Простая История. Том 4

Часть вторая
Том 4. Allegro assai

Джеф едва дождался, когда Клод над его ухом скажет: "картинку запомнил" и позвонил Николь. Её слова оформились в нём за время дежурства во что-то нервное. Он в нетерпении постукивал ногой, в ожидании, пока пройдёт вызов, потом, волнуясь слушал гудки. Она спала, он разбудил своим звонком. Её сонный голос был неожиданно таким спокойным и уютным, что и Джеф вдруг успокоился сам. Николь сказала в ответ на его вопросы: "Что? На тот свет? Я так сказала? Ты спятил, Джеф?! Я спокойно подожду пока смогу сдать экзамены – вряд ли папа не станет меня пускать на них. А потом мы уберёмся отсюда. И оставь меня в покое, я спать хочу". Джеф засмеялся над её полусонным негодованием. Спи, моя любовь, спи, моя девочка. Впервые за последние дни он завалился спать со спокойным сердцем. Едва продрав глаза перед обедом позвонил снова, чтобы сообщить, что он в состоянии разговаривать и просто чтобы услышать её голос. Николь была явно в плохом настроении. Похныкала в трубку и общий фон их беседы был окрашен в такой чёрный цвет, что Джеф задумался: что ей принёс этот день? Позвонил Марине, чтобы выяснить это, поскольку Николь ничего не отвечала на эти вопросы.

С Мариной можно и не искать приличных слов для объяснения озабоченности. Марина ясно понимала его с полуслова, только он был не очень-то уверен, что она уже успокоилась сама – последняя их беседа закончилась не на таком мирном уровне, как хотелось бы Джефу. Марина ответила, но, услышав его голос, мгновенно накалилась добела. Он постарался с максимальной скоростью и откровением рассказать о своём беспокойстве, но уверенности, что Марина услышала его в своей обиде, у него не создалось. Марина спросила его, что он намерен делать и голос у неё был такой же, как тогда, когда она приехала к нему впервые, после посещения Эммы. На все его завуалированные попытки напроситься в гости, чтобы повидаться с Николь, Марина только фыркала в трубку. Наконец выдала, поинтересовавшись весьма сердито:

– И что, вы полагаете, что я как-то могу помешать вам посетить Николь?

Просто шикарно. Он представить не мог, как она видит эту ситуацию, но такое странное приглашение окончательно лишило его покоя.

Хотелось тут же кинуться к Николь и ему было жаль, что он не позвонил Марине раньше.

Марина отключила телефон вне себя от злости. Что он от неё хочет? Официального приглашения? Интересно только, как с позиции этики будет смотреться её приглашение? Но выходило, что она всё равно пригласила Джефа, фактически пообещав ему свидание с Николь дома – как можно иначе понять её слова? И теперь, злясь сама на себя, она бродила весь вечер по дому, размышляя о последствиях, потому, что Майк просто похихикал в трубку, заявив, что она поступила правильно. И тут же добавил, что его правила поведения, правда, не всегда согласуются с общепринятыми. Разве можно утешиться таким утверждением?

Джеф прилетел наутро, наверное даже не успев толком отоспаться после дежурства, потому, что у него был очень усталый вид. Марина попросила пригласить Николь и устроилась в кресле наблюдая за ними. И когда она увидела, как Николь бегом слетела вниз по лестнице прямо в руки Джефа, как она приникла к нему, у Марины появились некоторые мысли для раздумья.

Она смотрела на них, отмечая все мелочи их общения в своём сознании. Они откладывались картинками, как отдельные кадры, которые ей нужно отретушировать. Ей даже понравилась такая мысль: усилить цветность или убрать царапины и лишнее с кадра жизни, развернувшегося перед ней. Она смотрела на Джефа и Николь отстранённо, словно откуда-то сверху: как эти двое обнявшись стоят возле перил, что-то тихо говоря друг другу, с какой нежностью Джеф обнял Николь, как непроизвольно и привычно она приникла к Джефу, какое у него лицо, глаза, когда он смотрит на неё. Марина поудобнее устроилась в кресле, откинувшись на спинку и закинув ногу за ногу. Раз ему можно было развалиться, когда она его не пригласила сесть, значит и ей можно сидеть тут мрачным ментором. Она и сидела спокойно поглядывая на них. Они что-то говорили друг другу, Джеф однажды провёл ладонью по щеке и шее Николь и жест этот был настолько нежно-интимным, что Марина почувствовала, как стало легко и тепло у неё где-то внутри. Она раздражённо повела плечами, но не отвернулась, решив, что, пожалуй, её мысли – это её проблемы. Сразу, видимо из-за сходства с Джефом, вспомнился Майк. С его спокойствием и ироничностью. С его бесхитростным восхищением. С его глубокими глазами и седыми волосами. С его повелительной мягкостью, которой она никогда не находила в Томе.

Марина заставила себя сидеть на месте, но разозлилась, обнаружив в себе столь отчётливое желание и сочла, что ей срочно тоже нужен свой Джеф. Она готова была со стыда треснуть пополам, если бы кто-то догадался о её мыслях. Оказалось – неприятно признаться самой себе в подобных ощущениях. Наверное, это в ней говорит возраст. Она вдруг разом постигла и усталость Джефа, и его скрытую в глубине глаз боль. Ей стало жаль его, потому, что показалось, что для Ники эта разлука прошла легче.

И Марина поспешила ретироваться, надеясь, что эти двое догадаются убраться из холла куда-нибудь.

Сидя в библиотеке и тупо глядя в выключенный экран, Марина размышляла: странно – как это Том не видит любви Джефа к Ники. Подумав о Томе, она сразу вернулась к своему быту, забыв о сказке любви дочери. Почему по отношению к Тому она не чувствует того, что появляется в её душе при виде Майка? Как так получилось, что она вышла замуж за Тома, считая, что она любит его, но никогда не чувствовала к нему ничего подобного? Может быть, она просто разлюбила Тома, раз он не является для неё желанным мужчиной? Тогда какая же была у неё любовь к нему? И когда она кончилась? И как может любовь кончиться, это же просто абсурд!? Она возрастает и её рост неизбежен, как приход нового дня. Тогда почему она не видит возрастания своей любви, а видит только скуку? Может она просто не умеет любить? А может и Том тоже не умеет любить? Как такое может быть – они же чувствуют, сопереживают друг другу, общаются? Как могло так получиться, что они с Томом не умеют выражать друг другу свою любовь? Хотя Майк её уверяет, что она обворожительна и нежна, и никто его так, как она, не принимал. Наверное, это страшно – услышать такое вне семьи. И не менее страшно не услышать такого в собственной семье.

Она уткнулась в свой компьютер, забыв его включить и горько плакала, отражаясь в немой темноте монитора, пока совсем рядом с ней щедро изливалось счастье.

Джеф и Николь были так заняты, что совсем забыли о Марине. Джеф только отметил частью сознания, как она ушла, сопроводив её уход мгновенной вспышкой благодарности. Радоваться присутствию Николь находясь рядом с унылой Мариной было трудно. Он почувствовал себя свободнее без сердитого её внимания. Время летело. Джеф просто кожей чувствовал его течение, как ветер во время гонки. Нежно взяв лицо Николь в ладони и проводя пальцами по губам, по щекам, тихо сказал:

– Что ты себя изводишь? Сама же сказала: терпеливо подождёшь, когда сдашь экзамены.

– У меня странно скачет настроение, – пожала плечами Николь, рассматривая его глаза близко. – Как так получается, не знаю. Вроде бы всё нормально, но вдруг как накатит тоска, или страх – и я не знаю, просто, что делать.

– Звони мне.

– Тогда я расстрою тебя. Я же и так с тобой всё время ругаюсь.

– Не страшно. Зато я буду знать, когда на тебя накатило.

Это было смешно и Николь засмеялась.

– У меня для тебя есть сюрприз, – сказал Джеф. – Завтра принесу.

– Ко дню рождения? – Поинтересовалась она.

– Нет, перед днём рождения, так, мелочи, – теперь засмеялся он, подумав, что такой сюрприз трудно завернуть как подарок.

Они сходили на кухню, потому, что Джефу захотелось пить и Николь рассказала, как она нарычала на маму, когда папа демонстрировал ей свою власть, забрав провода от машины и прохаживаясь по её спине.

Джеф поинтересовался, не разлюбила ли она после этого оливки. Николь только хмыкнула в ответ. Они посидели на кухне, потягивая ананасовый сок с печеньем и подшучивая друг над другом: настроение у обоих поднялось до шуток. Марты ещё не было и тут было достаточно уютно. Тут их и разыскала вернувшаяся из библиотеки Марина. Она не повеселела, но явно успокоилась и больше не злилась. Стала только почему-то ещё грустнее. И Джеф подумал, что нужно будет узнать у неё: что не так. У неё финансовые неприятности или она просто тревожится из-за Николь?

Марина подпёрла плечом стену возле двери и уронила:

– Сейчас придёт Марта, готовить обед. И скоро приедет Том.

Николь с сожалением проводила Джефа, не отпуская его руки.

– Я приеду завтра, – пообещал он.

– Пока, – вздохнула Николь. – Я тебя жду.

Она привычно перекрестила его и постояла в промозглом дверном распахе, не замечая холода и с неожиданной болью глядя, как он садится в "Дьявола" оглянувшись на неё и махнув на прощание рукой. Поднимаясь по лестнице услышала звонок и влетела к себе, гадая кто это.

– Что, бегом бежала? – Подкусил её Джеф.

– Это ты! – Перевела она дух.

– Больно у тебя вид был печальный, когда я уходил, вот и звоню, чтобы поднять тебе настроение, – она услышала в трубку, как он щёлкнул зажигалкой.

– Опять куришь? – Поинтересовалась Николь.

– Что, слышно? Я с утра не курил, чтобы тебе не было противно. – Он засмеялся.

Вечером к ней зашёл Том. Постоял, оглядывая стены, снова увешанные портретами и картинами, но ничего не сказал на эту тему. Николь было всё равно, скажет, что он или нет. Посещение Джефа вселило в неё какую-то отчаянную храбрость. Что может быть хуже тех побоев и оскорблений, которые ей выпали от её отца? К тому же сегодня он трезв. Значит, с ним можно говорить. Это от пьяного бежать надо сломя голову. Хотя он, помнится, и трезвый устраивал сцены похлеще любого пьяного. Она торопливо сбросила по электронной почте последние два теста по химии и с нетерпением наблюдала, как тает густая синь на кружочке отправки, молясь про себя, что бы папа снова не протворил что с машиной. Наконец проценты отправки добежали до нуля, и она облегчённо подняла глаза.

– Можешь радоваться, – заявил он. – С четверга я буду отвозить тебя в школу и забирать из школы, чтобы ты не пропускала.

– Я и сама в состоянии дойти до школы. – Сообщила ему Николь.

– Как я сказал, так и будет! – Прикрикнул Том, разглядывая теперь её.

Сегодня ему позвонила миссис Джонс. Поинтересовалась, не изменились ли планы Николь по поводу сдачи экзаменов экстерном, чем весьма изумила Тома. Он и понятия не имел, что Ники так рвётся из школы, что исправила все свои огрехи – ясное дело, с хвостами экстерном ничего не сдашь. Теперь он понял значение брошенной ею фразы: "очень мне нужен средний диплом, что, я не человек, что ли?!".

Николь вскочила, услышав, что он повысил тон, вытягиваясь в струнку перед ним и белея от злости.

Сказала намеренно тихо, как Джеф, раздувая ноздри:

– Послушай, папа. В школу я буду ходить сама и не позволю больше выставлять меня на посмешище, как ты это сделал крайний раз, а если ты будешь настаивать, то я обращусь в определённые службы и мне плевать на последствия! Следы не моей спине ещё не прошли и их вполне хватит для обвинений. Я больше не позволю тебе вести себя со мной так, как ты привык.

– Что ты сказала? – Изумился Том.

– Я с тобой ссориться не хочу, – пояснила твёрдо Николь, – но я сыта по горло своей прежней жизнью. Уйди отсюда. Ты вторгаешься в моё пространство. Это моя жизнь, что ты в неё лезешь?

Она спокойно взяла его за плечи и с неторопливой мягкостью заставила выйти из комнаты. Тома довольно рискованно вот так хватать неожиданно и вынуждать делать, то что не в его планах. Но ей было плевать. Как ни странно, он уступил.

– Настаиваешь, что это твоя жизнь? – Засмеялся он по дороге, – да пожалуйста! Настаиваешь на самостоятельности, давай! Только не хнычь потом, когда вместе с правами получишь полный пакет ответственности.

– Ты опоздал, – проинформировала Николь и серьёзно окинула его взглядом, закрывая двери. – Я свой пакет с ответственностью уже распечатала.

26

Она провозилась с тестами почти полночи. Хотелось сделать всё побыстрее, но всё равно осталось ещё три по физике и всего один день в запасе.

Почувствовав, что глаза сами закрываются она рухнула на постель даже не выключив машину. Сквозь сон слышала, как пробивается в сознание спокойствие музыки, иногда казалось, что слишком громко, но встать и выключить сил не было. С утра подскочила в дикой спешке, когда взвыл будильник. Вскоре папа стукнул в дверь и подёргал ручку, но она не открыла.

Пусть идёт. Ещё три теста! Она торопливо перелистывала страницы учебника, в тех вопросах, которые у неё были явно слабоваты. Какая она была дура, что так прогуливала! Чего, спрашивается, добилась? Сплошные дыры в голове! Эта физика – настоящий абстракционизм, ничего не понять.

Марина, обеспокоенная тишиной в комнате Николь, тоже дважды стучала к ней, но когда Николь крикнула из-за двери: "отстань мама!" запаниковала окончательно. Ники вчера не обедала, сегодня не вышла завтракать. Правда, у неё в комнате был сок, который отнесла ей Марина вечером, потому, что она попросила, но разве это еда? Она, вконец измотанная своим беспокойством, позвонила Джефу, невзирая на ранний час. Он приехал через полчаса и поинтересовался, расстёгивая куртку у двери:

– Что-то случилось?

– Не знаю! – Нервно сдавливая пальцы, ответила Марина. – Ники сегодня даже не выходила. Вчера у неё был Том, что-то там кричал на неё. Хоть и недолго, но всё же. Потом сказал, что она его вытолкала из комнаты. Я не знаю, что у них произошло, она даже разговаривать со мной не хочет.

Джеф бегом взлетел по лестнице, забыв раздеться у входа. Марина торопливо поднялась следом: он стучал тихонько. Ему ответила тишина. Взглянул на Марину.

Она чуть пожала плечами и вздохнула.

– Ники! – Окликнула она с несчастным видом.

– Ники, открой, – сказал чуть погромче Джеф.

Щёлкнул замок, дверь распахнулась, Николь упала ему в руки, забыв о тестах. Ура! Он приехал! Она обхватила его руками и некоторое время молчала, прижавшись к нему.

Джеф хмуро погладил её по спине и взглянул на Марину. Она печально смотрела на Николь. Почувствовав, как он сверлит её глазами, окинула его взглядом, повернулась и пошла к лестнице. Его поразило это молчаливое одобрение. Он сделал пару шагов вперёд, не выпуская из рук Николь и вошёл в комнату. Она отпустила его, щёлкнул, снова закрываясь замок. Марина, услышав этот щелчок на лестнице, покачала головой, приподняв плечи.

Она только что объявила войну Тому.

Её злость на Джефа давно прошла, уступив грустному признанию: Николь теперь ей не принадлежит. Если раньше Марина и играла в команде Джефа, то только ради дочери: ей не хотелось огорчать Ники. Это совсем не обозначало, что ей не нравился Джеф, но маленькая надежда, что когда-нибудь увлечённость её ребёнка Джефом пройдёт, всегда оставалась где-то в глубине души Марины.

Теперь пришло осознание – Николь действительно выросла, и больше не нуждается в ней.

Вот это было непереносимо.

Томясь при мысли о бесполезности своего труда все эти годы, Марина боролась со всё сильнее прораставшем в душе убеждением, что Николь нашла своё будущее. В нём Марина не видела себе места. Но и защититься от этого она тоже не могла. Она не чувствовала себя настолько храброй, чтобы просто взять и высказать все эти размышления мужу. Нет, ни за что! Он так взбесится, невообразимо. Начнёт воевать на оба фронта, в этом она не сомневалась. Он перемелет в мелкую крошку саму Марину и её никто не защитит. Джеф ему не по зубам. Он может надавить и на Николь, но похоже, Николь так просто не сдастся. Марина почти физически сейчас ощущала её неуязвимость. Оставалось только и Марине надеяться на такую же поддержку Джефа. Ей вдруг пришло в голову, что она всё что у неё есть, просто взяла поставила на одного человека, которого фактически знает от силы полгода.

Джеф, даже не услышал звука закрывшейся двери. Когда он попал сюда впервые, здесь всё было в картинах и рисунки Николь лежали в нескольких папках на столе. После того, как она увезла к нему свои картины, которые теперь окружали его в квартире, он точно знал: она завешала все стены плакатами. Пожалуй, в этом тоже проявлялся её страх одиночества. Марина сказала, что Том намеренно снова оголил её комнату, поубирал со стен все лица и пейзажи. Теперь он, изумлённый, стоял и оглядывался, пока Ники стягивала с него куртку.

Вся комната её была в рисунках: акварели, масло, пара марин и карандашные наброски. Портреты. И Джеф. Вот он стоит, вот Джеф сидит, вот в "башне" вот просто лицо, вот ещё, и ещё, и ещё. Почти не дыша, он огляделся, поражаясь культовости этой комнаты. Николь торопливо снимала его портреты. Это было знакомо: развесить вокруг лицо того, кто тебе интересен.

– Извини, – оглянулась она на него. – Раз тебя рядом нет, то хоть портреты твои видеть. Мне ещё нужно сделать тесты по физике, а я не успеваю.

Она снова села за машину, изредка оглядываясь на него. Но тесты теперь не шли – Джеф же пришёл!

Он же, почти сразу забыв о портретах и замерев на месте, упёрся взглядом в чёрное небо и белую землю на холсте, разглядывал богатство синих земноводных. Щедрыми мазками, где едва обозначенные, где тщательно изображённые, они нахально лезли в глаза, блестя желтоватыми пятнами на синеве скользких округлых бородавчатых боков. Джефа смущала неприкрытая откровенность этого изображения. Его сон, овеществлённый настолько, производил такое кошмарное впечатление, что Джеф почувствовал боль в сердце.

Глаза отвести от холста удалось с трудом.

– Тебе нравится? – Стеснённо спросил он, указывая взглядом на картину и досадуя на себя: разве такое может нравиться?

Что с ней было, когда она писала ЭТО?

– Это? – Спросила Николь, кинув взгляд на подоконник, весь заставленный красками, растворителем, кистями и возвышающимися над всем этим жабами, закреплёнными на подрамнике. – Скажешь тоже. Разве такое может нравиться?

– Зачем тогда?..

Она только тряхнула головой – надо же было как-то избавиться от них.

Он смотрел ещё некоторое время на непросохший выброс энергии, потом перевёл взгляд на неё. Осмотрел её всю, сидящую перед монитором, картинку на экране, отодвинутую клавиатуру, книги, разложенные на столе, раскрытые, лежащие одна на другой.

– Давай помогу, – предложил он, сразу найдя себе занятие и отбросив некомфортное зрелище на задворки сознания.

– Разве это можно было оставить в себе? – Николь приглядывалась к выражению его глаз. Похоже, он не очень её понимал. Она объяснила: – Это работа. Эмоции. Когда тебе плохо, ты лечишься работой, сам ведь так говорил? Вот и я. Это неприятно, лежит внутри меня, ворочается, а перенесёшь на холст и сразу легче. Если тебе неприятно смотреть, можно просто сжечь.

– Нет. Оставь, – отстранённо предложил Джеф, уже явно поглощённый тестом на экране, усевшись на край её постели и придвигая к себе клавиатуру. Нажал пару раз на курсор, чтобы поднять изображение и посмотреть, что там у неё было вначале.

Но объяснил:

– Не смотреть неприятно, а просто сон был плохой.

Николь некоторое время следила, как он проверяет её тест. Сначала просто автоматически исправил пару формул. Потом напечатал ответ, удалив кусок её текста, понемногу явно увлекаясь этим делом.

– Так тебе действительно приснились такие жабы? – Недоверчиво спросила она.

– Действительно, – тревожно сказал он, поворачиваясь к ней и обшаривая глазами с растущим вниманием её лицо. – И синий цвет во сне – к болезни. Побереги себя, пожалуйста, Ники. Я очень беспокоюсь.

Он снова взглянул на этих жаб и Николь подумала, что надо убрать их с глаз долой или повернуть, что ли, чтобы не мозолили мозги.

Она смотрела на него молча, впитывая его тревожность и понимая её. Потом тихо шепнула в слабой попытке утешить:

– Ну, сейчас-то я тут, с тобой!

Джеф вздохнул, обнимая её и отворачиваясь от холста. Отодвинул клавиатуру, сохранив исправления.

Они помолчали.

– От тебя пахнет табаком, – сказала, немного спустя, Николь.

Джеф засмеялся смущённо:

– Да, извини. Боюсь, я снова всерьёз начал курить. Смолю днями без остановки. Не беспокойся, я брошу. Тебе неприятно?

– Наоборот. Вернее, когда курят мне не нравится: тяжело дышать. Но вот так, только напоминание о том, что ты курил, приятно. Запах от тебя такой… Необычный. Даже определения нет, просто нравится. Не бросай до конца, если сумеешь.

– Нравится? – Изумился он. – Странные вкусы. – И засмеялся снова.

Действительно, странно. Для него табачный дым всегда отсутствие чего-то необходимого. Одиночество. Когда ему нужен был отец, в детстве, за закрытой дверью он чувствовал только дым, потому, что открытое окно вытягивало не все туманно-тяжёлые плети. Это острое ощущение лишённости необходимой симпатии так и укоренилось. Потом, конечно, отец бросал свою диссертацию, выходил из самозаточения, но необходимость в нём тогда у Джефа уже пропадала.

– Совсем нет. – Николь закрыла глаза и медленно потёрлась о его щёку лбом вверх-вниз, задевая носом шею. – Очень, знаешь ли стимулирует, даже холодно где-то внутри. Хотя для тебя курить вредно вообще-то.

Они посидели рядом, болтая о всякой ерунде. Потом взялись за тесты. С Джефом делать уроки одно удовольствие: сразу всё стало понятно, просто, ясно и в голове моментально уложились все темы, по которым она тестировалась. Джеф проверил её первый тест, который она уже собиралась отправлять. К её удивлению почти всё было правильно, если не считать её торопливых описок и одного неправильного ответа. Когда они сбросили всё по почте, Николь почувствовала себя свободной птицей на целые сутки. Послезавтра первый экзамен и вместе с ней сдаёт только отличничек Райан, Тамара и Грег, которого она подбила за компанию пойти с ней, чтобы не торчать у монитора под пристальными взглядами на пару с Райаном. Экзамен сдавать было страшно, Николь так и пожаловалась, но Джеф посоветовал, посмеиваясь:

– Подумай об этом завтра.

Иногда, стукнув в дверь, приходила Марина. Забрала куртку Джефа и пустой стакан из-под сока, стоящий на столе, так и не унесённый вечером на кухню. Николь не протестовала, с неохотой открывая Марине дверь и снова усаживаясь на колени Джефа. Она не отодвигалась от Джефа при входе мамы, не смущаясь и не создавая секрета из того, чем они заняты. От этой простой болтовни обоим стало гораздо легче. А может тут работало сознание выполненной работы. Когда над душой не висят несданные тесты становится веселее.

Марина заглянула в третий раз и, не заходя, напомнила, что уже скоро пять часов. И тут же исчезла.

Николь встала и закрыла дверь на ключ. Вернулась к Джефу.

– Бедная мама, сама не знает, куда ей деваться. Я устала от её инспекций.

Джеф не ответил: им теперь ничего не надо было говорить друг другу.

Спокойная радость легла на плечи обоих, погружая в тишину и безвременье. Это спокойствие не нарушало ни их перемешанное дыхание, ни нетерпеливая ласка, ни нежная настойчивость рук. Спокойствие плавало в них, обдавая брызгами смеха. Куда только исчезла мрачность и дурные предчувствия? Джеф, успокоенный, теперь мог дать сам себе отчёт в том, насколько сильно его будоражили, возбуждали все мелочи комнаты Ники. Он забыл здесь обо всём: что пришёл сюда отдать ей ключ, что у ворот стоит "Дьявол", сообщая всему кварталу: Джеф Коган здесь. Осталась одна Николь. Она была красива, желанна и он вдруг осознал, насколько желанен может быть он сам. Это было такое пронзительное прозрение, всеобъемлющая радость, хотя и сбивала немного непривычность обстановки.

Марина считала секунды, когда же вслед за ней выйдет Джеф. И только по прошествии пары минут, она поняла: Ники его не отпустит. "Марина! Ты влипла, как курица в желе! Попробуй ты теперь его выгони!" сказала она себе. Пришлось, скрепя сердце, покопаться в куртке Джефа в поисках ключа. Потом она несколько минут набиралась решимости, поглядывая на часы. Бесполезно. Ждать точно было бесполезно! Вконец обеспокоенная, она послушала тишину у двери Николь и, подумав, вызвала бригаду из автосервиса. Для проведения техосмотра машины. Когда техник забрал у неё ключи от "Дьявола" и уверил её что через сутки машина будет готова, передав ей визитку с адресом, Марина почувствовала облегчение.

Стояла у окна, глядя, как приехал грузовичок и, подцепив автомобиль, быстро утащил от ворот особняка. Теперь можно было быть уверенной в том, что, вернувшись, собственный муж не взбесится, наткнувшись на машину Джефа у своих ворот.

– Мне пора идти, – сказал со вздохом Джеф, вставая. – И машина у ворот стоит.

– Я тебя никуда не пущу. Подожди секунду,– вдруг испугавшись и вцепившись в его плечи, сказала Николь. Бросилась в спешке в ванную, выглянула в окно: оттуда были видны ворота. Быстро вернулась.

– Нет там машины.

– Как нет?

– Вот так. У ворот пусто. Там никого нет, кроме папы. Он только что подъехал.

– Ну вот, мы опоздали, – облегчённо засмеялся Джеф.

Машину трудно не заметить. Значит, можно больше не врать. Но Николь тут же рассеяла эти надежды.

– Раз машины у ворот нет, значит, мама вышла из положения. О! Ты ещё не знаешь. Она большой мастер наводить порядок, – и добавила, глядя на него. – Придётся тебе сидеть тут безвылазно.

– А может, его просто угнали? – Предположил Джеф шутливо, понимая, что Николь права и пытаясь припомнить, не было ли в салоне чего важного.

Вроде нет: после сегодняшнего раннего подъёма, у него был плодотворный забег по магазинам. Он отвёз подарок для Николь, оставил упаковку прямо на постели, рядом бросил чеки. Документы у него всегда с собой. Ладно. Пусть всё будет, как идёт. Всё равно это старая машина: восемь лет – столь преклонный возраст, что такие вещи нужно сдавать антиквару. Ему не хотелось менять "Дьявола" просто потому, что в нём пришлось кое-что переделать самому, что он не счёл нужным доверить фирме во время сборки автомобиля. И делал это Джеф под себя, с учётом особенностей своих привычек и симпатий. Это была хорошая машина, честно послужившая в паре приличных передряг. И хорошо хранившая его жизнь, которую он в своё время так желал уничтожить. Майка, помнится, всегда удивляло его пристрастие к такого рода технике – ему нужно что-то более броское и фешенебельное: он большой любитель пустить пыль в глаза и никогда не ценил рациональной упрощённости в вещах. Может, пришло время "Дьявола" сменить? – всё равно переоборудование салона не соответствовало теперь им с Николь, да и электроника уже морально устарела: машина, рассчитанная на одного не может удовлетворить обоих.

– Зато Стив-то как будет доволен! – Сказал он. – Стив мои автомобильные вкусы всегда терпеть не мог.

– Да нет, спорим, ты всего лишь остался без ужина, а не без машины, – Николь задумчиво хмыкнула. – Сейчас ты посидишь в шкуре Ромео.

– Не хотелось бы, чтобы это продолжалось слишком долго. Хочется жить своей жизнью. – Усмехнулся Джеф, смиряясь.

И засмеялся.

Николь медленно провела по его щеке ладонью и ему вдруг захотелось обнять её, уткнуться лицом в её волосы.

– У тебя есть на диске что-нибудь хорошее из музыки? – Враз охрипнув спросил он, пытаясь отвлечься от внутренней дрожи и успокаивая себя. – Роммштайн или ещё что?

– Сейчас поставим, – серьёзно пообещала Николь.

– Ты прости, – мягко сказал он. – Я недальновидный тип. Давно брился.

Она тихонько засмеялась.

– Мне нравится. Колючий.

Пришёл волшебный вечер: минут сорок им пришлось играть в старые игры, чтобы снять напряжение и скованность. Потом, когда территория была освоена, Джеф почувствовал себя свободнее. В малюсенькой комнате Николь нашлось немало интересного. Они щедро отдавали друг другу ту нежность, которая помогала дышать и жить в разлуке, потом Николь устроила экскурсию по своей жизни, вооружившись парой толстых альбомов, которые извлекла из нижнего ящика встроенного шкафа.

Было интересно наблюдать сквозь глянец фотоснимков перетекание детства во взрослость. Это было совсем не то, что на видеопленке: фотография невероятно меняет лица, запечатлевая один, неуловимый глазом, миг. Некоторые кадры, сделанные дедом, Джефа просто впечатлили. Родственников обычно так восхищает собственное чадо, что они почти не задумываются о художественном оформлении своего восхищения.

Джеф, лежа на постели Николь, разглядывал её фотографии, как картинки хрустальной сферы, смущая Николь своим придирчивым вниманием. Как хороший аналитик, он изучал проявление фамильного сходства, даже независимо от своих желаний, просто неосознанно наблюдал, как оно проступало и преломлялось в чертах Марины и Николь. Насколько было видимо в снимках восьмилетней Николь и восьмилетней Алины.

Вся эта простая жизнь на берегу озера, запечатлённая увлечением деда оформлялась перед ним. Это было хорошее упражнение для мозга накануне дежурства. Он высказывал свои заключения Николь, изумляя её.

Марина спокойно встретила Тома, но обедать отказалась, сославшись на головную боль. Её нервировало присутствие Джефа наверху: собственные прогнозы ближайшего будущего вызывали в ней только беспокойство. Скрыть его от Тома было бы бесполезным делом: даже не будучи слишком наблюдательным, он по двум-трём фактам, бросившимся в глаза, мог сделать достаточно верный вывод. Марина никогда не знала какой результат может запрограммироваться у него.

Она забралась в ванную и Том, с досадой покрутившись у двери, ушёл обедать один. Он толкнулся было к Николь, но постучав и потолкав дверь, не услышал привычно-насмешливого "вперёд". Николь, наверное, и не слышала его, занятая прослушиванием своей дикой музыки. Сидя в столовой и листая положенный возле тарелки старый журнал, он не анализировал почему его все бросили: ему на это было не до того. Гораздо более важные вещи тревожили. Назрела необходимость ввести в команду профессионального инженера – хватит пользоваться услугами наёмников. Перелистывая знакомые страницы с примерами программ, он обдумывал эту идею, рассматривая её с разных сторон. Потом пошёл в кабинет – не хотелось, чтобы кто-то вторгся в размышления, а в библиотеку могла спуститься Мери.

Там стало уже не до тишины дома и не до недовольства Мери, которое он никак не мог постичь. Он сделал только маленький перерыв, вспомнив, что оставил свою записную книжку в костюме. Пришлось подняться наверх. Проходя мимо комнаты Ники, он подумал, что надо к ней заглянуть, раз уж они не виделись с утра. Но из её комнаты всё ещё доносилась музыка, такая же тяжёлая и Том уже привыкший не лезть в комнату Ники, если она заперлась на замок, прошёл мимо. Времени на ссоры с ней не было совсем: его ещё ждало много работы. Неудивительно, что его дочь такая неврастеничка: слушать такую дрянь. Даже у коров от рока молоко пропадает, что говорить о людях. Бедняга Ники, совсем сдвинула себе крышу. И ведь попробуй запрети. Он вернулся назад, попыхивая сигарой, забыв обо всём, как только в его руках оказались нужные пометки: и о Ники, и о спящей Мери. Просидел в кабинете до трёх ночи.