.

Делать было нечего, пришлось собирать Маринку и идти с ней на репетицию. Если сестра поспала хотя бы пару часов, я вторые сутки практически глаз не смыкала, валилась с ног, но понимала – пропущу репетицию, и кто-нибудь займет моё место. Нет в жизни балерины чего-то более важного, чем балет.

По дороге в театр позвонила маминому лечащему врачу, и он заверил, что жизни её ничто не угрожает, но снова напомнил про дорогостоящие лекарства. Мне нечего было ему сказать. Лишь то, что деньги обязательно найду. Найду…

Стоя перед огромным зданием театра, я сжимала хрупкую ладошку сестры и думала о том, что же делать. На мне была чёрная водолазка и старые джинсы – это единственное, что я нашла в гардеробе подходящего. Смерть так резко ворвалась в мою жизнь, что я не успела подготовиться. Эта мысль вызвала печальную усмешку. Подготовиться…

– А это что такое?

Как назло, в коридоре мы столкнулись с Ольгой Константиновной. Я едва в голос не застонала. Ну почему, почему мне так не везет?!

Художественный руководитель глянула на Маришку, потом на меня и вскинула тонкие брови в ожидании ответа.

– Ольга Константиновна, я… у нас… – Не знала, как сказать ей, как просто сказать вслух о том, что произошло. В горле встал ком, на глаза навернулись слезы, подбородок задрожал, и я сделала над собой усилие, чтобы не всхлипнуть. Я с детства терпела такую адскую физическую боль, так неужели не справлюсь с болью душевной?! – У нас случилось несчастье, пожар, мама в реанимации, сестру не с кем оставить…

– Ты же понимаешь, что это не мои проблемы? – ответила Ольга Константиновна, но в глазах её промелькнуло сожаление, и она тут же добавила, вздохнув и снова глянув на притихшую Маришку: – Один день, Лиана. Только, пожалуйста, сделай так, чтобы твоя сестра не мешалась под ногами. У нас тут не благотворительная организация.

– Спасибо, – слабо улыбнулась я.

Один день. Хорошо. А дальше я что-нибудь придумаю.

– Зайди ко мне после репетиции.

– Хорошо, – кивнула я и поспешила убраться с её глаз.

– Кто эта тётя? – спросила Марина. Мы зашли в гримерку, я усадила сестру на свой стул. Стянула с неё куртку и повесила на вешалку у двери.

– Тётя – руководитель этого театра.

– Она злая, – сообщила Маришка, наблюдая за тем, как я пытаюсь стащить с запутавшихся волос резинку.

– Просто строгая, – с силой дёрнула, резинка-таки поддалась, и волосы рассыпались по плечам. Я всегда гордилась своими доходящими до поясницы, густыми волосами. Тяжёлые, на свету они блестели, как золото, и мне нередко делали комплименты. А ещё… Ещё они очень нравились Пашке… Я посмотрела на себя сквозь зеркало и потёрла лицо руками. Не представляла, как сегодня выдержу репетицию. Я должна начать зарабатывать. А для этого мне нужно участвовать в как можно большем количестве спектаклей. Вот только… Я понимала, – этого всё равно не хватит даже на то, чтобы снять жильё.

– Мариш. – Повернулась и присела перед сестрой на корточки, глянула снизу вверх. – Я сейчас уйду на репетицию, а ты побудь, пожалуйста, здесь, хорошо?

– Одна? – нахмурилась она. Для своих семи лет она была умненькой девочкой, но всё-таки оставалась ребенком. Ребенком, который чуть не умер при пожаре. Ей было страшно оставаться одной, – я это понимала. Но…

– Да, одна.

– Я не хочу одна, – захныкала было Марина и попыталась встать с кресла, но я её остановила. Надавив на плечи, строго, насколько умела, выговорила:

– Ты должна, Мариш. Мы с тобой в очень тяжёлой ситуации, и мне нужно работать, чтобы я смогла помочь маме. А ты должна помочь мне.

– Помочь тебе?

– Да, – кивнула, поглаживая сестру по волосам. Ты должна посидеть тут.

– А потом ты купишь мне мороженое?

Мороженое…

– Куплю, – улыбнулась я, и встав, начала переодеваться.

Репетиция снова давалась мне с трудом. Балетмейстер, Иван, молчал, но я и без слов понимала, что косячу. Такими темпами место примы мне не видать, как своих ушей. Из кордебалета бы не вылететь… Но это было выше моих сил. Стоило подумать о Пашке, к глазам подкатывали слезы. А не думать о нём я не могла. Как не могла не думать о маме и о сестрёнке. Это сбивало, мешало, не давало сконцентрироваться на танце.

По окончании показавшейся мне как никогда долгой репетиции, я отправилась к Ольге Константиновне в кабинет. Предварительно заглянула в гримерку. Жанна, делившая её со мной, пообещала, что присмотрит за Маришкой, пока меня не будет.

Постучавшись и услышав приглашение войти, я вновь оказалась в кабинете художественного руководителя. Ольга Константиновна сидела в кресле. Оторвав взгляд от экрана монитора, она жестом указала мне присесть. Я покорно прошла к столу и уселась напротив.

– Лиана, на тебя поступают жалобы, – без предисловий выговорила она. – Ты же понимаешь, что на твоё место много желающих…

Конечно же, я понимала. Понимала всё.

– Расскажи мне, что случилось.

Я подняла на неё взгляд и тут, не выдержав, разревелась. Словно маленькая неразумная девочка. Слёзы текли по моему лицу, падали на грудь, впитывались в ткань водолазки, а я даже остановить их не пыталась. Я не хотела ничего решать! Я хотела, чтобы обо мне заботились, как это было всегда. Всегда, до вчерашнего дня. Мама, мамочка… Она всегда меня защищала, всегда оберегала, а теперь… Теперь я должна позаботиться о ней. И не только о ней, но ещё и о себе и Марине. Боже! Закрыв лицо руками, я заплакала ещё громче. Надрывно, с какими-то жалобными поскуливаниями.

– Простите, – всхлипнула я. – Пожалуйста, не выгоняйте меня из труппы, я… Я со всем разберусь, моя мама… мама в больнице, мой жених умер, а дом сгорел. Простите, что привела сестру, но мне некуда было её девать!

– Ох, девочка, – внезапно плеч коснулись руки Ольги Константиновны. Она погладила меня по спине, затем провела по волосам. – Я соболезную. Что я могу сделать для тебя?

В груди моей затеплилась слабая надежда, мысли заметались пуще прежнего.

– Я… – вскинула голову и прохрипела: – Разрешите Маришке пожить со мной в общежитии, пожалуйста! Хотя бы пару недель, до зарплаты.

– Нет, Лиана. Это не в моей компетенции, – сожалеюще покачала головой она. Пальцы её исчезли. Немного помолчав, она посмотрела куда-то в стену и продолжила размеренным, спокойным голосом: – Здесь я тебе помочь не могу. Но твоё положение не безвыходное, девочка, и мы обе прекрасно это знаем.

 На губах её появилась чуть заметная улыбка. Присев на край стола, она сложила холёные руки на коленях и устремила на меня взгляд.

– Что Вы имеете ввиду? – вытерла слёзы и уставилась на неё непонимающе. Хотя нет. Теперь я начинала немного понимать происходящее вокруг меня, понимать, как устроен мир. Этакий экспресс-курс введения во взрослую жизнь.

– Я знаю, что Ренат Каримович сделал тебе определённое предложение, Лиана, – прямо заявила Ольга Константиновна.

– Я отказалась. – Вышло как-то слишком резко. Поджав губы, смотрела на руководительницу, понимая, что она всё знала. Знала!

– Знаю, – улыбнулась она. – Но это могло бы решить все твои проблемы, Лиана. Быть с таким человеком – значит быть впереди всех. Тебе не придётся думать ни о проблемах, ни о деньгах. В твоём положении это самый разумный выход из сложившейся ситуации. Подумай об этом хорошенько.

– Нет, – замотала я головой. В груди снова поднялась волна неприятия.

– Подумай о своих маме и сестре, – по-прежнему спокойно сказала Ольга Константиновна, а внутри меня поднялась такая злость, какой я прежде никогда не чувствовала. Мерзко… Как же мерзко!

Она знала, на что давить, знала… Я шумно выдохнула и вскочила на ноги. Глянула на женщину гневно, но она не дала и слова вымолвить. Улыбнулась ещё более уверенно и произнесла:

– Лиана, ты потрясающе талантливая балерина. Ты алмаз, неогранённый алмаз, который способен затмить своим светом всех остальных. Просто подумай, девочка. Я бы не хотела терять тебя. Не хотела бы.

– До свидания, Ольга Константиновна.

Расправив плечи и вздёрнув подбородок, я посмотрела прямо ей в глаза, а после развернулась и вышла из кабинета. И только оказавшись в коридоре, прислонилась спиной к стене и зарыдала в голос. Они меня ломали. Ренат этот, Ольга Константиновна… Они хотели сделать из меня… Содержанку, шлюху? Любовницу? Кого из меня хотели вылепить?! Нет уж! Нет!

Сорвавшись с места, я побежала по коридору в свою гримёрную. Там нашла рисующую Жанкиной помадой на моём зеркале Маринку и саму Жанну, натягивающую куртку.

– Ну наконец-то, – недовольно произнесла она и кивнула на Маришку. – Не ругай её, я разрешила. Помада старая.

– А зеркало моё не старое, – хлюпнув носом, я подошла к Марине и забрала помаду из её рук. Бросила на столик и заявила:

– Одевайся, Марин.

– С тобой всё в порядке? – услышала я за спиной голос Жанны. Обернулась. Она уже стояла у двери. Молча кивнула. Удовлетворившись моим немым ответом, она ушла. Дела ей, по большому счету, до меня не было. Тут никому ни до кого не было дела…

– Ты обещала мне мороженое, – обиженно заключила Марина, едва мы вышли из театра.

Я же, остановившись, обернулась на здание в стиле барокко: лепнина, статуи, колонны… Вспомнила особняк того человека… Ценитель прекрасного. Снова едва не заревела. Как я могу позволить ему прикасаться к себе, как могу продать себя за… за жизнь мамы и сестры? За свою собственную жизнь?!

– Мороженое, Лиана! – требовательно потянула меня за рукав Маринка.

Я посмотрела на неё и сдавленно произнесла:

– Будет тебе мороженое.

Взяв за руку, повела её прочь. Неподалеку располагался торговый центр с бесплатной детской площадкой и фудкортом. На улице было холодно: поднялся ветер, и начал накрапывать дождь, превратившийся в ливень как раз в тот момент, когда мы выбежали на площадку перед входом. Плотнее укутав Маришку в слишком большую для неё куртку, подхватила на руки и метнулась к дверям. Моментально промокшая водолазка неприятно липла к телу, было холодно и мерзко. Волосы мои, забранные в пучок, тоже промокли и потяжелели.

Поднявшись на третий этаж, я взяла сестре мороженое и, строго настрого наказав никуда не уходить, отправилась в туалет. Там попыталась привести себя в порядок. Кое-как промокнула лицо салфеткой, распустила волосы, тряхнула головой и уставилась на собственное отражение. Мороженое я купила Маринке едва ли не на последние деньги. До зарплаты две недели, еды хватит ненадолго. Но безденежье я бы могла пережить. Жизнь нашей семьи никогда не была лёгкой, и нам не раз приходилось экономить буквально на всём. Я бы и сейчас справилась, это не так страшно. По-настоящему страшно было остаться без крыши над головой, и как раз этой самой крыши у нас с Маринкой больше не было. О том, чтобы оставить сестру на улице, даже речи быть не могло. Не оставлю! Ни за что не оставлю.

Запустив в мокрые волосы пальцы обеих рук, я обхватила голову и шумно выдохнула. Смотрела на собственное отражение…

Ещё недавно я думала, что скоро стану женой, а теперь… Теперь мой удел – шлюха. А как иначе назвать женщину, торгующую своим телом? Слезинка покатилась по щеке, за ней ещё одна, и ещё. Ренат Алиев – мой единственный шанс. Он может решить все мои проблемы. Лечение для мамы, сухая и чистая постель для Маришки, безбедное существование для меня самой. Но как я смогу переступить через грань? Как смогу смотреть на себя после всего, что он со мной сделает?..