Loe raamatut: «Через безумие к Богу»

Предисловие

Дорогой читатель, эта книга единственная в своем роде.

На Западе выходили подобные автобиографические книги о психболезнях, например, Кей Джеймисон «Беспокойный ум» о биполярном расстройстве, но данная книга раскрывает несколько иной аспект безумия, а именно – религиозный, отношения между больным и Богом, Богом и больным.

Разумеется, я могу говорить лишь о своем отношении к Богу, как оно менялось на протяжении жизни от полного отрицания до духовно-трепетного приятия, а об отношении Бога ко мне могу рассуждать лишь отвлеченно-теоретически, основываясь лишь на некоторых явлениях и предположениях. Но тем не менее имеющийся религиозный опыт, несмотря на мою болезнь, я решаюсь назвать положительным и заслуживающим внимания. Почему я так думаю, будет видно из всей этой автобиографической книги. Имена персонажей часто изменены по вполне понятным причинам.

Итак, дорогой читатель, в путь…

Детство

Раннее свое детство я провел вместе с родителями в поселке Ростовской области, каких сотни по всей необъятной России, тогда СССР. С детства я казался себе каким-то особенным, призванным на особое служение.

Самое раннее впечатление детства, мне годик или чуть больше, я уже могу ходить. И вот я стою перед дверьми нашей квартиры один. Папа и мама куда-то ушли. Я понимаю, что я совсем одинок в этом огромном мире. Мне грустно… Это первое впечатление моей жизни.

Когда я немного подрос, на лето меня привозили в деревню к бабушке. Тут можно немного рассказать об этой деревне. Старый бревенчатый дом с железной крашеной крышей на огромном участке на пологом склоне долины, в низу которой протекает хрустально чистый ручей. Возле дома заросли душистой черемухи. Чуть сбоку густой вишневый сад, огород, спускающийся к ручью. Арбузы и дыни, спеющие на грядке, заливные луга. Все это пейзажи, то, что приятно для глаз, а теперь то, что приятно для желудка. Как же вкусно готовила бабушка! До сих пор помню вкус бабушкиной стряпни, о эти бабушкины вареники с вишней в сметане, а свежий духмяный мед, а маковые пирожки, м-м-м, язык проглотишь. Бабушка держала хозяйство – корова, свиньи, куры, собака, кошки. Запомнились летние темные душистые вечера, когда я усталый, но довольный возвращался с пастбища, подгоняя коров. Солнце только что село, стрекочут цикады, звенят о ведро струйки молока, бабушка доит корову. На душе – благодать (хотя такого слова я тогда еще не знал), о это детское счастье, оно неповторимо…

Помню, как я дрался с деревенскими. Одной девчонке я выбил зуб, как я тогда думал, что я хороший, правильный, а она темная деревня. Позже Господь наказал меня, когда в Армии мне выбили этот же зуб…

Помню, разговариваем с деревенским мальчишкой о жизни, о смерти. Я сказал – я хочу жить долго. А пацан ответил – а зачем жить долго? Мы были маленькие дети, ничего не знающие о Боге, о жизни вечной, поэтому я не нашелся, что ему ответить… Помню я в одиночестве пас коров. От делать нечего я стал мечтать, представляя себе будущее, когда я буду взрослым усатым дядей. Точно не помню сюжет своих мечтаний, но помню одно – я буду приносить людям счастье.

С тех пор это засело подспудно у меня в голове, и когда чуть позже я пошел в школу, где нам рассказали об Октябрьской революции, о Ленине, я стал мечтать о том, что, когда вырасту, стану великим вождем, как Ленин, и поведу народ к коммунизму, то есть к счастью… Мы жили тогда в райцентре Ставропольского края. Как-то пошли мы с мамой на речку – купаться (мама тогда работала учительницей в вечерней школе). Я был маленький, глупый. Возле берега было глубоко и быстрое течение. Но я подумал, что все нормально, и прыгнул с берега в речку (а плавать я не умел). И тут же я начал тонуть. Мама закричала, а потом прыгнула в воду меня спасать. Я ухватился за нее, и мы стали тонуть вместе. И, конечно, мы бы утонули, но тут какой-то мужик бросился в воду и спас нас. Это оказался ученик мамы. Сейчас он уже умер, но я всегда поминаю его в молитвах. Видимо, не настал час мне тогда умереть…

Когда я пошел в школу, у меня появился первый друг – Юрка.

Как-то мы пошли с ним играть на стройку. Там был еще один наш сверстник. что-то мы с ним не поделили, и он пожаловался большому пацану. Тот стал выяснять с нами отношения. А Юрка и говорит, указывая на меня, – да дай ты ему хорошенько. Большой пацан врезал мне по лицу очень больно, из носа потекла кровь. Я к Юрке – как ты мог? А он отвечает – это я сказал, чтобы он от нас побыстрее отстал. Я был в шоке, друг называется…

Школа

В школе все было хорошо, я впитывал знания, воспитываясь в советском, атеистическом духе, принимая на веру все коммунистические догматы: веру в светлое будущее, стремление к идеалу, веру в то, что наша страна на правильном пути и указывает этот путь всему миру.

Поскольку для построения коммунизма надо было много знать – я старался хорошо учиться в школе. Мне казалось в моей школьной жизни, что главное – быть отличником.

Я был нацелен на учебу и с удовольствием старался быть во всем лучшим (я тогда не мог понять в силу возраста и воспитания, что культивирую в себе тщеславие и гордыню).

В начальных классах, до 4-го примерно, ко мне относились нормально, но, взрослея, школьники впитывали изрядную долю цинизма и недоверия к идеологическим догматам. Поэтому они стали меня воспринимать с насмешками, а потом и откровенно издевательски. Я был белой вороной, изгоем школьного общества. Я не знал, что мне делать, и продолжал терпеть издевательства, хотя учился по-прежнему хорошо, понимая, что только в этом мое спасение.

Однако у меня не складывались отношения с физикой и физичкой. Я понимал, что физика – важная наука и она может мне пригодиться при построении коммунизма. Я старался. Но ничего не получалось. Зато я любил гуманитарные предметы – историю, обществоведение, литературу. Помню, преподаватель по истории, а по совместительству и директор школы, убежденный коммунист, с восторгом нам рассказывал о Кромвеле – персонаже английской истории. Еще помню, он спросил, что такое «патриархальный». Я поднял руку и сказал – это связанный с главенством отца… Он же сказал – чепуха, это значит – отсталый. Теперь я понимаю, что нам навязывалась совдеповская установка по оценке прошлого. Оказывается, я тогда был прав…

Да, забыл сказать, у меня был и младший брат.

Но с ним мы не дружили, он мне казался уж слишком обычным и неинтересным, хотя, как помню, когда родители сказали мне, что у меня будет братик, я сильно обрадовался, думая, что он сразу будет таким же большим, как и я, и мне будет с кем дружить…

В 4-м классе у меня появился новый друг, снова Юрка, ну как друг, он, наоборот, стал натравливать одноклассников на меня, видя мою «беловоронность», и это ему удалось, благо почва была подготовлена. Но он жил по соседству, и мне не с кем было еще дружить в нашем небольшом поселке, и я терпел. Как-то, помню, мы с ним пошли погулять на кладбище, было нам лет по 10. А он вдруг серьезно так и говорит: «А ведь мы тоже умрем». Я не нашел тогда, что ему ответить. А про себя подумал – ничего, до смерти еще далеко, успею что-нибудь придумать. Так я и рос с утопической кашей в голове. Еще Юрка как-то сказал (его отец был военный), что, когда проводятся военные учения, специально планируют количество смертей среди солдат.

Я тогда ему не поверил, я пребывал в розовых иллюзиях и был не готов встретиться с жестокой правдой жизни.

Наш поселок на Ставрополье был медвежьим углом, глубокой провинцией. И нравы там были соответствующие, нравы не очень развитых в духовном и интеллектуальном плане людей. Хотя были там аж 2 церкви (одна действующая, одна разрушенная, потом, правда, восстановленная). Но ходили туда в основном «темные и непросвещенные» старушки. Нам, школьникам, даже в голову не приходило хотя бы зайти туда, полюбопытствовать. Нет, нас настраивали на светлое будущее, совершенно другое и прекрасное, далекое от этих старушек, как небо от земли (прекрасное далеко). Так вот, местные люди были в основной массе темные и непросвещенные, их досуг состоял в сплетнях, пьянке и драках (среди молодежи). А я рос в интеллигентной семье, папа – юрист, мама – учительница. И я всегда чувствовал некую преграду между нашей семьей и окружающими людьми. В подтверждение этого как-то мой отец попал в переделку, его вместе с товарищем избила толпа местной молодежи. Избили сильно, он долго лежал в больнице. Я потом долгое время был в шоке, это событие не укладывалось в моей голове, как, ведь все мы люди и должны любить друг друга, как же мы тогда построим светлое будущее, т. е. коммунизм? Со временем эта рана в душе зажила, я так рассудил, вот вырасту, выучусь и, как Ленин, возглавлю народ, тогда и построим коммунизм.

Помню один случай из детства, было мне уже лет 15. Как-то мы с отцом что-то делали в гараже. А надо сказать, что я по какому-то зову захотел изобразить Христа. Я нарисовал Его акварелью на листе бумаги и прикрепил на стену в гараже. Но почему-то я нарисовал Его с головой, обвязанной бинтами (теперь я понимаю, что я изобразил себя в будущем, когда я психически заболею, на это указывали бинты на голове. Нарисовал я себя в Образе Христа, предвидя, что я, как и многие другие, могу стать сыном Божьим по благодати, в отличие от единственного Сына Божьего Иисуса Христа)… Так вот, проходила мимо гаража одна женщина. Она увидела изображение и стала упрашивать продать его за 10 рублей. Мы с отцом только посмеялись над этим. А потом так сложилось, что эта женщина стала моей тещей… Вот так, все неслучайно, все связано друг с другом… Но жизнь продолжалась. Вот уже и конец школы. Экзамены, выпускной вечер. Окончил школу я хорошо, без троек…

У многих моих ровесников уже были девушки. В нашем селе молодежь созревала рано. Я же был далек от этого. Нет, конечно, половое влечение было и у меня, даже порой очень сильное, но я почему-то очень стеснялся девушек и не мог с ними даже поддержать разговора. Теперь понимаю, Господь так сохранял меня от раннего растления.

Институт

Итак, я окончил школу и поехал в Харьков поступать в художественно-промышленный институт (у меня была склонность к рисованию). К сожалению, а может, к счастью, (Бог знает) с первого раза я не поступил и пошел работать на завод слесарем. На заводе и прошел мой первый год в Харькове. Снова я пытаюсь туда поступить, но опять неудача.

И тогда тетя, у которой я жил в Харькове, посоветовала мне поступать в ХИСИ на архитектурный факультет. И, о чудо, я поступил. Я был очень рад, я мечтал о студенческой жизни, и вот моя мечта сбылась. Я сразу попал в мощную, насыщенную студенческую жизнь. Учиться было интересно, а по выходным в общежитии устраивали зажигательные дискотеки… Вскоре после начала учебного года, в начале ноября 1982 года, умер Брежнев. Это было потрясение. Казалось, что он будет всегда…

В нашем институте была военная кафедра, но временно была снята бронь со студентов. Пришлось после 1-го курса в июне 1983 года идти в армию…

Армия

Армия – это совершенно особая история. Призвали меня служить в стройбат, в военную часть под городом атомщиков Припятью. И вот принята присяга, я солдат.

Солдаты были разные: азербайджанцы, узбеки, казахи, туркмены, украинцы, русские, белорусы. Русские и украинцы в основном криминального типа… Я был тогда наивным идеалистом. Верил в человечность, в светлое будущее.

С одной стороны, это тормозило мое практическое развитие, с другой спасло меня, например, от наркотиков, а мне не раз их предлагали солдаты из Средней Азии.

Мой разум не вмещал того, что творилось у нас в части: дедовщина, жестокость дедов по отношению к младшему призыву, доставалось и мне; я пребывал в унылом состоянии духа. Тут я близко столкнулся со смертью. Солдаты нашего призыва уехали в самоволку, напились на свадьбе и разбились на машине… Потом я постарался забыть об этом, душа не выносила самой мысли о смерти…

Я продолжал быть под гнетом дедовщины… Но вот произошел такой случай. Как-то раз ближе к вечеру зимой наше отделение направили на уборку столовой. Убирать должны были все, и «деды», и «салаги». Но «деды», естественно, откосили, и убирать выходило только нам, «салагам». И тут я поднял одиночное «восстание», то есть, не сделав ничего, ушел из столовой. В казарму я явился только после отбоя, ожидая чего-то страшного.

Тут навстречу вышел Анюта, щуплый, но наглый «дед». Он попытался меня ударить, но не тут-то было. Я был мощнее его, и, переборов свой страх, я осыпал его градом ударов. Он этого не ожидал и попятился назад. Но тут к нему подбежала подмога, и я выбежал из казармы…

Погуляв около часа на морозе, я вынужден был вернуться, идти было больше некуда. В казарме уже все спали. Я лег на свою койку и не сразу, но заснул… Утром с затаенным страхом я встал с постели и занялся обычными армейскими делами, все было тихо. Так прошло 3 дня. А в конце 3-го дня ко мне подошел тот самый «дед» Анюта в окружении других «дедов».

– Ну что ты тогда возникал? – он угрожающе поднял кулаки.

– Ну что здесь, в казарме, выйдем на улицу, там и потолкуем.

– Ха, Анюта, он предлагает тебе дуэль, – сказал кто-то из «дедов». И мы вышли на улицу, на белый искрящийся снег.

Мы с Анютой стали друг против друга. «Деды» нас окружили кольцом. Я посмотрел на Анюту и понял, что он боится.

Тогда я бросился на него, повалил и начал бить кулаками. Нас растащили. У Анюты под глазом светил огромный «фонарь». С тех пор меня «деды» не трогали, зауважали, наверное. Тогда я понял – добро должно быть с кулаками, еще не понимая на тот момент, в чем истинное добро…

Потом у «дедов» настал дембель, они уволились, а через полгода мы сами стали «дедами», но почему-то в нашем призыве насилия не было, мягче мы были, что ли…

Запомнился еще один случай. Это было уже во второй половине службы в армии. Сидел я в своей каморке художника и рисовал какой-то плакат (а надо сказать, что к концу службы я обнаглел и ночевать в казарму не ходил и ночевал в своей художественной каморке, а дело было зимой). Вдруг стук в дверь, я открыл, зашел наш комбат полковник Федорчук и с порога начал на меня наезжать: почему не в казарме, почему не на разводе, почему в тапках?

Федорчук сказал – марш на развод в таком виде. Я спросил – что? прямо в тапках?.. Да, в тапках!..

Тут я понял, что нужно делать, ведь меня ожидал позор, если я по снегу пойду в тапках на развод. Я мгновенно принял решение – выбросил тапки за забор, я стоял босиком на снегу.

– Ах ты сукин сын, ну ладно, обувай сапоги!..

Да, забыл сказать, часть, где я проходил армейскую службу, находилась возле Чернобыльской АЭС. Я уволился в 1985-м, а рвануло через год, в 1986-м. Это еще больше утвердило меня в мысли о своем избранничестве.