Loe raamatut: «Я ухожу, Варя», lehekülg 6

Глава 11

«Я, кажется, говорил о том, что во время своей поездки в Петербург решил наведаться в Ржевку – район моего детства. Приехал я туда уже поздно вечером: до самолета оставалось от силы часов пять. Расплатившись с водителем такси, я направился в свой двор, к своему дому. Было ветрено, шел мелкий противный дождь. Я хмурился и начинал жалеть о своем внезапном желании «вернуться в детство». Минут через пять я стоял перед дверью своей парадной. Заходить внутрь не было ни желания, ни надобности, ни возможности. Моя мать умерла три года назад от сердечного приступа. Я пытался уговорить ее переехать к нам: сначала в Америку, затем в Италию, но она была непреклонна. «Лучшее, что ты можешь сделать для меня, сынок, это дать умереть здесь – рядом с отцом». Тогда мне казалось это капризом, я злился, ругался, срывался на Варю, а затем сдался и успокоился. Не знаю, может, и нужно было настоять… Может тогда бы мать была жива. В любом случае, теперь это уже неважно.

Постояв немного у парадной, я повернулся в противоположную сторону и направился к ближайшей скамейке. ЗАГС и дорога вымотали меня не на шутку. Присев, я облокотился на спинку, деревянную и жутко неудобную, закрыл глаза и уснул. Проснувшись ровно через полчаса, я привстал и почувствовал дикую боль во всем теле. Да, скамейки тут были чудовищные. В принципе, как и всё. С того момента, как я уехал отсюда, ничего не изменилось. Те же серые девятиэтажные дома, с множеством окон – глаз, смотрящих на тебя с какой-то лютой тоской; те же поломанные деревья, уставшие от вечных ветров и дождей; старые машины, оставляемые хозяевами везде, даже на детской площадке; качели, одиноко раскачивающиеся от ветра, скучающие и вечно печальные. Во всем дворе не было ни души. Лишь мужчина в каких-то лохмотьях, вероятно, бездомный, ходил туда-сюда. Я сидел и оглядывался по сторонам, пытался вспомнить хоть что-нибудь из далекого прошлого, но ничего не припоминал. Из всего, что было здесь со мной, из всех людей, которые были рядом со мной в те времена, я помню только Мишу и Илью. Друзей моего детства. Друзей безо всяких кавычек.

Мы подружились еще в первом классе и стали неразлучны вплоть до десятого. Мишка Стомин был худенький мальчуган, с веснушками по всему лицу и рыжими кудрявыми волосами. Он всегда носил очки, потому что с детства страдал неведомой мне болезнью глаз, приводившей к быстрому ухудшению зрения. Однажды Мише предложили лечение в Германии, но оно было столь дорогим, что родители мальчика отказались, даже не подумав. Семья Стоминых была чрезвычайно бедна. Отец, Сергей Николаевич, работал грузчиком, а мать, Анастасия Викторовна, учительницей начальных классов. У Миши была младшая сестра Оля, девочка милая, но очень слабая. Помню день, когда Миша зашел в класс, опустив глаза, тихо прошел на свое место, достал учебники, разложил их на парте и вдруг громко зарыдал. Это был первый урок, урок биологии. Мы учились тогда в классе шестом, учителя по каждому предмету были разные, и это нас сильно огорчало. Наталья Вячеславовна, которая вела у нас биологию, была женщиной злой и противной. Ее никто не любил. Она вечно оскорбляла нас, говорила, что мы бездари и «никчемные детишки». Когда Миша заплакал, она посмотрела на него и ухмыльнулась. Никогда не забуду эту ухмылку. Никогда.

–Стомин, хватит сопли пускать как девчонка. Что ты ж разрыдался на весь класс? Не стыдно тебе, а? Умер что ль кто? – сказала Наталья Вячеславовна и громко рассмеялась.

–Да, Оленька умерла, – ответил ей Миша.

Наталья Вячеславовна замолчала, перестала улыбаться, позвонила родителям Миши и сказала: «ваш сын мешает вести урок, заберите его». После этого он еще долго не появлялся в школе. Я думал: не появится совсем.

Илья сильно отличался от нас с Мишкой. Он был крепкий, сильный, жилистый паренек, день и ночь занимавшийся спортом. Одевался он, конечно, как и все – во что попало, однако всегда выглядел более-менее прилично. Илюха вообще не учился, он мечтал стать боксером, выиграть олимпийское золото. Каждый день после школы он шел не домой, а в спортивную секцию, занимался там по пять-шесть часов в день. Никогда не понимал, как он выдерживал. Несмотря на физическую подготовку, Илью в школе не боялись. Его дразнили, как и всех остальных. Не знаю, почему, но Илья дрался только на соревнованиях, но никак не в повседневной жизни.

Однажды, будучи уже в десятом классе, я поздно ночью возвращался домой. Наверное, после прогулки с Варей. Уже и не помню. Проходя мимо детской площадки, я услышал странный смех где-то в глубине двора. Заинтересовавшись, пошел на звук и обнаружил, что он раздавался из подворотни. Было темно, вокруг ни одного человека. Вдруг кто-то резко и очень сильно пнул меня в спину. Я упал лицом вниз, расшиб себе нос. Плохо соображая, я попытался встать, но был тут же повален обратно. Я сделал еще одно усилие, перевернулся на спину и увидел нависшего над собой Гену Поркина – одиннадцатиклассника, учившегося со мной в одной школе. Он был в отличном настроении, смотрел на меня радостными глазами и смеялся. Я знал: он любил издеваться над слабыми и получал от этого неподдельное удовольствие. Пролежав минуту на земле, я снова начал вставать. В этот раз Гена не стал мешать мне и отошел в сторону, с улыбкой наблюдая за моими ничтожными попытками. Я поднимался и тут же падал. Травма была серьезная, мне пришлось долго восстанавливаться после нее. Поркин наблюдал за моими мучениями довольно длительное время, а затем окликнул своего товарища – Рому Вралова. Тот быстро пришел на зов и, увидев меня, слабого и поверженного, громко рассмеялся. Они схватили меня, подняли и понесли куда-то. Я чувствовал боль от каждого потряхивания, стонал и просил меня отпустить. Да, вел себя крайне жалко. Затем я потерял сознание и очнулся уже на земле. Открыв глаза, я увидел перед собой Рому, Гену и Илью. Они стояли в нескольких шагах от меня и о чем-то спорили. Я плохо понимал, что они говорили, но отчетливо слышал, как Илья умолял бандитов отпустить меня:

–Прошу вас, не бейте его. Он вам ничего не сделал. Пожалуйста, отпустите Женю.

–Мы отпустим его только в том случае, если ты согласишься драться с нами. Да, да, Илюха, мы наслышаны о твоих тренировках, о твоих боксерских способностях и о твоем дурацком правиле: «вне ринга не бью». А ты нарушь свое правило ради друга. Ну же, давай. Решайся. Всего один бой, ну чего же ты.

Не знаю, кто это говорил: Гена или Рома. Я жутко разозлился на них и начал дрыгать руками, ногами, пытался закричать. Мне хотелось побить мерзавцев, наказать их и помочь Илье. Однако все мои попытки выглядели крайне жалко. Звуки, произносимые мной, были еле слышны, конечности практически не двигались. Никто даже не заметил, что я очнулся. Помолчав минуту, Илья произнес: «Хорошо, я согласен». И началось это. Бой. Неравный, потому что у Гены оказался нож. Я видел, как он доставал его из-под куртки, пока Рома дрался в рукопашную с Ильей. Во мне открылось второе дыхание. Ко мне вернулись силы, я начал кричать и подниматься. Рома заметил это первый. Он кинулся ко мне, оставив Илью своему товарищу. Перед тем, как меня ударили по голове, я услышал пронзительный крик Ильи и увидел нож, всаженный ему в живот.

Когда я пришел в себя, то все еще лежал на земле. Ужасно болела голова, тошнило и хотелось пить. Повернув голову налево, я увидел рядом с собой Илью. Его лицо было полностью окровавлено, руки были изрезаны, одежда тоже, живот был изуродован. Я не помнил, что случилось, не понимал, почему Илья тут, рядом со мной. Я не понимал, что мой друг мертв. Я приподнялся и стал трясти его, сквозь слезы просил его «проснуться». Я кричал, звал на помощь, рвал на себе волосы. Истерика, самая настоящая истерика овладела мной. Я встал, испытывая дикую боль, и, пошатываясь, направился во двор, надеясь найти там хоть кого-нибудь. Меня лихорадило, я дрожал и еле-еле передвигался. Во дворе не было ни души. Все спали; было еще поздно. Никого не обнаружив, я зарыдал от бессилия и беспомощности, сделал шаг и рухнул на землю. Очнулся только на следующий день, в собственной кровати. Открыв глаза, первым делом увидел маму: она сидела со мной все время, пока я был без сознания. Рядом с ней стоял толстый, с длинной бородой и в белом халате доктор. Он смотрел на меня уставшими глазами и, кажется, был не в восторге от моего пробуждения. Мама стала целовать меня в лоб, щеки, плакала и улыбалась, оглядываясь на врача и говоря ему что-то. Я был еще очень слаб, и потому у меня не сразу вышло спросить о том, что интересовало меня больше всего. «Что с Ильей?». Я двигал губами, произнося какие-то несвязные звуки. Мама заметила мои попытки, наклонилась и стала вслушиваться в мой бессмысленный лепет. Когда она наконец поняла, что я говорю, лицо ее изменилось, его исказила какая-то чудовищная скорбь. Она никогда не скрывала от меня ничего и в этот раз решила не изменять себе. «Он умер, Женя. Умер» – был ее ответ. Я снова потерял сознание.

Мы остались вдвоем с Мишей. После похорон Ильи, до самого конца учебного года, мы не ходили в школу. Мама ругала меня за прогулы, пыталась следить за мной, несколько раз за руку отводила в класс. Однако я сбегал, и Миша тоже. Мы говорили, что идем на учебу, но до школы так и не доходили. Бродили по улицам, сидели в подворотнях, пару раз курили, что уж тут скрывать. Нам было так плохо, так одиноко, так пусто внутри. Я не чувствовал ничего, и Миша тоже. В то время я практически не встречался с Варей: не хотел своими страданиями заставлять ее переживать и мучиться. Однако именно Варя помогла мне справиться со всем тем ужасом, который пришлось пережить. Именно она. И, конечно, Миша.

В последний раз я видел своего друга пятнадцать лет тому назад. Я еще учился в университете, жил в Петербурге. Поздним вечером мне позвонили. Я взял трубку и услышал мужской низкий голос, который сообщил мне о «задержании гражданина Михаила Сергеевича Стомина». Я не сразу сообразил, в чем дело, и только потом, узнав подробности, выстроил перед собой ясную картину произошедшего. В одном из клубов Петербурга накануне случился настоящий скандал: молодой человек, находившийся в состоянии наркотического опьянения, приставал к посетителям заведения и предлагал им пакетики с белым порошком. Люди, привыкшие к такому явлению, не возмущались и не били тревогу. Кто-то отказывался, кто-то доставал кошелек. Все было относительно спокойно, пока молодой человек по своей глупости и незнанию не предложил свой «товар» отдыхавшему в том клубе чиновнику. Да-да, чиновники тоже люди, не правда ли? Не буду называть его имени и места службы. Не думаю, что это необходимо. Чиновник сам потянулся за кошельком, чтобы воспользоваться «выгодным предложением», однако затем передумал. Он вскочил с дивана, накричал на молодого человека и вызвал полицию. Сотрудники правоохранительных органов среагировали быстро. Приехали часа через полтора, и схватили «опасного преступника». Молодым человеком оказался Мишка. Мой Мишка. Все подробности этого дела я узнал из совершенно разных источников: из официальных документов, из показаний свидетелей, со слов моего друга. Безусловно, нигде не было написано о поведении чиновника: о его нетрезвом состоянии, о желании купить «товар». Полицейские называли этого человека «борцом с преступностью и распространением запрещенных наркотических веществ», а его поход в клуб – «работой под прикрытием». Про его нетрезвое состояние умалчивали.

Мишу задержали и отвезли в отдел полиции. Его привели в чувства и предоставили право совершить один телефонный звонок. Миша позвонил мне. А кому еще он мог позвонить? Родители умерли, других родственников не было, из друзей остался только я. Миша не поступил в университет после школы, потому что откровенно плохо сдал экзамены, а затем, похоронив родителей ровно через десять месяцев после своего совершеннолетия, связался с плохой компанией и повел неправильный образ жизни. Я постоянно связывался с ним, просил его одуматься, предлагал ему свою помощь, много раз забирал его из «точек» – мест, где собирались преступные элементы того времени. За год до случая в клубе, Миша пропал. Я долго искал его, разговаривал с его криминальными товарищами, угрожал им полицией и даже умолял их раскрыть местонахождение Мишки. Они говорили, что не знают, что будто сам «Лютый» – предводитель многих известных на том момент преступных группировок – не в курсе, куда «слинял» мой друг. А затем, спустя год, случилось то, что случилось. Я часто навещал Мишу в следственном изоляторе, был с ним на суде и собственными ушами слышал приговор – «десять лет колонии строго режима». Помимо самого факта сбыта, при обыске комнаты, в которой жил Миша, нашли несколько килограммов наркотических веществ. Миша клялся, что его подставили, и во время последней нашей встречи высказал мне все от чистого сердца:

– Меня посадят, Женя. Но я хочу доказать тебе, что не вру. Я никогда не употреблял, никогда никому не продавал эту гадость и уж тем более не хранил ее дома. Меня подставили: сначала подсыпали порошок в мою еду, чтобы завладеть моим разумом и заставить меня пойти в клуб, а затем подложили в мою комнату весь этот товар. Я не как они, понимаешь? Я хотел уйти из банды, перестать вести губительный образ жизни, стать, наконец, человеком. Но эти люди просто так не отпускают, они не прощают тех, кто решается от них уйти. Женя, прошу, поверь мне. Прошу тебя. У меня нет никого, кроме тебя. Умоляю…

Я слушал это с полным осознанием того, что Миша говорит правду. Я верил ему еще с того телефонного звонка и верю до сих пор. И никогда не перестану верить.

Отсидев два года в тюрьме, Миша погиб. Мне сказали: несчастный случай. Несчастный случай…

Район моего детства – суровое место. Я потерял здесь многих близких мне людей. Я пережил здесь самые страшные моменты своей жизни. И я не буду говорить пафосные фразы наподобие: «я обрел себя», «это место закалило меня». Все это полная чушь, и я не стану врать. Возможно, я и правда чему-то научился здесь, может быть, я и стал тут сильнее. Но честно признаться, я отдал бы все свои приобретенные полезные навыки и качества без каких-либо раздумий в обмен на жизни моих друзей. Я бы отдал все: высокооплачиваемую работу, большой дом, возможность путешествовать, деньги за то, чтобы сейчас увидеть Мишу и Илью. Я бы стал бездомным нищим, одетым в одни лохмотья, я бы стал больным и беспомощным, я бы стал кем угодно только для того, чтобы обнять моих друзей. Чтобы знать, что они живы»