Душа

Глава первая

Один мудрый человек сказал как-то, что «если двоим суждено быть вместе, то не важно сколько преград и разлук встретится на их пути, потому что судьба всё равно соединит их». Не знаю, как вы, а я верю в истинность этого высказывания. Точнее, верила… И дело ни в том, что я в чём-то разочаровалась или меня кто-то обманул, просто… Просто девушка, что лежит в гробу, обитом ярко-розовым шёлком, я.

Я умерла четыре дня назад, на пешеходном переходе между улицами Красноармейская и Братьев Райт. Меня сбил чёрный BMW, за рулём которого находился семнадцатилетний парнишка. Он взялся непонятно откуда и вылетел на «красный» на скорости, как стало известно позднее, около ста двадцати километров в час. Я заметила его в последние доли секунды. Боли не было – только удар. Меня отбросило метров на двадцать вперёд, и я, кажется, даже упала, но потом спустя мгновение вновь оказалась на ногах. Повинуясь неведомой силе, я повернула голову и увидела его и машину. Бампер был изрядно помят, а мальчишка, спрыгнув на асфальт, дрожащими пальцами пытался вытащить из кармана последнюю модель айфона, но выходило у него скверно. Коренастый, темноволосый, отрастивший непонятно для чего-то бороду, которая совершенно ему не шла. Подбородок у него трясся, а нужный номер в списке контактов никак не хотел нажиматься. Несколько людей, прогуливающихся неподалёку, стали зачем-то снимать его на свои телефоны. Один пожилой мужчина даже рискнул подойти ближе, но почему-то ближе ко мне. А потом я опустила глаза…

Вас когда-нибудь обливали ледяной водой из ведра? Если да, то вы, наверняка, поймёте, что я почувствовала. Я стояла и смотрела на себя, на своё распростёртое по асфальту тело, замершее в луже крови. Честно говоря, я не понимала, что происходит. Голова шла кругом, и я зажала рот рукой, чтобы не закричать. Как можно быть распластанной по земле и стоять на своих двоих одновременно? Только если, только если…

Подошедший седоволосый мужчина присел на корточки и приложил к моей шее два пальца. Отчего-то мне вспомнилась девушка из фильма «Между небом и землёй», которую сыграла Риз Уизерспун. Она чувствовала все прикосновения к своему телу. Она чувствовала, а я – нет. Чувствовала, потому что находилась в коме, по всей вероятности, мне повезло меньше…

– Пульса нет, – озвучил мой «приговор» седоволосый. – Кто-нибудь вызовите «скорую». Я без телефона.

– Уже вызвали, – ответила женщина, стоявшая ближе всех. – Молоденькая совсем. Лет семнадцать, наверное. Поди и школу не закончила.

– Сейчас посмотрим.

Седоволосый начал рыться в моей сумке, извлекая оттуда паспорт, зачётную книжку, студенческий билет и телефон. Видимо, он пытался установить мою личность и решил сообщить об аварии ближайшим родственникам.

– Девятнадцать. Иванова Наталья Николаевна, – произнёс он, рассматривая мои документы. – Студентка. Закончила второй курс факультета иностранных языков. Отличница.

– Родителям звонить надо.

– А что им скажешь? Куда её повезут?

– В пятую.

– А почему не в третью?

Советы местных зевак сыпались на седоволосого один за другим, но он лишь отстранённо покачивал головой, пытаясь разобраться со списком контактов на моём видавшем виды телефоне. В тот момент я даже обрадовалась, что отключила блокировку, иначе бы ему пришлось совсем туго. Впрочем, мне и скрывать-то нечего. В соцсетях не зарегистрирована, с сомнительными личностями дел не имею. Точнее, не имела… Я вздохнула и вновь уставилась на мужчину, который продолжал изучать имена последних звонивших мне.

В конце концов до меня дошло, что именно он ищет. Точнее, кого. Маму. И никак не может найти. Не может, потому что её попросту там нет…

Мама умерла, когда мне было четыре, и, если честно, я всегда винила в её смерти себя. Они с отцом поженились рано, ещё студентами. Он историк, она филолог, оба – потомственные учителя. Мама с детства мечтала о большой семье, но её мечта никак не хотела сбываться. Каждая новая беременность заканчивалась выкидышем. Родители прождали меня больше пятнадцати лет, объездили все святые места, которые только были в России, поставили кучу свечек и таки вымолили меня у Бога. Я родилась, когда маме шёл уже тридцать девятый год. Беременность и роды дались ей трудно, пришлось многим пожертвовать, в том числе, и здоровьем, которое и без того было уже давно расшатано. И всё же мама смеялась, смеялась до самого последнего дня. У неё была потрясающая по красоте улыбка и на редкость мягкие, всегда чем-то вкусным пахнущие волосы.

– Позвоните папе, – взмолилась я, обратившись к мужчине, но он не услышал. Развернулся, словно хотел отогнать назойливую муху, посмотрел назад, но меня не заметил. – Позвоните папе или Ромке, – закричала я, обратившись уже к толпе, – хотя нет, Ромке нельзя: он на дежурстве. Пожалуйста, хоть кто-нибудь! Хоть кто-нибудь…

Ветер разбросал мои слова по воздуху. Никто не шелохнулся, даже ухом не повёл. Я сделала шаг вперёд и оказалась нос к носу с женщиной, которая вызвала «скорую». Набравшись смелости, я коснулась её плеча. Женщина поёжилась, будто к её коже приложили кусок льда, отряхнула плечо и отошла. Её пальцы прошли сквозь мою ладонь.

Я стала никем. Стала бестелесным призраком, которого никто не видит, не слышит и не замечает.

– У неё тут всё Ромка какой-то да отец.

– Значит, отцу звоните. Лишь бы не алкоголиком оказался.

– А что сказать? – Седоволосый замер, глядя на контакт «Папа» в моём телефоне.

– А что тут скажешь? – пожала плечами женщина, которой я едва не коснулась. – Правду!

Мужчина нажал на кнопку вызова. Я прислушалась к гудкам и вдруг представила папу, склонившегося над личными делами своих учеников. Завтра должен был начаться его отпуск.

– Наташа? – Голос у папы был уставший. – Как последний экзамен? Трудно было? Помню, эта Камелавкина твоей матери немало нервов попортила, но всё же законную пятёрку поставила. Наташа, ты меня слышишь?

– Добрый день, – седоволосый откашлялся. – Это не Наташа. Я Георгий. Простите, я не знаю, как зовут Вас, но… Вашу дочь сбила машина на пешеходном переходе между улицами Братьев Райт и Красноармейская. «Скорую» вызвали. Наверное, её повезут в пятую. Или в третью…

– Наташа? – Голос у отца стал сбивчивым. – Подождите, это, должно быть, какая-то ошибка. Машина на Братьев Райт. Пешеходный переход. Она сегодня сдавала экзамен. Последний экзамен.

– Она сдала. На отлично.

– Она жива? Скажите, моя дочь жива?

Седоволосый замолчал. Не знаю, как вам, а лично мне никогда не приходилось говорить родителям, что их ребёнок умер. Умер, к сожалению, навсегда и безвозвратно, но, если бы я вдруг оказалась на месте этого мужчины, то вряд ли бы нашла в себе смелость даже позвонить. Я всегда была трусихой и больше всего на свете боялась сообщать кому бы то ни было плохие новости.

– Вам лучше начать собираться и выезжать в больницу. «Скорая» уже близко. Слышите сирену? Я наберу Вам ещё раз, когда врач точно скажет номер.

– Умоляю. – Папа словно ребёнок зашмыгал носом. Я прикрыла глаза, чувствуя, что он плачет. – Умоляю, скажите, что она жива.

– Мне жаль. Мне очень жаль. – И седовласый отключил вызов.

Мне хотелось заплакать. Я чувствовала, как слёзы подступают к горлу, как щекочут нос, как разъедают глотку и как не могут пролиться. Видимо, призракам отказано даже в способности плакать. Всё правильно: плачьте, пока живы.

– Значит, ты Наташа?

Насмешливый голос заставил меня обернуться. В груди зашевелилась надежда: меня кто-то видит. Жаль, шевеление было недолгим, потому что этим кем-то оказался остроносый мальчишка лет двенадцати. Сухой, жилистый и полупрозрачный. Он склонил голову набок, словно хотел меня поприветствовать, но, вдруг передумав, зло рассмеялся.

– Добро пожаловать в ряды умерших! Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Не кружится? Может, стакан воды или стул?

В памяти замелькали картинки. Я видела лицо этого мальчишки лет пять назад в новостях. Рыжий, всё лицо в веснушках. Папа тогда с болью в голосе промычал: «Словно солнышко поцеловало», а соседка, тётя Катя, фыркнув, добавила: «Чего взять? Детдомовский!»

Подробности аварии давно стёрлись из моей памяти. То ли грузовик, то ли автобус. Говорили о нём мало, а водителя, кажется, так и не наказали. Позже выяснилось, что мальчик переходил дорогу в неположенном месте, и громоздкая машина не успела затормозить. Особенно сердобольные жители повесили на столбе, возле которого мальчик погиб, что-то вроде почтового ящика, поместили сверху его фотографию и букет из гвоздик.

– Саша? ‒ спросила я наугад.

‒ Савва! ‒ недовольно поправил мальчик, делая вид, что чешет нос. ‒ Знать надо! Савелий Нестеров собственной персоной. Я вроде как национальный герой тут, так что не смей забирать мою славу!

«Славу… Вот так слава ‒ умереть под колёсами автомобиля», ‒ вздохнула я и по привычке прикусила губу, но не почувствовала боли. Ущипнула себя за палец – опять ничего.

«Вот и всё! Больше никаких физических страданий, только душевные – только в сердце, точнее там, где оно раньше располагалось».

‒ Ну хоть поговорить с кем будет, ‒ продолжил Савва, активно жестикулируя. ‒ Только на мою территорию не смей ходить, она за зелёным домом начинается.

‒ Не бойся. Не буду.

‒ Все вы так говорите, пока плотные, – он взглядом показал на своё полупрозрачное тело. –Первые несколько месяцев после смерти я тоже выглядел вполне живым, но черви в земле не дремлют. Как только начнёшь разлагаться, и твой облик подпортится.

– По сравнению со всем остальным – это мелочь, – только и смогла выдавить я.

Внутри разрасталась пустота. Я умерла. Умерла!!! Умерла… И что же делать теперь?

– «Скорая» приехала, – закричал кто-то. – Расступись.

– И полиция подъезжает, – ехидно заметила женщина в цветастом платье, которая не спускала глаз с мальчишки, сбившего меня и без умолку разговаривающего с кем-то по телефону. – Ты посмотри, гадёныш какой, номера пошёл скручивать.

Дверь кареты скорой помощи открылась, и молодой парень, одетый в голубоватую медицинскую форму, состоящую из брюк и рубашки, легко спрыгнул на землю. Савва фыркнул. Я сорвалась с места, припустилась бегом к машине и… упала в его объятия. Но он прошёл мимо, не ощутив даже моего холода. Тёмно-карие глаза были прикованы к распластанному на асфальте телу, а губы беззвучно шептали: «Наташка». Снова и снова только «Наташка».

Никто и никогда не поверит вот так запросто, что его любимый человек умер. Никто. Каждый будет сомневаться, а ещё отрицать и торговаться. Ромка не стал исключением. Он никогда ничего в своей жизни не отдавал без боя и сейчас, по-видимому, решил повоевать со смертью. Делал искусственное дыхание, давил на сердце и считал. Считал постоянно, считал до тех пор, пока бородатый водитель, напоминающий скалу, не оттащил его от моего мёртвого тела и силой не затолкал в машину.

– Кто это? – скучающим тоном произнесла Ромкина напарница, женщина лет сорока с пухлыми, ненатуральными губами.

– Наташа, – коротко ответил водитель, доставая носилки. – Его Наташа.

Напарница чуть заметно приподняла брови.

– Жена, – водитель насупился и уложил моё тело на носилки. – Она заходила к нам дня два назад.

– А… Понятно, – Ромкина напарница качнула головой и зачем-то похлопала себя по левой ключице. – Вот поэтому я не вышла замуж. Одной лучше.

– Поможешь?

Водитель указал на край носилок, который лежал у её ног. Женщина ощетинилась, хотя и нагнулась, но её опередил седоволосый. Вместе с водителем они погрузили моё тело в машину.

– Куда повезёте?

– В пятую, – небрежно сказала напарница, – там хоть морг есть.

– Понял, – седоволосый как-то странно посмотрел на женщину и быстро отбил на моём телефоне смс для папы: «Наташу везут в пятую», а потом положил его вместе с сумкой на сиденье рядом с Ромкой. – Держись, парень, – сказал он, похлопав его по руке, а затем пошёл в сторону подъездов.

– Я пойду, – шепнула я Савве и тоже пробралась в машину, опустившись на свободное сиденье. – Я должна быть там.

Ромка сидел напротив молча, обхватив руками голову. На голубоватой рубашке поблёскивало несколько пятен крови. Моей крови. Испачканные перчатки валялись на полу под сиденьем. Дорога петляла, и машина часто меняла направление. Ромка не двигался, и на мгновение мне показалось, что он тоже умер. Лишь спустя время я поняла, что его теперешнее состояние психиатры обычно называют шоком.

Он не заговорил и после приезда в больницу. Просто вышел из машины и молча зашагал по коридору. Возле лестницы на второй этаж его догнал папа.

Глаза у него были красные и опухшие, отчего морщины под ресницами стали ещё заметнее. Спина сгорбилась. Он уже знал ответы на свои вопросы, но всё равно спрашивал. Так, на всякий случай.

– Ты принимал вызов на Братьев Райт?

– Да, – одними губами ответил Ромка, уставившись в одну точку.

– Это Наташа?

– Да.

– Её сбила машина?

– Да.

– Есть надежда?

Ромка промолчал и отвернулся. Папа протянул ему руку, но, не дождавшись рукопожатия, обнял, а потом тихо заплакал. Спина у Ромки была прямая, он даже не нагнулся, а просто сжал руки в кулаки. Так и стоял, как каменный. Не говорил, не плакал и будто уже ничего не чувствовал…

Глава вторая

Мои поминки проходили в столовой напротив городской ярмарки, там же, где три месяца назад мы с Ромкой играли свадьбу, а ещё за полгода до этого моя свекровь, Оксана Леонидовна, праздновала свой юбилей. «Да, всё здесь, – с грустной улыбкой сообщила она кому-то из родственников, кивнув в сторону пластиковой двери, – все горести и радости отмечаем в одном месте».

На самом деле правда выглядела куда прозаичнее. С деньгами дело обстояло плохо, а в этой столовой три шкуры за обслуживание не драли, да и еда была вполне неплохого качества. «Всё как тогда, – подумала я, разглядывая стены, – только зал теперь маленький и без украшений».

Сами похороны организовывала опять же Оксана Леонидовна. У папы с Ромкой на это сил не было. Именно она договорилась с агентством, заказала гроб, венки, столовую, службу в церкви и даже сумела выбить место на кладбище рядом с могилой моей мамы. Порой мне казалось, что эта энергичная, моложавая женщина может договориться с самим чёртом, если того требуют обстоятельства. Меня обрядили в длинное белое платье, напоминающее свадебное, зачесали волосы назад и «прибрали» лицо. Пожалуй, никогда в жизни я не казалась себе такой красоткой, как в день собственных похорон.

Папа крепко сжимал руки Оксаны Леонидовны и беспрестанно благодарил за участие. Ромка как обычно стоял в самом дальнем углу и безмолвно созерцал происходящее. За последние четыре дня он лишь единожды появился дома. Перед самыми похоронами принял душ, закинул в рот зачерствевший кусок батона, нацепил строгий чёрный костюм, который надевал на свадьбу, а затем сел в автобус, который останавливался рядом с моргом. Всё это время я надеялась, что он вернётся в нашу квартиру, заснёт на нашей кровати и будет ужинать за нашим столом, но он словно специально слонялся по улицам, а утром возвращался в больницу, падал на один из железных стульев, похожих на вокзальные, и либо прикрывал глаза, либо таращился в одну и ту же точку на потолке. Обычно я сидела рядом, а когда Ромка задрёмывал, навещала папу. Странное мы, должно быть, представляли зрелище. Высокий, щуплый парень в капюшоне со стеклянным взглядом и девушка, от которой остался только бестелесный дух.

Отцу было не лучше, но он хотя бы разговаривал. Обзвонил моих школьных и университетских подруг, на всякий случай сообщил о моей смерти тётке с области, хотя и знал, что она не приедет, выбрал церковь для заупокойной службы. Он часто держался за поясницу и с трудом переставлял ноги, и я видела, как трудно ему стало подниматься по лестнице. Неужели на нервной почве артрит обострился? Оксана Леонидовна всё чаще смотрела на него с жалостью, просила отдохнуть и обещала, что сделает всё сама.

На третий день сидения с Ромкой я начала задумываться о том, что ждёт меня дальше. Что вообще происходит с душой человека после того, как он умер? Неужели все так и бродят в мире живых до скончания века? Или есть какой-то другой мир? Рай, ад, чистилище? И где они тогда?

В последнюю ночь перед похоронами я набралась смелости и попросила Савву рассказать мне о призраках. Порой мы встречались на улице. Его как магнитом притягивало к месту, где происходила очередная авария, даже, если жертвами становились только капот и бампер. В ту ночь он нашёл меня сам. Я почему-то подумала, что он соскучился, а потому решила задать вопрос, который мучил меня уже не один день.

– Призраков много, – нарочито растягивая слова, начал рассказывать Савва. – Кто-то десятилетиями живёт среди людей и не может уйти. Кто-то не хочет. Чаще всего незавершённые дела притягивают душу к земле, но, если дело удаётся доделать, то душа способна увидеть свет и уйти в мир покоя.

– Ты видел свет?

– Видел, – на мгновение Савва затих, – но мне и здесь неплохо. В мире живых куда интереснее. А ещё машины… Эти людишки до того смешно визжат, когда поцарапают их «малышку». Особенно мне нравится смотреть на богачей.

– Но во время аварий гибнут люди.

– Ага, знаю. Сам из таких. А вообще мне уходить нельзя: хочу поглядеть, как сдохнет рыжий бородач. Ничего, уже недолго осталось. А уж когда мы встретимся…

Савва продолжал говорить, но я больше его не слушала. Что-то подсказывало мне, что рыжим бородачом он называл водителя автобуса, который по неосторожности сбил его. Савва не мог уйти, потому что жаждал увидеть смерть того человека. Мальчишку Нестерова к земле приковали злоба, ненависть и жажда мести. Меня же на ней держали совершенно противоположные чувства.

Я не могла оставить ни Ромку, ни папу. Я боялась за них, боялась, что они не выдержат и сломаются окончательно. Один молчал, другой качал головой, словно не мог поверить в происходящее. Оксана Леонидовна сообщала всем и каждому, что они оба держатся молодцом. Я не разделяла её мнения, особенно в тот момент, когда в церкви ей пришлось вырвать мою ладонь из рук отца и подтолкнуть к гробу Ромку.

Поездка на кладбище вышла отвратительной. Попав в пробку, мы плелись как черепахи и постоянно останавливались. Мою университетскую подругу Юлю вырвало. Я не чувствовала, что в салоне душно, но кто-то постоянно жаловался на это. Начало июля выдалось жарким, и будь я жива, то, скорее всего, бы тоже показывала всем содержание своего желудка. Что ж, вот и нашлись положительные моменты в «жизни» призрака…

Гроб заколотили ещё в церкви, и большинство пришедших проводить меня старались не смотреть на моё лицо. Они словно испытывали стыд. Стыд за то, что были живы, а я – нет. На кладбище дело обстояло проще. Могилу вырыли заранее, гроб опустили быстро, один из копальщиков пробубнил куда-то в сторону: «А теперь бросьте каждый по горсти земли». После сказанных слов Ромка словно очнулся от долгого сна. Его взгляд наконец-то стал ясным. Выбрав один из больших комков, он подошёл слишком близко к краю могилы и едва не потерял равновесие. Кто-то в самый последний момент успел ухватить его за пиджак и с силой потянул на себя. Повернув голову, я заметила наманикюренные пальчики Лены Буруновой, нашей бывшей одноклассницы. Она всегда засматривалась на Ромку и отчего-то даже считала, что я отбила его у неё. На самом деле они никогда не были вместе, ну либо я об этом не знала. С Леной мы не встречались два года, с самого выпускного, а от того мне показалось странным видеть её на своих похоронах. В груди кольнуло. Неужели ради Ромки пришла? Вон как снисходительно улыбается.

Оксана Леонидовна кашлянула. Лена отпустила Ромкин пиджак и спряталась за спину одного из моих одногруппников. Я долго смотрела на неё, отчаянно борясь с желанием подойти и дотронуться. А потом ревность отступила… Я прикрыла глаза и отчаянно захотела увидеть маму, но её не было поблизости. Возможно, давным-давно она ушла в свет и сейчас осуждает меня, потому что знает, что Ромка должен жить дальше. Жить теперь уже без меня…

Когда умерла мама, папе было за сорок, но он не стал устраивать личную жизнь, посвятив себя целиком и полностью мне. Ромке не исполнилось и двадцати. Через какое-то время он придёт в себя и перестанет походить на сонного зомби. Боль в его сердце утихнет, скорбь превратится в светлую грусть, и тогда он может увлечься другой девушкой. Не просто увлечься, а жениться и завести детей.

Не знаю, дышала ли я после того, как дышать мне больше не требовалось. Если и дышала, то, скорее всего, по привычке. Вряд ли бы со мной что-то случилось, если бы я оказалась в комнате без кислорода. Вряд ли бы я умерла во второй раз… Но сейчас при мысли о новой, возможной жене Ромки мне вдруг стало не по себе. Словно забрали весь воздух из лёгких, словно отобрали что-то важное…

– Не буду мешать. Потом не буду, – пообещала я самой себе шёпотом, словно боялась, что кто-нибудь услышит, а может, потому что у могилы принято говорить тихо. – Но не на моих же похоронах его клеить!

Я отвернулась, Ромка опять застыл в позе истукана, смотря на небо и ничего не замечая, папа, сглотнув слёзы, громко задышал в платок, Лена Бурунова вышла вперёд и затянула долгую речь о том, каким замечательным человеком я была. Я удивилась, а она, смахнув слёзы, начала рассказывать про нашу школьную жизнь. Вспомнила, как я помогала ей с алгеброй и английским. Стало стыдно, и я мысленно перед ней извинилась. Папа обнял её и попросил всех бывать у меня почаще.

В столовую мы доехали быстро. Утренние пробки закончились, дороги стояли пустыми. Оксана Леонидовна специально попросила водителя не проезжать по улице Братьев Райт.

– Любым, только не этим маршрутом, – сказала она, поглядев на Ромку. – Лучше не напоминать лишний раз.

Водитель кивнул, большинство пришедших на кладбище расселись по машинам, кое-кто отправился к автобусной остановке. В столовую поехало около двадцати человек. Самых близких друзей и родственников.

Я опустилась на свободный стул. Оксана Леонидовна заказала на две порции больше, чем требовалось.

– Оставим Роме и Николаю Андреевичу, – осторожно сказала она, обращаясь к официантке. – В крайнем случае, в контейнеры. Они плохо ели в последнее время.

Сама она села между ними, видимо, для того, чтобы заставить обоих пообедать и проконтролировать количество выпитого спиртного.

Когда принесли кутью, завязались тихие разговоры. Соседка, тётя Катя из третьей квартиры, которая иногда помогала отцу забирать меня из садика, через стол выговаривала Оксане Леонидовне своё мнение насчёт ушедших:

– Совсем охамели. Даже на поминки не пошли.

– Работа, – вступилась за них свекровь. – Не всех могут отпустить на целый день. В церкви и на кладбище было многу народу.

Тётя Катя насупилась и налила себе водки.

– А ты, молодец! – сказала она, смачно облизав губы. – Хорошо всё организовала. И Андреевич неплохо держится.

Оксана Леонидовна на всякий случай улыбнулась и поблагодарила её за участие.

На заднем конце стола разговоры стали громче. Наша с Ромкой классная руководительница, Татьяна Сергеевна, с трудом поднялась на ноги, откашлялась и заговорила. Я опустила голову и закрыла рукой глаза. Голос у Татьяны Сергеевны дрожал, она останавливалась после каждого предложения, делала вдох, собиралась с мыслями и продолжала снова. Речь её была путанной, но слова шли от сердца:

– Наташа росла доброй и ласковой девочкой. Внимательной, заботливой, умной. Сейчас мало таких. Любила книги. Любила животных и своего отца. Такая светлая, ранимая… Совсем юная. Всего девятнадцать лет, совсем недавно вышла замуж и… Несправедливо, что её жизнь оборвалась так рано. Так не должно быть. Не должно быть… Этот мальчишка, он…

Чья-то полная кутьи тарелка упала на пол и со звоном раскололась на мелкие осколки. Последние слова Татьяны Сергеевны потонули в ругательствах и причитаниях. Опустившись на стул, она густо покраснела. Рис и изюм рассыпались по полу возле Ромкиных ног.

– Сейчас скажу, чтобы убрали, – Оксана Леонидовна засуетилась, подзывая официантку, которая уже несла салаты.

Я бросила взгляд на стол рядом с Ромкой. Кутьи рядом не оказалось. Оксана Леонидовна побледнела. Ладони Ромки до падения тарелки лежали на коленях, а теперь плавно переместились на стол, сжавшись в кулаки.

– А что вообще с этим уродом? – спросил неожиданно Костя, лучший друг моего мужа.

– Я читала, – робко ответила Юля, – что он отсидел в СИЗО сорок восемь часов, а потом его отпустили.

– Не в СИЗО, а ИВС, – поправила мою подругу девушка Кости, – в изоляторе временного содержания. Сейчас он под домашним арестом. Извинился хоть?

Оксана Леонидовна приложила руку к щеке. Она изо всех сил старалась не показывать нервного напряжения, но барабанящие по столу пальцы выдавали её с головой.

– У них богатая семья, – подключился к разговору кто-то из моих однокурсников. – Магазин, автомойка, квартиры сдают. Небось уже деньги Николаю Андреевичу предлагали?

– Деньги мне никто не предлагал! – Голос отца зазвучал как гром среди ясного неба. Я и забыла, что он умеет так разговаривать.

– Давайте о Наташе поговорим, – Оксана Леонидовна почти умоляла собравшихся, – всё это потом. – Моя невестка была удивительной. Так любила детей и…

Я не слушала, впервые задумавшись о парне, сбившем меня. Кто он и что из себя представляет? Я даже имени его не знаю. Только возраст да марку машины. Не видела, как его увозила полиция, потому что «скорая» приехала раньше. Не видела, как полицейские разговаривали с моими родными. И разговаривали ли они вообще? Я словно потерялась во времени и пространстве. Помнила только карету скорой помощи, седоволосого мужчину, водителя, череду железных стульев да бесконечные улицы, по которым я плыла вслед за Ромкой.

– На видеозапись ДТП наверняка не попало, – никак не хотел угомониться Костя. – Единственная камера, установленная на светофоре, смотрит в другую сторону. Но ведь маршрут этого урода могли зафиксировать другие камеры, на проспекте Гоголя, например. А вообще можно через интернет очевидцев событий поискать. Может, кто на авторегистратор что заснял. А ещё мужик этот, который звонил. В общем, свидетелей много.

– Суп такой вкусный, – не сдавалась Оксана Леонидовна. – Попробуйте. Николай Андреевич, съешьте хоть ложку за Наташу.

– Наташе это уже не поможет, – Ромка впервые поднял глаза на мать и сжал рюмку в кулаке. Голос у него был резкий, злой и немного хриплый от долгого молчания. Опрокинув порцию водки в рот, он потянулся за бутылкой.

– Рома, пожалуйста, закусывай, – Оксана Леонидовна накрыла его руку своей ладонью. – Плохо будет. Ты ничего не ешь.

– Хуже уже не будет, – отчеканил Ромка и встал. На секунду его взгляд задержался на стуле, где сидела я. Мне вдруг почудилось, что он заметил меня, что сейчас подойдёт и, как обычно, скажет своё «Наташка», и всё будет по-прежнему или почти по-прежнему. Но… Его глаза всего лишь на секунду скосили в сторону, а затем он быстро развернулся и упрямым шагом вышел из зала.

– Лишь бы не пошёл им в магазине окна бить, – с горечью произнесла Оксана Леонидовна. – Он может.

Она попыталась подняться, но папа осторожно вернул её обратно. Только в эту минуту я заметила, как осунулось и похудело его лицо.

– Он не пойдёт. Не бойтесь. По крайней мере, не сегодня. Я зайду к нему вечером. Зайду…

Слушать в десятый раз о том, какая я замечательная и как несправедливо рано оборвался мой путь, сил уже не было. Оксана Леонидовна привстала и начала благодарить всех присутствующих за моральную и материальную помощь. Я закрыла уши руками и направилась к двери. Последнее, что я видела, покинув зал, стали серо-голубые глаза папы.

Ромку я нашла быстро. Отец оказался прав. Он сел на автобус и поехал в сторону нашей квартиры. Зашёл домой не сразу, обогнул комплекс, заглянул в местный «Магнит», в котором ничего не купил, а просто потаращился на витрины и уже только после этого приложил ключ к домофону.

Мы жили в однокомнатной хрущёвке, которая досталась моей свекрови от тётки по отцовской линии. Несколько лет квартира сдавалась, а на свадьбу Оксана Леонидовна подарила её Ромке. Чистая, светлая, просторная. Никакого особого ремонта и встроенных шкафов в ней не было, но нам она нравилась. Нравилось возвращаться домой после тяжёлого трудового дня и засыпать в объятиях друг друга.

Когда мы зашли в квартиру, я бросила взгляд на часы. Без четверти четыре. Во столько я обычно возвращалась с учёбы, если у меня не было занятий с детьми, которых я подтягивала по английскому языку. В день своей смерти я сдала последний экзамен. Ромка «отстрелялся» на полнедели раньше. Он ещё в мае устроился работать на «скорую», хотя я и возмущалась. Но тогда он брал две смены в неделю, летом же, во время каникул, собирался дежурить на полную ставку. Я понятия не имела, как его, студента второго курса, хоть и отличника, взяли работать в медицинское отделение. Может, персонала не хватало, а может, умеющая уговаривать мама помогла. Ромка тогда долго шутил: «Кто-то ведь должен записывать, пока настоящий врач осмотр производит. Да и деньги какие-никакие». Я хмурилась: при хорошей экономии нам вполне хватало стипендий.

Ромка упал на диван, в чём был, даже обувь снимать не стал. Обычно он не позволял себе такого, и я, на минуту забывшись, в сердцах отругала его. Громко, с обидой, потому что мне вдруг стало жалко бежевое покрывало, которое было куплено ещё мамой. Зря… Мои слова всё равно никто не услышал. Я уже давно поняла, что умерла, и сумела свыкнуться с этой мыслью, но сейчас, когда впервые обратилась к Ромке, а он не ответил, почувствовала невыносимую горечь. Словно именно в это мгновение до меня вдруг дошло, что обратной дороги нет и дальше будет только хуже. Сознание затопило отчаяние, и мне вновь захотелось разрыдаться: громко, яростно и по-детски. Если бы я могла, то с удовольствием бы побила подушки и разбила какую-нибудь вазу, но я, увы, не могла… Единственное, что мне оставалось, это только смотреть на Ромку, смотреть и ждать. И тогда я захотела увидеть этот чёртов свет и уйти, чтобы больше ничего не чувствовать, не горевать, не сожалеть…

– Ну, и где ты, чёрт подери? Где? Где, когда так нужен? Я готова уйти! Забери меня! Давай же, – закричала я, и от моего голоса задрожали стёкла.

Ромка открыл глаза и посмотрел на окна. Я содрогнулась. Я и не подозревала, что обладаю такой силой. От осознания этого факта мне стало жутко, и я забилась в угол, прижавшись к стене. Ромка встал с дивана, сходил до кухни, принёс водку, налил полную стопку и выпил залпом. Я не знала, откуда у нас взялась водка, не знала и ничего не могла сделать. А он щёлкал каналы и пил. Пил, пил, пил…